Мне нужно, чтобы окружающие люди любили и подбадривали меня.
Но не судили.
Жюстин «Этим утром я решила перестать есть».
Декабрь ускорил свой бег. Временный больничный Леры подошел к концу. Пришло время возвращаться в университет. В общем устое жизни мало что изменилось: Котова старалась есть, по чуть-чуть, переходя с каких-то вкусностей на полноценную пищу — мясо, молочка, овощи и фрукты, крупы. Готовила сама, но пробовать просила Лёлю, или же готовила младшая, улыбаясь широко-широко, когда слышала похвалу своему творению кулинарии. Дима все также старался вытащить девочек после уроков и пар куда-то перекусить, попробовать что-то новое, просто провести время вместе. Собирались вместе и на выходных. То в квартире у Леры, то в квартире у Димы. Сопровождалось это все, конечно же, заказом какой-нибудь еды, вроде фастфуда, пиццы или прочего. Инициатором чаще выступала Лёля, активно поддерживал ее мужчина, а Лере ничего не оставалось, кроме как согласиться. И в эти выходные все обстояло также. Лёля начинает поскуливать о том, чтобы заказать чего-то вкусного, а никто и против-то. Масленников достает телефон, они обсуждают, чего именно хочется, а следом телефон перекочевывает в руки Оли, что с довольным видом начинает листать меню. А на сестру с Димой поглядывай периодически. Их отношения становятся все теплее, но будто бы не переходят какую-то неведомую ей грань. То есть, как попугаи-неразлучники они слипаются, а статус «отношения» не ставят. Лёле это непонятно. Любой дурак, глядя на них, смекнет, что там Купидон перестарался, отправив в их сердца далеко не одну стрелу. Шатенка уверена — Димино сердце пронзило, минимум, раз пять, ибо такого обожания ей видеть еще не доводилось. Его взгляд всегда устремлен на Леру, он всегда старается ее коснуться, будь то держаться за руки, поглаживать по острой коленке, изредка оставлять поцелуй-бабочку на виске или щеке, или же обнимать, сгребая руками и прижимая к себе. И столько в его действиях бережности и аккуратности с нежностью, что в сердце щемит. Даже сейчас к себе прижимает, говорит что-то на ухо, а у сестры улыбка сверкает на губах. Закончив, наконец, с просматриванием меню и закинув выбранные блюда в корзину, Оля передает телефон обратно мужчине. Масленников так долго не выбирает, тыкает на экран несколько раз, да отдает гаджет дальше — Лере. И, понимая, что тут они задержатся, заводит с Лёлей разговор. Заказ оформляется минут через пятнадцать, мужчина озвучивает примерное время доставки и они решают скоротать это время, играя в монополию. Оля объявляет себя банкиром и раскладывает карточки, купюры, раздает нужную сумму каждому. Игру начинают. Скупают недвижимость, кому-то везет меньше, кому-то больше. Выплачивают друг другу ренту, и дело вот-вот приходит к сделкам, обменам карточками, выкупу, продаже. Лёля отвлекается на телефон, краем глаза замечая, как эти двое голубчиков пытаются что-то там втихую провернуть, улыбаясь друг другу ласково и с хитрецой, карточки потихонечку передвигая. И восклицает: «а ну оставьте эти вашим амурные монополистические дела! Я бдю!». Пара смеется. Проходит еще время, игра становится чуть скучнее, ведь теперь это просто прохождение круга за кругом и попытка поймать удачу за хвост — посетить улочку с отелем и остаться без денег никто не хочет. Курьер объявляется. Оля спешит забрать еду, и все перебираются на кухню. Лера открывает коробочку со своими наггетсами и картошкой фри. Без соуса — конечно же. Это лишние калории. Они ей ни к чему. Дима смотрит периодически, наблюдает за тем, как ест, и ест ли вообще, и сколько. А Лёля почему-то фиксируется на отсутствии соуса и какого-то напитка — Лера предпочла выпить воды. Она все еще избегает лишних калорий. Все еще старается держать свой странный, понятный и подсчитанный только ей, дефицит. Да, Лера набрала какой-то вес. Только очень маленький. По прошествии тех же двух-трех недель какого-никакого питания, ее вес поднялся всего лишь до 45,5 кг. Причем ела она относительно хорошо. Лёля упомянула это