Красные точки во мраке разгорались всё ярче, пока не остановились на средней интенсивности ярко- бордового цвета.
Подобрав ноги под себя, я вжалась в спинку стула, схватившись за неё обеими руками. Свет лампы давал легкую надежду, что нечто, сидящее под кроватью, не доберется до меня или, хотя бы, доберется не так быстро и будет хоть какой то шанс сбежать.
Длинная черная тень змеёй выползла из-под кровати и потянулась по направлению ко мне, словно аккумулируя вокруг себя темноту. Лампочка тревожно мигнула. Мигнула и погасла. Меня бросило в холодный пот, я бросилась к выключателю основного света в комнате, но добежав до стены, услышала скрип кровати и обернулась.
Черная тень вылезла уже наполовину. Её абсолютная чернота буквально светилась мраком, разливая темноту по всей комнате и даже свет луны, пробивающийся сквозь муть оконного стекла, не спасал предметы от поглощения мраком.
Быстро стукнув ладонью по выключателю, я зажмурилась от яркого света, буквально на мгновение увидев скелетированное тело, обтянутое тонким серовато- бежевым пергаментом кожи, а когда открыла глаза, никого уже не было. В комнате я была одна.
***
Было уже около трех часов ночи, я переписывалась с человеком, которого любила больше всего и того, кто совершил надо мною страшное зло. Я, поймав себя на мысли, что это нужно записать, склонилась над дневником (ведь это тоже приносило мне боль):
Когда мы познакомились в игре, через сайт с письменными ролёвками, он был мил и прекрасен: писал мне стихи, говорил слова любви. Казалось, он был влюблён в меня так же, как я в него. Он был из другого города и, по началу, он не верил, что я приеду к нему.
Но в один замечательный день, я это сделала.
Мне было дико тяжело выйти одной на улицу: всю жизнь я была, в прямом смысле, домашней девочкой и одна никогда не выходила даже в магазин. Но тяга и любовь к нему изменили меня.
В один замечательный день я просто вышла на улицу, отпросившись на весь день к однокласснице, просто купила билеты на электричку и просто приехала в его город. Сначала он не верил в это. Да и я не верила. Но так случилось. Я позвонила ему и мы встретились.
Мы гуляли по парку, стыдливо держась за руки, наперебой рассказывая друг другу о том, как счастливы видеть друг друга, пришли к нему домой и пили чай.
На третье наше свидание мы поцеловались. Это был самый неуклюжий и самый первый поцелуй в моей жизни, но чёрт возьми, он был такой чувственный и настоящий. И я была настоящей.
С тех пор я приезжала к нему и мы гуляли, веселились и целовались, но потом… Потом всё становилось всё хуже и хуже. И хуже. И хуже…
В один из моих приездов к нему, он просто взял и связал мне руки, заткнул рот, завязал глаза. Раздел догола. И…
Из пучины воспоминаний меня выдернул лай с собачьей площадки, что находилась прямо под окном. По тряся головой, я подумала:
— Ну какого черта, в такое время кто-то решил выгулять свою псину?
Закрыла дневник и продолжила участие в эпичном скандале, разворачивающемся в моём телефоне.
Было уже довольно поздно и хотелось спать, но там решались вопросы жизни и смерти, почти в буквальном смысле: на меня орали за то, что я общаюсь со своей одноклассницей (с которой, между прочим, кое-кто встречался, когда мы в очередной раз поссорились и я об этом узнала от неё как раз в эту крайнюю встречу). Обзывался он, конечно нещадно: быдло, шлюха и прочие оскорбления сыпались в мой адрес, раня нежное сердечко. В конце концов, он пожелал мне сдохнуть и сказал, что мы расстаёмся. На глаза наворачивались слезы и хотелось просто выйти из окна (даром, что живу на втором этаже).
Я взяла нож с кухни. Это был не первый раз, когда меня замечали за селфхармом. Замечали, но не останавливали и абсолютно ничего не говорили. Новая тонкая красная нить раны образовалась на левой руке, тут же выступили бусины красной крови. Ещё одна нить. И ещё. И ещё.
Что то в моей голове шептало:
— Ещё, ещё, ЕЩЁ!
Я наносила всё новые и новые порезы, почти не видя ничего от слёз, застилавших глаза. Резала наотмашь, как в последний раз. И кричала от боли, переполнявшей меня до краёв.
Но я резала не запястья. Не как в тот раз, в пять лет, когда, воодушевлённая бабушкиным рассказом про всевидящего бога , сидела под столом с ножом у вен и думала резать или нет, ведь всё казалось безвыходным и долгим. И беспросветным. И сейчас всё не закончится, не так, не здесь. Я просто вымещаю свою душевную боль, чтобы перебить её физической, чтобы заглушить её. Но эту боль ничем нельзя было заглушить и я кричала и резала себя, резала себя и кричала.
***
Без сил я валялась на полу с руками в крови. Алыми лепестками капель она медленно падала из перекрестных порезов и тут же впитывалась в ковёр. Слёзы кончились, а тяжелое сбивчивое дыхание, постепенно восстанавливалось само собой.
Мягкий утренний свет проникал в комнату, рассеивая темноту, пуская нежные зайчики на мебель в комнате. Мелкие пылинки кружились в лучах почти белого света, но мне было уже всё равно: веки слипались буквально насильно, а силы покинули тело, обездвижив его окончательно.
