Солнцекорт

Жан Жан повесил трубку после разговора с Джереми Ноксом во второй раз и сразу же позвонил Кевину. Кевин ответил только после двух попыток, и его приветствие больше походило на недовольный зевок. Жан посмотрел на часы, увидел, что уже половина одиннадцатого, и решил, что Лисы засиделись допоздна, возвращаясь с западного побережья. Он не стал тратить время на жалость к собеседнику, и спросил: — Почему Джереми Нокс звонит мне? — Если ты еще этого не понял, я ничем не могу тебе помочь. —Ты же не пытаешься отправить меня в «солнечный-корт», — с недоверчивым испугом спросил Жан. — Более неподходящего места, чем это, просто не может быть. — Куда еще ты мог бы пойти? — спросил Кевин, сменив нетерпеливость на сонливость. — В Пенсильванском университете было бы больше смысла. — Ни в коем случае, — сказал Кевин, и Жан почти услышал, как он скривил губы от отвращения. Пока Эдгар Аллан не переехал на юг прошлой осенью, они жили в одном округе с "Пенсильванскими Львами" и встречались с ними на протяжении всего регулярного чемпионата. Они были злейшими соперниками друг друга, и Кевин всегда позволял этой вражде взять верх над здравым смыслом. Под давлением он мог признать, что они были звездной командой, но никогда не говорил об этом с искренней теплотой. — Я не доверяю тебе так близко к Западной Вирджинии. — Это не тебе решать, — сказал Жан. — Я все равно это сделал, — сказал Кевин, не раскаиваясь. — Поговори с ним. — Я... — начал Жан, но Кевин повесил трубку прежде, чем Жан успел произнести: — ...не буду. Жан хмуро уставился на свой телефон. Искушение перезвонить Кевину и поспорить с ним было почти непреодолимым, но здравый смысл подсказал ему оставить это. Благодаря рискованной затее Натаниэля, само его выживание зависело от зарплаты профессионального спортсмена после окончания школы, а это означало, что ему нужно было найти команду. Попросить кого-нибудь приютить его означало смириться с тем, что он никогда не вернется в "Эвермор", и Жан не знал, сможет ли он с этим смириться. Я — Ворон. Мое место в "Эверморе". Эти слова он повторял себе тысячу раз, но теперь, когда его мантра была нарушена, утешение исчезло: Я — Жан Моро. Я принадлежу главной ветви семьи Морияма. У Жана скрутило живот. Он колебался между правдой, на которой он построил свое здравомыслие, чтобы выжить, и правдой, которую навязал ему Кевин. Жан не мог вернуться к Эдгару Аллану, пока он принадлежал Ичиро. Жан не имел права убегать от Рико, но как он мог бросить вызов главе семьи Морияма? Он был проклят со всех сторон. Я не Ворон, но если я не Ворон, то я просто Жан Моро, но— Кевин действовал там, где Жан не мог, но как он мог быть благодарен за это? «Троянцы» были полезны в тревожном, нездоровом смысле, а Жан все больше походил на «Ворона». Жан взвесил свои мрачные варианты, прежде чем просмотреть историю звонков и завершить набор. Если он стоил троянцам их заветной награды «дух», то это была их вина; они должны были знать, что это катастрофа, которая вот-вот произойдет. — Джереми здесь, — было немедленное и оптимистичное приветствие. — На западном побережье еще слишком рано, чтобы ты мне звонил, — сказал Жан. — Я жаворонок, что я могу сказать? — Конечно, ты такой, —пробормотал Жан. Джереми был настолько добр, что сделал вид, что не услышал этого. — У меня было несколько минут, чтобы поговорить с Кевином перед вчерашней игрой. Извини, что сплетничаю о тебе за твоей спиной, но Кевин сказал, что сейчас ты в некотором роде свободный агент. Вчера вечером я обсудил это с тренерами, и они единогласно проголосовали за это. Мы были бы рады видеть тебя в нашем составе, если ты заинтересован в подписании контракта с нами. — А ты бы согласился? — это было скорее насмешливое опровержение, чем искренний вопрос. — Мне не хватает терпимости Кевина к твоему нелепому рекламному трюку. — Мы знаем, что ты собираешься все