в переписке с Димой, оба стали думать. Ведь, по сути, если она так долго голодала, то организм должен быть рад такому подарку, как еда, и запасать должен все, всасывать все возможное из употребленной пищи. Тогда почему?.. И ответ нашелся сам. Не так давно. Лера ела. И рвоту не вызывала. Она принимала таблетки. Все это выяснилось как-то случайно. Лёля, мучаясь от головной боли после ужасно нудного урока химии, полезла в аптечку, когда вернулась домой, дабы найти обезболивающее. А наткнулась на упаковку Фуросемида и Бисакодила. И блистеры тоже были, полупустые. Да, Лера ела. И рвоту не вызывала… Она чистила организм по-другому. Оттого и не усваивалось многое. Жидкость выводилась мочегонными, слабительные же стимулировали работу кишечника. Лёля сфотографировала. Диме отправила. Вот только дальнейших действий не было, не знали, как быть. Лишь ярче горела красная лампочка — Лере необходим специалист. Они не смогут оказать ей должную помощь, как, например, психотерапевт. Не смогут избавить ее от этого страха и тревоги. Все, что в их силах — поддержать. А Лера виду не подает. Жует свои наггетсы. Не сопротивляется, откусывая бургер Димы на пробу, выдает какую-то оценку. Не отказывается укусить и у Лёли. И все с виду хорошо, а младшую сестру мысли о таблетках не покидают. Мужчина с ней переглядывается с полным пониманием. В его голове клубятся мысли о специалисте и о том, как это разговор начать. Котова борется. Всеми силами борется со змеей, с болезнью, с мыслями мрачными. Но не всегда у нее есть силы им противостоять. Иногда змея оказывается сильнее, сжимает горло, шипит в самое ухо, клыки показывает, от яда блестящие. Подавляет, дает понять: ты в моей власти, под моей подошвой, и вырваться у тебя не выйдет — все равно раздавлю, как букашку. Сопротивляйся, сколько влезет, но помни — у тебя есть только я, я сильнее, и я непременно приведу нас к заветной цели и прекрасному идеалу.***
Девочки в университете тоже замечают изменения в подруге. Лера выглядит чуточку лучше. И есть начинает, что удивительно и радует. В столовой к апельсиновому соку прибавляется какой-нибудь овощной салат. Уже что-то. Иногда это может быть тарелка гречки. Тоже прогресс. И девочки по ошибке своей допускают одну нехорошую мысль — все наладилось, Лера выздоравливает, все будет хорошо. Только это так не работает. И не все так просто. Но разговоров больше не заводят на тему еды и похудения. Их куда больше интересует появление у Леры некоего молодого человека, с которым она часто переписывается на парах. Который забирает ее после учебы на дорогой машине. Который целует ее в щеку при встрече. Это интересует их гораздо больше. И вопросы начинают задавать. А кто? А откуда? А как познакомились? А сколько лет? Лера отвечает кратко, с улыбкой: это дорогой моему сердцу человек. А на все просьбы показать фотографию, дабы рассмотреть поближе, отнекивается или меняет тему. Подкрадывается пятница, и в преддверии выходных девочки предлагают собраться вместе и посидеть. Лера учтиво зовет их к себе и заранее предупреждает Лёлю, допуская мысль, что у подружек есть скрытый мотивчик — лицезреть Диму у нее дома и познакомиться поближе. Лёля поддерживает идею. В этот раз Дима их не забирает — тренировки. Поэтому Лера договаривается о времени, к которому придут девочки, и привычно добирается домой на метро, договорившись встретиться с младшей сестрой уже на станции. Олин бунт касаемо родителей уже давно подошел к концу, так что ничего не мешает ей вернуться домой. Но она остается жить с сестрой, потому что переживает, потому что хочет быть рядом и иметь возможность оказать поддержку, когда она требуется. Да и Лера никуда не гонит. Ей комфортно вот так, с сестрой. Домой приходят. Лёля тут же шагает на кухню, подвывая, какая же она голодная. Лера, предполагая логично, что встреча с девочками не обойдется без заказа какой-нибудь еды, отказывается и наливает зеленый чай. И после, пока Оля рассказывает про школу, лежит рядом на постели, глазами в какой-то заезженный сериал