***
— Как ты оказался в море? Они сидели в каюте уже четвёртый час, поглощенные сначала поиском нового курса, а затем тестированием джина, который Стид купил, когда они спускались на берег в последний раз. Иззи даже не смог бы с уверенностью сказать, что лучше: сидеть со Стидом над картами и слушать его осторожные, но раздражающе толковые идеи, или сидеть с ним на полу перед диваном в расстегнутом жилете, прижиматься плечом к теплому плечу и пить отличный джин. Ему нравилось все. Он хотел всего. Это было просто удивительно, что они всё ещё едва друг друга касались, хотя все внутри Иззи бурлило от желания. Иззи посмотрел на него долго и задумчиво, не совсем понимая, почему Стид вообще его об этом спрашивал. Но он не выглядел так, словно задавал вопрос из праздного любопытства: что-то было в повороте его головы, во взгляде, глубоком и заинтересованном, что говорило о том, как это ему важно. Иззи уже привык к этому, но так и не научился распознавать, что он в такие моменты хотел услышать. — Как и все, — сказал Иззи и пожал плечами. — Точнее, как все, кроме тебя, конечно. — Ты не хочешь об этом говорить? Иззи не знал, что на это ответить. Он не был уверен в том, что чувствовал. Дела давно минувших дней давно не беспокоили его, но почему-то говорить об этом со Стидом было все равно странно. Было ли дело в алкоголе или в том, что он действительно чувствовал себя расслабленным, но Иззи внезапно подумал, что, должно быть, встреться они в дни его юности, может, он и не стал бы пиратом. В то время он был похож на озлобленное, отвергнутое всеми, отчужденное животное, он вгрызался в любой шанс так отчаянно, что готов был пойти на что угодно ради этого. Он очень хотел выжить. — Отчим продал меня на торговый корабль, когда мама умерла, — сказал Иззи, отвернувшись. Он определённо не собирался говорить это, но правда сама сорвалась с его губ. Стид что-то делал с ним, проворачивал каждый раз какой-то особый магический трюк и заставлял его быть искренним, не иначе. Другого объяснения у Иззи не было. — Паршивый был человек, продавший меня за бутылку рома. Я сбежал через месяц, потому что проданные в рабство мальчишки жили под трюмом как крысы и подыхали с такой же частотой, — Иззи мрачно усмехнулся, не поднимая глаз. — А я, блять, хотел жить. — Мне так жаль, — прошептал Стид, когда Иззи замолчал. Он поднял голову и обнаружил, что глаза Стида, направленные на него с болезненной искренностью, блестят от непролитых слёз. Это настолько поразило Иззи, что он сам потянулся к нему, остановившись лишь на полпути, неловко и нелепо. Последнее, что он ожидал, так это то, что Боннет сломается. Он был единственным человеком на корабле, чьи чувства всегда были стабильны. Он казался незыблемой силой, тем, кто способен был переварить любые эмоции и заставить всех вокруг посмотреть на них с позитивной точки зрения. Иззи почему-то не задумывался, как это, должно быть, утомительно, все время излучать оптимизм и видеть всех, кто бы в этом не нуждался. Ему стало стыдно за свою откровенность, за то, что он все испортил. Иззи не понимал, с чего бы Стиду страдать из-за его прошлого, но остро чувствовал, что не должен был так поступать с ним. Не сейчас, когда все было так безмятежно. — Это было давно, — поспешно сказал Иззи и неловко похлопал его по бедру. — Блять, забей, Стид, хорошо? Просто очередная дерьмовая история, может, я даже преувеличиваю, столько лет прошло. Стид улыбнулся и чуть качнул головой. Призрак беспомощности в его глазах давил на Иззи. Он не понимал, как сильно, оказывается, опирался на Стида, пока сам же не выбил эту опору. — Тебе не нужно меня утешать, — сказал Стид спокойно и мягко, привычной ласковой интонацией в голосе. — Я знаю, что ты не преувеличиваешь, потому что никто из вас не понимает, что вы на самом деле пережили. Это ничего, просто… никто не заслуживает расти так, без любви, цепляясь за жизнь. Иззи пожал плечами и залпом допил джин. Ему нужно было больше, чтобы вынести этот разговор. — Ну, это уже случилось. Это не трагедия, — сказал он. — Блять, ты называешь своих родителей мистер и миссис Боннет, хочешь сказать, ты рос в большой любви? И ничего с тобой не случилось. — Я бросил свою семью и решил стать пиратом, — сказал Стид и коротко рассмеялся. Иззи тоже улыбнулся. Это и правда казалось забавным. — Не похоже, чтобы со мной все было совершенно в порядке. — И что, жалеешь? — Ни мгновения своей жизни, — он улыбнулся. — Иначе я никогда не услышал бы, как грозный пират Иззи Хэндс пытается меня утешить. — У меня не получилось? — Иззи толкнул его плечом в плечо, надеясь, что этого будет достаточно. У него было мало опыта в таких делах, обычно, если кто-то расстраивался при нем, он злился, кричал, а затем попросту сбегал. Так что эта попытка была во много раз лучше того, к чему он привык. — Я не хочу, чтобы ты думал, что должен, — сказал Стид. Он откинул голову назад, почти коснувшись затылком сиденья дивана, и провел рукой по волосам. — Утешать меня или оправдываться, или что ещё покажется тебе необходимым — в этом нет нужды. Ты ни в чем не виноват, я ведь сам попросил тебя рассказать и знал, чего ждать. Мне просто хотелось бы, чтобы мир был справедливее, вот и все. Иззи повернулся к нему почти всем телом, прижавшись коленом к его бедру. Огонь бликами опустился на кожу Стида, на его дрожащие ресницы. Тепло. Сердце пропустило удар. Он подумал, что если бы мир был справедлив и все получали бы только то, что заслуживают, он никогда не оказался бы рядом со Стидом. Иззи был плохим человеком, и он был твердо уверен, что справедливость никогда не посещала этот мир. Но хорошее все же существовало. По крайней мере, для него — в эту самую минуту. — Это смешно звучит, да? В моем-то возрасте это все равно что верить в блеми, или в русалок, или, не знаю, в проклятье костюма, — сказал Стид, и его улыбка, блуждающая и неуверенная, наполнилась нежностью, когда он посмотрел на Иззи. — Я все прекрасно понимаю, поэтому мне и грустно. Олуванде сказал мне как-то, что никто из них не сделал бы такой выбор, если бы мог. Несчастье делает людей жестокими. Иногда мне очень жаль, что я не могу это изменить. Иззи смотрел на него так долго, что молчание могло бы перерасти в неловкость, если бы им не было так хорошо даже несмотря на то, какой неприятной была тема для разговора. Он мог бы сказать Стиду, что каждый был несчастен по своему, каким бы ни было его детство, но на самом деле это не имело значения. Что бы Иззи ни сказал, это не вернуло бы время вспять, не забрало бы страдание и не утешило бы, потому что во всем, что Стид говорил, было что-то давнее и глубокое, что-то, с чем Иззи не мог соревноваться. Стид говорил с ним честно, не боясь поранить свою душу, и именно это делало его человеком, способным действительно менять мир к лучшему. — Ты странный, — вырвалось у Иззи. — О, дорогой, знаю, мне постоянно приходилось это слышать, — сказал Стид, хмыкнув в бокал. — Я говорю слишком много наивных глупостей? — Ну, ты просто… ни на кого не похож, — Иззи неуверенно пожал плечами. — Да, ты говоришь слишком много наивных глупостей, но, я имею в виду, таких парней я здесь не встречал. Есть харизматичные, умеющие уболтать даже смерть, но никто не умел также обращаться со словами, как ты. — А как же Эдвард? — О, да брось, в половине его слов нет смысла, — фыркнул Иззи и коснулся губами бокала, призывая все свои способности, чтобы объяснить, что он имел в виду. — Дело не в том, что ты говоришь, а как. Я просто осознал, что иногда ты раскладываешь свои мысли так, будто вытаскиваешь из живота кишки. — Какой ужас. И в этом всегда есть смысл? Стид лукаво посмотрел на него из-под ресниц. Иззи хрипло рассмеялся. — Черт возьми, нет, но это всегда действует как магический плевок в лицо, — сказал он и внезапно добавил: — Думаешь, Эдварду была нужна вся эта сраная прекрасная жизнь? Он мог в это верить, но кого он, нахрен, пытался обмануть. Он искал в тебе свободу быть странным. Тебе, блять, абсолютно плевать на правила, ты можешь нарушать их, когда тебе вздумается, и остаться безнаказанным. Ты можешь верить в справедливый мир, и он, черт возьми, станет справедливым ради тебя. — Не совсем понимаю, к чему ты ведёшь, но есть чувство, что ты делаешь мне комплименты, — сказал Стид, когда Иззи на мгновение замешкался, чтобы перевести дух и промочить губы джином. — Не останавливайся. — Ты серьёзно не замечаешь, что искажаешь чёртову реальность, или притворяешься? — Иззи приподнял брови, встретившись взглядом с его блестящими глазами. — Столько людей сдохло за право быть пиратом, но потом приходишь ты и ссышь на наши устои. И ничего не случается, мир не рушится. С этим сложно конкурировать. Стид не понимал, насколько все поменял для них. Даже когда Иззи не принимал это, его бесила правда о том, что они проебались, что можно было иначе, что ни одна смерть того не стоила и ни одна традиция не была важнее их пропащих душ. Это была такая простая мысль, и именно с ней сложнее всего было смириться. Если бы в мире было побольше таких странных людей, как Стид, он точно был бы лучшим местом. — Я просто так долго подчинялся правилам, что это до дрожи мне надоело, — пожал плечами Стид и снова посмотрел на огонь. — Жизнь у нас одна. Я решил, что лучше умру, чем и дальше продолжу делать то, что мне не по душе. — Это ничерта не объясняет, — сказал Иззи и усмехнулся своим мыслям. — Уверен, что даже в своей прежней жизни ты создавал вокруг себя целое другое измерение. Если люди не могли это оценить, то они придурки. — Я думал, ты это ненавидишь. — Я тоже был придурком, — пожал плечами Иззи. — Но это было так