перевернуть, — сказал Джереми. — В идеале, ты должен уважать команду настолько, чтобы не бросать тень на наш имидж с самого начала, но мы готовы рискнуть, чтобы привлечь тебя к работе. У нас еще много возможностей для роста, и в следующем году «Солнечный Корт» действительно выиграет из-за изменений. Жан уставился в потолок, обдумывая все возможные варианты того, что все может пойти не так. Если они подпишут с ним контракт и он переступит черту, его уволят? Если две команды избавятся от него, захочет ли кто-нибудь еще потрогать его десятифутовой палкой? Единственными университетами, готовыми рисковать им, были бы те, что находятся на самом дне списка. Ценность Жана резко упадет, и что тогда Ичиро с ним сделает? Джереми все еще что-то нашептывал ему на ухо, перечисляя преимущества Университета Южной Калифорнии и жизни в Лос-Анджелесе. Жан не стал дожидаться, пока он закончит, и перебил: — Это есть в контракте? — Э-э-э? — спросил Джереми. — Не понимаю. — Я не хочу портить твой драгоценный имидж, — сказал Жан. — Это прописано в контракте? — Нет, — медленно произнес Джереми, и в его голосе звучало явное замешательство. — Мы вроде как, не знаю, предполагаем, что все здесь взрослые люди? — Тебе придется это вписать, — сказал Жан.– Я не подпишу, пока ты этого не сделаешь. Это был единственный способ, которым это могло сработать: если Жан подпишет что-то, в чем говорилось, что он должен хорошо себя вести, чтобы ему позволили остаться на поле, он может прикусить язык и не распускать кулаки. Это разозлит его до глубины души, но он выполнит приказ, если это поможет ему пережить еще один день. Без этой черно-белой команды его натура рано или поздно взяла бы верх, и тогда его было бы не спасти. Они бы выдернули его из состава, чтобы спастись самим, и он был бы все равно что мертв. Джереми пришел в себя быстрее, чем ожидал Жан. — Да, конечно, если это то, что нужно, значит, так тому и быть. Кевин сказал, что могут возникнуть некоторые проблемы. Расхождения между тем, как «Вороны» и «Троянцы» ведут дела. Мы найдем золотую середину в процессе. Я попрошу тренера оформить документы, и мы отправим их по электронной почте тренеру Ваймаку первым делом в понедельник утром. Как тебе этот план? — Я прочту это, но скажу так, чтобы было ясно: вы совершаете ошибку. — Нет, я совершенно уверен, что это не так, — ответил Джереми с улыбкой, которую Жан услышал за две тысячи миль. Жан видел эту улыбку в полудюжине передач и в бесконечных статьях о «Троянских» программах, которые Кевин любил читать. Он слишком легко мог себе это представить и в злобном предупреждении впился ногтями себе в лицо. Не подозревая, что возникла проблема, Джереми продолжил с легким воодушевлением: — Я тебя отпущу, но спасибо, что ответил на мой звонок. У тебя есть мой номер, если у тебя возникнут еще какие-нибудь вопросы. Это было похоже на прощание, и Жан повесил трубку. Он был готов считать все это странным сном, но когда Ваймак пришел на ужин в понедельник вечером, он принес Жану папку с документами для ознакомления. Жан молча изучал ее, позволяя большей части текста раствориться в пустоте, пока не нашел единственную важную часть: Подписанный игроком документ обозначает согласие следовать имиджу в соответствии со стандартами USC «Троянцы». Под ним был список наиболее важных тезисов для обсуждения, в том числе не говорить плохо о соперниках никому, кто мог бы предать это огласке, чтобы добиться авторитета, и вести себя достойно на корте во время матчей. Это было именно то, о чем он просил и в чем нуждался, но, прочитав это, Жан хмуро уставился в бумаги. Недоброжелатели Воронов могли сколько угодно жаловаться на жестокость и насилие, но, по крайней мере, «Вороны» понимали суть игры. Как «Троянцы» стабильно попадали в «Большую тройку», если они надевали намордники на своих игроков, оставалось для Жана загадкой. По крайней