Сердечные струны

Гук проклинал темноту ночи — без луны, освещающей дорогу, нельзя было отыскать следов Тэхёна. С раскаянием и дурными предчувствиями, грызущими его изнутри, он продолжал двигаться на юго-запад, туда, по словам конюшего, поехал Тэ. Продвигаясь в тяжелом ночном тумане, выкрикивал его имя, но безрезультатно. Так прошел весь остаток ночи, а когда рассвело, то тоже не оказалось никаких его следов — поток нескончаемых ругательств оставил у него во рту привкус ржавчины. Развернув Секрета, проехал около пяти миль, прежде чем заметил отпечатки колес повозки. Шелуха подсолнуха подсказывала ему, что отыскался след Кима. И час спустя нашел его спящим под повозкой, и как раз вовремя. Стая койотов тесно окружила повозку, уткнувшись носами в землю. Несколько хищников отделяло всего ничего от того места, где он лежал; другие подкрадывались к лошади, привязанной к повозке. Чон моментально осознал, что если выстрелит в койотов, то напугает лошадь, которая уже проявляла признаки паники. Если мустанг рванется, привязь не выдержит, повозка переедет Тэхёна. Единственное, что можно сделать, — успокоить лошадь до того, как она поймет, что происходит, и надо поторопиться. К счастью, в скорости его Секрет не уступал никому — в одну секунду огромный серый жеребец, отозвавшись на приказ хозяина, рванулся вперед. Когда его конь помчался прямо на волков, Гук, как никогда, оценил то доверие, которое испытывало к нему животное. Большинство койотов разбежались, но самые храбрые остались, чтобы не упустить добычу. Не сводя глаз с мустанга и не упуская из виду разъяренных хищников, Чон спрыгнул с седла и схватил уздечку лошади прежде, чем та успела испугаться. Выхватив кольт, приготовился стрелять в койотов. Но не успел он сделать первый выстрел, как мустанг встал на дыбы. Гук с трудом удержал повозку. Проклятие, нельзя стрелять! Голодные волки подобрались слишком близко к Тэхёну — рисковать нельзя. Делая все возможное, чтобы успокоить мустанга, он выстрелил в воздух, отшвыривая ногой камни и криком пугая голодных зверей. Тэхён моментально проснулся, и крик ужаса вырвался из его горла: сердце колотилось от страха, ломило в висках. Он резко поднялся, забыв; что находится под повозкой. Ударившись головой о твердое дерево, ощутил головокружительную боль, в глазах потемнело. Последнее, что сумел разобрать, прежде чем потерять сознание, — кто-то выкрикивал его имя. — Тэ! — еще раз крикнул Гук. Он слышал его крик, но под повозкой не мог его видеть. Испугавшись, что того могут покусать, швырнул пистолетом в стаю крадущихся койотов. Самый крупный из волков взвыл от боли и, поджав хвост, повернулся и побежал в дубовую рощу, другие звери потрусили вслед за ним. Чон понял, что угодил в вожака. Как только звери убежали, мустанг начал успокаиваться. Гук длинно, пронзительно свистнул, подзывая Секрета, — жеребец остановился рядом с мустангом. Рассчитывая, что присутствие жеребца окончательно успокоит мустанга, Гук побежал к повозке и бросился под нее, зацепив в спешке клетку с попугаем, но не обратил на это внимания. — О Боже, — прошептал он, внимательно оглядев Тэхёна и увидев кровь у него на виске. Осторожно вытащив его из-под повозки, поднял на руки. Поборов волну тревоги, Гук отнес его к краю рощи и положил на мягкую постель из влажных от росы листьев. Судя по большой красной шишке, распухавшей у виска, он понял, что Ким не был укушен койотом, а ударился головой, вероятно, когда пытался сесть под повозкой. Не обнаружив других повреждений, быстро развел большой костер, помня, что, если волки оставались поблизости, пламя удержит их от нападения. Вытащив кое-что из медицинских запасов, которые он держал в седельной сумке, обработал рану Тэхёна: промыл чистой водой, заварил в котелке ветки полыни и листья ореха; когда отвар остыл, приложил к ране повязку, смоченную в пахучем отваре, и с облегчением вздохнул — опухоль начала спадать. Тэ не приходил в сознание, беспокойство Чона возросло. Продолжая держать у него на лбу прохладную салфетку, он