странно: этот корабль, эта команда, ты… Есть такая легенда: если смерть встречает тебя в море, то тебя подбирает призрачный корабль. Вот как я чувствовал себя — будто я поднялся на борт призрачного корабля. Иисус, вдруг я и правда сдох? — Есть некоторые сомнения, — сказал Стид и опустил ладонь на его бедро, чуть сжав пальцы. — Думаешь, твой умирающий мозг мог бы выдумать то, что произошло с нами за всё это время? Иззи рассмеялся. — Пусть меня трахнет дьявол, если ты не прав, — сказал он, всё ещё улыбаясь. — Такой бред никогда не пришёл бы мне в голову. — К тому же, все началось задолго до того, как ты поднялся на «Месть». Кстати, об этом, мне давно было интересно... — начал Стид и замолчал, неуверенно что-то пробормотав себе под нос. Иззи отвёл взгляд от огня в камине и посмотрел на него: сморщенный лоб, сеточка морщин в уголках глаз и дрожащие уголки губ — он определённо не знал, как подступиться к вопросу. Иззи нетерпеливо постучал указательным пальцем по бокалу. — В чём дело, Боннет? Не могу припомнить, чтобы что-то ставило тебя в тупик. Это то, что Иззи пытался ему объяснить, то, что ощущалось в нем как незыблемый, твёрдый стержень. Стид был слишком самоуверенным, почти заносчивым во всем в своей жизни, и принимал решения из точки действия, даже не задумываясь о том, чтобы остановиться и подумать. Непредсказуемый, везучий и всегда невероятным образом знающий, что сделать и что сказать, — было странно видеть его неуверенным. — Хм... — Стид слабо улыбнулся и щеки его, и без того раскрасневшиеся, вспыхнули ярче. — Ты помнишь нашу первую встречу? — О, дерьмо, — Иззи коротко хмыкнул. Конечно, он помнил их первую встречу. Тогда он был очень зол, но, думая об этом из настоящего, находил произошедшее забавным и даже впечатляющим. Стид действовал как настоящий пират. Придурошный, конечно, но все же пират. — Ты повёл себя совсем не как джентльмен. Но даже не думай, что смог меня тогда обмануть, я просто не стал связываться с сумасшедшим. — Что? — возмущенно вскинулся Стид. — О нет, я показался тебе сумасшедшим? — Боннет, — Иззи выразительно на него посмотрел, всем своим видом спрашивая «ну ты серьёзно?». Стид внезапно рассмеялся. Морщины на его лбу разгладились, и было видно, что он не обижался, что он даже не думал об этом, потому что по какой-то невероятной причине ему было хорошо рядом с Иззи. — Ладно, ладно, твоя правда, — сказал Стид и склонился к нему ближе, с любопытством заглядывая в глаза. — На самом деле, мне просто было интересно, как ты сумел разрезать мою рубашку, не коснувшись моей кожи, а, самое главное, зачем? — Чистая случайность, — ответил Иззи и усмехнулся, потому что глаза Стида распахнулись в красивом удивление. — Что? Я хотел дать понять, что тебе не стоит со мной связываться, но у меня не было цели не ранить тебя. Я подумал, что было бы довольно изящно, если бы твоя дурацкая рубашка стала бы красной. Но получилось намного лучше, так что я остался доволен. Он вспомнил, как Стид был восхищён. Это было так глупо. И так приятно. К тому моменту, как они встретились, Иззи давно никто не восхищался. Он видел в окружающих только страх, панический ужас, либо привычку, затаенную скуку — от тех, с кем он был рядом десятки лет и кто выучил каждое его движение. Иззи не был тщеславным, но ему нравилось, когда им восхищались, когда отдавали должное его мастерству. Стид же смотрел на него в тот момент так, словно он совершил что-то невероятное. Он был в восторге, и выражал его до сих пор, словно это действительно было чем-то значимым. — Это странно, что сейчас я был бы не против, если бы у меня остался шрам от той встречи? — Пиздец странно, — сказал Иззи и посмотрел на его губы, уголки которых дрожали в смущенной улыбке. — Значит, ты хочешь, чтобы я тебя пометил? Это можно устроить. — Ты уже меня пометил, — сказал Стид и коснулся своего живота. Иззи заставил себя посмотреть ему в глаза. Всё плыло вокруг, чуть подернутое медной дымкой. Это было приятное опьянение, не то, которое вызывало в Иззи отвращение к себе и желание сдохнуть. Вместо этого он расслаблялся, притворялся чуть более пьяным, чем был, чтобы позволить себе больше, и ни о чем не жалел. Ему это чертовски нравилось. Он опустил руку поверх руки Стида и переплел их пальцы, крепче прижимая к его животу. — Я могу ещё, — выдохнул Иззи ему на ухо и склонился ниже, почти касаясь губами его волос. Стид прерывисто вздохнул, сильнее сжимая его пальцы, и Иззи довольно усмехнулся. Приятно было видеть, что Стид тоже мог потерять из-за него контроль, что близость волновала его не меньше, что это было взаимно. В Иззи по прежнему жил тот молодой человек, который умел одним взглядом заставить понравившегося ему мужчину отвести себя в каюту или прокуренную комнату в трактире; который умел улыбаться, громко смеялся и не стыдился ни взглядов, ни прикосновений, ни внимания; который не боялся быть слабым — даже не представлял, что он мог бы; который выбрал себе самого невероятного мужчину в команде Хорниголда и отдал ему душу, не задумываясь. Этот молодой человек убивал и делал страшные вещи, устраивал метяжи и первым кидался в бой, — но он же любил так страстно и сильно, что не боялся рассыпаться на атомы, брал все, что только мог взять от жизни, отдавался ей и отдавал себя, и очаровывал, даже если никогда не был привлекательным. Он разрезал рубашку Стида, потому что никогда не отпускал добычу, потому что в глубине души все ещё был тем жадным юношей, который всегда получал все, что хотел. Он был им, когда сражался с нелепой командой «Мести», когда пытался вырвать своего капитана из этой заколдованной истории, и, позже, когда уничтожил Эдварда, — Иззи бежал за тем, что шептал ему голос прошлого в голове, потому что привык быть таким, потому что никогда — никогда — не позволял себе вырасти. — Пока ты только обещаешь, — прошептал Стид. Иззи приподнял пальцем подбородок Стида и посмотрел ему в глаза. Он был так близко, что Иззи чувствовал его горячее дыхание на своих губах. Мерцание по краям стало дымкой, в которой растворилось все, что ещё существовало вокруг. Иззи готов был поджечь весь мир ради него, это было благословением — то, что он ощущал, что он ещё способен был ощущать что-то подобное так ярко, — и в то время, как Иззи, уже немолодой и сотни раз разбитый жизнью, всего опасался, все воспринимал в штыки, юноша внутри него загорался любопытством. Как далеко он мог бы зайти? Как много он мог получить прежде, чем эта фантазия рассеется? Иззи поцеловал его. У Стида были мягкие, податливые губы. Он сразу же ему открылся, отвечая пьяняще нежно, осторожно, будто Иззи мог сломаться, если он позволил бы себе больше. Стид прижал ладони к его груди и провел вверх, к плечам, горячим, ласкающим движением. Иззи бросило в жар. Он прерывисто выдохнул в поцелуй и, обняв Стида за талию, быстрым движением пересадил его к себе на колени. Звякнули упавшие бокалы; Стид приподнялся над ним, крепко обнимая за шею, и Иззи провел по его бёдрам и спине, едва успевая отвечать на ставшие беспорядочными и жадными поцелуи. Голова кружилась. Всё это казалось нереальным, — Иззи чувствовал каждое мгновение чётче, чем когда-либо в своей жизни. Стид был безупречным. Что бы он ни делал, это казалось Иззи именно тем, что было нужно — всем, о чем он когда-либо мечтал. Он даже не хотел большего; только этот поцелуй, тепло его прижавшегося тела, его уверенные пальцы в волосах — и осознание, что это все его. Они замедлились и постепенно перестали двигаться. Стид несильно прикусил его нижнюю губу и улыбнулся, не отстраняясь. Иззи посмотрел на него из-под прикрытых век. Время тоже остановилось. Они всё ещё прижимались друг к другу, и, если бы это зависело от Иззи, он никогда не пошевелил бы больше ни одним мускулом. — Теперь верю, — прошептал Стид, касаясь его губ на каждый слог, и Иззи, усмехнувшись, снова его поцеловал, коротко и невинно в сравнении с тем, что они разделили минуту назад. Он потянулся к бутылке и едва не уронил и её тоже — пальцы не слушались и дрожали. Ему даже не было за это стыдно. Иззи только успел сделать глоток, а Стид уже снова к нему потянулся, забирая часть джина, обжигающе проскользнувшего между их губами в смазанном поцелуе. Рассмеявшись, Стид прижался лбом к его лбу и опустил голову. Иззи наблюдал, как его пальцы ласкают кольцо над узлом галстука, и впервые в жизни не хотел оттолкнуть того, кто касался единственного напоминания Иззи о том, что что-то было в его жизни до моря. Это было красиво: то, как Стид касался кольца — так же бережно, как и мгновение назад гладил Иззи по волосам. — Откуда оно у тебя? — Наследие моей матери. Стид выпрямился и посмотрел на него из-под ресниц, улыбаясь так, словно Иззи сказал ему что-то приятное. Он потянулся и провел кончиками пальцев по его галстуку, касаясь через ткань кожи. Иззи, не мигая, смотрел на него. — Ты никогда не думал носить что-нибудь более подходящее этому кольцу? — тихо спросил Стид и осторожно подцепил галстук над узлом, будто хотел развязать, но передумал. Иззи вздохнул, невольно склонился к нему ближе; Стид провел большим пальцем вокруг его кадыка, выбив из его груди весь воздух. — У тебя очень красивая шея. — Ты пьян, — сипло усмехнулся Иззи и дернулся, потому что Стид крепче перехватил узел и потянул на себя. Иззи выдохнул. На его губах задрожала улыбка — привычка, инерция, желание. Он не мог остановить это. Теперь это было больше, чем поцелуй. Он знал, что мог бы попросить больше. Он хотел больше. — Да, немного, — хмыкнул Стид, касаясь горячим дыханием его щеки. Его глаза, мерцающие и влажные, потемнели. Он провел другой рукой по волосам