мере, этой осенью он наконец-то увидит, сколько злобы скрывается за их дурацкими масками. На одной из последних страниц был список доступных номеров футболок. Похоже, «Троянцы»придерживались определенной системы при присвоении номеров своим игрокам: полузащитники получали номера от одного до пяти, игроки нападения — от шести до девятнадцати, защиты — от двадцати до тридцати девяти, а вратари — от сорока. Даже если бы его номер не был занят, они никогда бы ему его не дали, пока он был на вторых ролях. Жан прижал пальцы к татуировке на своем лице, чувствуя, как внутри все переворачивается от внезапной ярости. С тех пор как ему исполнилось пятнадцать, у него была тройка. Как только Рико присвоил ему номер, «Воронам»больше не разрешалось ставить игрока в майке с номером 3 на корт. Это ждало его, пока он не вошел в состав. Перейти от этого к двузначному числу было немыслимо. Это граничило с оскорблением. На какой-то головокружительный момент Жану захотелось разорвать стопку бумаг пополам. Он должен вернуться в Эвермор. Он знал «Воронов». Он знал Эдгара Аллана. Почему он вообще думал об уходе? Если он доверял слову Ичиро и верил, что Хозяин удержит Рико от вмешательства в дела его брата, то почему бы Жану не вернуться? Жан стиснул дрожащие руки, не заботясь о том, насколько это больно, если это помешает ему уничтожить свой лучший билет отсюда. Этого едва хватило, поэтому он швырнул папку в изножье кровати. Вторник и среду он провел за бумагами, разбросанными перед ним на простынях, и мысли его постоянно ходили тревожным круговоротом. Ваймак и Эбби не могли не заметить беспорядка, когда время от времени заходили к нему на проверку, но ни один из них не спросил его, принял ли он решение. Рене первой заговорила на эту тему, когда заглянула к нему по дороге домой с тренировки в среду вечером. — Все еще думаешь об этом? — она поменяла ему стаканы для воды, а затем принялась за работу, приводя в порядок папки. Не одна страница была помята из-за того, что он разбрасывал их, пока спал, но Рене терпеливыми руками разгладила края. — Ты хочешь поговорить об этом? — Мне там не место, — сказал Жан. — Нет? — Ты подходишь больше, чем я, —сказал Жан немного раздраженно. — Неуравновешенная оптимистка. — Я счастлива здесь, но, думаю, у тебя все получится лучше, чем ты представляешь. — она рассмеялась, заметив недовольный взгляд, который он бросил на нее. — Ты долго терпел бурю — достаточно. Тебе не кажется, что ты уже запоздал с радугой? — Твою я увидел впервые за много лет, — сказал Жан, указывая на свои волосы, — Это была моя первая радуга. — с горечью в голосе сказал Жан. — Мы постоянно уезжали на занятия или на выездные игры, но мы не существовали вне этого мира. Мы принадлежали «Гнезду». Если бы у нее хватило ума посмотреть на него с жалостью, Жан смог бы остановиться, но выражение лица Рене , пока она изучала его, было почти безмятежным. Жан первым отвел взгляд, пытаясь вспомнить, к чему он клонит. — Эвермор был могилой, и единственный цвет, который мы знали, - это кровь. Я и забыл, что все может быть... — «красивым» было слишком безрассудно произносить вслух, даже если это было правдой; одного звука, прозвучавшего в его мыслях, было достаточно, чтобы он вздрогнул. — Ну что ж, — сказала Рене, когда он замолчал, — разве это не достаточная причина, чтобы продолжать жить? Я имею в виду, заново открывать для себя простые радости, момент за моментом. Я привыкла пересчитывать их по пальцам, убеждая себя, что в мире все еще есть что-то хорошее, и напоминая себе, что нужно продолжать искать эти благословения. Бабочки, свежеиспеченный хлеб, хруст листьев осенним утром и так далее. Они не обязательно должны быть глубокими, — сказала она, увидев растерянное выражение лица Жана. — Я начала с одного: запаха свежескошенной травы. Впервые я по-настоящему почувствовала это через несколько месяцев после