по телевизору, а слухом обращена к сестре. Первые минут семь. А потом теплый чай, и мягкий плед окутывают, обнимают, дело свое делают — Лера засыпает. Младшая Котова, понимая, что никто ее уже не слушает, приподнимается на локте, заглядывает в умиротворенное лицо сестры и улыбается ласково, поправляя плед. И рядышком ложится, лицом к лицу. Рассматривает подрагивающие во сне ресницы, сухие губы в мелких ранках, которые Лера начала мазать бальзамом, бледную кожу, выраженные скулы, синяки под глазами. Убавляет звук на телевизоре, ложится рядышком, под самый бок, прижимается котенком, как в детстве делала, и просто лежит тихонечко, дыхание ее слушая. Глаза прикрывает, но спать не хочется. В последние дни Лёлю одолевают желания вот так вот просто находиться с сестрой рядом. Лежать, сидеть, завалиться на диван, уложив голову ей на коленки, ходить, держа за руку. Словно… Словно все это исчезнет в какой-то момент, испарится, рассеется. Оле страшно. И страх этот самый большой, самый жуткий, о нем помыслить страшно. Она все понимает. И себя убеждает, что все действительно будет хорошо. Лера поправится, вес наберет, чувствовать себя будет лучше, и улыбаться чаще. Лёля поможет, все для этого сделает. И Дима, она уверена, тоже. Будит ее через пару часов, говорит, девочки ее смс прислали, что скоро приедут. Вот-вот такси будут вызывать. Лера садится на постели, взъерошенная, как совенок, сонным взглядом непонимающим рассматривает комнату, что в полумрак уже погрузилась. Залипает на экран телевизора, где что-то происходит, но сериал, под который заснула, не напоминает. Ей требуется несколько минут, чтобы окончательно проснуться. Дима, узнав про вечерние посиделки, искренне радуется и желает хорошего вечера. Девочки приезжают аккурат к назначенному времени. Привозят с собой бутылочку белого полусладкого вина. Позже выяснится, что две. И предложение о том, чтобы заказать роллы, или что-то иное из паназиатской кухни звучит вскоре. А Лера к этому готова. И соглашается легко. За разговорами время коротается. Девочки то и дело пытаются вытянуть из Леры информацию про Диму, того самого дорогого сердцу человека, выпрашивают показать фото, рассказать какие-то ванильные подробности, историю знакомства и прочее, прочее, прочее. И Лёле это очень не нравится сразу же. Она терпеть не может, когда кто-то пытается лезть в личную жизнь, засунуть туда свой любопытный нос, узнать все щекотливые подробности. Она отчего-то уверена, что ответь Лера на их вопросы, следующими прозвучат: сколько зарабатывает? а член большой? Она морщится, отворачиваясь и делая глоточек вина. Лера разрешила чуть-чуть. И в принципе, сидя с ними за столом, слушая их разговоры и участвуя в них, какое-то нутро подсказывает шатенке, что девочки эти… какие-то нехорошие. Не настоящие, не верные друзья, так, приятели, одногруппницы, однокурсницы. И Пупс это, кажется, тоже чувствует. Не подходит к ним близко. Держится возле Леры, да смотрит настороженно. Так и говорит глазами: приблизишься — откушу лицо. Привозят роллы. Оля выдыхает облегченно, видя, как сестра распечатывает и разламывает палочки со щелчком, как открывает пластиковую крышечку контейнера, оглядывая запеченные роллы. И тянется за одним. Лёля расслабляется. Ест спокойно, да невольно все равно бросает взгляды на сидящую напротив Леру, словно считает, сколько ест, нравится ли ей, какие берет чаще. Не замечает, как откладывает некоторые к себе на тарелочку, но не ест. Чуть позже меняет тарелки с Лерой, да улыбается: тебе эти больше понравились, кушай на здоровье. И Котова ест, благодарно улыбаясь в ответ. А девочки все щебечут и щебечут. Истории про университет, преподавателей и пары слушать Лёле интересно, про парней уже не очень. И снова делает вывод: темы ограничены у них. Они не спрашивают Леру о последнем фильме или сериале, что посмотрела, о прочитанной книге, о том, как себя чувствует, и как у нее дела. Говорят о чем-то будничном, что обсуждалось уже — Оля уверена — немыслимое количество раз. И то и дело