прижал омегу к себе. — Тэхён, очнись. Ну, очнись же, Тэхён. Его тревога усилилась, потому что Ким не отреагировал на его голос. Он быстро расстегнул рубашку и вылил воду из фляжки на грудь. Он пошевелился. — Тэхён! — громко позвал Гук, похлопав его по щеке. — Ради Бога, очнись! Открой глаза! Посмотри на меня, Тэхён! Сознание возвращалось к нему медленно: вначале до него дошел низкий, но отдаленный голос, за которым последовало ощущение влажности и холода, затем — пульсирующей боли в голове и жжения в виске. Постепенно он почувствовал что-то большое и теплое с правой стороны — равномерный стук отдавался в его правом ухе ритмичным звуком, он узнал его — сердцебиение. Кто-то держал его. Лежа с закрытыми глазами, Ким пытался понять, что случилось и кто его держит; вспомнил звук выстрела и чувство испуга и смятения. Кто-то… выкрикнул его имя, больше ничего не мог вспомнить. Биение сердца у его уха усилилось, послышался низкий голос. Сильные руки держали его. — Чонгук. Тэ еще не открыл глаза, но когда прошептал его имя, Чон понял, что тот приходит в себя; продолжая похлопывать по щеке, приговаривал: — Очнись, милый. Ласковое слово слетело с губ помимо его воли. «Милый?» — повторил он про себя. Он никогда за всю свою жизнь не называл так ни одного омегу. — Ну, хорошо, — повысил он голос, — хватит уже очнись же! Открыв глаза, Ким увидел двух Чонов, смотревших на него. Заморгав, попытался протереть глаза, но прошло несколько секунд, прежде чем стал видеть окружающий его мир. Первое, что он увидел — кусочки ясного голубого неба, — глаза Гука, слабо улыбнулся, затем посмотрел на его губы. Если они могли о чем-то сообщить, то его душевное состояние было ужасным. — Гук-и? Что слу… — Лежи тихо, — предупредил он. — Не разговаривай. — Но я только хочу… — Ты ударился головой. — Теперь, когда у него было доказательство, что все в прошлом, тревога уступила место гневу. — Вначале ты оставил своего телохранителя спящим в Уайт Крик, ехал один всю ночь; разумеется, выбрал безлунную, так что твой след невозможно было отыскать; привязав лошадь, не выпряг ее; отправился спать под повозку, забыв разжечь костер; и в итоге ты едва не стал завтраком для чертовой стаи волков, которые не боялись подойти, потому что не было огня. Вот тогда, ударившись головой, ты и потерял сознание. Его голова все еще кружилась, и потребовалось почти целых пять минут, чтобы все понять. — Почему назвал меня милым? Он нахмурился. Значит, он все-таки слышал. Черт побери! — При чем здесь… — Как ты можешь думать обо мне, как о милом, а затем так сердиться? Он мягко положил Тэ на землю и поднялся на ноги. — Не собирался называть тебя милым, понятно? Это одно из слов, выражающих беспокойство, глупых слов, которые люди говорят, когда нервничают. О, черт, Тэхён, ты был без сознания и не приходил в себя! Оно просто вырвалось, и все тут, поэтому забудь, что я это говорил. По Киму пробежала дрожь. — Ты снял с меня рубашку. Он увидел подозрение в его огромных каре- медовых глазах. — Ага, а потом изнасиловал, разыскиваюсь в пяти штатах за изнасилование бессознательных омег. — Он отошел от повозки и поднял кольт, который швырял в койота. Боже, подумать только, бросался одним из своих ценных пистолетов в проклятого волка! Никогда не совершал подобной глупости за всю свою сознательную жизнь. И все из-за омеги. Омеги! Бормоча проклятия, он перезарядил оба кольта и дал один Тэхёну. — Последний раз ты ел вчера. Надо что-то дать желудку, иначе голова будет кружиться еще сильнее. Пойду охотиться — буду неподалеку, и пока меня не будет, оставайся там, где сидишь. Если что-нибудь случится, выстрели два раза в воздух. Ты ведь знаешь, как стрелять из пистолета? Ким поднял револьвер, прицелился в небо и взвел курок. В эту же секунду тоненькая веточка свалилась на него, заставив вскрикнуть от удивления. Покачав головой, Гук отправился искать завтрак. Когда он через некоторое время вернулся, Тэхён крепко спал, положив руку на грудь, все еще держа пистолет, нацеленный прямо в лицо. — О, черт