того, как переехала к Стефани. Она вернулась со стрижки газона, чтобы приготовить нам обоим поздний завтрак, и я впервые почувствовал себя как дома. — Ее любовь была такой нежной, что походила на печаль, когда она кривила губы и заставляла сиять глаза. — То, за что ты держишься, менее важно, чем сам процесс удержания. Так легко потеряться в самом себе и в этом мире. Иногда тебе нужно находить дорогу назад, совершая маленькое чудо за раз. — Я не верю в чудеса, — сказал Жан. — У меня хватит веры на нас обоих, — пообещала Рене. — Я знаю, что рано или поздно кто-нибудь найдет тебя. А пока найди то, что поможет тебе выжить, а затем найди мелочи, спрятанные под этим. Возможно, это то, что тебе нужно для начала, — сказала она, положив руку на документы USC. — Новый университет, другая команда и достаточно солнечного света, чтобы разогнать тени Эвермора. Они готовы рискнуть всем с тобой. А ты нет? — Я им не доверяю, — сказал Жан. Рене терпеливо улыбнулась. — Я имею в виду, ты не хочешь рискнуть? — У меня нет выбора, — сказал Жан. — Он убьет меня, если у меня не будет команды. Рене задумалась на несколько мгновений. — Как объяснил мне Нил, все, чего хочет от вас Ичиро, — это получать львиную долю ваших доходов. Да, я считаю это слишком, но если он начнет получать деньги с ваших банковских счетов, то все, что выходит за рамки этих цифр, по-прежнему будет под вашим контролем. Нравится ли вам играть, куда вы ходите в перерывах между играми, с кем проводите время - это ваш выбор. Вы могли бы создать для себя новую жизнь. Телефон Рене зазвонил от входящего сообщения, избавив Жана от необходимости придумывать разумный ответ. — Дэн, — сказала она в качестве извинения. — Она возвращается в «Лисью Башню» с нашей едой из доставки. Если бы ты был чуть более подвижен, я бы пригласила тебя поужинать с нами. Если ты в настроении составить компанию, я могла бы пригласить их сюда проведать тебя? — Иди, — сказал он ей и взволнованно постучал костяшками пальцев по своим бумагам. — Я должен разобраться с этим. Рене соскользнула с кровати и направилась к двери. Через два шага она передумала и вернулась к нему. Она осторожно обхватила его лицо ладонями и наклонилась, чтобы нежно поцеловать в висок. — Верь в себя, — сказала она. —Все будет хорошо. Она оставила его смотреть ей вслед. Когда дверь закрылась, Жан протянул руку и впился ногтями в нежное тепло, которое она оставила на его коже. Если бы он мог списать Рене со счетов как невежественную негодницу, возможно, она бы не так сильно его раздражала, но месяц назад она рассказала ему, чего ей стоило дойти до этого момента. Она подвергалась насилию и надругательствам, ее руки были в крови до такой степени, что она до сих пор иногда видела в них тени, и ей доставляло удовольствие резать мужчину, чтобы отплатить за все, что он ей когда-либо сделал. Жан не знал, как она нашла в себе силы выбраться из той ямы, когда никто больше не считал ее достойной спасения, но, придерживаясь окровавленной рукой за стену, она взобралась на поверхность. Она выбрала жизнь, она выбрала надежду. Она выбрала второй шанс и теперь наблюдала, последует ли он за ней. Он мог — он должен был — вернуться в Эвермор. Он должен был отказаться от лазейки, которую предложил ему Кевин, независимо от того, насколько реальной звучала угроза. С Ичиро все наверняка было бы по-другому? Это казалось ложью, даже когда он пытался убедить в этом самого себя, и Жану показалось, что он почувствовал вкус крови. Даже «Вороны» не знали о том, что случилось с Жаном за закрытыми дверями, а Ичиро был бы намного дальше. Пока Рико не заберет Жана. Пока он не вмешивался в планы Ичиро относительно его будущего. Он мог делать все, что ему заблагорассудится. *Возможно, он не убьет меня, поэтому я должен вернуться,*подумал Жан. Я - Жан Моро. Мое место в "Эверморе". Но— Вернуться означало отправиться обратно в