рассказывают о себе. Шатенка проводит параллель с Димой. Там все совсем иначе. Он интересуется Лерой ровно столько же, сколько и говорит о себе. И темы выбирает такие, где говорят оба, может, спорят, может, смеются и шутят. Там нет схемы «я говорю — ты слушаешь». Там нескончаемый диалог. И искренняя заинтересованность. Замечает, что брюнетка наелась, видимо. Откидывается на спинку стула, кладет руку на живот, выдыхая тяжело. И Лёле улыбнуться хочется, да сказать: ничего страшного, главное, что тебе было вкусно. И Лера на нее в ответ смотрит, и видно в зеленых глазах — мысли мрачные одолевают. Смотрит на контейнеры с роллами, словно ведет подсчет общего количества, затем, количества съеденного, и, думается Оле, считает возможные калории. Потому что лицо ее сменяется краски от задумчивости до непонимания и страха. Младшая сестра желает обнять, погладить по голове и сказать: все хорошо, это просто мрачные мысли, ты молодец и съела совсем немножко. Но вместо нее рот открывает Соня и выдает: — Ты стала так много кушать, — на губах улыбка, а взгляд прямиком к Лере. — Это хорошо. Быстрее вес наберешь. Да и кавалеру твоему будет, за что подержаться. Мужики на кости не бросаются. «Так много кушать» «Вес наберешь» «Будет, за что подержаться» Она все испортила. Она. Все. Испортила. Несколькими гребанными фразами. Оля сжимает в руке палочки и кажется, те тут же треснут. Испепеляет взглядом блондинку. Дура. Неужели мозгов не хватает сложить два и два и понять, что говорить такое не следует. Почему нельзя было сказать что-то вроде «рада, что ты кушаешь»? Сказать о здоровье? Зачем… так? Это сродни моральному втаптыванию в грязь. Лёля поворачивается к сестре, и эмоции, что отражаются в ее глазах и на ее лице ей совершенно не нравятся. Словно запустился какой-то непонятный ей механизм. И тикает тихонько таймер с обратным отсчетом. Вопрос лишь в том, что случится, когда истечет время? Кое-как это удается замять, сменить тему, только вновь щебечут девочки, да Оля. Лера молчит. Так и уставилась глазами в какую-то точку, бездумно, на автомате поглаживая Пупса на коленях, что потихонечку тянет любопытный нос к кусочку рыбки. Звучит предложение перебраться в гостиную и посмотреть фильм. — Все нормально. Мне просто нужно немножко времени, — тихо говорит Лера, когда сестра подходит ближе, приобнимая. — Я успокоюсь и приду. Поищи пока какой-нибудь фильм, — и улыбку выдавливает разбитую. Оля поджимает губы. Сомневается, мнется. И уйти бы, да нельзя. Сдается. Лера убирает со стола и действительно выглядит… спокойно. Да, думает громко, борется с собой, но слез не видно. И уходит к девочкам. На свой страх и риск. И пока листает каталог фильмов Кинопоиска на телевизоре, понимает, что сквозь голоса девочек не слышно шуршания с кухни. Слышно шум воды из ванной. И Пупс у двери сидит, лапой скребет по косяку, словно открыть пытается. Да мяукает. Жалобно как-то. Все внутри покрывается корочкой льда. Замирает. Лёля откладывает пульт и поднимается на ноги. Медленно подходит, вслушиваясь. Действительно, шумит вода. — Лер? — стучится аккуратно. Ответа нет. — Лера? — чуть громче. И слышит вдруг всхлип. Ручку двери тут же дергает. Закрыто. Оглядывает чертов замок, который снаружи открыть-то можно, вот только потные ладошки и суета нервная не помогают. Мучается с ним пару минут, и, наконец, распахивает дверь. А девочки уже подходят, не понимая, что происходит. Ужас захлестывает тут же. Как и понимание. Лера сидит на кафельном полу. В руках окровавленное лезвие. Ноги — в красных полосах, дорожки алые бегут по ногам, окропляя кляксами пол. Лицо красное от слез, припухшее. Запах кислый. Руки ее трясутся, а сама смотрит на Олю с нескрываемой мольбой. Помогите. Спасите. Змея одерживает победу. А я воспротивится не в силах. А та не побеждает — убивает. Вгрызается прямиком в сердце, пускает яд по венам и капиллярам, убивает медленно, шипит довольно и хищно. Я доведу нас до идеала. Я сильнее. — Ты что делаешь? С ума сошла? — восклицает Катя, заглядывая через