Иззи, ненароком вынуждая его откинуть голову назад, и потянул галстук на себя сильнее, пальцем поддевая узел, чтобы ослабить его. — Тебе не стоило так меня поить. — Я не виноват, что ты не знаешь меры, — выдохнул Иззи и опустил руку ему на бедро, крепко цепляясь за него пальцами. Он отсчитывал пульсацию в висках, наслаждаясь этим мучительным ожиданием перед следующим шагом. Он не думал, что Стид на такое способен. Пальцы в его волосах чуть сжались, ногти впились в кожу, и Иззи приоткрыл губы, не сдержав тяжёлого вздоха. — Тебе нравится? — внезапно спросил Стид. В голосе его дрогнуло удивление. Иззи прикрыл дрожащие веки и проглотил ругательство, готовое вот-вот сорваться с губ. Ебаный Стид Боннет. Он ведь не мог в самом деле не понимать? Давление на шее стало чуть меньше, узел развязался под пальцами Стида, но прежде, чем Иззи успел оттолкнуть его, Стид провел большим пальцем снизу вниз, к ямке под горлом и несильно надавил, когда кадык Иззи дёрнулся. — Ух ты… Что-то сжалось в груди у Иззи от этого восхищенного вздоха. Он шёл ко дну, жар разлился по телу до самых кончиков пальцев. Стид склонился к его шее, будто хотел поцеловать, но лишь резко выдохнул и обхватил пальцами полностью, сначала ласково, но с каждым мгновением жёстче и жёстче, пока горечь не разлилась у Иззи под языком. Он распахнул глаза шире, поддавшись мимолетному страху, и опустил пальцы на запястье Стида. Рука тут же расслабилась на его шее, и Иззи разочарованно вздохнул, поддавшись дрожи, скользнувшей внутри. — Прости, — еле слышно сказал Стид и погладил горящую от прикосновений кожу. — Не знаю, что на меня нашло. — Я этого хотел, — сказал Иззи и схватил его за запястье, когда Стид попытался убрать руку. Его глаза вспыхнули, но в них не было ни отвращения, ни осуждения. В них был огонь. — Сделай так снова и поцелуй меня. Стид ни секунды не колебался, следуя за желанием Иззи — и это было даже больше, чем он просил. Всё, что случалось с ним за жизнь прежде, было детским лепетом по сравнению со взглядом, который был у Стида, когда он склонился к его рефлекторно открывшимся губам, чтобы забрать остатки кислорода. Иззи показалось, что если бы он даже убил его, это все равно не было бы так ошеломляюще. — Так? — спросил Стид, медленно расслабив руку. Иззи судорожно вдохнул и тут же потянулся поцеловать его прежде, чем Стид окончательно отстранился. Иззи кивнул и, поймав руку Стида, прижал костяшки его пальцев к губам. У него не было ни слов, ни голоса, чтобы объяснить Стиду прямо сейчас, как хорошо ему было, и он надеялся, что этого будет достаточно. — Ты просто невероятен, ты знаешь? Даже если Иззи бы хотел возразить, он не смог бы, потому что Стид снова его поцеловал.***
— Прикоснись ко мне, — шепчет Иззи, выгибаясь дугой. Он чувствует себя потерянным без его прикосновений, он чувствует, как тёплые глаза остро скользят по его телу. Он не может сдвинуться, не может вдохнуть полной грудью: мольбы выскальзывают из него с трудом, верёвки натягиваются на голой коже, узлы болезненно стягиваются. Он не знает, как долго ждёт, и что-то внутри него расширяется с каждым мгновением, забирая дыхание. — О, нет, ты так плохо просишь. Давай, скажи, что ты этого заслуживаешь, дорогой, — смеется Стид, ласково, нежно. Бесконечная забота в голосе заставляет Иззи вздрагивать всем телом. Щеки горят, горло болит, по вискам скользит влага. Ему стыдно, он дрожит, пытается спрятать лицо, хотя даже не видит Стида. Он все ещё не касается Иззи, он растворяется, исчезает, он чем-то занят. Иззи замирает, едва дыша, прислушиваясь, но чувствует лишь неуловимое присутствие. На него не обращают внимание, его не трогают, игнорируют: время тянется так медленно и болезненно, все внутри напрягается, готовое лопнуть в любой момент. /i>Он не заслуживает, не заслуживает, он так сильно хочет…</i> — Пожалуйста, пожалуйста, я все сделаю, я… — Иззи захлебывается, выгибается навстречу внезапному ласковому прикосновению к его груди чего-то мягкого. Не пальцы. Кожа, маленькая кисточка. Иззи кусает губы, чтобы не разрыдаться. Он все сделает. Он умрёт ради него. Он вывернет себя наизнанку. Кисточка скользит вверх по его телу, к горлу, по щеке и открытым губам; ладонь опускается ему на шею, тёплая и сильная. Страх пронзает затылок. Иззи выворачивается, изгибается, впивается взглядом в губы Стида. Мягкая улыбка, нежность, может, даже… Иззи мучительно стыдно. Обещание угрозы смешивается с желанием; он ищет в его глазах призрак любви, что-то, ради чего Стид его касается, ради чего так ласков. В груди больно, он не может вдохнуть, перед глазами расплываются белые круги. Пальцы расслабляются, гладят его там, где теперь горят жестокие прикосновения, и Иззи беззвучно плачет, хватая ртом воздух. — Вот так, такой хороший, — шепчет Стид, склоняясь к нему так низко, что его дыхание касается губ Иззи. — Ты такой молодец, прекрасный, замечательный, — Стид улыбается и снова смыкает пальцы на горле Иззи. Голова пульсирует, в животе разгорается пожар. Боль разрастается по всему телу, охватывает его полностью, не даёт ни мгновения передышки, — он хочет ещё, ещё и ещё, и, в то же время, мечтает, чтобы это закончилось. Мучительно. Сладко. Он дёргает руками, инстинктивно пытаясь схватиться за запястья Стида, но верёвка удерживает его и лишь сильнее врезается в кожу. Стид отпускает его, Иззи стонет, всем телом устремляясь к потерянным прикосновениям. — Пожалуйста… — снова умоляет Иззи, хотя уже даже не знает о чем. Он чувствует себя обезумевшим. Его охватывает страх, почти агония: он не знает, что Стид сделает в следующий миг, он не знает даже, вернётся ли он снова. Беспомощность, ужас, — он снова один, снова в этой бесконечной пульсирующей темноте ожидания. Иззи слышит слабый, едва уловимый скулеж, и в следующую же секунду понимает, что звуки раздаются из его груди. Он пропускает момент, когда Стид возвращается к нему, и вскрикивает, когда горячая ладонь опускается ему на живот. Иззи выгибается навстречу прикосновению и снова скулит, проглатывая стон. Стид гладит его, коротко, успокаивающе, чуть тянет за верёвку вверх: она впивается в ребра, в сплетенные наглухо руки, разрезает кожу. Волна удовольствия жаром распространяется от живота до кончиков пальцев. Иззи сжимает кулаки, тяжело дышит открытым ртом: горло режет от частых вдохов, губы болят — ему хочется кричать, но он проглатывает звук, стремящийся из его груди. Больно, больно, больно — все пульсирует в нем, приятно, у него кружится голова. Стид касается кончиками пальцев его члена, несильно щёлкает по стянутым верёвкой яйцам, — крик все же срывается с губ Иззи. Мягкие губы прижимаются у основания его члена. Поцелуй, ещё, ещё — у Иззи темнеет в глазах, ему кажется, что этого достаточно, чтобы прийти к краю, но он не может, не выходит, и он кусает губы, проглатывая всхлипы. — Тш, милый, — говорит Стид с едва уловимым смешком, и, продолжая целовать от основания к головке, развязывает узел под яйцами. Пульсация становится невыносимой. Иззи жмурится, горячие волны одна за другой накатывают на него, кружа голову, но ничего не происходит. Не получается. Его трясет от безысходности, от смеси стыда и желания, от страха, и он вздрагивает каждый раз, когда чувствует прикосновения к пылающей коже. Стид поднимается поцелуями все выше и выше, собирает языком капли крови под верёвками, нежно касается синяков на шеи, под подбородком и бережно целует в губы, обхватывая лицо ладонью. Пальцы Стида стирают пот и слезы с его щек, утешают, и Иззи льнет к ним, судорожно отвечая на поцелуй. Рука снова опускается ему на шею. — Все хорошо, я здесь. Не бойся, ты сможешь, следуй за мной, все хорошо, ты хороший, славный, ты мой, — пальцы сжимаются, Иззи хватает ртом воздух, все вокруг темнеет, вспышка… Иззи распахнул глаза, тяжело дыша, и уставился в темноту. Он лежал на животе, его пальцы судорожно впивались во влажные простыни, а тело ещё сотрясало от посторгазменного почти болезненного чувства. Иззи грязно выругался и повернулся на бок, по инерции частично вытягивая испачканую простынь из-под себя. Он не сразу понял, где находился и что произошло, но когда осознание догнало его, внутренности мгновенно скрутило узлом. Сон был таким чудовищно ярким. Иззи замутило от безнадежности, затопившей разум. Ему никогда не было стыдно за свои желания, за то, каким он был, за то, чего хотел, — и все же ни за что не сумел бы в реальной жизни попросить Стида о чем-то даже отдалённо похожем. Иззи представил себе лицо Стида, если бы тот узнал обо всех этих фантазиях, и хрипло рассмеялся. Этот человек так нежно его касался, так целовал, так смотрел… Иззи будто осквернял его мыслями о своих извращениях. Даже Эдварду Иззи никогда не доверял свои сокровенные фантазии. Исполнял их с другими, там, где его никто не мог поймать, но это никогда не имело для него значения и редко действительно удовлетворяло. В конце концов он прекратил пытаться. Он никогда не чувствовал себя таким нужным, как в этом сне, никогда не доверял настолько, чтобы стонать, плакать, просить — никогда, никому. Он с большей вероятностью прыгнул бы с утёса, чем действительно отпустил бы себя, и потому каждый раз, когда выскальзывал из очередных объятий, вместо приятного опустошения чувствовал фоновый зуд, который ещё долго не мог унять. Он провел ладонями по лицу и принялся привязывать протез. Перед глазами всплыла картинка из сна: он отчетливо помнил, что там у него было две ноги. Восхитительно. Невидимая когтистая рука отвращения к своему подсознанию сжала его горло. Наскоро обтеревшись холодной морской водой, оставшейся в ведре с вечера, Иззи поспешил оделся. Оставаться