ад, полагаясь на собственные силы. И, возможно, Жан знал там всех демонов по именам и приготовил для себя знакомое место среди пламени, но ад все равно оставался адом, и за его спиной была открытая дверь с именем Ичиро. Я не Ворон. Жан пробежался глазами по списку доступных номеров, вычеркивая их как недостойные его внимания, и поставил неуверенную подпись под всеми необходимыми строками. После первого номера он чуть не сломал ручку, но мужественно держался за нее, пока не закончил. Он бросил орудие своего убийства на край кровати и потянулся к кухонному таймеру на прикроватной тумбочке. Последние несколько недель Ваймак и Эбби разрешали ему вызывать их по любому поводу, но он отказывался. Независимо от того, испытывал ли он голод, жажду или хотел в туалет, он просто ждал, пока кто-нибудь из них не появится в следующий раз по другой причине, а затем сообщал о своих потребностях. Он не собирался заставлять их чувствовать себя нужными или признавать, что ему нужна помощь. Но теперь он, наконец, набрал номер и снова нажал на звонок. Не прошло и двадцати секунд, как появился Ваймак. — Я передумаю, если ты не заберешь его, — сказал Жан, убирая таймер. — Я отправлю это по факсу утром,– сказал Ваймак и собрал бумаги. — Что-нибудь еще, пока я буду путаться под ногами? Жан только покачал головой, и Ваймак вышел из комнаты, держа его будущее в своих руках. Жан знал, когда его получил USC, потому что на следующий день он получил текстовое сообщение от Джереми, в котором было всего лишь: — «Девятнадцать?» Исходя из строгой системы нумерации троянцев, речь шла не о его будущем номере на футболке, что оставляло только один вариант. Как только он это понял, Джереми прислал уточняющее сообщение: — «Ты младше, чем я думал» — «Хозяин», — начал печатать Жан, затем удалил это и начала сначала. — «Тренер Морияма выпустил меня досрочно, чтобы я мог начать с Кевином и Рико в EAU». Жан до сих пор не был уверен, сколько поддельных документов или долларов было замешано в этом фиаско, но присоединиться к команде «Воронов» в шестнадцать лет было настоящим достижением и ночным кошмаром. Они все были намного крупнее и сильнее его; ему приходилось полагаться на то, что он просто лучше. Появление ребенка совсем не расположило команду к нему, особенно после того, как он провел неделю, забираясь к ним в постель. Если бы не Зейн, первый год учебы Жана был бы значительно более неприятным, он был уверен в этом. Сообщение Джереми отвлекло его прежде, чем его мысли устремились по опасным коридорам. Все, что он прислал — это смайлик с поднятым вверх большим пальцем. Надеясь, что на этом ненужный разговор закончился, но не надеясь, что Джереми остановится, Жан выключил телефон. До конца семестра оставалось всего несколько недель, и только один из его преподавателей придумал, как устроить ему выпускной экзамен. Жан не беспокоился о своих занятиях теперь, когда у него было неприлично много времени для выполнения курсовой работы, но у него было много игр, которые нужно было посмотреть, и новая команда, которую нужно было изучить. На первом и втором курсах он играл только против USC на чемпионатах. Он знал, что Кевин записывает все их матчи так, словно погибнет, если пропустит хотя бы один, но Жан не видел смысла зацикливаться на составе, который имеет значение лишь мимоходом. Он мог бы попросить Кевина одолжить ему кассеты, но начинать работу с «Троянцами» всегда было ошибкой. Жану пришлось искать самому. Идеальный матч был запланирован на следующий вечер, когда USC и Эдгар Аллан встретятся друг с другом в полуфинале, но у Жана было много времени, которое он мог убить, и еще много лет игр, чтобы наверстать упущенное. К началу пятничной игры Жан уже хорошо представлял, чего ожидать, и сумел выучить половину текущего состава. Как и предполагал Жан, «USC» проиграли. Они были очень хороши, но их нежелание переходить к