Хочу тебя себе

***

— Хочешь чего-нибудь? — спросил Стид, вынырнув из маленькой комнатки, которую он называл гардеробной, хотя одежды там было до смешного мало. Боннет был немного одержим желанием восстановить свой запас одежды и порой рассуждал об этом часами: всегда долго, пространно и как будто бы даже ни к кому не обращаясь. Иззи, которого использовали как бессловесный манекен, обожал слушать Стида — быстрая, бессмысленная речь делала его разум гладким и чётким, и сосредоточиться на мелких задачах становилось куда проще, чем в тишине. — М-м? — Иззи поднял голову от журнала учёта и, не глядя, со стуком перекинул в сторону костяшки на счётах. Они вернулись с тренировки двадцать минут назад, и за это время Стид впервые обратился конкретно к нему, хотя ещё ни на мгновение не закрывал рот. — Может, ты хотел бы чай? Или ты голоден? Я мог бы спуститься и сказать Роучу, чтобы он собрал нам ранний ужин, — сказал Стид, лучезарно улыбнувшись ему, и поправил на голых плечах мантию, в которую успел переодеться. Иззи задержал на нем взгляд. Боннет, очевидно, успел ополоснуться, потому что его волосы потемнели от влаги и обычно аккуратные кудри были в беспорядке. Сердце Иззи перевернулось в груди: слишком домашней была эта картина, слишком просто Стид вручал ему свое доверие, как другу, как близкому. Иззи хотел этого так сильно, что знал, что не должен был позволять себе этого. Только это уже было частью их жизни. Они уже были в этой точке, там, где запросто разговаривали после тренировки, где обсуждали глупости, где Стид стоял перед ним в одной мантии, где он, проходя мимо, гладил его по плечу и спрашивал, чего Иззи хотел. Всё так просто. Иззи спрашивал себя, почему его больше не пугало ничего из этого, даже в минуты, когда он замирал вот так, поражённый осознанием, и не мог найти ответа. Должно быть, его и не было; Иззи больше не хотел его искать. Ему было хорошо здесь, в каюте капитана, рядом со Стидом. У Иззи появились своё кресло, своя сторона дивана, своя полка в столе и даже своя кружка. Иззи постепенно перенёс и судовые журналы, и журналы учёта, оправдывая это необходимостью — в его каюте было слишком темно и тесно, чтобы нормально работать, а Боннет проявлял особый интерес ко всему, что было связано с управлением кораблём. Это попросту было удобно — больше ему не приходилось бегать туда-сюда, чтобы скорректировать курс. Иззи позволил себе предположить, что если бы Боннету его присутствие было неприятно, он попросил бы его больше не приходить в той же спокойной манере, с которой аккуратно обозначал, что хотел побыть в одиночестве или с Эдвардом. Иззи старался не докучать Стиду, следовал его распорядку, удивительно строгому, внимательно следил за его желаниями и намерениями, и не мешал без острой необходимости, но даже так они проводили вместе больше времени, чем с Эдвардом в последние годы. Как бы это ни было неприятно признавать, но на этом контрасте становилось очевидно, что между ним и Чёрной Бородой уже ничего не было, когда они поднялись на «Месть» впервые: ничего, кроме преданности Иззи своему капитану, но и та уже трещала по швам. Иззи не мог не думать о том, какие ошибки допустил с Эдвардом, что все разрушилось, всякий раз когда украдкой наблюдал за Боннетом со своего любимого места за столом. Если Стид и замечал эти взгляды, то никак не комментировал. — Иззи? — аккуратно позвал его Стид, подталкивая из тумана на свет его разум. — Если хочешь, чтобы я заткнулся и оставил тебя в покое, моргни. — Нет, я… мне ничего не нужно, — запоздало сказал Иззи, почему-то почувствовав необходимость хоть как-то отреагировать, даже если ему действительно не хотелось этого делать. У него мурашки шли по коже, когда он осознавал, насколько точно Стид понимал его настроение и готов был принять любую его форму. Бесконечная череда негласных правил на удивление не разделяла их, а сближала ещё сильнее. Иззи не мог поверить, что это работало. Иногда ему казалось, что Стид, должно быть, читал его мысли, потому что никто не мог быть столь чутким и знать так много, даже не прилагая усилий; что касается Иззи, то он просто привык угадывать желания своего капитана, даже если порой представить себе не мог, о чем Стид думал. Иззи перелистнул несколько страниц в книге учёта, пытаясь высчитать допущенную днем ранее ошибку, и уставился в коротенькую на этой неделе графу доходов. Стид без вопросов принял его ответ и зашуршал, устраиваясь, чтобы привести в порядок рапиру, с которой занимался этим вечером. Обычно они садились на палубе чистить оружие вместе, но Иззи, забывшись, утром уже сделал это с Джимом. Стид мог бы расстроится или обидеться, и был бы в своём праве, но он никак не заострил на этом внимание, уважая его право делить своё время с кем-то ещё. Это тоже было для Иззи в новинку, — быть рядом с ним и заниматься своими делами, не переживая о необходимости угождать, было удивительно приятно. — У нас кончаются запасы, — сказал Иззи спустя пару минут и сделал быстрые подсчёты на полях. — Ещё две недели и нужно будет урезать пайки. — Значит, нужно посмотреть, что можно сделать, — немедленно отозвался Стид. — Мы сможем дотянуть до порта? Эд сказал, что хотел бы потратить свою добычу на что-нибудь полезное, потому что чувствует вину, поэтому деньги у нас есть. Иззи посмотрел на него и качнул головой. — Команде скучно, — сказал Иззи. У него вызывала отвращение идея о том, чтобы потратить деньги, ради которых они пережили столько поистине ужасных минут. Он понимал, что это было нелогично и глупо, но предпочёл бы, чтобы вся эта добыча сгинула в морской пучине. — Нужно дать им возможность выпустить пар. Да и тебе нужна практика. — Думаешь, я мог бы пойти вместе со всеми?.. — с неуверенной надеждой спросил Стид, не поднимая головы от рапиры, но движения его замедлились. — Ты стал гораздо лучше, — сказал Иззи, чуть поколебавшись, потому что не был уверен, что это было верное решение: давить на его тщеславие и желание показать себя. Но он не мог держать Боннета в стороне от реальных стычек вечно. Стид продвинулся довольно далеко с тех пор, как они начали, но всё это было чисто визуально и в реальности, в атмосфере битвы могло не играть никакой роли. — И, к тому же, ты становишься неуязвимым, когда кто-то пытается тебя убить, поэтому, полагаю, это не будет проблемой. Иззи просто не мог устоять, чтобы не подколоть его. Несколько дней назад Стид рассказал ему о том, что случилось в академии той ночью, когда он оставил Эдварда и сбежал. Иззи провёл большую часть ночи, пытаясь понять, что за планы были у вселенной на Стида Боннета, раз она так упорно защищала его от очевидной смерти. Каким, черт возьми, нужно быть неуклюжим идиотом, чтобы выстрелить себе в лицо, и как его с такими данными взяли на флот? Эта история была столь невероятна, что, расскажи её кто-то другой, и Иззи моментально бы решил, что это ложь. Но Иззи знал Стида: с ним случались поистине странные вещи. Стид тихо хмыкнул, оценив иронию. — Ну, тогда будет лучше, если ты сам выберешь цель. Есть вероятность, что я снова найду корабль с мертвецами, проклятыми вещами, или, не знаю, с говорящими головами на пиках, и тогда команда точно выбросит меня за борт. — Интересно было бы на это посмотреть. Точно не хочешь выбрать сам? — Иззи! — возмущенно вскинулся Стид и театрально взмахнул руками, едва не уронив рапиру, которая лежала у него на коленях. Иззи фыркнул себе под нос, а через мгновение они оба засмеялись. Он почувствовал взгляд Стида, тот, от которого ему хотелось сбежать, но которого он желал так сильно, что по ночам не мог уснуть, и установил зрительный контакт вместо того, чтобы отвернуться. — Ты разве не обещал меня защищать? — И я бы выполнил своё обещание, но кто сказал, что сначала я не могу повеселиться? Стид откинулся на подушки назад, гипертрофированно драматичный, и от того забавный, и тяжело опустил одну ладонь на лоб, а другая, та, в которой он сжимал рукоять рапиры, соскользнула с дивана. Иззи отложил карандаш и уперся подбородком в сомкнутые в замок пальцы, с интересом наблюдая за представлением. Иногда, в такие мгновения, он чувствовал себя совсем другим человеком, не тем, который впервые встретил Стида Боннета. Но он хотел им стать. Изменения больше не казались Иззи такими уж ужасными: пусть Стид менял его, подстраивал под свою систему мира, но он никогда не просил больше, чем Иззи способен был сделать. Перемены не обязательно должны были быть концом чего-то, и не были равносильны смерти. На самом деле, он никогда не менялся, не становился другим человеком; все перемены, которые он ощущал в себе, были всего лишь точкой зрения — что-то о том, как он видел себя и о том, как он видел других. Приподняв руку с лица, Стид посмотрел на него, демонстративно убедился, что Иззи все еще наблюдал, и принял ещё более страдающую позу. — О горе мне! Меня предал мой первый помощник, — простонал он красивым, глубоким голосом. — Пади трижды десять раз на проклятую голову того, чей злостный поступок лишил тебя твоего ясного ума! — Я более чем уверен, что ты добавил что-то от себя, — лениво растягивая слова, проговорил Иззи и откинулся назад в кресле, закидывая ногу и протез на стол. Это было неудобно и нога в таком положении ныла сильнее, но Иззи нравилось демонстрировать свою новую особенность, как бы издевательски бросая окружающим в лицо, что у него не было ноги. В этом тоже была своеобразная театральность, и он подыграл Стиду, не задумываясь. — Звучит как дерьмо из твоих красивых книжек. — Из тех, что вы выкинули за борт, пока меня не было? — лукаво уточнил Стид, приоткрыв один глаз. Иззи усмехнулся. Это действительно казалось забавным. Он был рад, что для Стида больше не проблема говорить о том, что было, когда он ушёл, даже если и в такой форме. — А ты, оказывается, злопамятный. — Так и быть, я обо всем забуду, если следующий корабль, который мы ограбим, будет перевозить королевскую библиотеку. — Даже Чёрная Борода не ставил мне таких нереалистичных условий, — сказал Иззи и потянулся, сильнее откидываясь назад. Глубоко внутри он наслаждался вниманием Стида; он всё ещё лежал, изящно растянувшись на диване, и наблюдал за Иззи, повернув голову на бок. Его волосы рассыпались по подушкам, в глазах плясали языки пламени расставленных всюду свечей. Иззи хорошо мог представить, как подошёл бы, склонился над ним, заблокировав его между собой и стенкой дивана, и… что ж, кажется, он надеялся, что Стид даст ему отпор и подомнет под себя. Конечно, ничего из этого никогда не станет правдой, но ему нравилось фантазировать; это было все равно, что иметь какую-то власть над Стидом и над чувствами, которые он в Иззи пробуждал, даже не прикладывая усилий. — Ты отказываешься выполнять просьбу своего капитана? — спросил Стид, окинув Иззи с ног до головы потемневшими глазами. Сложно было сказать, играл он до сих пор или уже был серьёзен, но Иззи обдало жаром от напряжения, повисшего между ними. Он знал, что не стоило продолжать, не стоило ступать в эти воды и обманываться, — и все равно выбирал ошибиться. Он хотел этого. Ему было плевать на собственное сердце, даже если совсем скоро ему придётся выбросить его за борт. — Пока капитан не отдал прямой приказ, я могу действовать по своему усмотрению, — вздохнул Иззи, упрямо приподнимая подбородок. Всем своим видом он просил: смири меня, сделай так, чтобы я подчиниться тебе, заставь доказать тебе мою верность. Не моргая, он наблюдал, как Стид медленно, вальяжно поднялся с дивана, как он убрал рапиру с бережной осторожностью, никуда не торопясь и заставляя что-то горячее дрожать в Иззи от напряжённого ожидания. Знал ли Стид об этом или нет, но каждое его движение и взгляд попадали в цель, потому что Иззи ещё никогда не чувствовал себя настолько взволнованным тем, что даже не произошло. Обычно он всегда знал, чего ожидать. Даже когда Эдвард действовал непредсказуемо, это была математическая непредсказуемость. Они так долго были вместе, что Иззи чаще всего мог предугадать даже самые странные вещи. Должно быть, Эдвард тоже от этого устал. Он всегда чувствовал это в Эдварде, но никогда не задумывался, что ему тоже этого было недостаточно. Неудивительно, что они оказались в этой точке. Рано или поздно это должно было случиться. Им повезло встретить Стида вовремя; он был их самосбывающимся пророчеством — просто они не знали об этом, пока не встретили его. Стид обошёл стол и остановился за спиной Иззи. Тёплые ладони тяжело опустились ему на плечи. Они часто друг друга касались, но каждое прикосновение, каким бы оно ни было, вызывало в Иззи жажду, которую все его существо желало утолить: прижаться, повернуться, коснуться кожи, поцеловать, отдаться этим пальцам и этой нежности, и остаться в этой каюте навсегда. Он едва слышно выдохнул. — Но ты всегда будешь действовать лишь в моих интересах, даже если по своему усмотрению, — тихо сказал Стид, улыбаясь, и склонился ниже, почти касаясь его волос подбородком. Иззи подавил дрожь. Он ждал, что Стид подавит его волю, но не предполагал, что это будет так. Пальцы на его плечах некрепко сжались. — И это приказ. Хочешь чего-нибудь? — Так точно, капитан, — выдохнул Иззи и приподнял голову. Дыхание Стида коснулось его лица. Тёмные глаза завораживающе блестели, влажные губы изогнулись в лёгкой улыбке. Иззи представил, как охрененно было бы поцеловать его, почувствовать вкус, стереть эту усмешку, но не сдвинулся с места, пригвожденный волей Стида. Если бы Стид в этот миг захотел, чтобы он смирил все свои желания, то Иззи вырвал бы их из себя силой. — Очень хорошо, — сказал Стид и провел ладонью по его волосам, пропуская их через пальцы, вынуждая Иззи сильнее закинуть голову назад следом за этим ласковым прикосновением. Он был хуже демона. Хуже самой мучительной пытки. Он разбирал Иззи на части всего лишь нежностью; ему не приходилось сжимать руку на его горле, чтобы добиться той особенной дрожи внутри, которая превращала Иззи в другого человека. — Рад, что мы пришли к согласию. И отстранился. Иззи сделал глубокий вдох, ощущая себя так, словно в один миг его лёгкие, до этого лишённые кислорода, расправились в груди. Он не понимал, зачем Стид всё это делал и знал ли он вообще о том, какое влияние на него имел, но это больше Иззи не волновало. Пусть все было как было, Иззи не собирался ни от чего отказываться. — Так значит, я все же смогу сам выбрать курс? Поверь, это в твоих интересах, — сказал Иззи, едва заметно усмехнувшись, потому что в лице Стида появилось что-то неуловимо растерянное, будто он не сразу вспомнил, о чем они говорили ранее. Приятно было видеть, что не только Иззи разваливался от близости. — Да, Иззи, — улыбнулся Стид и невесомо коснулся татуировки у него под глазом. — Ты можешь.