в каюте с каждой минутой становилось все более тошнотворно: он задыхался. Ноги едва держали его, когда он поднялся на палубу. Рассвет только начал заниматься у горизонта, с востока тянуло свежестью. Иззи замер в тени на палубе, глубоко вдыхая прохладный воздух, пока тяжесть в груди не отступила и в голове не прояснилось. Он взглянул наверх, убедился, что Джим, стоящий на вахте не обращал на него внимание, и сел на ступени под мостиком. Теперь, когда мрачные мысли не двигались в его сознании так хаотично, Иззи с удивлением обнаружил, что чувствовал себя отдохнувшим. Он и не помнил, когда такое случалось в последний раз — обычно он спал поверхностно и плохо, со смутными, повторяющиеся кошмарами. Для разнообразия было, конечно, приятно оказаться в объятиях Стида, но то, что именно выбрало его подсознание для отдыха, смущало, хотя и было закономерно. Они не зашли дальше поцелуев и невинных ласк ни тем вечером, когда пили, ни в последующие несколько вечеров, что они провели вместе. Иззи прекрасно понимал, что дело не в отсутствии желания и не в том, что Стид отказал бы ему, если бы он был настойчивее, а в том, что Стид, как это не иронично, был джентльменом, но в глубине души все равно чувствовал себя странно. Обычно любые отношения для Иззи начинались с секса и ждать он не привык, поэтому не мог избавиться от чувства, что все испортил той ночью, когда попросил Стида себя задушить. Они больше не возвращались к этому, не обсуждали и не делали ничего подобного, — Иззи должен был быть благодарен Стиду хотя бы за то, что он был достаточно тактичен, чтобы не осуждать вслух. Он знал, что мог это исправить, притвориться, что это был эксперимент и что ему это вовсе не нужно. Он чувствовал, что Стид всё ещё хотел его, достаточно сильно, чтобы на многое закрыть глаза. Может, если Иззи постарается, как следует, у них все получится, потому что во всех остальных аспектах он терпел тотальную неудачу. Иззи вспомнил, как нежно смотрел на него Стид прошлой ночью; он знал, что должен был ответить ему тем же, но всякий раз, когда открывал рот, язвил, говорил глупости или причинял боль. С таким отношением даже у самого терпеливого человека рано или поздно закончатся силы. Иззи умер бы за него, только кому это нахрен нужно? Это так незрело. Иззи выругался вслух, вытянул перед собой ногу с протезом, едва заметно поморщившись от пульсации там, где дерево прижималось к культе, и достал из кармана папиросу, чтобы занять руки. Им точно нужно было поскорее заняться сексом, пока Стид не передумал. Нормальным сексом. Иззи был хорош в постели, даже более чем, и, если уж он не умел проявлять свои чувства словами, то хотя бы сумеет удовлетворить Стида настолько, что он согласиться потерпеть его ещё немного. Иззи не готов был отступать, не готов был сдаваться; это не было сражением, это не ощущалось как борьба, — это был бесконечный диалог, в котором у него было гораздо меньше слов. Иззи опустил голову, прижимаясь виском к перилам, и затянулся. Что он вообще творил? Всё было так хорошо, как только могло быть, а он все равно боялся, позволял тревоге влиять на себя, терялся в своем сознании. Он закрыл глаза и представил, как Стид улыбнулся бы ему, если бы узнал, о чём он думал, как обнял бы его колени, опустившись на ступень ниже и смотрел бы, смотрел, пока Иззи не поддался бы этому взгляду. Иззи просто не мог это потерять, ни при каких обстоятельствах. Ты мой. Иззи собирался высечь это воспоминание на своем ослепшем от страха сердца, даже если это был всего лишь образ, который придумало его сознание. Это было сильнее всего, что он когда-либо чувствовал. Даже когда тонул в пучине той бурной любви, которая несла их с Эдвардом так долго, что их чёрные реки отравили море, он мог отстраниться, отолкнуть от себя желания и надежды. Сейчас это казалось невозможным. Стид не сделал из него трофей. Принадлежать ему значило иметь шанс на спасение. Иззи хотел ему принадлежать — наконец, полностью, каждой частью своего тела, — и дело было, конечно, не только в страхе быть отверженным. Он выпустил дым и приоткрыл глаза, почувствовав чужое присутствие. Первое, что он увидел — копну неуправляемых волос и блеснувшие в темноте глаза; Иззи улыбнулся кончиками губ, подумав, что это до смерти пугало половину всех тех, с кем им прежде приходилось иметь дело. Эдвард был драматичен даже в обычных вещах. Неудивительно, что он превратил жизнь Иззи в ад, что разрушил его настолько, что теперь в отношениях с человеком, который никогда не причинял ему боль, Иззи ждал подлости и насмешки. Неудивительно, что Иззи теперь ничего к нему не чувствовал. Как ни странно, ничего — это лучше ненависти. — Кошмары? — спросил Эдвард, ловко запрыгнув на бочку, которая стояла напротив, достаточно далеко, чтобы было просто держать дистанцию. Он был в светлых бриджах Стида, простой рубашке, расстегнутой у горла и с трубкой в руке. Иззи отстранённо подумал, что Эдвард очень давно не надевал свою кожу. Возможно, он и правда изменился. Иззи надеялся, что когда-нибудь и у него хватит смелости, чтобы перестать защищаться от всего мира, но пока он может об этом только мечтать. — Нет, — сказал Иззи и в странном порыве с усмешкой добавил: — Но лучше бы кошмары. — Понимаю. Мне вчера снилось, что я превратился в русалку размером с гуппи, — Эдвард показал двумя пальцами крошечное существо. — У меня был такой красивый хвост, я собирал волосы крошечными ракушками, а ещё у меня была стайка маленьких планктонов, которые почему-то говорили на испанском, — он задумчиво постучал трубкой по нижней губе. — А потом я стал рыбкой и не мог больше с ними разговаривать, потому что у меня появились жабры. Что бы это значило? — Что ты сошёл с ума? — пожал плечами Иззи и затянулся. Разговаривать с Эдвардом было неплохо, когда не бросало в жар от злости, стыда и страха. Иззи забыл, каким Эдвард мог быть, когда между ними не лежала тьма. Наверное, он и не знал его таким. — Ты ведь и так не мог с ними разговаривать, ты не знаешь испанский. — Во сне знал. Вот если бы ты был рыбой, то какой, Из? — Ядовитой, — ответил Иззи. — А ты? Они посмотрели друг на друга. Эдвард всё ещё улыбался, немного хитро, но красиво и открыто. Ещё полгода назад Иззи уже отдался бы ему, потому что Эдвард нечасто на него так смотрел — так, словно он чего-то стоил. Забавно было наблюдать за собой, за тем, как менялись приоритеты, как то, что казалось таким важным, переставало иметь значение. — Во сне я был окунем, — сказал Эдвард и хмыкнул. — Ты знал, что они умеют менять свой пол? Мне Стид рассказал. Иззи покачал головой. — Не могу представить, зачем мне знать такую бесполезную чепуху. — Это весело, — сказал Эдвард абсолютно искренне и, по всей видимости, сам этому удивился. — Я даже не думал, что может быть так хорошо просто быть собой, не сражаться каждую долбанную минуту. Знаешь, что я вчера сделал? Я выкинул свою одежду. — И как ощущения? — Охуеть как прекрасно. Рано или поздно это должно было случится. Эдварду это было нужно, он не принимал полумер: если он был кем-то, то был на сто процентов. Иззи мог бы подумать, что это был всего лишь порыв и что через неделю Эдвард захочет вернуть себе одежду, он мог бы сказать, что глупо было делать такой радикальный шаг, что не стоило сразу отказываться от всего, потому что в какой-то момент Эдвард обязательно пожалеет, ведь Иззи хорошо его знал, — но не подумал и не сказал. В этот раз все казалось реальным. Это не было очередной игрой, попыткой Эдварда быть тем, кем он никогда не смог бы стать. Даже если он пожалеет, это больше никогда не сделает его вновь тем человеком, которому принадлежала одежда Чёрной Бороды. — Может, оно и к лучшему. Эдвард благодарно кивнул. Пусть они были теперь чужими, но ведь когда-то даже короткой, неловкой поддержки друг от друга им было достаточно, чтобы идти дальше. Они прошли очень-очень долгий путь. — Стид рассказывал тебе, что он сделал прежде, чем вернуться к нам? — И что же? — Инсценировал свою смерть, — сказал Эдвард и выпустил кольцо плотного дыма. — Абсолютное безумие, обожаю это. Он сказал, что для того, чтобы открыть новую дверь, нужно закрыть старую. Или типа того, я не очень хорош в таком дерьме. Но он, блять, прав. Стид Боннет мёртв, Чёрная Борода мёртв, так какого черта я должен жалеть? Никогда не чувствовал себя таким свободным. — Я понимаю, — сказал Иззи. Он тоже думал об этом. Наверное, он никогда не смог бы переступить через себя, если бы в какой-то момент не поверил, что умер. — Больше, чем ты думаешь. — А я знаю. Я ведь видел как ты пел для него, — Эдвард улыбнулся одними губами и посмотрел на него с непривычной грустью. — Прошло десятилетие с тех пор, как я слышал твой голос. Даже немного обидно, что ты никогда не пел для меня. — Тебе это было не нужно. — Это неправда! — выпалил Эдвард и тут же замер, как-то неестественно, словно уставился вглубь себя. Иззи потребовалось все самообладание, чтобы не вздрогнуть, когда Эд несколько раз со всей силы ударил ладонью по бочке. — Блять, блять, я снова это делаю, — он судорожно вздохнул, окинул назад упавшие на лицо волосы и в следующий миг посмотрел на Иззи уже гораздо спокойнее. — Стид говорит, что я забиваю хер на чужие чувства, если они мне не нравятся. — Очень сомневаюсь, что он так говорит, — заметил Иззи и, стряхнув пепел, выбросил папиросу за борт. Его злило, как быстро их спокойная беседа превратилась в очередное мозгоебство, и как легко его, оказывается, до сих пор можно было напугать одной лишь короткой вспышкой ярости. Иззи как никогда хотел уйти, так что одному дьяволу было известно, почему он все ещё оставался на