насилию сдерживало их, при столкновении с «Воронами». Жан видел такую же сдержанность в «Лисах» всего несколько недель назад, но, несмотря на то, что «Лисам» это стоило немалых усилий, «USC», казалось, никогда не проигрывал. Они играли чисто и с энтузиазмом, как будто «Вороны» не причиняли им вреда при каждой возможности. — Неплохо, — сказал Жан, но, конечно, никто из участников послематчевого шоу его не услышал. Кто-то догнал Джереми, когда «Троянцы» гуськом входили в раздевалку. Жан попытался разглядеть ложь в его слишком блестящих глазах и слишком широкой улыбке. Где было разочарование? Где была печаль из-за того, что они были так близки к победе и потерпели неудачу? Действительно ли «Троянцев» это не волновало, пока они были довольны своей игрой, или они смирились с тем, что это поражение, еще когда проиграли «Лисам»? Жан не знал, и на мгновение возненавидел это с ослепляющей яростью. Ни одна команда не должна так реагировать на проигрыш, особенно если она из «Большой тройки». Они не могли быть настолько хороши и совсем не расстраиваться из-за того, что потерпели неудачу. — « ...и Жан на линии», — сказал Джереми, и звук его имени отвлек Жана от его бурлящих мыслей. — «Худшее время года для того, чтобы кто-то мог получить травму», — с этим легко согласились. — «Ходят слухи, что Жан не успеет вернуться к выпускным экзаменам.» — «Да, я разговаривал с Жаном ранее на этой неделе. Он определенно закончил сезон, но вернется осенью. Просто он не вернется в черном». — улыбка Джереми стала еще шире, и он был слишком взволнован, чтобы ждать подсказки. — «Вчера он прислал нам по факсу последние документы, необходимые для оформления этого дела официально, так что я могу сообщить вам: Жан Моро переходит в Университет Южной Калифорнии на выпускной курс.» Жан медленно осознал, что кто-то стоит в дверях. Ваймак и Эбби смотрели игру в гостиной и решили оставить дверь спальни открытой на тот случай, если Жану что-нибудь понадобится от них. Они бы не смогли услышать сигнал таймера из-за звука двух телевизоров и закрытой двери. Теперь Ваймак стоял, прислонившись к дверному косяку, с бокалом в руке. Жану не нужно было спрашивать, зачем он пришел; должно быть, он встал в ту же секунду, как только они начали комментировать отсутствие Жана. Жан приглушил звук телевизора. Жан не был уверен, кто из Мориям в конце концов рассказал своим товарищам по команде, где он прячется, но он был совершенно уверен, что не хотел открывать эту коробку. Он не мог не сделать этого, если это было от его товарищей по команде, но Жан молча смотрел на нее, пытаясь взять себя в руки. — Это не для тебя, — сказал он, потому что Эбби все еще колебалась. — Я не уйду, — ответила она. Эбби протянула руку, но Жан быстро отвел взгляд, увидев в ее ладони нож для резки картона. Он слишком хорошо помнил, каково было ощущать его лезвие на своей коже, и свое мимолетное, глупое чувство триумфа, когда он сказал Рико, что лучше умереть, чем прожить еще один день под его садистским гнетом. Медленная улыбка Рико заставила его задуматься, но именно его страстные слова остановили Жана окончательно: — «Если ты собираешься это сделать, убедись, что делаешь все правильно. Убедись, что тебя нельзя спасти. Если ты выживешь, я похороню тебя заживо». Пустая, но пугающая угроза, вот только это было не так. На следующей неделе тренера заказали новую мебель для раздевалок, и Рико раздобыл коробку, чтобы засунуть в нее Жана. Он провел в ней три дня, свернувшись калачиком, пока она прогибалась под тяжестью всего, что Рико наваливал сверху. Он, прижимался лицом к прогибающейся стене, где Рико оставил ему самую маленькую дырочку для воздуха. Страх, что Рико никогда его не выпустит, был лишь слегка омрачен страхом перед тем, что сделает Рико, если он позовет на помощь, поэтому Жан боролся со своей нарастающей паникой всеми силами, которые у него