***

Хотя Иззи приблизительно знал, каким курсом идти, ориентируясь по слухам, которые он выведал, когда они останавливались в доке в Нассау, они обнаружили торговый корабль лишь на десятый день после того, как поменяли курс. Иззи хотел сначала поднять флаг Чёрной Бороды, надеясь, что это будет достаточно, чтобы внушить экипажу торгового судна, что им лучше не вступать с ними в бой, но в последний момент передумал. Было правильнее не жонглировать прошлым, которое никому на корабле, включая Эдварда, не нравилось. Он чувствовал странное нервное напряжение, когда толкнул Стида, дремавшего рядом с ним в вороньем гнезде, и протянул подзорную трубу, чтобы он мог взглянуть на их новую цель. Было раннее утро, воздух дрожал, густой и холодный от недавнего тумана, и Иззи уже собирался сдать вахту Ви Джону, когда заметил точку на горизонте. — Значит, мы нагоним его к обеду? — глубоким ото сна голосом спросил Стид, подсчитав в уме примерное время и скорость. Иззи довольно кивнул. Он всё ещё периодически удивлялся, как быстро Стид соображал. — Надо сообщить команде, — он с тихим кряхтением потянулся, одновременно вскинув руку, чтобы отдать Иззи подзорную трубу. — Долго я спал? — Не очень, минут тридцать, — ответил Иззи, отворачиваясь, потому что вид Стида, мягкого и рассеянного после дремы, делал его сердце дрожащим, бесполезным куском мяса. Иззи не понимал, какого черта Стиду не спалось в его мягкой кровати, но больше не пытался узнать: последний раз, когда он спросил об этом, Стид так смутился и между ними повисла такая густая тишина, что Иззи, не выдержав, сбежал прежде, чем неловкость достигла точки кипения. Иногда Иззи забывал, что отсутствие шрамов не значило жизнь без травм, которые оставались с человеком до конца его дней. — М-м, — не слишком довольно протянул Стид, но больше ничего не сказал. Иззи услышал, как он поднялся, и повернул голову как раз в тот момент, когда Стид встал рядом с ним, плечо к плечу, ненавязчиво касаясь и позволяя ему при желании отступить. — Это тот корабль, о котором ты говорил? То самое торговое судно? — Французский барк, да, — сказал Иззи и снова посмотрел в подзорную трубу, прикидывая, насколько позволяло расстояние, его огневую мощь. — Он не сильно маневренный, можно использовать восточный ветер, подойти к нему ближе и взять на абордаж. Будет проще, если они не успеют пробить дыру в нашей корме. — О, было бы просто восхитительно, если бы мы обошлись без этого, — хмыкнул Стид, прижимаясь к его плечу чуть крепче. Одна его рука легла Иззи на талию, свободно и мягко. В последнее время Стид так часто его касался, что Иззи даже бровью не повёл. — Поразительно, что ты можешь дать столько рекомендаций, хотя мы их ещё даже в глаза не видели. Хотя нет, что это я, поразительно, что ты вообще знал об их существовании и сумел догнать. Иззи пожал плечами. Он не считал, что сделал что-то невозможное, но больше не реагировал на любую похвалу, как на оскорбление. Если Стид хотел им восхищаться, почему Иззи должен был отбирать у него это? — Будет больши́м чудом, если никто из наших придурков не станет к обеду кормом для рыб, — проворчал Иззи чисто из вредности. По правде в какой-то момент он перестал удивляться тому, какие все на этом корабле были чертовски везучими. Стид тихо рассмеялся и провел рукой по его талии прежде, чем отстраниться. — Пойдём, порадуем их, — сказал Стид. — Они не давали мне покоя последнюю неделю, буквально как мои дети перед Рождеством. Надеюсь, им понравится подарок, потому что как-то раз моя Альма подожгла ёлку, потому что мы не подарили ей единорога. Боюсь представить, что подожгут они… У Иззи было несколько вариантов, но он не стал их озвучивать. Пока они спускались, он думал о том, что рассказал Стид и пытался представить его в огромном поместье, с детьми и женой. Тошнотворно идеальный, в окружении красивых, богатых вещей, чопорно сидящий за длинным столом, уставленном блюдами… Странно, но чем больше Иззи думал об этом, тем менее уместным Стид казался в этом вычурном мире. Всё это было неправильно, как клетка, в которой он не мог расправить свои крылья, скованный необходимостью быть тем, кем его научили быть. Должно быть, ему действительно стало настолько невыносимо существовать в этой реальности, что на старости лет он нашел в себе силы перечеркнуть всю свою жизнь и начать заново. — Зачем ей нужен был единорог? — спросил Иззи, когда Стид помог ему спуститься по такелажу вниз. В любом другом случае он не принял бы помощь, но Иззи не мог отказаться от возможности почувствовать его руки на своей талии, задержаться в его пространстве. Стид улыбнулся, не выпуская его даже после того, как ноги Иззи коснулись палубы, и пожал плечами. — Это быстрое, опасное, гордое и свирепое существо, спасающее людей от болезней, — сказал Стид. — Рээм. Лютый зверь. Боже, Альма просто обожает все опасное. Ей было чуть больше трех лет, когда она приметила себе волкодава у мистера Боннета, и приручила. Он падал ей в ноги и подставлял брюхо, когда она заходила в псарню, можешь себе представить? Иззи, зажатый между мачтой и Стидом, рассеянно подумал, что эта черта ей перешла явно не от матери. Он мог бы убить Стида прямо на месте одним ударом, а вместо этого млел в его руках, надеясь, что это продлится как можно дольше. Эдвард уничтожал всех на своём пути, разрушал людей, заставлял их жрать собственные пальцы и калечил, даже не моргнув, но перед Стидом становился податливым и мягким, смотрел огромными преданными глазами и протягивал ему свою душу на блюдце. Понимал ли это Стид? Иногда Иззи думал, что, может, в этом и была причина, что держала его рядом с ними: в опасности, которую они представляли, и которую он единственный мог контролировать. — Мне нравится эта девочка, — тихо сказал Иззи и опустил руки на плечи Стида, чтобы мягко оттолкнуть. — В ней есть дух пиратства. — О да, и куда больше, чем во мне, — с невероятной нежностью сказал Стид, сделал шаг назад прежде, чем Иззи нашёл в себе силы оттолкнуть его, и подмигнул. — Ты бы ей тоже понравился. Самый опасный пират во всем бассейне атлантического океана! Это вам не просто единорог. Иззи закатил глаза, не зная, как реагировать на лесть такого рода, и, не удостоив Стида ответом, прохромал мимо него к Ви Джону, дремлющему за грудой канатов, на ходу громко ругаясь на всё подряд, чтобы поднять тех, кто спал на палубе. Было что-то очень приятное в том, чтобы переполошить всех вокруг и создать хаос, — что-то из прошлой жизни, что-то привычное, с одним только отличием, что он вел себя как козел, а люди вокруг него все равно приветствовали его без ненависти. Стид не соврал, команда в самом деле очень ждала возможности выйти в рейд, потому что Иззи никогда еще не видел, чтобы они все так быстро собрались в одном месте без строгих приказов, уговоров и криков. Но Иззи понимал их, он и сам чувствовал то же нетерпение: они и правда очень давно не занимались ничем веселым, они застоялись. Каждая клеточка его тела требовала встряхнуться, рискнуть, поставить на кон свою жизнь, вдохнуть полной грудью, отдаться низменным инстинктам — Иззи не чувствовал себя настоящим без этого. Но было и нечто новое в том оживление, которое царило вокруг. Нечто, напоминающее волнение, почти страх за этих нелепых людей — не то же самое, что он чувствовал большую часть своей жизни, когда наблюдал, как его ребята готовились к битвам. Они всегда несли смерть, и вокруг каждый раз сгущалась тьма, в которую они с Эдвардом погружались, словно в источник, напитываясь силой. Это всегда было приятным чувством общности, но Иззи не знал, что оно могло быть таким глубоким. По-настоящему заботится о ком-то так же сложно, как и ощущать на себе эту заботу. Иззи ни за что не отказался от этого теперь, когда узнал, что бывает и так. — Скажи пару слов, — шепнул Иззи, остановившись за плечом Стида, когда все были в сборе. Оживленная вибрация, наполнявшая корабль, сосредоточилась на капитане; каждый смотрел на него с ожиданием и нетерпением, признавая его власть. Иззи тоже смотрел на Стида, лелея внутри свою гордость за него, и видел, как прочно обосновалась уверенность под маской, которую он всегда надевал в такие моменты. Стид встретился с ним глазами, и Иззи коротко кивнул. — Что ж, команда, — громко сказал Стид и хлопнул в ладони, придавая вес своим словам. — Знаю, что в последнее время нам приходилось заниматься весьма скучными вещами, так что сегодня, когда мы догоним это судно, я надеюсь, что все вы как следует повеселитесь. Давайте сделаем так, чтобы свирепое имя «Мести» услышали в каждом уголке семи морей! — патетичные слова, как ни странно, вызвали новый взрыв энтузиазма, и Иззи, который наблюдал лишь за Стидом, заметил, с каким облегчением он окунулся в это всеобщее чувство. — Вы должны придерживаться тактики, которую сейчас озвучит Иззи, избегать ненужных стычек и защищать друг друга. Вроде все, да? Стид отступил назад и кивнул Иззи, что он мог продолжить. Всем своим видом он говорил: я вписался в это только потому, что доверяю тебе, нам нужны твои советы, мы без тебя пропадём. Разум и сердце, ежечасно бьющиеся между собой в Иззи, каждый раз сходили с ума, когда он видел своими глазами подтверждение тому, что Стид не уставал повторять изо дня в день. Он мог бы поверить в любую ложь, но правда до сих пор казалась ему ловушкой, в которую он боялся попасть. Он хотел этого, — и до сих пор опасался доверять словам человека, ради которого спустился бы даже в ад. Иззи выдержал паузу, тоже коротко кивнул и выступил вперёд, прикрывая Стида, забирая у него часть ответственности со странным трепетом