плечо шатенки. — Ты что творишь, сумасшедшая? — а вот и Соня. Да порывается к ней, но Лёля останавливает. — Уходите, — тихо, с ужасом. — Уйдите! — оборачивается. — Пошли прочь! Девочки отшатываются шокировано. Хлопают глазами непонимающе. — Боже, просто уйдите! — срывается, кричит. — Кина не будет! Валите домой! А сама к сестре рвется. Лезвие со звяком падает на пол. Леру сражает настоящая истерика. Парочка гребаных неосторожных фраз, и змея насытилась, подкрепилась, преисполнилась силами и атаковала. Сбила брюнетку с пути, развернула в обратную сторону, пнула в спину — вперед! Обожраться посмела. От цели отреклась. И понесла наказание. — Сейчас, сейчас, — судорожно шепчет Оля, не зная, за что схватиться. То ли обнять и успокоить, то ли кровь вытереть, то ли раны обрабатывать. — Может мы… — Нет, — отрезает, поворачиваясь к Соне. — Просто идите домой, пожалуйста. Вы только мешаетесь… И они, тоже напуганные, скрываются. Оля не понимает, что ей делать. Ей страшно. Страшно навредить еще больше, страшно сказать что-то не то, поддержать не так. Страшно от осознания, что она не знает, как действовать в таких случаях. У самой руки трясутся и слезы накатывают. Мозг выдает единственную идею. — Я сейчас, сейчас, — все еще бормочет, срываясь обратно в комнату. Хватает телефон, да строчит смс, не попадая по буквам.Лёля:
Димв
Она сорвллсь
Желдок почстилла
Она ногиьпорещала
Я не знаю что мне делать
У нее ичьерика
Что мне делать
Дима: Будь рядом с ней Я сейчас приеду Это успокаивает. Лёля бросает телефон и бегом возвращается в ванную, не обращая внимания на отсутствие девочек. Лера то ли скулит, то ли воет, опустив голову и зарывшись пальцами в волосы. Потому что грудную клетку рвет, ребра ломает в крошку, осколки их острые впиваются в сердце. Змея довольна. Змея сделала все, как надо. А Лера морально умирает и разлагается. Кончится сейчас на этой самой плитке, в пору будет и душу ее здесь, в ванной, упокоить, цветочки носить, складывать бережно на кафельный пол. Она сорвалась. Сорвалась, почистив желудок и нанеся себе увечья. Она подвела их. Подвела их всех. И Диму, и Лёлю. Они стараются, они рядом, они поддерживают. А у нее сил не хватило, поддалась змее, опустила руки, не смогла сопротивляться. Слабая. Ничтожная. — Я все уберу, — шепчет шатенка, откидывая лезвие в раковину. Судорожно отрывает куски туалетной бумаги, вытирая капли крови с пола, на деле же только размазывает. И Лёлю напугала. Пошатнула психику младшей сестренке, заставила возиться с собой, плакать в страхе, суетиться, убирать за ней «грязь». Вина сжирает, ненависть к себе доедает кусочки, а боль невыносимая облизывает кости. Она разрушается. Здесь и сейчас. На этом кафельном полу, сидя в пятнах собственной крови. Рассыпается крошкой хрустальной, погибает. Морально. И физически, от боли душевной. Они осудят. Отвернутся. Бросят. Оставят ее умирать, загибаться. Не станут больше с ней возиться, откажутся с ней быть. Подвела. Подвела-подвела-подвела. Оля кое-как оттирает пятна крови, смотрит с ужасом на ее ноги и понимает, что нужна аптечка. Надо вытереть кровь. — Иди ко мне, — просит, руки протягивая. Обхватывает ее тонкие запястья, тянет вверх, сажает на бортик ванной. Кровь не течет. Она засохла разводами на бледных ногах, но порезы глубокие, резкие. Словно не вели лезвием, а размахивали. Волосы длинные, края их расходятся, и неизвестно, что внутри видится — кровь, или мышцы. — Сейчас обработаем все. Я все обработаю. Перебинтую. Посиди. Подожди немножко. Кажется, Оля и не понимает, что говорит. Слова слетают с языка быстрее, чем она успевает их обдумать. Ее саму сейчас накроет. Пришибет, придавит эти стрессом и страхом, слезы брызнут. Но пока нельзя. Сначала Леру успокоить, потом самой выплескивать эмоции. Тащит аптечку в ванную. Лера уже не плачет. Истерика медленно отступает. Слезы высыхают на щеках, только икота остается, да хлюпанья носом. Смотрит бесцветным взглядом на то, как сестра влажными салфетками аккуратно стирает разводы крови. Как думает с минуту, а