месте. Эдвард внезапно подавился смешком. — Я думаю, я уловил суть, — сказал Эдвард и опустил голову. Они помолчали, и это было то самое тягостное, неприятное молчание, после которого Иззи хотелось послать Эда нахуй и притвориться, что ничего из того дерьма в их жизни никогда не случалось. — Я всегда так делал, да? Говорил тебе, что ты должен чувствовать. Наверное, если бы ты спел мне, я бы даже не понял. — Вот тебе и ответ, — тихо сказал Иззи. — Именно потому, что тебе это было не нужно, я никогда этого не хотел. А для Стида — хотел. Иззи не нужно было переживать о том, что подумает Стид, не нужно было заботится, как он воспримет слова, какой подтекст в них прочитает. Он не боялся ни реакции, ни последствий: он мог сказать и сделать что угодно, зная, что это не будет отторгнуто, перевернуто, скомкано и отброшено в сторону. Иззи подумал о своём сне, о болезненном, тревожном беспокойстве, которое он в нем вызвал, и внезапно понял, что в этом не было никакого смысла. Иззи выдумал сценарий, в котором Стиду было противно от его фантазий лишь потому, что он привык именно к такой реакции. Сон, который так встревожил его, всколыхнул на поверхность всю неуверенность, был лишь о желании доверять кому-то что-то столь сокровенное. И он знал, что это единственное, чего ждал от него Стид. — Да уж, дерьмово у нас всё это получилось, — сказал Эдвард. Иззи заторможено сосредоточил на нем взгляд и кивнул. Он не знал, что ответить и не хотел об этом думать, потому что теперь это не должно было иметь значения. Между ними так много испорченных чувств, что всякий раз, когда Эдвард упрямо заговаривал об их отношениях, Иззи ощущал себя так, будто остался наедине с зажженным линштоком. Лучше бы они продолжили говорить о рыбах. — Какой смысл переживать об этом сейчас? — раздражённо спросил Иззи и поднялся, тяжело припадая на здоровую ногу, чтобы снять давление с протеза. — Нет ничего хуже, чем цепляться за прошлое. — Я не хочу облажаться снова, — сказал Эдвард и посмотрел ему в глаза. — Ни с ним, ни с тобой. Иззи понимал его. Между ними было намного больше общего, чем он того бы хотел. Он тоже чувствовал, что, как бы там ни было, это был их последний шанс, чтобы сделать свою жизнь чуть лучше, чем она когда-либо была. Он действительно очень давно хотел сложить оружие, привязать камень к своему прошлому и бросить его в воду. — Не бойся, — сказал Иззи и, проходя мимо, похлопал Эдварда по колену. — Хуже, чем было, уже не будет.***
Иззи как раз закончил заполнять судовой журнал, когда дверь распахнулась и каюта капитана наполнилась приглушенным смехом и голосами. Запах рома, глухой звук удара тела о стену, развязный громкий поцелуй… Иззи прикрыл глаза и сделал глубоких вдох. Ему нужно было дать о себе знать, но, когда он попытался, ни звука не сорвалось с его губ. Ему показалось, что весь мир в одно мгновение рухнул; он прекрасно понимал, что это значило. Он почувствовал себя обманутым, преданным, в груди разлилось что-то чёрное и болезненное, превращаясь в пустоту, и, в то же время, он будто испытал облегчение. Так легко было поверить, что все это была ложь. Так легко — легче простого, — поверить, что не было никакой привязанности, что он был всего лишь заменой, прихотью, как и всегда. Это было намного проще, чем принять нежность Стида, принять, что он видел в нем личность, а не способ занять свою душу, чтобы не чувствовать боль. Блять блять блять. Иззи видел, как Эдвард касался Стида, как отдавался ему, и не мог заставить себя опустить голову. Всё было как в тумане, слишком быстро, слишком ярко. Кровавая вспышка перед глазами застилала реальность, оставляя лишь стоны, смех и влажный звук поцелуев. Что-то сгнило у Иззи внутри от мысли, что все то, что, казалось, было ему обещано, растворилось, как дым. Это было чертовски, непривычно больно. Иззи не догадывался, что способен на такое чувство, и мгновенно его возненавидел. Он с громким хлопком закрыл тяжёлый журнал, дав понять, что они не одни, и замер, потому что всё действительно прекратилось. Стид отстранился от Эдварда, и Иззи почувствовал на себе его тяжёлый взгляд. Непривычно, странно. Иззи почувствовал себя ровно так же, как в тот миг, когда Эдвард повернулся к нему с поднятым пистолетом, и отстранился, повинуясь инстинкту. Иззи не должен был это увидеть. Он невольно вжался в жёсткую спинку кресла, наблюдая, как Стид шёл к нему, медленно, чуть покачиваясь в такт кораблю. Все вокруг потеряло чёткость: был только Стид, его взгляд, чёрные, полные презрения и злости глаза. Он никогда не видел, чтобы Стид злился, никогда не видел у него такого взгляда; вспышка — бешеные глаза Чёрной Бороды, вспышка — обжигающая боль во всем теле. Иззи крепко сжал руки в кулаки и выше поднял голову. Ему должно было быть плевать, он видел и не такое дерьмо, он был частью пустоты, он был криком, который издавали люди в агонии, — но ему не плевать. Страх сжал его горло, и, сколько бы он не пытался, у него не получалось трансформировать его в злость. — Игги, — презрительное, жёсткое обращение обожгло его, словно Стид вылил на него кипяток. Шум в ушах стал почти невыносимым. Он попытался открыть рот, но губы словно сжало тисками. — Разве ты имеешь право находиться здесь? Иззи промолчал. Разочарование превращало все его желания в борьбу против пустоты, которая ледяными тисками сжала его сердце. Он все ещё не верил, что Стид мог так на него смотреть, даже несмотря на то, что не отводил от чёрных глаз взгляда. Стид, остановившийся прямо напротив, схватил его за горло и резким движением заставил подняться на ноги. — Отвечай, когда капитан с тобой разговаривает, — рыкнул Стид не своим голосом. Это не могло происходить с ним на самом деле. Иззи схватил его за запястье и попытался оттолкнуть, но Боннет лишь сильнее потянул его на себя и вытолкнул из-за стола. Протез с глухим стуком упал на пол. Он чувствовал себя тряпичной куклой, воздуха не хватало, голова оглушающе пульсировала. — Ты… — начал было Иззи, но не смог вытолкнуть из себя слова. Он ощупал взглядом пространство, пытаясь найти, за что уцепиться, и встретился с глазами Эдварда, стоящего у Стида за спиной. Безразличие в них было смертельным. Иззи понял, что это последнее, что он увидит, и в голове у него что-то щелкнуло. Он мог бы убить их обоих, но когда попытался нащупать оружие, понял, что не чувствовал больше его тяжести на своём бедре. Ослепляющая паника резанула его сознание. Он не мог защититься. Не мог сопротивляться. Он был словно скован, связан, чувствовал каждую клеточку своего тела, но не мог им управлять. Стид оттолкнул его и, вместо того, чтобы выставить руки, Иззи плашмя упал на пол. Голова гулко ударилась о дерево. Он пытался вызвать в себе злость, чтобы начать сопротивляться, попытался сделать хоть что-то, хотя бы закричать на Боннета, обвинить во всех грехах, но все словно сожрала пустота, пульсирующая в груди. Оглушительный хлопок, — выше колена разлилось тепло, что-то горячее разорвало плоть; тело Иззи окатило ледяной волной, а в следующее мгновение боль взорвалась от ноги по всему телу. Он услышал собственный крик и, следуя инстинкту, слепо попытался оказаться как можно дальше от его причины, но почувствовал спиной давление ботинка. Иззи поднял голову и встретился взглядом со смеющимися глазами Эдварда над ним. Звук погас на его губах. — Давай, ползи, устрой нам шоу, — рассмеялся Стид и пнул его под колено. Обжигающая боль агонией скользнула по телу. Иззи зажмурился, белая пелена перед глазами давила на мозг. Он потянулся к пистолету на боку, устремляясь за инстинктами, но не успел даже коснуться его, как Стид наступил ему на руку. Хрустнули кости. Иззи задохнулся от нового приступа боли, к горлу подступила тошнота. — Я всегда знал, что тебе нельзя доверять. — Нахрен тогда было оставлять меня на корабле? — выплюнул Иззи, чувствуя, как кровь наполнила его рот от одного лишь движения языка. Он перевернулся, игнорируя дрожь в теле, будто разорванном на куски, и вскинул голову. Ему нужно было понять. — Убей меня, ты, трусливый ублюдок. Слова с трудом пробивались через пелену, сжимающую его голову. Он видел уже этот взгляд: презрение вместо ненависти тушило пожар. Вокруг рушился мир, он был в пустоте, и разочарование, точно змея, впивалось в горло. Иззи проглатывал проклятья. Поверил, идиот, поверил, надеялся, что это добрая сказка; забыл, чего всегда искал, забыл, что тянулся только ко тьме, к ненависти, что устремлялся только к этому — он превращал все хорошее в пустоту. Но такого просто не могло быть. Тоска сжала его сердце, затмевая боль. Он отвернулся, свернулся на полу, подтянув к себе больную ногу, и больше не смог заставить себя пошевелиться. Он чувствовал запах смерти. Может, так и должно было быть. — О, Игги, — сказал Стид с притворной жалостью и сел перед ним на корточки. Он схватил Иззи за волосы и поднял его голову, заставляя посмотреть себе в глаза. — Ты что, правда думал, что ты мне нравишься? Тьма заволокла от него лицо Стида, стёрла презрение в карих глазах. Иззи обмяк, расслабился в его пальцах, радуясь тому, что это был конец. Он уже с трудом мог расслышать его голос, с трудом мог понять, что происходило с его телом. Все было гулким и далеким, как свет, который преломлялся через воду, не достигая тьмы в глубине океана. Он так сильно хотел, чтобы все закончилось, что сам готов был перестать дышать. Пальцы в его волосах стали нежными. Он попытался отстраниться, оттолкнуть руку, и… распахнул глаза от того, что снова ударился головой. Его охватил ни с чем не сравнимый ужас: на мгновение Иззи решил, что оказался в аду, где не было смысла даже ждать