в груди; он делал это не только потому, что это была его работа, что он хорошо справлялся с этим и привык играть одну роль, но и потому что, даже не глядя, ощущал, с какой преданностью смотрел на него Стид. Это был язык, на котором Иззи умел говорить, и то, что как чувствовал большую часть своей жизни — что-то безусловное, без чего он, кажется, не мог существовать и не был собой. Иззи не сказал бы, что это чувство до Стида никогда для него не было взаимным, просто с Эдвардом преданность выражалась чуть иначе. В конце концов они оба совершили слишком много ошибок, чтобы то, что изначально держало их на плаву, стало отражением чудовища, миф о котором они поддерживали. Понимал ли это Эдвард, когда смотрел на него теперь по другую сторону системы, в которой они когда-то существовали? Иззи всё ждал, что Эдвард взорвётся, особенно в такие моменты, когда он выступал от имени Стида, когда их связь становилась так очевидна для любого, кто хорошо их знал, и нервничал тем сильнее, чем дольше этого не происходило. Рано или поздно Эдвард должен был прекратить это, так что его молчание и смирение порой ощущались как издевательство, чтобы помучать Иззи подольше. Он поверил бы в это, если бы не знал, что Эдварду совершенно не свойственно терпение. — Спасибо, Иззи, — мягко сказал Стид, опустив ладонь ему на плечо, когда Иззи закончил излагать свой план. Тепло его прикосновения чуть успокоило тревогу, смутно ворочащуюся в его груди, и Иззи позволил себе задержаться в этом ощущение. — Если у кого есть предложения, мы готовы их выслушать. — Мне кажется, все же лучше зайти с юго-запада, — подал голос Эдвард, скромно стоящий у мачты будто бы неуверенный, что мог здесь оставаться. — Восточный ветер переменчив, он может подвести нас, и тогда весь эффект неожиданности будет просран. Мы могли бы… — Я, конечно, не хочу нагнетать, но с чего это вдруг у него есть право голоса? — прервал его Люциус, даже не посмотрев на Эдварда. — То есть, мы собираемся дать ему оружие и пойти вместе с ним на этот корабль, так что ли? Все, в том числе и Иззи, в едином порыве уставились на Стида, который выглядел таким растерянным, что на него было жалко смотреть. Иззи прикусил язык, чтобы по привычке не наорать на Люциуса за неуважение; даже теперь он готов был защищать Эдварда, особенно в миг, когда он так покорно молчал, позволяя унижать себя за призрачную возможность получить прощение. Верность Эдварду невозможно было вытравить из его крови, она была так глубоко под кожей, что стала второй натурой. Иззи едва заметно качнул головой, заметив, что Стид смотрел на него с немым вопросом, и чуть расслабился. Он доверял Стиду. Он знал, что тот способен был с этим разобраться без посторонней помощи и не дать ненависти зайти слишком далеко. Может быть, только он и мог это сделать. — Нам не помешала бы помощь опытного пирата, — сказал Стид, успев в последний момент прежде, чем команда начала роптать. — Но это не значит, что мы примем её в ущерб чьему-то комфорту. Мы можем всё обсудить и проголосовать, а затем вы попробуете объяснить Эдварду, что именно вы чувствуете, а он расскажет, какие чувства это вызывает у него. Хорошо? Иззи мысленно закатил глаза. Это было так в стиле Боннета, а значит, что логично, работало, потому что все, включая Эдварда, одобрительно закивали. Бесконечное облизывание чёртовых чувств всё ещё раздражало Иззи, но он признавал, что это было лучше старой-доброй резни, которую обычно приходилось подавлять силой. Иззи глазом не успел моргнуть, а общим голосованием уже было решено, что Эдвард не должен был участвовать в сражении. И это было правильно. Эдварду многое простили, разрешили снять колокольчик и переодеться в нормальную одежду, но Люциус, как бы не раздражал Иззи, был прав. И Эдвард внезапно с этим согласился. Не то чтобы у него был выбор, но все же это было больше, чем Иззи от него ожидал. Он не выглядел довольным, хорошие рейды всегда немного встряхивали его, но было видно, что он и сам опасался тьмы внутри себя. Эдвард не пытался это скрыть, принимал и грустил из-за этого, — так, словно и в самом деле хотел поскорее это в себе исправить, словно ему и правда было жаль обо всем, что он совершил, пока был Кракеном. Он смотрел на Иззи, когда говорил, что понимал, насколько неприятным могло быть его присутствие. Иззи отвернулся. Соблазн увидеть то, чего не было на самом деле, был очень велик, когда он смотрел Эдварду в глаза. Их история была слишком длинной, так что, как бы сильно Иззи не хотел её похоронить, ему проще было найти оправдания, сказать себе, что ногу ему откусила акула, что Эдвард никогда не был безразличным, холодным и безумным, что каждый раз, когда они поступали неверно, они оба были в этом виноваты. Иззи не хотел этого. Чем больше он думал об этом, тем глубже была его давняя злость на собственное отвержение. Всё не могло закончиться тем, что он просто примет это дерьмо, снова, словно у него не было никакой гордости. — Всё в порядке? — тихо спросил Стид, ласково касаясь плеча Иззи, вырывая его из тёмной части разума, в которую он с такой лёгкостью окунулся. Он чуть повернул голову, рассеянно кивнул и положил ладонь на пальцы Стида. Он обнаружил, что они снова были одни: большая часть команды разбежалась готовиться, а Эдварда нигде не было видно. Иззи едва заметно выдохнул, почувствовав облегчение. Было легче, когда они были далеко друг от друга. — Я понимаю, всё это сложно. Стид смотрел на Иззи так, будто знал, что происходило у него внутри. Черт возьми, может, он и правда знал. — Ерунда, — отмахнулся Иззи. Это было самое неподходящее время для того, чтобы копаться в своих чувствах. Как ни странно, Стид принял его ответ и не стал пытаться вывести его на разговор, хотя и смотрел так уязвимо и грустно, что Иззи стало неловко. — Вроде все прошло неплохо, а? По крайней мере, почти все довольны, — сказал Стид, улыбнувшись кончиками губ. Иззи убрал руку с пальцев Стида и повернулся к нему полностью, впиваясь взглядом в его лицо. Так улыбаться умел только Стид: даже если улыбка не касалась его губ, она искрила в его глазах. — Мы почти как настоящие пираты. — Ты же понимаешь, что это не игра? Их окружали шум, смех, оживление, радостные возбужденные возгласы, но все это было как будто далеко за пределами пузыря, в котором они со Стидом были. Иззи часто ощущал себя так рядом с ним, но в этот раз виной тому было тревожное предчувствие ошибки. Он не любил радоваться, пока рейд не был завершён. Обычно это плохо кончалось. — Иззи, если бы я думал, что это игра, я бы никому не позволил так рисковать, — сказал Стид, понизив голос, и наклонился к Иззи. — Мой первый «рейд» был на рыбацкую лодку, а добычей стал фикус. Вот тогда была игра. А этот барк не очень похож на рыбацкую лодку, даже я это заметил. — Ты можешь быть серьёзнее, Боннет? Не смей лезть на рожон и геройствовать. Держись ближе ко мне или к Клыку, не позволяй никому загнать себя в угол или спровоцировать, — сказал Иззи прерывисто и резко, как и всегда, когда наставлял Стида. — И, ради Христа, не трепись со своими противниками, даже если очень хочется. — Ты ведь сказал, что я становлюсь неуязвимым, когда кто-то пытается меня убить. — Боннет. — О, ну хорошо, хорошо, я буду рядом с тобой, никому не позволю спровоцировать себя и не буду ни с кем разговаривать о погоде, я тебя понял, — быстро сказал Стид, глядя на него большими, подсвеченными лукавством глазами. Иззи тяжело вздохнул. Это было так похоже на Эдварда, что ему хотелось открыть бочку с порохом, засунуть туда голову и закричать. — Достаточно серьёзно? — Придурок, — буркнул Иззи вместо ответа. Стид хмыкнул и сделал полшага вперёд, одновременно притягивая к себе Иззи за плечо ближе. Горячее дыхание коснулось его лица, когда Иззи поднял голову, чтобы посмотреть Стиду в глаза, как он надеялся, недовольно. От него пахло чем-то отдалённо цветочным и терпким, и от одного этого запаха, который оставался у Иззи на коже после каждого дня, проведённого в капитанской каюте, что-то сладко сжималось в груди. — Ты тоже будь осторожен. Не заставляй меня делать глупости, хорошо? Иззи сглотнул и быстро кивнул. Разумом он понимал, что Стид не сумел бы его защитить, но даже обещание этой защиты взволновало Иззи. Вместо ответа Стид нашёл его руку, приподнял к своим губам и поцеловал кончики пальцев. — На удачу, — сказал Стид, подмигнул ему, словно сообщнику, и выпустил Иззи прежде, чем он успел отреагировать. Когда он пришёл в себя, Стид уже был на другом конце корабля и о чем-то громко говорил с Олуванде, такой же яркий и безмятежный, как обычно. Иззи по инерции провел пальцами по губам, не отводя от него взгляда, но тут же одернул руку, услышав едва слышный прерывистый вздох совсем рядом. Он резко повернул голову и уставился на Люциуса, который пялился на него в ответ с таким выражением в глазах, что Иззи на мгновение подумал о том чтобы выбросить его к чертовой матери за борт. — Матерь божья, — еле слышно пробормотал Люциус. Судя по его стеклянному взгляду, он был не совсем в том же мире, что и Иззи, и это нервировало даже сильнее, чем если бы он насмехался. — Не могу поверить, что это снова происходит… — Съебись, — рыкнул Иззи и, не дожидаясь ответа, отправился на мостик. Он точно знал: лишь случайная смерть убережет его от того, что вся команда к вечеру узнает о чувствах Иззи, так что для себя он решил, что если в Люциуса будет лететь топор, он не окликнет его, чтобы тот увернулся. Иззи снова коснулся губ пальцами, на которых остался поцелуй Стида. На удачу. Черт бы его побрал, удача ему и правда нужна была. Во всех смыслах.