после, извиняясь тысячи и тысячи раз, льет перекись прямо так, на раны, тут же ловя ватными дисками и вытирая пенистые красные струйки, бегущие вниз. Как прикасается аккуратно, едва-едва, боясь причинить боль. Как находит в аптечке и наносит что-то заживляющее, пальчиком, все также бережно. И бинт достает, разматывает, а после оборачивает вокруг одного бедра, затем — второго, завязывает узелочком, спрашивая по несколько раз, не туго ли, не больно. Лера тихо отвечает. А сама будто не здесь. Внутри дыра сквозная, пустота. Дверь входная открывается. Шуршит чья-то одежда, и через мгновение в ванную заглядывает Дима, тяжело дыша, словно бежал на своих двоих от дома. Заходит, протягивает руки, замечая новый поток слез, и обнимает аккуратно, прижимая теснее. А Котова вновь заходится в слезах. Жмется к нему сильнее, стискивает ткань толстовки в кулачках, хватается за него. Только не осуждайте, не отворачивайтесь, не бросайте. — Тш-ш, пойдем, — и на руки аккуратно берет, все еще прижимая к себе, как самое ценное, родное. Выходит из ванной, оборачиваясь на Лёлю, кивает, мол, иди к нам, и заходит в гостиную. Садится на диван, Леру — на колени. Оля приходит, рядышком жмется, голову на плечо ему кладет. А глаз с сестры не сводит. — Простите меня, — задушено, всхлипывая. — Я вас подвела. Я не хотела… Оно само… Я не справилась… У меня не хватило сил… И новые ручейки слез по щекам. Тут уже и Лёлю прорывает. За руку сестру берет, сжимает крепко, заливая слезами плечо Масленникова. — Прости, — шепчет сипло, глядя на Олю. — Я просто испугалась. Не знала, как тебя успокоить, как помочь… Также сипло, все еще заливая слезами плечо Димы. — Ох, девочки, — вздыхает, и это почему-то вызывает улыбки. Обращается к Лере. — Все хорошо. Я тебя люблю. Оля тебя любит. Мы тебя очень любим. Мы не отвернемся, не бросим, не осудим. Мы понимаем. — В перерывах между поцелуями в лоб. — Сразу не выйдет, с первого раза может не получиться. Это нормально. Ты стараешься, пытаешься, борешься. Мы видим. И очень тобой гордимся. Да, волнуемся, да, переживаем и боимся. — Заглядывает в лицо. — Но мы всегда будем рядом. И может у нас не получится предотвратить падение, победить болезнь, переубедить, но мы всегда поможем подняться, встанем рядом, поддержим. Ты не одна, котенок. — Поглаживает талию, легко улыбаясь. А затем поворачивается к Лёле, которую тоже обнимает одной рукой. — Ты молодец. Я знаю, понимаю, страшно, ты не знала, что делать. Но ты была рядом. Ты не осудила. Ты помогла, чем могла. И правильно, что мне написала. Ты замечательная сестра. Ты молодец, малявочка, — получает тычок локтем в бок и тихо усмехается. И чувствует, как намокает ткань толстовки на плечах от водопадов слез. — Ох, девочки. Вы утопите меня в слезах. Или я поседею раньше времени. И умру от стресса. Тихий смех заполняет гостиную. Так и сидят втроем, прижимаясь друг к другу, как замерзшие пингвинята. Успокаиваются. Приходят в себя. Слезы высыхают. Тянет в сон. — Пойдемте, чай попьем. А потом уложу вас спать. И поеду домой. А завтра вернусь, и мы вместе поедем гулять. Разряжает обстановку. Лёля подскакивает, спешит на кухню, поставить чайник. Лера добирается на кухню на руках мужчины — не хочется слезать, да и никто ее на пол не опускает. Шатенка гремит кружками и сахарницей, шуршит упаковками и пакетиками чая. И спустя минуты вместе сидят за столом, пьют горячий чай и молчат. Потому что нужно, необходимо, комфортно. Лёля заедает пережитый стресс шоколадными конфетами, Дима, усадивший Леру на колени, обнимает со спины, а брюнетка греет замерзшие руки о чашку. И спустя какие-то минуты, может, десяток, когда кружки почти пустеют, остывают, Лера подает голос: — Наверное, мне все же нужен психотерапевт… Оля цепенеет. Смотрит внимательно, а глаза вновь, — зараза! — слезами наполняются. Но уже от счастья какого-то, радости, облегчения. Дима целует в затылок, обнимает крепче, и тоже улыбается, глядя на Лёлю, что ползет обниматься. Это еще одна маленькая победа. И большой шаг Леры к жизни.