спасения в смерти, и отчаяние его стало просто невыносимым. С губ сорвался стон, он попытался отстраниться от удерживающей его руки, но не сумел, и, вместо того, чтобы продолжить сопротивляться, обмяк. Глаза пекло, пальцы, которыми он вцепился в чужое колено, на котором он теперь лежал, сводило судорогой. Иззи почувствовал, что его обнимают, и внезапно понял, что вокруг серо и тускло. Не было никакого яркого огня, издевательского смеха и боли, — ничего, кроме рук, нежно поглаживающих его по плечу. Он моргнул. Это что, был ебаный сон? Очередной его безумный кошмар, лишивший его связи с реальностью — такой четкий, что Иззи не доверял своим ощущениям и надежде, вспыхнувшей внутри. — Всё в порядке, — услышал он над собой, и невольно задрожал от того, как этот голос не был похож на то, что он слышал всего несколько мгновений назад в своём сознании. — Ты снова со мной, слава богу. Ты здорово напугал меня, Иззи, знаешь? Иззи мотнул головой и безуспешно попытался отстраниться. Стид не держал его, но ладони на плече Иззи были такими горячими и тяжёлыми, что он с трудом способен был пошевелиться. Он сделал глубокий вздох, подавив нервный смех, готовый сорваться вместе с проглоченным рыданием, и зажмурился. Надо было взять себя в руки. Всего лишь сон, всего лишь сон… Как он вообще оказался на полу? Иззи вспомнил, что проверял судовой журнал, вспомнил треск поленьев в камине, оглушающую тишину, шум неспокойного моря за окном — он не спал прошлой ночью, он так устал, что, должно быть, на мгновение прикрыл глаза и отключился. Но Иззи этого не помнил. Всё в его голове перемешалось. — Где Эд? — прохрипел Иззи, приподнявшись на локте, чтобы судорожно оглядеть каюту. Кроме них никого не было. Стид бережно поддержал его за предплечье и помог сесть. Иззи привалился к ножке стола, тяжело дыша, как после боя, и нащупал кобуру пистолета. Он был на месте. — Ну, когда я уходил с палубы, они с Френчи пытались придумать пьесу о пиратах, — ответил Стид и потянулся было погладить его по руке, но Иззи вздрогнул и отпрянул. — Ты кричал во сне. Просто ужасно… — его голос опустился до шепота. — Что тебе снилось, Иззи? Я хотел бы тебе помочь, но не знаю, как. — Не нужно… нет, — Иззи качнул головой и провел дрожащими руками по лицу. Образы из сна все ещё были такими яркими, что он мог увидеть их, когда закрывал глаза. Чем больше он пытался успокоиться, тем хуже ему становилось, и близость Стида, его нежность, его забота разбивали Иззи еще сильнее. — Иззи, прошу тебя, — прошептал Стид и потянулся к нему вновь, но не коснулся, а просто замер в нескольких сантиметрах от его окаменевшего тела и заглянул в глаза. — Прошу тебя… Иззи вздрогнул. Что-то надломилось у него внутри, и, чтобы не разрыдаться, он заставил себя разозлиться. — Так любопытно, что ты готов влезть без мыла в жопу? — прорычал Иззи, защищаясь от его внимания злостью, отталкивая, боясь принять, что этот человек перед ним никогда его не предавал, а, значит, был потенциальной опасностью для боли в будущем. — Да подавись: ты трахался с Эдом в моём сне, а затем вы оба меня пытали, доволен? Давай, скажи, что я больной ублюдок, раз мечтаю о таком дерьме. Ну, какого хуя ты молчишь? Уже не так интересно? Стид смотрел на него печально и нежно, и терпеливо ждал, когда он закончит, не касаясь и не пытаясь нарушить его личное пространство. Гнев свернулся в груди Иззи и превратился в болезненное чувство, остро сжавшее горло. Он откинул голову назад, упираясь затылком в ножку стола, и перевёл дыхание. По его щекам потекли злые слезы и, как бы он не хотел остановить их, у него не получалось. — С тобой все в порядке, — тихо сказал Стид. — Бояться нормально, это не делает тебя слабым. Все хорошо, Иззи, это всего лишь сон, и он больше не имеет власти. — Хер там, — криво усмехнулся Иззи и на мгновение задержал дыхание, чтобы остановить позорное всхлипывание, готовое сорваться с губ. — Забей, я… я сейчас уйду. — Хэй, посмотри на меня, — Стид протянул руки и погладил его по щекам большими пальцами, стирая дорожки слез. Иззи взглянул ему в глаза и заметил, что в них тоже стояли слезы, будто его боль Стид чувствовал так же, как свою. — Я бы никогда так с тобой не поступил, слышишь? Никогда. Иззи качнул головой. Ему стало стыдно, мучительно, неприятно; он никогда не был тем, кого нужно было успокаивать. Он сломался. Эдвард все-таки сломал его, а он так и не смог собрать себя заново. Этот сон показал ему больше, чем он готов был признать. — Я знаю, — пробормотал Иззи и попытался встать, но Стид аккуратно опустил руки на его плечи и несильно сжал. Воздух выбило из его легких. Стид склонился, поцеловал Иззи в лоб, под глазом, и потянул на себя, одной рукой обхватив за талию. Обессиленный собственным разумом, Иззи позволил себя поднять и почти отнести к маленькому дивану, где они проводили теперь вечера. Стид не отпустил его даже когда они сели; прижался губами к его волосам, убрал кончиками пальцев пряди, упавшие Иззи на глаза, и крепче прижал к своей груди. Иззи чувствовал как быстро билось сердце Стида под его плечом. — Всё прошло, — шепнул Стид ему на ухо и погладил по предплечьям, осторожно, словно неуверенный, что мог это делать. Иззи опустил ладонь ему на бедро и несильно сжал; по его телу прошла заметная нервная дрожь, и он задержал дыхание, чтобы поскорее взять себя в руки. — Тебе больно, это нормально, поплачь, если нужно... Хочешь поговорить? Иззи качнул головой и прильнул к нему крепче. Он не хотел говорить. Он хотел, чтобы Стид обнимал его и гладил по волосам. Он не мог его об этом попросить, его кидало из стороны в сторону, из холода в жар при мысли, как сильно ему это было нужно. Он прожил всю жизнь без близости, и не умел принимать нежность, не знал, что с ней делать, не понимал, почему сейчас так отчаянно тянулся к этому бескорыстному теплу, — и желал его, так сильно, что позволил себе быть уязвимым. Стид, словно услышав все его сомнения, осторожно кивнул — его голова прижалась на мгновение к макушке Иззи, — и погладил его кончиками пальцев по щеке. Иззи немного повернулся в его объятиях и опустил голову ему на плечо, почти касаясь губами быстро пульсирующей жилки на шее. Его окутало тепло. Знакомый запах, от которого у него кружилась голова, прочно обосновался в груди, в судорожно расширяющихся на каждый вдох предающих его лёгких. Он сосредоточился на ощущение близости, на ласковых прикосновениях к своему лицу, шее, груди, на биение чужого сердца, и почти сумел вернуть себе дыхание. Во сне эти пальцы убивали его. Реальность была куда более жестокой. Иззи поднял голову и, опустив ладонь на шею Стида, прижался к его губам дрожащим влажным поцелуем. Он так хотел этого. Он так хотел его себе. Все его существо звенело от этого желания: поцелуй — отчаянная просьба, надежда, возможность принять преданность, написанную в глазах человека, смотрящего на него всякий раз так, будто он был чем-то, за что можно было броситься в шторм за борт. Иззи пытался коснуться желания внутри, превратить мешанину чувств во что-то привычное, но вместо этого наткнулся на нечто ещё более странное — в миг, когда губы Стида приоткрылись ему навстречу и одновременно, не отстраняясь, растянулись в слабой улыбке, Иззи подумал, что готов был убить кого угодно за этого человека. Стид погладил его по щеке, снова убрал мешающие пряди волос назад, и, мягко отстранившись от его губ, поцеловал в место между носом и щекой. Иззи прерывисто вздохнул. — Останься со мной, — прошептал Стид и принялся покрывать все его лицо размеренными поцелуями. Иззи прикрыл глаза, всей душой желая, чтобы он не останавливался. Он обхватил Стида за шею крепче и приподнялся ему навстречу, вжавшись грудью в его грудь. Странное ощущение сжало обручем его голову: Стид держал весь его вес на себе и даже не покачнулся, не отклонился назад, удерживая так уверенно, что у Иззи не было даже мысли о том, что они могли упасть. — Что я могу для тебя сделать? — Заткнуться, — пробормотал Иззи по инерции. Стид рассмеялся, его дыхание коснулось губ Иззи, к которым он снова вернулся. Иззи потянулся и снова поцеловал его, на этот раз более требовательно, — Стид мгновенно откликнулся, мягко открывшись ему навстречу, ответив с невообразимой нежностью, которую можно было бы принять за робость, если бы не пальцы, сжавшие Иззи волосы. Это было привычно. Всё равно, что нащупать канат, за который он мог уцепиться, чтобы вынырнуть на поверхность и подняться обратно на борт. Всё, что ему нужно было — спусковой крючок, превративший беспомощность в желание, слабость в силу; Иззи одним движением оседлал колени Стида, лишь на мгновение прервав поцелуй, и прижался к нему так близко, как только мог. Руки Стида блуждали везде: по его спине, ногам, бедрам, заднице, шее, голове — и каждое новое прикосновение разжигало в Иззи огонь все жарче. Иззи выдернул свободную рубашку из брюк Стида и запустил под неё руки, беспорядочно касаясь его горячей кожи, так поспешно, будто пытался угнаться за чем-то, взять то, что ему предлагали, пока все снова не растворилось, как сон. Он хотел прогнать остатки своего кошмара, хотел прикрыть их новыми ощущениями, чувствами, которые отличались бы от тех, что превращали его душу в пыль; ему нужно было почувствовать свою важность, почувствовать, что он не прихоть, не история, о которой можно было забыть, а желание, — тот, кого хотели и кому обещали принадлежать. Иззи иначе не умел, и каждое прикосновение пульсировало у него в голове: Стид его выбрал, он с ним, он хочет его. Он прижал ладонь между ног Стида, и задрожал от возбуждения и восторга, когда тот красиво, томно и глубоко простонал