***

Стид покачнулся, отскакивая от пролетевшего мимо ножа, и, задорно хмыкнув, скользнул за перевернутые бочки. Сердце Иззи пропустило удар, но он не позволил себе никакой реакции и вместо этого хладнокровно проткнул насквозь одного из ублюдков, который уже поднимал револьвер в сторону Боннета, чтобы выстрелить. Бой занимал все существо Иззи. Ему нравилось это: тяжесть меча в руке, адреналин, едва уловимая опасность, запах крови и пота — ему нравилось чувствовать себя таким живым среди тех, чьи жизни он отнимал. Это нездорово, это дьявольски отвратительно, но Иззи давно принял эту свою часть; он любил это больше, чем Эдвард когда-либо смог притвориться, и потому Иззи нравилось следовать за его неиссякаемыми фантазиями, выполнение которых он перекладывал на своего первого помощника. Стид не был человеком, который прикажет ему снять с кого-то кожу вилкой для устриц. Иззи не чувствовал, что будет по этому скучать. Он отработал свое за десятерых, и, как бы ему это ни нравилось прежде, приятно было сражаться с кем-то просто потому что он этого хотел. Не по приказу. Не по необходимости. Эйфория искрила на кончиках пальцев. Кровь хлынула из артерии противника, теплом разбрызгиваясь по запястью Иззи. Он шагнул в сторону, чтобы труп не упал на него, и резко развернулся, встречая другой меч звоном стали. Это был танец, в котором нельзя было сбиться с ритма. Иззи порой даже не сдвигался с места, просто поворачивался, чтобы отбить очередную атаку; это было бы скучно, если бы не чувство, что его разум работал на сверхскорости, потому что он, кажется, способен был видеть всё вокруг себе, даже то, что происходило за его спиной. Им повезло: они наткнулись на хорошо обученных наёмников, которым было не насрать на свою работу. Для Иззи это было странно, но с другой стороны в прошлом он готов был умереть и за меньшее, чем деньги, так что он просто наслаждался тем, что его соперники были достойными. Это приятно — для разнообразия. Он заблокировал атаку, выбил меч из руки нападающего, и перемахнул через труп, чтобы занять более выигрышную позицию. Иззи давно не сражался с более чем тремя противниками одновременно и забыл, как много всего нужно было учесть хотя бы просто ради того, чтобы оставаться в обороне, не говоря уже о том, чтобы пойти в атаку самому. Боковым зрением он увидел, как Джим метнул кинжал, метко попав прямо в глазницу одного из тех, кто особенно напирал на Иззи, — они обменялись взглядами, за секунду разделив между собой безмолвный диалог, и снова бросились в бой, каждый свой. Ни в чем не было смысла. Он был во всем. Сталь оглушающе звенела, наполняла звуком сознание, резонировала в теле — сердце билось в такт ударам, дыхание пульсировало в висках. Каждое мгновение как бросок монеты, которая решала судьбу. Иззи задел кого-то, кровь снова хлынула на его рубашку, — он отстранился, неудачно шагнул назад и лишь в последний момент выставил перед собой саблю, блокируя удар аккурат в шею, который, скорее всего, лишил бы его головы. Мир перед глазами стал кроваво-красным от выброса адреналина. Давление на саблю ослабло, Иззи без труда оттолкнул от себя оружие, отступил, и в тот же миг увидел, как нападавший на него, выплевывая кровь, рухнул на палубу. Иззи поднял голову, встретился взглядом со Стидом, который лишь коротко ему кивнул с невообразимым выражением на лице, и в следующую секунду продолжил бой, позволив себе лишь эту короткую заминку. Он не мог пробиться к нему, не мог прикрыть в ответ, — и прежде, чем настал следующий миг, предчувствие расползлось по венам, вскрывая его изнутри. Мгновение. Стид замялся. Не успел вынуть из ещё дергающегося тела меч, оступился, схватился за такелаж, собираясь перемахнуть в укрытие от надвигающегося на него врага, и поскользнулся на влажной от крови палубы. Мучительная пульсация каждой секунды в груди отдавалась в сознании звуками далёких ударов. Он увидел, как Стид что-то сказал и внезапно упал навзничь, исчезая из поля зрения Иззи. Мир сжался до крошечный точки. Что-то лопнуло у него в голове, полоснуло изнутри; ничего общего со страхом — панический ужас, короткое осознание, превратившее его кровь в лёд. Абсолютная пустота, тишина в голове, — он не остановился даже на долю секунды, продолжив сражаться, но при этом завис в пространстве. Кровь, целое море крови. Краем глаза Иззи увидел бросившегося к Стиду Френчи и отвернулся. Нужно было приложить усилия. Нужно было скорее оказаться рядом с ним. Реальность внезапно вспыхнула вокруг с оглушающим хлопком — звуки вернулись, а вместе с ними первобытная ярость. Иззи бросился вперёд с ещё большим рвением, зло улыбнувшись, когда увидел на лицах своих противников ужас. Смерть в их глазах… Он всегда был смертью, искусственным телом, ведущим её вперёд. Тьма заволокла его сознание, проникла в каждый уголок души; он разрушался, рассыпался на части, чтобы дать ей больше, чем мог. Он давал ей пищу — разрубал чужую плоть, купаясь в крови и больше не пытаясь отстраниться, когда она пропитывала его одежду. Он, к чертовой матери, не хотел быть человеком, если это было так больно. Он не хотел думать, не хотел чувствовать, все его желания устремились только к тому, чтобы отомстить, чтобы отобрать как можно больше жизней. Иззи почти ничего не видел перед собой, не отдавал отчёт своим действиям, но это делало его идеальным оружием. Он был создан для этого. И он готов был спалить все дотла просто потому, что ничего не способен был исправить. Он уничтожит их всех за то, что они посмели стать угрозой для его капитана. Он просто не мог допустить, чтобы… — …Иззи! — резкий окрик разбил мир напополам. Непривычная тишина хлынула в ошпаренное яркостью сознание. Он моргнул, в последний раз опустил саблю в очередное изрубленное до неузнаваемости тело и поднял глаза, встречаясь взглядом с Джимом. — Basta, maldita sea! Он больше не встанет, даже если бы захотел, — хмуро хмыкнув, Джим толкнул носком ноги отрубленную голову. — Что на тебя нашло? — Капитан, — едва шевеля губами, прохрипел Иззи. Это было всё, что у него получилось сказать. Осознание ледяной дрожью скользнуло по телу. Он крепче сжал саблю, тяжело дыша, и скользнул глазами по палубе. В своём мгновенном безумии он даже не заметил, что бой уже был окончен. Иззи никогда себя так не чувствовал. Эдварда ранили десятки раз, порой на его глазах, но ни разу при этом Иззи не казалось, будто у него вырвали сердце. Он всегда знал, что Эдвард выживет. Смерть не могла его забрать, потому что Иззи отдал свою душу, чтобы она охраняла его. Это делало его отношение к смерти Эдварда проще: Иззи умер бы в тот же миг, как он перестал бы существовать на этом свете. Так ему казалось. Так, наверное, и было в самом деле. Он чувствовал себя больным и безумным, когда думал о том, что действительно отправился бы за Чёрной Бородой куда угодно — не потому что принадлежал ему, а потому что не мыслил иной жизни. Иззи знал, что это работало в обе стороны. Стид никогда не позволил бы ему отправится за собой следом. Горе сжало его сердце, и он искренне пожалел, что оно у него все же было. — С ним все в порядке, ну, фактически, — удивленно сказал Джим. Иззи показалось, что он хотел его коснуться, но передумал. Должно быть, это было верное решение. Иззи криво усмехнулся, пошатнувшись от короткого укола облегчения. — Роуч отправил его назад на корабль. Тебе-то не нужна помощь? Выглядишь так, будто тебя сейчас вырвет. Иззи быстро качнул головой и, спрятав одним движением саблю, сделал глубокий вдох. Он доверял тому, что говорил Джим, доверял Роучу, и потому заставил себя проглотить чувства, чтобы вернуть возможность функционировать. У него всё ещё была работа, что бы ни случилось, и он отвечал за команду. — Пошёл нахуй, — огрызнулся Иззи и, проигнорировав радостное «gracias a Dios» Джима, отправился мимо него к Клыку и Ви Джону, которые выносили что-то из трюма. — И займись, черт возьми, работой! Проще всего было включиться в общую деятельность и не думать ни о причинах своей паники, ни о Стиде, ни о внезапно охватившей его тьме в момент, когда он решил, что все потеряно. Команда заботливо позволяла ему кричать, чтобы выпустить пар, а Иззи взамен притворялся, что не замечал их осторожных, оценивающих взглядов. Никому не пришло в голову спросить, что произошло. Они вернулись на «Месть», существенно пополнив запасы. Это был хороший рейд, лучший за последнее время, так что команда начала обсуждать вечеринку по этому поводу сразу, как они поднялись на борт. Они даже попытались втянуть в это Иззи, но он не стал их слушать — всё внутри него зудело от необходимости увидеть Стида и убедиться, что с ним действительно все в порядке. Перед глазами Иззи стояло лицо Стида в тот миг, когда он понял, что не способен был защитить себя. Его глаза. Растерянность. Он бросился помочь Иззи, хотя ему и не нужна была эта помощь, и подставился сам. Иззи почти не способен был думать разумно, когда вспоминал этот последний взгляд между ними. Еще день назад он иронизировал, что Стид неуязвим, а теперь не мог поверить, что способен был найти это забавным. Иззи ненавидел то, что он чувствовал: ненавидел этот глухо царапающий в груди страх, этот клубок ярости, которой не мог дать выход, это ощущение фантомной потери и стыда за то, что не способен был исполнить свою клятву и защитить капитана. Он не был настолько упрямым, чтобы не признать, что Стид был для него важен, как человек, и что это дрожащее исступлении гнева в нем означало больше, чем то, к чему он был готов, и это ещё сильнее приводило его в раздрай. Иззи замер у двери в каюту капитана, вопреки своим прежним желаниям не решаясь сделать следующий шаг. Он знал, что его никто не обманул, что все на самом деле в порядке, но все же не мог отторгнуть от себя мысль, что вместе с Боннетом потеряет и все хорошее, что у него было. Всё, что стало иметь для Иззи значение в этой каюте, непременно превратилось бы в ядовитые шипы для его души, если бы Стид умер сегодня. Он драматизировал, он понимал это, но в тумане его разума не было места для анализа ситуации. Прежде, чем открыть дверь, Иззи от души пожалел, что вообще связался со всем этим и позволил себе чувствовать так много, что это становилось невыносимым. Боннет стоял у зеркала, живой и невидимый, и облегчение вспыхнуло в теле Иззи, в его единственной ноге, ставшей слабой и дрожащей. Он, должно быть, был жалок в этом, но позволил себе замереть и просто смотреть на Стида несколько очень долгих мгновений, сосредотачивая всё своё внимание лишь на нём и ощущая себя так, будто в мире ничего больше не существовало. — О, Иззи! — радостно воскликнул Стид, увидев его в отражении зеркала, и повернулся к нему. — Слава Богу! Все в порядке? Вы немного задержались, я уже начал переживать, что были какие-то сложности… Иззи в два шага оказался рядом и схватил его за плечи. Под пальцами затрещала ткань его идиотской мантии. Дрожь, поднявшаяся изнутри, была такой сильной, что он не мог её унять, — не пытался. Он должен был успокоиться, в этом и был смысл, но, увидев несколько длинных полос на его груди, аккуратно сшитых и покрытых едва заметными капельками крови, только сильнее разозлился. Облегчение от того, что с ним на самом деле было все в порядке, превратилось в ярость. — Ты ебаный мудак, — прошипел ему в лицо Иззи, так крепко сжав в пальцах его плечи, что на лице Стида мелькнул испуг. — Самодовольный, чокнутый кретин! — Но я… — У тебя в голове вообще нихрена нет? Нахуй было бросаться спасать меня, кто тебя вообще об этом просил? Ты просто, ты… Если ты сделаешь так ещё раз, я клянусь, я съебусь нахрен с этого корабля! Я не собираюсь стоять и смотреть, как