бы… — пробормотал Чон, забирая оружие и засовывая его обратно в портупею. — У тебя нет ни капли разума, которого Бог дает даже хомяку. Запах пищи вскоре разбудил Тэхёна. Открыв глаза, он увидела Гука, помешивающего что-то в котелке над костром. — Что ты готовишь? — Суп. В повозке нашлась провизия, но ничего такого, из чего готовится свежий суп. Но я обошелся своими средствами. Сомневаюсь, что ты сможешь отказаться от такой вкуснятины. Держась за голову, Тэ сел. Прошло несколько секунд, прежде чем боль несколько стихла, он заговорил . — Что за суп? — Их степных цыплят. Я убил трех. — Степных цыплят? Он бросил в суп немного соли. — Слышал, что их еще называют куропатками, но это название не особенно мне нравится. — Никогда не ел Tympanuchus cupido pinnatus на завтрак. Чон искоса взглянул на него. — Это науканизм для названия супа из степного цыпленка? — Науканизм? — Это название языка, на котором ты говоришь, когда начинаешь свои заумные речи. Ким игнорировал его колкость. — Tympanuchus cupido pinnatus действительно суп из степного цыпленка. «Шишка на голове явно не повредила его мозги», — подумал он. — Как ты можешь думать о чем-то мудреном, когда речь идет о трех ощипанных, кипящих, степных цыплятах? — Я… — Не важно. Вот. — Он налил в миску супа и подал ему. Себе он положил мяса. — Кажется, наелся, — сказал Тэхён, доев суп. — С тех пор, как я покинул Уайт Крик, делал все так, как, мне казалось, сделал бы ты. Он бросил косточку в костер. — Да? Но я никогда бы не улегся, воображая какой-нибудь званый обед и приглашая волков съесть его. Ким осторожно лег спиной на листья. — Я бы не оказался в таком затруднительном положении, если бы ты не вывел меня из себя своим возмутительным поведением. После того, как мисс Фоулер ушла, я сказал тебе, что покидаю Уайт Крик. Но ты, будучи в состоянии алкогольного опьянения, не имел ни воли, ни способности сопровождать меня. Неужели ты в самом деле собирался найти меня в комнате, когда проснешься? — Уж, конечно, я не ожидал найти тебя здесь, в волчьем королевстве! Куда, по-твоему, ты направлялся? Тэхён набрал горсть песка и дал ему просыпаться между пальцами. — В город. — Какой город? — Первый, что мне встретится. Он встал. — Ты направлялся на юго-запад, Тэхён. Через четыре-пять дней ты бы оказался в пустыне, в полном одиночестве в компании кактусов, москитов и гремучих змей. — Он прошел к повозке и стал рыться в вещах Кима. Когда он принес ему ночную рубашку, Ким нахмурился. — Что… — Надевай. Ты не едешь никуда ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Ты останешься здесь до тех пор, пока я не решу, что тебе можно отправляться в дорогу, поэтому располагайся поудобнее. Он надел рубашку через голову, опустил ее, затем снял все, что оказалось под ней. — Ты ошибаешься, что у меня нет попутчика, — сказал он, продевая руки в рукава рубашки. — Со мной Иоанн Креститель, который является великолепной компанией. Он не унижает меня, не кричит. Принеси его, пожалуйста. Гук поднял одежду с земли, бросил ее в повозку, затем наклонился, чтобы достать клетку из-под дна телеги: дверца клетки распахнулась. Иоанна Крестителя в ней не было. — Гук? Пожалуйста, принеси его мне, — повторил Тэхён, недоумевая, почему он стоит так неподвижно. Стоя к Киму спиной, Чон прижал клетку к груди и отчаянно пытался решить, что делать. Если сказать, что птицы нет, он заставит искать ее и, конечно, захочет пойти с ним, должен будет пойти, так как он никак не мог оставить его здесь незащищенным. Он не скажет, что птицы нет, но если не скажет, попугай уйдет еще дальше. Тэ никогда не простит ему, если что-то случится с его любимцем. Проклятие! — Гук? — Э… он спит. — Гук поставил клетку в повозку так, чтобы Тэхёну не было ее видно. — Спит как убитый. Он… разве я только что не сказал тебе, что ты должен сегодня отдыхать? Ложись спать! — Все еще не глядя на него, он обошел повозку, окидывая взглядом каждый дюйм земли, который проходил, ища следы Иоанна Крестителя. От Кима не ускользнул расстроенный тон его