его имя. Что-то взорвалось в Иззи, расцвело, непривычно ярко и дерзко от мысли, что это он — причина этого несдержанного звука. Иззи собрал поцелуями тяжёлые вздохи, срывавшиеся с губ Стида, пока его пальцы изучали очертания члена через ткань, и опустил голову, уткнувшись ему в плечо. Бедра Стида дернулись навстречу руке, и Иззи вновь окатило горячей волной; все в нём пульсировало от возбуждения, ему было жарко и до одурения хорошо — Стид обнимал его, целовал в висок, зарывался носом в волосы и тихо, едва слышно, выдыхал его имя на каждое движение пальцев. Это было слишком. Не выдержав, Иззи начал судорожно развязывать шнурки, невыносимо желая лишь одного: дотронуться до него, почувствовать его вкус, встать перед ним на колени и дать все, что Стид только мог попросить. Дрожащие пальцы Иззи накрыла горячая ладонь. — Иззи... Дорогой, хороший мой, Иззи, — прошептал Стид, сжимая его руки и не позволяя закончить начатое. Другой рукой он обхватил его за подбородок и снова поднял голову к себе, почти коснувшись губами его губ. Стид тяжело дышал и смотрел на него блестящими глазами, но не двигался, и от того в солнечном сплетение Иззи дрожью вспыхнуло разочарование. Он понял, что что-то было не так, но сознание его ещё было окутано маревом фантазии о том, что он так хотел получить. — Тише, тише, пожалуйста, не делай глупостей. — Глупостей? — тяжело дыша проговорил Иззи, которого словно наотмашь ударили по лицу. — Это глупости для тебя? — Я знаю, что тебе страшно и что ты чувствуешь себя потерянным, — ласково шепнул Стид и погладил его по щеке прежде, чем запустить пальцы в его волосы. — Я твой, Иззи, но чего ты хочешь: меня или чтобы я оставался с тобой? — Какая... какая к черту разница? — Иззи даже не мог заставить себя разозлиться. Он все ещё чувствовал эрекцию Стида, который прижимался к нему так близко, что было тяжело дышать. Иззи не понимал, зачем всё это, зачем так усложнять такую простую вещь: они хотели друг друга, так для чего было пытаться что-то обсудить в такой момент? — Я буду с тобой, — Стид поцеловал его в уголок губ, в щеку, в татуировку над глазом, и прижался щекой к его волосам. — С сексом или без, с твоей преданностью или без неё, что бы ты ни делал, пока ты хочешь, чтобы я был здесь, я буду с тобой. Тебе не обязательно... ты не должен делать что-либо для меня, чтобы я остался, если я тебе нужен. Что за чушь, я просто хочу, чтобы ты меня трахнул, — хотел сказать Иззи, но слова застряли у него в горле. Он не понимал, что именно хотел сказать Стид, но чувствовал, как дрожь в груди, которую он пытался подавить, снова раскрылась, выросла под действием его сочувствия и нежности, и распалась на тысячу мелких осколков. Иззи качнул головой и крепче сжал пальцы на плечах Стида. — Я не знаю, — пробормотал он и потянулся к его губам снова, но замешкался прежде, чем коротко его поцеловать. Даже это мягкое, почти невесомое прикосновение жаром скрутило что-то внизу его живота. — Мы можем обсудить это позже? Блять, Стид, ты хочешь, чтобы я просил? — А тебе бы это понравилось? — улыбнулся кончиками губ Стид и выдохнул ему в губы. Иззи снова пробрала дрожь, на этот раз приятная. Он чуть сдвинулся, потираясь пахом о живот Стида, и закинул голову назад. Он так сильно и так давно его хотел, что он был в шаге от того, чтобы действительно просить. — Если ты сумеешь меня заставить, — сказал Иззи, усмехнувшись, и резко выдохнул, потому что Стид обхватил его за бедра сзади и прижал к себе сильнее, заставляя раздвинуть ноги. Стид прижался губами к его шее, влажно, горячо, и опустился ниже, у самой ключицы оставляя жгучий укус. Иззи обхватил его за спину двумя руками, откинул голову назад сильнее, всем своим существом прося о большем, и тут же, словно Стид умел читать мысли, получил — кожа там, где он оставлял на ней следы, горела и болезненно вспыхивала, и все внутри него из-за этого сходило с ума от желания. — Чего ты хочешь? — выдохнул Стид, оставив последний, особенно острый укус у гортани, и поднялся к его губам, покрывая поцелуями горящую кожу. Иззи погладил его подрагивающими пальцами по плечам и снова спустился ниже, на этот раз останавливаясь сам, когда коснулся почти развязанных брюк. — Всё, что пожелаешь, дорогой, — сказал Стид и внезапно отстранил его, одним уверенным движением вынуждая сползти на пол на колени. Иззи с замиранием сердца наблюдал, как Стид раздевался перед ним без капли смущения, пожирая его, сидящего между своих ног, почти чёрными глазами, и снова погружался в это беспорядочное, яркое чувство, которое пульсировало в голове единственной мыслью: он хотел его и хотел принадлежать ему. Он собирался склониться над его полутвердым членом, но Стид опередил его — опустил ладонь на его шею, ласково погладил и придвинул к себе ближе; Иззи задохнулся, глядя ему в глаза, и, следуя за движением руки, опустился ниже. В этом не было принуждения, насилия — ничего из того, что Иззи любил прежде, и ничего, что разбило бы его сейчас на части. Стид касался его ласково, смотрел с невыразимой нежностью, восхищением, в которое Иззи было трудно поверить, но которое он, тем не менее видел, как бы отчаянно не пытался игнорировать, — и этого как будто было достаточно, чтобы Иззи чувствовал, как просыпалась та его часть, которую он обычно запирал в самых дальних глубинах своего сознания. Эта часть дрейфовала на задворках его самоконтроля и шептала: отдай ему свою волю, доверься, возьми все, что тебе дадут, и будь благодарен. Иззи сдавался ей. Он опустился губами на член и зажмурился от вспыхнувших внутри ощущений, когда Стид едва слышно простонал его имя. Иззи всегда это любил: запах, вкус, движение на языке, наполненность, звуки, — всё, до самой малейшей детали приносило ему удовольствие. Даже если бы рука Стида все ещё не оставалась у него в волосах, даже если бы он не чувствовал себя таким податливым, он все равно пришёл бы в восторг. Он опустился наполовину и замер, чуть покачиваясь вверх-вниз, не набирая амплитуду, а просто примериваясь, наслаждаясь ощущением тяжести на своём языке. — Боже… — выдохнул Стид над Иззи, сильнее сжимая пальцы в его волосах. — Как же ты прекрасен… По спине Иззи прошла мелкая дрожь. Он закрыл глаза, открыл рот пошире и качнулся ещё сильнее, глубже, пока не достиг относительного предела, за которым ему уже пришлось бы стараться больше. Иззи умел. Он был хорош в этом, и наслаждался всем, что способен был сделать. Стид потянул его за волосы вверх, несильно, но так, что Иззи почти соскользнул с его члена, и заставил приподнять голову, чтобы заглянуть ему в глаза. — Два удара по бедру и я остановлюсь, — сказал Стид так серьёзно, что Иззи и не подумал спорить. Было совершенно не важно, что Иззи способен был оттолкнуть Стида в любой момент времени, само намерение и забота полоснули его изнутри электрическим разрядом. Иззи коротко простонал, кивнул и облизал головку его члена, будто это могло сойти за согласие. Тем не менее Стид расслабился и толкнул его голову обратно, позволяя взять столько, сколько Иззи хотел. — Вот и славно, мой хороший, да-а, боже, ты чертов… Иззи бы усмехнулся, если бы мог, но он лишь опустился ниже, заглатывая член так глубоко, как только мог для первого раза. Тошноту заглушила боль, стрельнувшая в виски, и он замер, ожидая, когда ощущения станут слабее. Что-то скреблось в сознании Иззи, желание большего, желание действительно принадлежать, следовать за потребностями Стида, но он не знал, как это выразить и лишь коротко застонал, начав приподниматься. Стид снова крепко сжал пальцы в его волосах, внезапно удержав его на месте, и двинул бёдрами. Горло Иззи снова пронзило болью, чуть слабее, но слаще и глубже, и он зажмурился, уже самостоятельно опустившись так низко, что почти коснулся носом лобка. Всё было так невероятно правильно, что у Иззи задрожали ноги. Он глухо застонал, прижавшись пахом к ноге Стида, и поднялся, повинуясь его руке — так поспешно, что почти соскользнул с члена, подавившись слюной. Воздух хлынул в лёгкие ровно настолько, чтобы болезненно резануть их, и в следующее мгновение Иззи снова опускался обратно. Всё его тело пылало. Он хватался за бедра Стида, наклонял голову под правильным углом, сжимался вокруг него и отстранялся, следуя за его движениями, безоговорочно доверяя всему, что Стид делал. Осознанно или нет, но он давал Иззи все, чего он хотел, и чувство, будто ему недостаточно, испарилось без следа. Стид убрал руку из его волос и опустил сзади на шею, и Иззи, без слов поняв, о каком желании говорило это движение, открыл рот шире и приподнялся. Последний контроль испарился в миг, когда Стид начал неглубоко, но быстро вбиваться ему в рот, каждым движением надавливая на гортань, и Иззи застонал, дрожа всем телом. Он хотел все, хотел больше, хотел, чтобы Стид никогда не останавливался и, в то же время, чтобы это прекратилось — смесь желаний, столкнувшихся внутри, стало таким сильным, что он чувствовал бесконечную пульсацию в каждой клеточке своего тела. Внезапно движение прекратилось. Стид потянул его назад, едва подтолкнул, но Иззи все равно подчинился, издав короткий протестующий стон. Ладонь Стида опустилась ему на плечо, надавила сильнее — Иззи, ничего не понимая, все еще находясь во власти своих желаний, откинулся назад, лёг на спину, быстро моргая, когда лицо Стида оказалось прямо перед ним. Он по инерции обхватил его за шею, приоткрывая губы, чтобы ответить на порывистый, небрежный поцелуй, и чуть прогнулся в пояснице навстречу бедру Стида, прижавшемуся между его ног. — Ты… — выдохнул Иззи и замолчал, потерявшись в своих мыслях. Стид раздевал его, покрывая поцелуями