ты, блять, подыхаешь! — не унимался Иззи, с каждым словом все повышая голос, пока он не сорвался. Тонкий пронзительный звон стоял в его ушах. Он снова встряхнул Стида, поворачивая его к свету, как болванку, чтобы посмотреть на раны. Иззи отдалённо понимал, что не должен был говорить так с капитаном, что не произошло на самом деле ничего ужасного, что он вёл себя, как идиот, но не мог заставить себя заткнуться. Стид сдавленно пробормотал его имя и схватил Иззи за запястья, но вместо того, чтобы оттолкнуть его руки от себя, лишь успокаивающе погладил кожу с внутренней стороны кончиками пальцев. Иззи сдавленно зарычал от бессилия. — Так, ладно, это уже не смешно. Остынь, Из, — внезапно раздался голос Эдварда со стороны дивана. Иззи пронзило насквозь молнией. Он даже не заметил, что Эдвард был в каюте капитана. Это было впервые, когда он вообще с ним заговорил, когда они оба перестали притворяться, что были друг для друга пустым местом, и от того ярость Иззи в мгновение ока стала ещё глубже и сильнее. — Ты так его добьёшь. — Закрой рот, — выплюнул Иззи, не поворачиваясь. — Я говорил не с тобой. В этот миг ему было абсолютно безразлично, что Эдвард мог убить его на месте хотя бы за то, что он позволял себе так касаться Стида и быть для него угрозой. Иззи не был уверен, что этот вариант был таким уж плохим. Все это было словно слишком для него, и он с трудом справлялся с тем, что бушевало у него внутри. — Хэй, спокойно, приятель, это было невежливо. — О, в самом деле? И что ты сделаешь? — процедил Иззи и, выпустив Стида, повернулся к нему одним резким движением. — Прострелишь мне второе колено? Глаза Эдварда потемнели, но вместо ожидаемой реакции он чуть отпрянул и замер в абсолютной, гнетущей тишине. Иззи никогда не видел, чтобы Эдвард на него так смотрел. Он действительно предпочёл бы этому выстрел. Стид за его спиной шумно вздохнул. — Я притворюсь, что этого не слышал, — сказал Эдвард миролюбивым тоном и даже приподнял ладони, открывая их, чтобы убедить, что он не собирался ничего делать. Иззи вывело это из себя ещё сильнее. Эдвард не имел права говорить с ним, как с душевнобольным. Не имел права думать о том, что Иззи мог причинить Стиду вред. Иззи бесило, что Эдвард пришёл к Стиду раньше него, что он, по видимому, обнимал и целовал его, пока Иззи выполнял грязную работу, и восхищался его смелостью, пока Иззи сходил с ума от ужаса. И, будто этого было мало, он посмел вмешаться и говорил с таким снисхождением, будто до сих пор был уверен, что мог остановить Иззи одним своим словом. Иззи всегда был предан Эдварду, даже сейчас, в эту самую минуту, даже когда продал его британцам, даже когда смотрел, как его убивали — он всегда действовал в его интересах и измельчал свою душу, потому что думал, что любовь того стоила. Но он устал. Он больше не хотел следовать за его интересами. Он хотел хоть что-то для себя всю свою пропащую жизнь, и вот, единственный шанс, который он получил, едва не стал последним. Иззи не нужно было вмешательство Эдварда, чтобы остановиться, — он скорее оторвал бы себе руки, чем стал бы для Стида реальной угрозой. Он был чертовски, до пелены зол на Стида, но под этой яростью вибрировал страх, такой яркий и сильный, что он заставлял каждую клеточку его тела безмолвно кричать. Иззи никогда в жизни не чувствовал ничего подобного. — Я скажу тебе, куда ты можешь затолкать своё великодушие, ты, гребаный мудак, я… — прошипел Иззи и сделал было крошечный шаг вперёд, но Стид внезапно перехватил его за руку чуть выше запястья. Это было очень нежное прикосновение, он не держал, а просил остаться, и Иззи замер, глубоко дыша. Он всё ещё не отводил от Эдварда глаз, каждую секунду ожидая, когда он, наконец, взорвётся и эта маска всепрощения упадет, но Эдвард в ответ смотрел на него всё так же беспокойно и печально. Это нервировало. — Иззи, Эд, — тихим, глубоким тоном проговорил Стид, обращаясь к ним одновременно строго и ласково. Иззи резко выдохнул и опустил голову. — Давайте мы с вами сделаем паузу, хорошо? А потом попробуем поговорить как взрослые люди. — Я думаю… — Эдвард поколебался короткое мгновение и замолчал. Иззи взглянул на него из-подо лба, хмуро и зло, и с неприятным чувством, вспыхнувшим в желудке, обнаружил, что Эдвард смотрел за его плечо с абсолютным обожанием и смирением на лице. Черт бы его побрал, Эдвард правда любил Стида. — Думаю, сейчас я должен дать вам пространство. Мы можем все обсудить позже, когда… Иззи прав, мне не нужно было вмешиваться. — Хорошо, дорогой, это разумно, — сказал Стид с мягкостью и терпеливостью человека, которому было не все равно на чувства других людей. — Тогда, увидимся позже? Эдвард кивнул ему с лёгкой улыбкой, смерил Иззи долгим, неясным взглядом, полным противоречивых эмоций, и действительно покинул каюту, хотя Иззи до последнего казалось, что он передумает. Дверь закрылась, и внезапно вся ярость, поддерживающая силы Иззи, сдулась под давлением непрожитого горя: из-за Эдварда, из-за своей жизни и из-за чувства, которое он испытал, когда подумал, что Стид мог умереть. Он замер, безвольно опустив руки, и прикрыл глаза. Сердце быстро колотилось в груди. Он определённо был самым жалким человеком из всех ныне живущих. Тишина давила. Он тоже должен был уйти. Нужно было уйти. Он отсчитывал внутри себя удары сердца, чтобы остаться ещё немного. — Прости меня, — прошептал Стид, сделав к нему шаг. Теперь они стояли так близко, что Иззи ощущал тепло его тела. Стид опустил голову и прижался щекой к его волосам. Его грудь коснулась спины Иззи, и он мог чувствовать его дрожащее дыхание. Это даже не было объятием, но это было самое большее, что Иззи получал за всю свою жизнь. Что-то треснуло у него внутри. Его слова, его поведение — Иззи как будто специально делал все, чтобы оттолкнуть Стида, причинить ему боль. Он не хотел, но так всегда получалось, и даже теперь, когда он просто мог сказать, что испугался и избежать сложностей, он накинулся на Стида с упрёками и оскорблениями. Иззи не понимал, как это работало: почему он раз за разом вёл себя как мудак и все равно получал свою долю тепла? Иногда это было похоже на пытку. — Нет, я перегнул палку, — сказал Иззи, не узнав свой голос, когда слова прозвучали и повисли между ними в воздухе. — Ты капитан, ты имел право принять любое решение. Мое личное недовольство тем, что ты рискнул ради меня… По крайней мере, я не хотел, чтобы оно звучало так. — Я знаю. Мне действительно жаль, что я причинил тебе боль, — тихо сказал Стид и нашёл его ладонь своей рукой. Иззи приподнял их крепко сомкнутые пальцы и прижал к своему животу. Не стоило ему приходить, не стоило делать этого. Стид притянул его ближе, почти обнимая. — И за Эдварда тоже жаль. — Не надо, — Иззи пожал плечами, чтобы сбросить охватившее его тоскливое чувство, и отстранился, с сожалением не встретив сопротивления. Он обернулся и посмотрел на Стида, избегая смотреть ему прямо в глаза. Ревность остро сжала его сердце, когда он понял, что имел в виду Стид, извиняясь за Эдварда. Но он не должен был. Они принадлежали друг другу, Иззи не принадлежал никто. Стид ничего не обещал ему, чтобы извиняться. — Это все… Блять, просто не надо, все в порядке. Если честно, у меня не так много времени, у нас ещё много работы, не хотелось бы… команде нужно руководство. Обычно Иззи лгал намного лучше. Стид тоже это понимал, потому что внезапно улыбнулся кончиками губ и качнул головой. Прежде, чем Стид открыл рот, чтобы ответить, Иззи уже знал, что он собирался ему подыграть. — Ну, если команде нужно руководство, то кто я такой, чтобы отнимать тебя у них, — сказал он снова с той же мягкостью в голосе, с которой обращался к Эдварду. — Я найду вас позже, хорошо? Иззи кивнул и, бросив на него последний взгляд, быстро пошёл к двери, стараясь не думать, что оставлял его стоять посреди каюты в одиночестве. Он сбегал, как последний трус, и даже не пытался оправдать себя. Уже потянувшись к ручке, он услышал, как Стид позвал его, и замер. — Я знаю, что ты не причинил бы мне вред. Эдвард зря вмешался. Иззи прикрыл глаза и повернул ручку. Сердце его стучало в горле. Ничего не ответив, он вышел в темноту коридора и закрыл дверь.

***

Иззи не мог уснуть, хотя мозг его так отчаянно устал, что мысли казались тяжёлыми и неповоротливыми. Боль в груди мешала дышать. Он всегда думал, что не впечатлительный: за всю жизнь он повидал столько дерьма, что уже не был даже уверен, что оставался человеком. Многие мужчины вокруг него чувствовали больше, чем он когда-либо мог. Да тот же Эдвард реагировал на все с куда большей эмоциональностью, хотя чаще всего Иззи казалось, что, даже когда Эд плакал, он делал из этого спектакль. Иззи никогда не понимал, зачем это нужно. Жалость его раздражала, чувства казались излишеством, способом продемонстрировать свои желания, чтобы сыграть на мотивах окружающих. В их профессии проще было добиться чего-то угрозами и криками. Благодаря этому он мог обманывать себя, что неуязвим, годами. Он вспоминал свою молодость, бесконечные попытки выжить, постоянную борьбу на грани: они все время были пьяны от адреналина и необходимости всегда ждать удара в спину. Теперь, в безопасности, в самой тихой точке своей жизни, даже несмотря на постоянное напряжение, Иззи удивлялся, как он смог продержаться так долго. Тогда это не казалось сложным. Он вспоминал Эдварда, молодого и красивого, с блестящими глазами и самой искренней улыбкой, что Иззи встречал. Он нравился всем, кто встречался с ним впервые, и его ненавидели, когда понимали, каким человеком он был. Его харизма проникала под кожу, он был опасен, беспокоен и переменчив, но всегда знал, чего хотел. Конечно, Иззи захотел быть с ним рядом. Он тоже был молод и, черт возьми, тогда в нём ещё был огонь. Он вспоминал их первые победы, когда они, опьяненные собой, думали, что весь мир лежал у их ног. Первые прикосновения, полные страсти: адреналин, близость, уверенность в себе — Эд был первым человеком, которого Иззи поцеловал, а не просто трахнул. Ему казалось, что Эдвард отдал ему все, что у него было, потому что он был именно таким человеком — стихией, которая открывалась полностью, и захватывала своей опасной уязвимостью. Обманчиво. Ничего из этого никогда не принадлежало Иззи. Этим вечером Иззи смотрел на Эдварда и видел чужого человека. Ему было тошно от этого чувства, от того, что, скорее всего, они не были знакомы, потому что тех людей, которые познакомились двадцать лет назад, больше не существовало на этом свете. Они так привыкли разговаривать без слов, что, кажется, перестали слышать друг друга. Может, им было это не так уж и нужно? Иззи не был уверен, что теперь понимал природу своих чувств. Он видел, как отчаянно сражался Стид за то, чтобы узнать их, за то, чтобы общаться со всеми вокруг себя, и понимал, что так вели себя люди, когда им не все равно. Иззи перестал сражаться почти сразу, как понял, что больше Эдварду неинтересен. Смирил свою боль, принял реальность и не захотел ничего менять. Так было удобно. Это работало для них очень долгие годы, даже если все это время они чаще всего были несчастны. Им казалось, что данных когда-то клятв было достаточно. Так и было, раз Иззи оставался с Эдвардом, даже когда клятвы превратились в шрамы, воспалившиеся под кожей. Он делал то, что никогда не сделал бы нормальный первый помощник, совершенно безумные вещи, и, кроме того, покрывал, защищал и покровительствовал, уничтожая всех, кто смел думать о мятеже вместо того, чтобы его возглавить. И с чего он взял, что знал, каким должен быть нормальный пират? Иззи усмехнулся в качающийся над ним потолок. Они с Эдвардом всегда