голоса. Что-то было не так. Стараясь выяснить, в чем дело, он попытался подняться, борясь со слабостью, которая пошла через него. Делая по одному маленькому осторожному шагу, приблизился к повозке. — Иоанн, — прошептал он, увидев пустую клетку. Ухватившись за край телеги для поддержки, поднял клетку. Когда Гук обернулся, первое, что он увидел, был предательский блеск глаз. — Не плачь. Я найду его. Боже, только не плачь. Тэ безмолвно кивнул, затем покачнулся. Клетка упала на землю. — Не могу сдержать слезы, — прошептал Тэхён, чувствуя, как несколько слезинок защекотали его губы. — Иоанн Креститель для меня больше, чем домашнее животное, Гук. Он… ну, что бы ты почувствовал, если бы пропал Секрет, и единственный человек, который мог найти его, отказался бы помочь? В тот же момент, когда прозвучал этот вопрос, Чон понял, что потерпел поражение. Действительно, если бы Секрет пропал, он бы обыскал каждый дюйм земли, пока не нашел бы его. А попугай разве не сыграл свою роль в спасении Тэхёна от братьев Повязок? — припомнил он. Чон тяжело вздохнул. Он пойдет по следу африканского попугая через весь Техас, заодно заботясь о раненом гении из Сеула, на котором не было ничего, кроме ночной рубашки. Это выглядело глупейшей вещью, которую он когда-либо делал. Не говоря ни слова, он посадил Тэхёна в заднюю часть повозки и сделал для него постель. — Я поведу мустанга. Ты останешься в повозке. — Ты не поедешь верхом? — спросил Тэ, наблюдая, как он обследует землю вокруг повозки. — Попугай не настолько тяжел, чтобы оставить следы, которые можно увидеть, сидя в седле. Я должен быть ближе к земле. Он ведь не умеет летать, верно? — Только на короткие расстояния. — Он поморщился, когда боль прострелила голову. — У него подрезаны крылья. — Ты подрезал ему крылья? — удивленно спросил Гук. Он недолюбливал попугая, но, тем не менее, не мог представить, как можно было сделать с ним что-то подобное. — Лишь укоротил некоторые из перьев, те, которые необходимы для полета. Он не испытывал боли во время процедуры. — Усилием воли, удивившим его самого, он боролся с ужасной слабостью, охватившей все тело. — Как давно, по-твоему, он ушел? — Около трех часов. — Три часа? О, Гук… — Он же попугай, Бог мой, а не бегун! Не мог он далеко уйти, особенно не умея летать. Ким приказал себе успокоиться. — Вот птичий след, — пробормотал Чон, проследив глазами за отпечатками лап до тех пор, пока они оставались заметными. — Песок, — сказал он, наклоняясь. — Вот здесь он прилип к траве. — Поднявшись, поглядел вдаль. — Он пошел в этом направлении. — Что ты видишь? — Тэхён держался за края повозки, наблюдая за действиями Чона. — Прошедшей ночью была сильная роса. Когда Иоанн Креститель шел утром по траве, у него на лапах был песок, и он остался на мокрой траве. Нам повезло, что трава растет островками, окруженными песком. Каждый раз, оставляя траву, он проходил через песок, затем снова по траве. Роса уже высохла, но песок еще остался прилипшим к траве. Так у нас есть след. Несмотря на страх за попугая и боль в голове, продолжающую его мучить, объяснение Чона поразило его. Живя в Сеуле, он проводил тысячи часов в компании умнейших людей, но никогда не встречал никого, кто бы владел теми изумительными навыками, которые сейчас демонстрировал Чонгук. Он понял, что если есть на свете человек, способный найти Иоанна Крестителя, то им был Чон . И час спустя он доказал это. Тэхён увидел Иоанна Крестителя. Хотя он напоминал не более чем серое пятно на расстоянии, он узнал его — красные перья его хвоста светились, как маяк. Птица восседала на роге оленьего скелета, спокойно прихорашиваясь. — Гук-и, вот он! О, пожалуйста, давай поймаем его, пока он снова не убежал! Чон не двигался. Что-то было не так. Он не видел ничего тревожного, но все его инстинкты предостерегали, что опасность где-то рядом. Застыв, он наблюдал и ждал ее доказательств. Опасность предстала в виде мужчины: спрятавшись в дубовой роще и сливаясь с растительностью, воин команчи целился копьем в Иоанна Крестителя.