лицо и шею, медленно двигаясь вверх-вниз, прижимаясь к его бедру членом и одновременно увеличивая давление своей ногой. Иззи запустил пальцы в его волосы, тяжело и прерывисто выдыхая, когда губы Стида коснулись его обнажённой груди, и приподнял бедра, потому что Стид потянул за пояс его штанов вниз. — Да, любовь моя? — пробормотал Стид и, оставив долгий поцелуй внизу его живота, опустился ниже, чтобы раздеть окончательно. Иззи вздрогнул от прикосновения прохладного воздуха к влажной коже, и вцепился в плечо Стиду, который покрывал быстрыми поцелуями его бедра. Жар от дыхания Стида между его ног стал столь невыносимым, что Иззи нетерпеливо дернулся, — всё в нём напряглось, желая того, что призрачно висело между ними. Иззи бы не попросил, он не мог, даже если дрожал под легкими прикосновениями так сильно, что его рука не могла найти опору, пальцы то сжимались на лёгкой ткани рубашки Стида, то опускались ниже, искали кожу, не находили, снова сжимались; он просто не мог успокоится и чувствовал, что это приносит Стиду удовольствие. Он просто не мог, не мог… — Блять, пожалуйста, — прошептал Иззи, едва размыкая губы, и тихо застонал, когда Стид, ожидающий лишь просьбы, поцеловал его в основание члена. Он приподнял навстречу его поцелуям бедра, окунаясь в жар, расширяющийся внутри, распирающий его грудь, мешающий вдохнуть. Было мучительно хорошо. Непривычно. Сладко, слишком нежно, недостаточно, идеально. Иззи не мог ни на чем сосредоточиться, ощущения смешивались в одно бесконечное «да-да-да», заполнившее его сознание; он тонул, но это было все, чего он хотел. Стид отстранился и поднялся к его губам, по пути беспорядочно целуя живот, грудь, оставляя укусы, отдающиеся где-то в солнечном сплетение. Иззи потянулся, чтобы обнять его в ответ, но Стид перехватил его запястья и прижал к полу по обе стороны от лица, завораживающе улыбнувшись. Его потемневшие, блестящие глаза, кажется, прибивали Иззи к полу крепче, чем твёрдая хватка пальцев, чем тяжесть его тела, — его охватила короткая вспышка страха, мгновенно ставшая удовольствием, когда Стид качнул бёдрами, прижимаясь своим членом к его. Иззи не мог даже моргнуть. Ему ничего не приказывали, ему никто не запрещал отворачиваться, закрывать глаза, двигаться, но то, как Стид на него смотрел, парализовало его волю, выбивало из его головы все мысли, оставляя лишь пустоту и единственное устремление: принадлежать ему. Сердце бешено колотилось в горле. Стид двигался легко и плавно, каждый раз идеально прижимаясь к нему, достаточно сильно, чтобы каждый толчок посылал сотню разрядов по телу. — Иззи, — позвал его внезапно Стид и коротко прикоснулся губами к его губам, когда тот лишь бессвязно простонал в ответ. — Иззи… — прошептал он намного тише, задохнувшись, и ускорился, с силой вцепившись в его запястья и ещё плотнее придавливая к полу. Иззи мысленно повторил произнесенные ранее слова, такие нежные, такие непривычные, что они причиняли боль. Да, любовь моя. Он вздрогнул, сжав кулаки, и, не сдержавшись, толкнулся Стиду навстречу. Ему никто не запрещал, но Иззи все равно стало жарко от того, что он посмел пошевелиться, сбить ровный ритм. — Такой хороший, боже мой, какой же ты… Мой Иззи, любовь моя… Беспорядочные слова, хаотичные движения. Иззи коротко, сухо всхлипнул, вздрогнул всем телом и приподнял бедра. Стид снова простонал его имя, задрожал и на живот и член Иззи брызнула тёплая сперма; задохнувшись от того, каким стал взгляд Стида, который все ещё неотрывно смотрел на него, каким непривычным, странным и смущающим было чувствовать на себе влагу, каким беспомощным и скованным он себя чувствовал, Иззи последовал за ним, кончив спустя ещё несколько толчков. Сознание ярко вспыхнуло, он тихо простонал что-то невразумительное и прижался губами к плечу Стида. Иззи прикрыл глаза, горящие от сдерживаемых слез, и сделал глубокий вдох. Он больше не собирался сегодня показывать слабость, не после того, как Стид пошёл у него на поводу и дал ему все, о чем Иззи мог только мечтать. В молодости он действительно готов был сделать что угодно, чтобы получить хотя бы малую часть этого, но он быстро понял, что его желания никогда не будут удовлетворены, и принял это. Иззи не думал о том, что что-то терял, он сосредоточился на другом, но теперь, в объятиях Стида, который мягко гладил и разминал его запястья, который обнимал его, скатившись рядом на пол так, чтобы ему было комфортно, Иззи остро осознал, как много времени прожил во тьме. Всё было таким ярким в его кошмаре, таким привычным, что, даже желая сбежать, Иззи чувствовал, что это просто часть жизни. То, что происходило в реальности, было чуждо ему, и, дьявол в аду свидетель, до дрожи необходимо. Ему нужно было что-то, чтобы остановить этот поток насилия. Что-то, что принесёт, наконец, покой. Иззи задрожал. Он ждал желанной тишины в голове, какой-то блаженной легкости, но вместо этого мысли роились, будто весь мозг его был загажен червями. Он злился на себя, потому что не хотел, чтобы Стид решил, будто это было ошибкой, глупостью, которую нужно было все же остановить, — и не мог собрать себя воедино. — Хэй, Иззи, ты как? — вдруг проскользнул в полотно его беспокойных мыслей голос Стида. Он говорил твердо и ласково, и прикасался все с той же уверенностью, будто ничто не могло изменить его желания заботится о нем. Иззи почувствовал прикосновение шёлка к своей коже и сфокусировал взгляд, чтобы посмотреть, как Стид вытирал его живот рукавом своей рубашки. — Все хорошо? — Я что, по-твоему, сломаюсь от того, что мы потрахались? — невольно ощетинился Иззи и сел, поморщившись от болезненного ощущения в пояснице. Все-таки он был слишком стар для секса на голом полу. Он посмотрел на Стида, сидящего рядом с ним на коленях, ровно в тот момент, когда тот одернул руку, которой мгновение назад касался Иззи, и грудь его сдавило от стыда за то, что он продолжал так с ним разговаривать, когда они оба были столь уязвимы. Стид смотрел на него большими, блестящими глазами, снова с той чёткой преданностью, от которой у Иззи перехватывало горло, и выглядел так, будто готов был отказаться от всего, лишь бы оставаться рядом с ним. Иззи протянул руку и погладил его по щеке, вздрагивая от того, как быстро Стид закрыл глаза и прижался к его пальцам. — Извини, — вырвалось у Иззи. Он чувствовал себя отвратительно от того, как все это выглядело. — Блять, прости, Стид, я… — Всё нормально, дорогой, — улыбнулся Стид и, повернув голову, поцеловал его в ладонь. Иззи покачал головой, не понимая его смирения. Если бы перед ним сидел Эдвард и Иззи посмел бы быть неблагодарным, он бы уже получил по лицу. Но почему-то призрачная тоска в глазах Стида пугала его намного больше, чем обещание насилия, и он всем существом захотел стереть это чувство. — Ничего нормального в этом нет, — упрямо сказал Иззи и, обхватив его лицо двумя руками, поцеловал так нежно, как только мог. Что-то светлое расцвело в глазах Стида, когда они отстранились друг от друга, но Иззи все равно чувствовал, что не способен был исправить ничего из того, что произошло этим вечером: начиная с долбаного кошмара и заканчивая его грубостью. Стид глубоко вздохнул. — О боги, нет, так не пойдёт, — решительно сказал Стид и поднялся, на ходу натянув назад брюки одним ловким движением, а затем воззрился на него сверху вниз. — Вставай. Давай, Из, или я подниму тебя на руки, выбирай, — он помог Иззи подняться, накинул ему на плечи свой бархатный халат, удивительно тяжёлый и длинный, и тут же обнял, крепко прижимая к себе. — Глупый ты человек. Что в твоей голове сейчас? — Ничего. — Иззи, — надавил Стид и сделал шаг в сторону, потянув его обратно на диван. Это было неловко и неудобно на одной ноге, но Иззи покорно последовал за ним, опустившись рядом. Он не видел смысла в сопротивлении, и, более того, не хотел бороться. — Тебе это реально нужно? — криво усмехнулся Иззи, глядя в почти потухший камин перед ними. — Вот это все дерьмо. — М-м, — Стид погладил его по бедру через ткань и опустил голову Иззи на плечо. — Полагаю, в переводе с твоего языка это значит, нужен ли ты мне. Да, нужен. Готов ли я разгребать последствия? Да, готов. Хочу ли я что-то в тебе изменить? Нет, не хочу. Этого достаточно? Этого было даже слишком много. Иззи должен быть благодарен, должен был сказать хоть что-то в ответ на его искренность. Он был чертовски плох, когда дело доходило до того, чтобы выразить свои чувства, если для этого не нужно было кричать, используя ругательства. Он взял Стида за руку и переплел с ним пальцы. Незнакомое ощущение внутри него замерло, когда в ответ на этот простой жест Стид прерывисто вздохнул, и тут же расширилось, наполняя каждую клеточку тела теплом. — Тебе не обязательно отвечать мне тем же, — добавил Стид без капли обиды в голосе на его молчание. Иззи повернул голову и посмотрел ему в глаза. — Но я хочу, — тихо сказал Иззи, потому что не хотел быть трусом, который отворачивался, пока мужчина, который был ему небезразличен, говорил правильные и нужные слова. — И разделяю твои чувства. Это не то, чем я стал бы раскидываться. — О, я знаю, — радостно сказал Стид, расцветая от удовольствия, и коротко поцеловал его. Иззи убрал с его лба волосы, и внезапно осознал, что в голове его почти тихо. То, чего он больше всего желал, настигло его так незаметно, что он едва это не пропустил. Должно быть, Стид был прав. Должно быть, ему и правда нужно было нечто большее, чем просто секс. — Тогда, если мы все решили, ты не будешь против позднего ужина? Если честно, я умираю, как хочу что-нибудь съесть. Иззи усмехнулся и благодарно кивнул. — Всё, что захочешь.***