были ненормальными с любой точки зрения. Созависимыми. Слившимися. Они придумали себе образ, чудовище, которое защищало бы их от всего мира, и так привыкли к этой маске, что уже не могли без неё существовать, а, значит, должны были оставаться вместе. Иззи всегда знал, что не был для Эдварда важен как человек, потому отчаянно цеплялся за то, что у них было, когда один из них был Чёрной Бородой, а второй — его первым помощником. Они делили вместе тьму и поклялись разделить смерть. Так и вышло. Они умерли, а люди, которые стояли сегодня друг перед другом, не были знакомы. Иззи не был уверен, что когда-нибудь сможет переступить через это чувство. Он бросал Эдварду в лицо злые слова, обвинял в том, что никогда на самом деле не ставил ему в вину, — и не ощущал ни капли удовлетворения. Что он вообще от него хотел? Не извинений — нет, он был совершенно уверен, что заслужил все, что с ним произошло, и даже во снах, кошмарных и липких, ему было страшнее от того, что все вокруг них рушилось под тяжестью тьмы, а не от того, что Эдвард с ним делал. Иззи прожил в насилии всю свою жизнь, он с трудом понимал, что могло быть иначе, и, даже когда видел другие варианты отношений между людьми, не применял к себе, словно сам никогда не был человеком. С чего бы тогда Эдварду относиться к нему иначе? Они были перемолоты одним опытом. Не было ничего удивительного, что всё так закончилось. Если бы он только мог заставить хор голосов в своей голове замолчать! Иззи до тошноты надоело об этом думать, но мысли закручивались в водоворот, настоящее сталкивалось с прошлым, воспоминания горели, вспыхивали и оседали горячим пеплом. Он всегда был таким человеком, беспокойным и нервным, и Эдвард часто посмеивался над ним, хотя они оба признавали, что в этом плане друг друга стоили. И всё же это очень редко заходило так далеко. Иззи мог по пальцам пересчитать, сколько раз чувствовал что-то, кроме злости. Иззи готов был сделать, что угодно, чтобы прекратить это. Ему хотелось забыться. То же самое он испытал, когда Стид спас их и вернул на «Месть» — оказавшись в тишине и безопасности, Иззи сломался так быстро, что не успел этого понять. С тех пор он не позволял ни единой лишней мысли пробиться сквозь его защиту, потому что пообещал себе, что будет опорой для команды. Он отчаянно боролся с собой, пытался заткнуть свой разум, пытался представлять себе образы, которые лелеял каждую ночь: всё, что он бережно собирал в последние несколько месяцев, когда смотрел на Стида. Не помогало, и он чувствовал себя беспомощным и ничтожным, а сознание, кажется, ещё сильнее покрывалось трещинами от накатывающей волнами чёрной усталости, которой он не мог найти облегчение. Под утро он всё же уснул, но и тогда перед глазами продолжали мелькать образы, в которых он путался: целующий его, смеющийся Эдвард становился чудовищем, зажимающий его рот ладонью, а затем смотрел своими большими неясными глазами с эмоцией, которую Иззи до сих пор не мог описать. …Ты мой, Иззи… Не плачь, это всего лишь палец... Если ты посмеешь говорить со мной так ещё раз, я скормлю тебе остальные... Думаю, я должен дать вам пространство… Прости меня, я знаю, что ты никогда не причинил бы мне вред… Иззи тихо простонал, неосознанно испугавшись, и прижал пальцы одной руки к вискам, закрывая крепко зажмуренные глаза ладонью, будто это могло выбить из головы образы, в которых он тонул. Может, он всё же сошёл с ума? Он прислушался к своим ощущениям, чтобы заставить себя вынырнуть из пугающей дереализации, и собрал все свои силы, чтобы вспомнить, что нужно было для этого сделать. Он подслушал однажды, как Стид помогал Френчи, когда тот внезапно провалился в странное паническое состояние посреди ночи: пять звуков вокруг, пять ощущений на коже, пять окружающих запахов, пять вещей, на которые падал взгляд… Он почти слышал голос Стида, спокойный и ласковый, и позволил себе соскользнуть в это чувство ложной безопасности прежде, чем закончил безумную попытку вернуть себе чувство реальности. Это был предел для него, за который он не хотел заходить. Иззи понял, что больше не мог оставаться в своём сознании, но заставил себя побороться ещё немного, слишком упрямый, чтобы признать, что ему нужна была помощь. Ближе к рассвету он все же не выдержал, оделся и тихо прошёл в камбуз, надеясь никого случайно не разбудить. В камбузе, к его неудовольствию, уже горели свечи и была затоплена печь, самая большая, которую когда-либо Иззи видел на кораблях. Не ожидавший, что кто-то в этот час уже будет на ногах Иззи на мгновение замер, но желание выпить пересилило. Он тихо, не закрыв за собой дверь, прошёл к ящику с алкоголем и выбрал себе бутылку рома получше. Напиваться дерьмом ему не хотелось. Роуч, гремящий кастрюлями и громко зевающий, к счастью, не обращал на него никакого внимания, но, когда Иззи уже собрался уходить, внезапно окликнул его и кинул друг за другом два апельсина через весь камбуз. Острый, внимательный взгляд, брошенный Роучем через плечо, был таким интенсивным, что кожу Иззи начало покалывать под одеждой. Он никак не мог привыкнуть к этому, как и к тому, что кто-то хотел на него так смотреть. — Тяжёлая ночь? — Ничего такого, — сказал Иззи, подавив желание выругаться, потому что однажды Джим заметил, что если он ругался, значит, все серьёзнее, чем он пытался показать. — Не мог уснуть. Роуч внезапно понимающе кивнул. — Полнолуние. Иззи коротко рассмеялся, но почти сразу проглотил этот звук, потому что он грозил сорваться. Он не собирался падать так низко, достаточно было и того, что он сам себя почти перестал уважать. Всё это было так нелепо: и эта ночь, и то, что он решил напиться, поддавшись эмоциям, и то, что ему стало немного легче от разговора с Роучем, хотя для этого не было никаких объективных причин. Он устал, у него не было сил с этим бороться. Иззи молча поднялся на палубу и сел подальше, надеясь, что у него было хотя бы пара часов прежде, чем остальные начнут просыпаться. Последнее время он был рад компании больше, чем одиночеству, — и отказывать себе в этом было все равно, что выбирать наказание. Он не хотел быть один и упрямо это игнорировал; объяснить кому-то свои чувства было сложнее, чем напиться в одного еще до того, как воды коснуться солнечные лучи. Первые несколько глотков рома обжигающе омыли его грудь, разбиваясь о тяжесть, от которой он стремился избавиться. Это тоже была своего рода слабость, побег от реальности, — Иззи никто не научил, что можно иначе, он не умел и не думал, что в его возрасте этому еще можно было научиться. Он смутно полагал, что Стид, кажется, умел по-другому, потому что Иззи спал намного лучше каждый раз, когда они говорили до поздней ночи, но это и вовсе было ему недоступно, потому что больше походило на магию. Может, он все же выбрал не тот путь? Алкоголь не приносил даже иллюзию облегчения, но с каждым новым глотком тьма размывалась в нем, становилась далекой и неясной, и переставала иметь значение. Иззи чистил апельсин дрожащими пальцами и думал о том, как здорово было бы просто разрыдаться, покричать в пустоту и успокоиться. Он хотел этого и надеялся, что ром поможет, но у него не получалось сосредоточиться. Слёз не было. Конечно, это все было неправильно, он поступал глупо, слишком упрямый, чтобы принять помощь. Это даже не было для Иззи невыносимо: он привык к тому, что Стид давал ему. Он спокойно мог пойти к Стиду, мог поговорить с ним, выложить все начистоту: и о том, что до сих пор связывало его с Эдвардом, и о том, как сильно он испугался, и о том, как это было непохоже ни на что, что он когда-либо ощущал, и о том, какой глубокой была его тьма, которая, оказывается, никуда не исчезла вместе со смертью Чёрной Бороды, просто затаилась внутри. Он мог пойти к Стиду, опуститься перед ним на пол, положить голову на его колени и просто помолчать. Он знал, что это всё было ему бескорыстно предложено, как и эта глупая попытка защитить его, как и все прикосновения и взгляды, как и чудо, которое Стид создавал вокруг себя, — но Иззи не мог заставить себя воспользоваться этим после того, что совершил. Он видел себя человеком, который больше заслуживал того, что было в прошлом, чем того, что ему предлагало будущее, и боялся, что просто не сумеет с этим справиться, как бы сильно не старался. Как же сильно он хотел закрыть эту чёртову дверь, которая разделяла его реальности. Иззи надеялся, что яма, в которой он себя ощущал, была всего лишь недоразумением, и в глубине души ждал, что Стид все же его спасет. Мне действительно жаль, что я причинил тебе боль. Черт возьми, Иззи стоило перед ним извиниться. Он прекрасно знал, что никогда этого не сделает, но чувство, что нужно бы, царапнуло его изнутри. Он всю жизнь рисковал собой, он рисковал и сегодня — было двулично нападать на Стида за то, что он поступал точно так же. Иззи признавал, что Стид поступил правильно, что он действовал логично, как и должен капитан, и это было невыносимо. Это слишком остро напоминало Иззи о том, что он забыл свое место. Он отчетливо помнил взгляд Эдварда, когда Иззи повернулся к нему, выпуская Стида: опасение напополам с удивлением. Эдвард знал его лучше, чем кто-либо на этом свете, и видел, как глубоко отрава проела его душу — настолько, что ожидал от него только плохого. Но и Иззи ожидал от него худшего. Просто потому что они так привыкли. Просто потому, что они были именно такими людьми. Иззи казалось, что в их возрасте они уже не могли измениться, и теперь все это выглядело так, будто они натянули маски, пытаясь обмануть друг друга в гонке за вниманием человека, которого не заслуживали. Стид застрял между ними, только вот как бы Иззи не хотел поверить, что он просто не знал, с кем имел дело, это не было правдой. Он не был уверен, что их души стоили этих отчаянных попыток их спасти, и ему было мучительно признавать, что, возможно, он был не прав, и что, может быть, раз Стид что-то видел в них, они с Эдвардом все же способны были оставить в прошлом те свои привычки, которые разрушали их жизнь на протяжении двух десятилетий. Иззи усмехнулся, резким движением кисти раскрутил ром в бутылке и приложился к ней. Он даже не глотал, просто вливал в себя алкоголь в абсолютном отвращение к тому, что делал. Но его уставшее сердце хотело забыться, и он шёл за этим желанием в туман сознания, отчего-то тем не менее ощущая себя ещё более потерянным, чем в тревожном полусне, тёмном и болезненно тусклом, так похожим на всё, что у Иззи никак не получалось отпустить. Растревоженный, он не мог найти себе покоя, его взгляд то ни за что не мог уцепиться, то тонул в серых сумерках рассвета, лишённый опоры. И мысли его, ставшие вроде, как он и хотел, вязкими и незначительными, были все такими же тяжёлыми, сколько бы он ни пил. Иззи чувствовал себя каким-то неправдоподобно, неприятно трезвым даже когда опрокинул в себя больше половины бутылки. Он поднялся, отдалённо порадовавшись, что хотя бы больше не чувствовал физическую боль, и прислонился локтями к фальшборту, чтобы посмотреть в тёмную глубину воды. Иззи любил море. Море успокаивало его, море было его жизнью, и он был рад, что тридцать с лишним лет назад череда обстоятельств привели его в море. Если смотреть из точки, в которой он находился, он не стал бы ничего менять в своём прошлом. Оно мучило, оно преследовало, оно обвивало путами, — и все же, похоже, он не сумел бы прожить другую жизнь. Он не верил ни в судьбу, ни в проклятия, но если все же было что-то за пределами их понимания, оно вело его очень долго прежде, чем отпустить руку. Должно быть, что-то случилось с невидимым рассказчиком его жизни, раз в итоге Иззи получил этот корабль, эту команду и Стида, который смотрел на него с преданностью несмотря ни на что. Иззи не хотел думать о том, что и кто заслуживал. Это просто было так, как было: их сумасшедшая реальность, в которой Иззи иногда задыхался, как этой ночью, потворствуя своим демонам, — но знал, что даже мучительный штиль сменялся попутным ветром и самый страшный шторм заканчивался тишиной. Море действительно было очень похоже на жизнь. Иззи поднял голову, ощупал неровным взглядом тусклые звезды, почти сдавшиеся перед ленивым, будто бы не желающим подниматься над горизонтом солнцем, и снова приложился к бутылке. Пока звезды ещё смотрели на него, он мог позволить себе слабость. А потом, как обычно, начнётся новый день: утренние препирания, завтрак, смена вахты, дележ добычи, снова препирания, смех, глупые рассказы, музыка, прикосновения и взгляды я Стида, его мягкий голос… Иззи просто-напросто больше не позволят страдать, и прошлое на самом деле, будто испугавшись всего обыденно хорошего, что его теперь окружало, потускнеет, потеряет смысл и власть. Иззи, конечно же, позволит этому случится. Он хотел этого. Но прежде… — Какого хуя ты здесь делаешь? — спросил Иззи, не оборачиваясь. За годы, проведённые с Эдвардом, он даже во сне научился чувствовать, что он был рядом. Иззи бы с радостью проигнорировал его присутствие, но, то ли дело было в спиртном, то ли в воспоминаниях, которые тревожили его всю ночь, в этот раз он решил, что так нельзя. Может, если он напрямую скажет, что не хотел больше иметь с ним ничего общего и что бежал от этого так долго, что уже устал, все между ними стало бы проще? Иззи не верил себе, но говорил, что именно это было причиной, по которой он чуть повернул голову и взглядом показал Эдварду, неуверенно вышедшему из тени, что он мог подойти. Не то чтобы Эдварду было нужно его разрешение, просто Иззи было спокойнее обманывать себя, что он мог хоть что-то контролировать в их отношениях. Эдвард остановился рядом, в нескольких шагах, и смерил его непонятным, тяжёлым взглядом. Иззи не отвёл глаз. — Солнце ещё не встало, а ты уже пьян, — сказал Эдвард и прислонился локтями к фальшборту. Он улыбался, но улыбка не касалась его отвратительно печальных глаз. — Не похоже на тебя. — Да иди ты, — пробормотал Иззи и усмехнулся. — И что, по-твоему, на меня похоже? — Не помню, чтобы ты хоть раз брался за бутылку. Хэй, а как насчёт того случая, когда ты кричал на нас с Джеком, что мы позволяем себе быть уязвимыми, когда напиваемся? Черт, ты пнул его в лицо и сломал ему нос, чтобы доказать это. Иззи хрипло рассмеялся. Он отлично это помнил, как и чувство бешенства, невообразимой ревности, которая сжигала его всю ночь, пока он слушал, как, напившись вусмерть, Эдвард и Джек трахались в оружейном. На утро он и правда хотел их убить, сдержавшись лишь чудом мыслью о том, что он не собирался делать это, пока они беззащитны. — Времена меняются, — пожал плечами Иззи. — Никто здесь не воспользуется случаем, даже если я буду лежать голым посреди палубы. Ты помнишь хоть один корабль из тех, что у нас с тобой были, где такое было бы возможно? Он осознал это лишь в момент, когда слова были произнесены. Так и было. Если бы прямо сейчас он упал без чувств, то любой член команды позаботился бы о нем, убедился бы, что он в безопасности, и защитил бы, если бы такая необходимость была. Иззи понимал это глубоко в душе, — видел что-то особенное и прочное между ними всякий раз, когда они сидели в камбузе после завтрака и разговаривали о ерунде, когда помогали друг другу в работе и увлечениях, когда подставляли плечо, когда окружали заботой любого заболевшего, когда слушали, слышали, понимали друг друга и смеялись вместе, когда пели по вечерам песни, зажигали свечи и рассказывали истории на ночь, — но никогда не придавал своим смутным чувствам форму. Всё это незаметно стало частью его жизни. И это было невероятно. Иззи понимал, что Эдвард думал о том же. — Твоя правда, — сказал Эдвард и склонил голову. Спутанные волосы упали ему на лицо, частично скрывая глаза. — Мы никогда не были людьми, которые способны были создать что-то подобное. — Ещё бы, — неопределенно сказал Иззи и сделал глоток, а затем передал бутылку Эдварду. Не сговариваясь, они оба посмотрели на закрытую дверь капитанской каюты. Он снова вспомнил вчерашний разговор, снисходительность Эдварда, свое отвратительное поведение, свою ярость, которая выжигала в нём все хорошее, смешиваясь со страхом и болью, и подумал, что таким как они стоило бы уйти отсюда к чёртовой матери и оставить Стида жить спокойно. Только вот это не было правильным выбором. Эдвард вернул ему бутылку. — Это магия, а? То, что он делает каждый чёртов день, — сказал Эд с нескрываемой нежностью. — Я думал, ты вообще не заговоришь со мной, но вот мы здесь, и это тоже не наша заслуга. — Чистая случайность, — ответил Иззи и посмотрел на него. — И я все ещё не хочу с тобой разговаривать, просто я слишком пьян, чтобы вытолкать тебя за борт. Это не было правдой, но кого это волновало? Эдвард едва слышно хмыкнул. — Стид расстроился бы. Он хочет, чтобы мы дружили. — Ты не можешь меня этим шантажировать, придурок, — сказал Иззи, не отвечая на робкую улыбку, скользнувшую в уголках губ Эдварда. Он не понимал, чего ожидал, но что-то неудовлетворённо зудело в его сознании каждую секунду этого бессмысленного диалога. — Что ты от меня хочешь, Эдвард? — Хочу наладить то, что ещё можно исправить, — моментально ответил он, словно только и ждал этого вопроса. — Чёрт, Из, мы провели вместе почти всю жизнь, так что я надеялся… Может, ещё есть что спасать? — Ты прекрасно справишься без меня, — ответил Иззи. Горло жгло, но он не позволил голосу дрогнуть. — У тебя есть Стид. — Он мне не принадлежит, — сказал Эдвард, так спокойно и свободно, словно и не было этих ужасных месяцев, когда он то рыдал, то убивал, то пытал, то резал собственное тело лишь потому что Стид его покинул. Иззи уставился на него, тупо, несколько раз моргнув, с отчаянным вопросом, застывшим на губах, но так и не смог выдавить из себя ни звука. Эдвард понимающе хмыкнул. — Он просто есть, понимаешь, о чем я? Он выбрал нас, так что мы… уж не знаю, почему это случилось, но вот он здесь и он спас нас, разве нет? И он есть у меня, да, настоящее ебучее благословение, но ещё он есть у тебя, поэтому я не могу… — Эдвард вздохнул, будто бы раздраженный тем, что не мог никак вывести свою мысль, и провел руками по волосам. — Блять. — Ты что несёшь? — уточнил Иззи, когда повисла естественная пауза, и заторможенно заглянул в горлышко бутылки, словно мог найти там ответ на свой вопрос. Эдвард рассмеялся, хрипло и резко. — Пытаюсь сказать, что я мог бы справиться без тебя, ты — без меня, а мы оба без Стида, но это ведь не то же самое, что вместе, а? — сказал Эдвард и выдохнул, будто сбросил очень тяжёлую ношу с плеч. — Мы могли бы попробовать… я бы этого хотел. Иззи посмотрел на него. Он очень устал. Он чувствовал себя по-настоящему разбитым этой ночью. Он хотел согласиться, это было проще всего на свете, потому что они всегда были вместе, потому что боль, которую они друг другу причинили, вросла одна в другую, но ещё больше Иззи хотелось двигаться дальше. Он не собирался делать из того, что минуло, трагедию всей своей жизни. Иногда действительно всё, что нужно было — это закрыть за собой дверь и пойти дальше, не позволив прошлому проскользнуть в настоящее. Иззи решил, что это будет первым шагом, даже если для него это казалось невозможным. — Может, для разнообразия хоть раз спросишь, чего хочу я? — спросил Иззи устало и тихо. — Это не имеет смысла, Эдвард. Мы никогда не сможем перестать причинять друг другу боль. Так зачем пробовать ещё раз? — Я, блять, не знаю, — прошептал Эдвард, и Иззи на мгновение показалось, что тёмные глаза его были готовы наполниться слезами, но этого не случилось. Оно и к лучшему. Иззи не выносил его слёз. — Просто подумай над этим, хорошо? Пожалуйста, Из. Хоть это ты можешь мне пообещать? Молчание скрежетало внутри. Иззи не знал, что ему сказать, и боялся, что любой ответ был неверным. Он протянул руку и убрал волосы с лица Эдварда ему за ухо, мягко погладив его по щеке. Никто из них не ожидал этого движения, и Эдвард, вздрогнув, прижался к его пальцам; мгновение Иззи позволял ему продлить это прикосновение, а затем отстранился и отступил назад. — Давай не будем больше трогать наше прошлое, Эдди, — прошептал в ответ Иззи. Нежное обращение само сорвалось с губ, такое естественное, что было даже немного жаль понимать, что это, должно быть, последний раз, когда он мог себе его позволить. — Я уже принял решение и не хочу больше об этом думать. Не представляй, что для меня это было охренеть как просто. — Ну видимо просто, раз тебе все равно, — слабо оттолкнул его Эдвард, но в миг, когда недовольство должно было перейти во вспышку ярости, он просто распался перед Иззи на части. Сердце его сжалось, и Иззи бесконечно сильно захотел прижать Эдварда к себе, успокоить, пообещать ему снова всего себя; от этого невозможно было вылечиться, когда все, что у него было, он привык отдавать этому человеку. — Мне не всё равно, — сказал Иззи, позволив себе хотя бы это. — Ты, блять, понятия не имеешь, что я чувствую. Ты был всем для меня, так что не смей, нахрен, говорить, что мне всё равно. Я знаю тебя, я знаю, что ты думаешь, что правда страдаешь, но это всего лишь блажь, и через неделю тебе станет плевать. — Но мне никогда не было плевать на тебя, — жалобно пробормотал Эдвард и провёл рукой по лицу, отворачиваясь. Он выглядел так, словно ему действительно было больно. Ну почему, черт возьми, он обязательно должен был так выглядеть каждый ебучий раз, когда Иззи выбирал себя? — Прекрати это, — вздохнул Иззи, с трудом сдерживаясь, чтобы не начать кричать. — Христа ради, Эд, ты серьёзно? Ты не смотрел на меня последние, блять, пятнадцать лет. Тебе было плевать всё это время. Это ведь просто удобно, когда рядом всегда есть кто-то, кто подотрёт твою задницу, а? — Нет, нет, это не так, Из, Иззи, это не было… — Эд еле слышно всхлипнул, без слез, задохнувшись. Напуганный, он защищался, и было видно, как тяжело ему давалось выразить чувства словами вместо того, чтобы вцепиться в Иззи. — Все было не так! — А как было, Эд? Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не держал меня рядом с собой только потому, что это было удобно, — сказал он. Эдвард промолчал, так и не подняв голову, и Иззи пожал плечами, стараясь не обращать внимание на то, как это всё его ранило. — Вот видишь, Эдвард. Я твоя привычка, вот и всё. — Ты был моим, а я твоим, — внезапно сказал Эдвард и встретился с ним взглядом. Его глаза блестели, и весь он, с ног до головы, выражал смирение и несчастье. Иззи не знал, чего хотел больше: ударить его за этот спектакль или обнять и извиниться за всё, даже за то, в чем он ни был виноват. — Мы поклялись. — И что хорошего нам принесли эти клятвы? — спросил Иззи и отступил на полшага назад, когда Эдвард в отчаянии протянул к руку и попытался его коснуться. Он лгал, снова. Хорошего было достаточно. Они оба выбрали то, что давали друг другу, и продолжали выбирать изо дня в день. Но Иззи не знал, что могло быть иначе, что могло быть без страданий. Он не мог снова к этому вернуться теперь, когда испытал нечто совершенно особенное. — Мы чуть не убили друг друга. — Не оставляй меня, — умоляюще прошептал Эдвард, явно не слыша Иззи и не желая его услышать. Как обычно. Иззи давно должен был к этому привыкнуть, но он так и не научился с этим справляться. — Я пытаюсь стать лучше, я знаю, знаю, что если не справлюсь, то на этот раз потеряю всё, но я, блять, стараюсь, и просто надеялся… — Что это все исправит? — закончил за него Иззи и едва заметно усмехнулся. Он повернул голову и уставился в горизонт. Солнечные лучи уже блестели на чёрной морской глади. — Знаешь, я был уверен, что все исправлю, когда обращался к твоей тьме. Это не твоя вина, что ты был таким, я просто знал, как получить то, что мне было нужно. Вот, что я могу тебе дать, понимаешь? Это не сделает тебя лучше. — Но… Но тогда у нас не было Стида, — сказал Эдвард, растерянно и тихо. Иззи был уверен, что Эд никогда не задумывался о причинах, которые сделали его Кракеном, и, даже если винил Стида, то недолго и не всерьёз. Может быть, теперь, когда Эдвард узнал, что это именно Иззи толкнул его в пропасть, он, наконец, перестанет за него цепляться. Иззи одновременно хотел этого и боялся, потому что самостоятельно перерезать все нити, связывающие его с тем, кто представлял для него весь мир, было невыносимо. — Он нам поможет, он сам сказал, но только если ты… пожалуйста, мы не можем просто выкинуть эту возможность нахрен. Иззи интенсивно потёр лоб и глаза рукой, подавив желание побиться головой о фальшборт. Он ненавидел, когда Эдвард был прав. Они совершили столько ошибок, но они были совсем одни, с ними рядом не было никого, кто мог бы помочь им отделить хорошее от плохого. У них не было тепла Стида, его нежности, его искреннего желания помочь, его умения лечить души только лишь своим присутствием. Это было так несправедливо по отношению к нему: ждать, что он спасёт их. Но они нуждались в нём, нуждались в том, чтобы он взял их обоих за руки и вывел из тумана, который заманил их в ловушку. — Это не его обязанность — спасать нас, — поколебавшись, сказал Иззи. Он жаждал этого, но знал, что это невозможно. Неправильно. Иззи хотел сбежать от всего, что разрушало его, чтобы не вытянуть дерьмо из прошлого в своё настоящее, и уж точно не собирался скидывать это на плечи Стида. И все же, будь он проклят, Эдвард был прав. — Ему это не нужно. Будь мы хорошими людьми, мы бы оставили его в покое. — Иззи… — Я так устал, Эд, — перебил его Иззи. Он больше не мог сопротивляться, и чувства его, хрупкие, готовы были разбиться, словно хрусталь. — Так сильно устал от тебя и от этого дерьма. Хватит, блять, оставь меня пока в покое, если, как ты говоришь, тебе не плевать. — Значит, мы могли бы вернуться к этому позже? — оживился Эдвард, услышав то, что больше всего хотел услышать. Это было так характерно для него, что Иззи с трудом сдержал улыбку, ограничившись лишь закатанными глазами. — Ну типа не прямо скоро, а когда-нибудь в перспективе, когда ты не будешь таким уставшим и, ну, когда все более-менее наладится, чтобы мы могли поговорить, как прям нормальные люди, да? Это безопасное пространство и все такое… — О боги, — вздохнул Иззи и для верности допил остатки рома. Он не до конца понимал, была ли слабость в его теле следствием усталости или алкоголя, но на самом деле не чувствовал себя настолько пьяным, насколько хотел бы. — Не сейчас. Пусть всё будет как будет. А там посмотрим. Он определённо проиграл — Эдвард выглядел смутно удовлетворенным, хотя ресницы его всё ещё были мокрыми от непролитых слёз. Иззи же чувствовал себя смутно дерьмово, как после любого сложного, эмоционального диалога с выяснением отношений. Должно быть, именно поэтому они никогда не обсуждали свои чувства; для Иззи было настоящей загадкой, как у Стида получалось порой вывернуть его душу наизнанку и при этом принести в неё покой. В этот раз он не чувствовал никакого облегчения, лишь стыд, усталость и грусть. Иззи провел рукой по лбу, мокрому от испарины, и прищурился. Становилось всё светлее и светлее, под палубой начала возиться команда, раздаваться голоса, стучали двери. Утро вступало в свои права. При мысли о том, что ему нужно будет пережить ещё целый день, общаясь с другими людьми и притворяясь нормальным, Иззи понял, что до дрожи хотел лишь одного: лечь, закрыть глаза и никогда их больше не открывать. — Спасибо, Из. Я не тороплю тебя, так что ты можешь думать сколько угодно, — сказал Эдвард и, забрав из его ослабшей руки пустую бутылку, робко похлопал его по плечу. — Хэй, ты побледнел, приятель. Может, проводить тебя в каюту? — Иди нахрен, — пробормотал Иззи и, не дожидаясь, пока Эдвард ответит, направился было к себе, но на полпути обнаружил, что шёл к капитанской каюте. У него не было этому объяснений, кроме желания оказаться в безопасности, там, где не нужно будет ничего объяснять и притворяться кем-то другим. Стид не обязан был их спасать, — Иззи был действительно убеждён, — но, черт возьми, он делал это каждый раз с такой лёгкостью, что это стало необходимостью. Иззи не был хорошим человеком, поэтому не отказывался от того, что ему предлагали. Он очень хотел, чтобы Стид объяснил ему, что он чувствовал, разобрал по полочкам его мысли, — может, тогда туман, в котором он плутал, рассеялся бы, и он, наконец, перестал бы чувствовать себя таким смертельно потерянным во тьме, которая душила его разум. Без стука он толкнул дверь.

***

Стид гладил его по рукам, безмолвно и нежно. Иззи смутно помнил, что привело его в это мгновение, но не сопротивлялся. Он сидел на своей стороне дивана, уперевшись локтями в колени и опустив голову, и смотрел вниз рассеянным, пьяным взглядом. Ему нужно было как-то объяснить своё присутствие, придумать причину, по которой он был здесь в таком состоянии, но у него не было ничего, кроме правды. О чем он вообще думал? — Бля, извини, — сказал Иззи, не поднимая головы. Он запоздало понял, что это было первое, что он сказал с тех пор, как пришёл, и ему стало отдалённо неловко, насколько позволяли замороженные в груди чувства. — Я сейчас уйду. — Я не прогонял тебя, — сказал Стид мягким и тихим голосом, чуть потрескавшимся от недавнего сна. Он сжал пальцы Иззи в своих руках, прикосновением вытаскивая его в реальность, и погладил подушечками больших пальцев тыльные стороны его ладоней. — Оставайся, прошу тебя, Иззи. Хочешь лечь? Иззи коротко, почти незаметно кивнул. Он хотел этого больше всего на свете, но не попросил бы вслух, даже если бы развалился на части. Стид понял без слов. Это то, что поражало Иззи больше всего; иногда ему казалось, что Стид способен был читать его мысли и отвечать на них прежде, чем Иззи успевал их сформулировать. Быть перед кем-то столь открытым, знать, что его видят, чувствуют, что любое его сомнение будет правильно интерпретировано и не будет осмеяно… Разве мог он представить себе что-то подобное? Он запер себя в клетке и расставил зеркала, которые бились внутрь, стоило ему только вспомнить о своих чувствах. Так было безопаснее. Так он мог смотреть только на Эдварда, мог идти только одним курсом, мог ни о чём не думать. Удобно. Разрушающе. Он ступал по осколкам, не чувствуя боли, почти всю свою жизнь, и не понимал, что это было неправильно. Стид убирал осколки прежде, чем Иззи вслепую делал следующий шаг. — Иди сюда, — ворвался в затуманенное сознание ласковый голос Стида, и в следующий миг Иззи обнаружил себя покорно опускающим голову на его колени. Это смутило бы его, если бы он не чувствовал себя таким уставшим и пьяным. Он был слишком стар, чтобы не спать больше суток и при этом выдержать сразу два боя подряд. Стид убрал с его виска упавшие на лицо пряди волос и мимолетно погладил большим пальцем по щеке. — Расскажешь, что случилось? Иззи успел только подумать о том, что нужно было солгать. — Эдвард, — выдохнул он и закрыл глаза. Он чувствовал приятный, знакомый запах, ощущал мягкость его халата под своей щекой, лёгкость его прикосновений, и думал, что, должно быть, сошёл с ума, раз позволял этому происходить. Они не были прежде так близки. Иззи не должен был позволять себе с ним сближаться, и все же не сделал ничего, чтобы отстраниться от Стида. — Мы говорили. — Ох, Иззи, — голос Стида дрогнул, полный растерянной грусти. — Мне так жаль, дорогой. — Нехрен тут жалеть, — пробормотал Иззи, отталкивая от себя это чувство как можно дальше. Он сам был виноват во всем, что с ним когда-либо случалось; он продолжал выбирать Эдварда, даже когда это становилось абсурдом, и сам же себя уничтожал ради него. Стид не понимал, и никогда не смог бы понять. — Это дерьмо гроша ебаного не стоит. Стид ничего не ответил, просто погладил его по волосам и пропустил пряди между пальцев. Иззи сказал себе, что полежит так ещё немного, буквально минуту, — и даже в этот миг знал, что проигрывал. Он снова подумал об Эдварде и о том, как часто отталкивал его: каждый раз, когда он проявлял привязанность, потому что тогда Иззи казалось, что он задыхался, что Эд связывал его невидимыми путами, делал неэффективным, слабым. Своим. Иззи бесконечно этого жаждал, и в той же мере избегал. Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался, что они с Эдвардом были дефектными. Если где-то учили, как правильно жить, они, определённо, пропускали эти уроки, потому что у них не получилось ровным счётом нихрена, и все, даже самые простые вещи, они делали сложными. — Что я могу для тебя сделать? — спросил Стид так обыденно, что, при всем желании, но Иззи не мог найти в его словах ничего, что задело бы его гордость. Иззи понимал, конечно, как выглядел со стороны: жалкий, нуждающийся, просящий, но слишком устал, чтобы придавать этому значение. — Хочешь, я расскажу тебе сказку? Это должно было звучать ужасно. Почему, черт возьми, это не звучало ужасно? Иззи кивнул прежде, чем понял, что сделал это, и, хотя это было совсем незначительное движение, Стид его уловил. Он погладил Иззи по плечу, расслабляясь под ним так очевидно, словно в самом деле боялся отказа, и откашлялся. Ему не нужно было и минуты на раздумья, чтобы вовлечься; он хотел помочь и готов был сделать, что угодно, даже потратить своё время, чтобы почитать ему глупую сказку. Иногда Иззи очень хотел его попросить быть менее добрым ко всем вокруг, но сейчас он способен был только вцепиться в то, что ему предлагали, с жадностью, которая всегда текла по его венам. — Итак, история первая, в которой рассказывается о зеркале и его осколках… Иззи внезапно стало очень спокойно. Ему, оказывается, так мало было нужно, — и так много, что ни один пират не смог бы достать это силой, какими бы несметными сокровищами ни обладал. Ласковые пальцы в волосах. Тепло тела. Тихий, спокойный голос. Тонкий цветочный аромат. Приглушенный плеск волн о корму. Искреннее желание позаботиться. Он был лишён спокойствия долгие, бесконечные годы. Он так гордился тем, что умел выживать при любых условиях, что даже не задумывался о том, что жизнь не должна была быть такой. Иззи не мог не думать о том, что они с Эдвардом сами создали этот замкнутый круг страданий, что только так они умели, раз всё, что он чувствовал после их разговора, было пустотой. Ничего общего с чувством, которое пробуждал в нем Стид всего несколькими прикосновениями и короткими фразами. Оно вообще не было похоже ни на что, что он прежде испытывал. Это должно было пугать. — ...оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось на миллионы осколков… Должно было, — но оказалось лишь напоминанием о том, что он сделал правильный выбор, каким бы болезненным он ни был. Эдвард поймёт. Если он когда-то хоть немного Иззи любил, он поймёт. Иззи совершит последнюю жертву ради него, но этим утром он хотел забрать себе всё, что только мог. Он нащупал свободно лежащую на колене совсем близко к голове Иззи руку Стида и сжал его пальцы. Голос на мгновение дрогнул, но Иззи не слышал уже ни слов, ни того, как изменилась интонация. Тьма увлекла его за собой в забвение, и это впервые была тьма, которая не разрушала его.

***