были. Позже, когда Рико и Хозяин отвлеклись, обсуждая безумие Мориямы, Кевин наклонился к нему и сказал: — «Обещай мне, что больше не будешь пытаться. Обещай мне, Жан. Я не хочу потерять тебя». Он просил пообещать, не обращая внимание на то, что сам ушел бы много лет спустя, не задумываясь. — Жан? — позвала Эбби. Жан отогнал от себя воспоминания смешанные со страхом и наклонил коробку к Эбби в молчаливом требовании. Она, не колеблясь, прорезала ленту ровными линиями по краям и центральному клапану. Жан бросил на нее злобный взгляд, пока она не отступила на шаг, и тогда он открыл коробку, чтобы посмотреть, что «Вороны» сочли нужным ему прислать. Вид сложенной ткани почти заставил его успокоиться: они опустошили ящик его комода и прислали наименее поношенную одежду из тех, что он оставил. Поскольку «Вороны» проводили большую часть своего шестнадцатичасового рабочего дня в Эверморе, у них, как правило, оставалось всего четыре-пять нарядов для посещения занятий. У Кевина и Рико было немного больше свободных часов, поскольку от них требовалось проводить значительное количество времени наедине с прессой и другими командами, но Жан довольствовался тремя. «Вороны» прислали ему пару джинсов и две рубашки, разумеется, все черные, и он предположил, что остальное достанется новичку. По крайней мере, все его боксеры и носки были на месте. Под одеждой лежали его немногочисленные личные вещи, а именно открытки и магниты, которые Кевин купил ему, когда они с Рико ездили на пресс-конференции. Жан повертел одну открытку в руках и, когда он увидел обратную сторону, у него внутри все сжалось. Что бы Кевин ни написал ему, какими бы воспоминаниями он ни поделился, это навсегда исчезло под слоями чернил; кто-то сделал это. Закрасив все это толстым маркером. Он проверил еще одно, затем еще, прежде чем взять всю стопку и перевернуть ее. Быстрые руки разбросали все, что можно было спасти, и вернулись ни с чем. Магниты были в ненамного лучшем состоянии — их поверхность и тыльная сторона в нескольких местах были поцарапаны. Любимый предмет Жана, маленький деревянный мишка в красном берете, был грубо разрезан пополам. Он попытался сложить кусочки вместе, но в середине не хватало части, и они не могли соединиться. Может быть, последний кусочек упал на дно коробки? Он перевернул ее, чтобы заглянуть внутрь, но единственным содержимым, которое он увидел, были его тетради для занятий. Когда он понял, что наконец-то получил доступ к конспектам, которые делал весь год, он быстро разложил их перед собой на кровати. Было уже поздно возвращать их, ведь до выпускных экзаменов оставалось всего полторы недели, но Жану не терпелось ими воспользоваться. Все они были черными, как и требовалось, но он написал названия своих классов на обложках белым цветом. Жан разложил их, пока не нашел ту, что была для его урока экономики. Он раскрыл ее, немного испугавшись обнаружить, что Вороны вырвали страницы, упаковывая их, и понял, что реальность была намного хуже. «ТРУС» — было написано фломастером по диагонали на первой странице, обведенной каракулями. Жан так резко отвернулся от обвинения, что чуть не вырвал лист. На обратной стороне были только неровные строчки, но следующий разворот просто вопил о том, что он не прав. — Жан, — позвала Эбби, но он продолжал листать. Страница за страницей были исписаны, в основном повторяющимися злобными оскорблениями, на некоторых были просто сердитые пометки и завитки. Пролистав десять страниц, Жан обнаружил оторвавшийся листок почтовой бумаги, поднял его и уставился на незнакомый почерк. Потребовалось два предложения, чтобы понять, что это было письмо от одного из его товарищей по команде, и у Жана скрутило живот, когда он медленно прочитал его целиком. От того количества сарказма, которое вложил в него Фил, Жану стало холодно и липко. Он медленно положил письмо на место. Пятью страницами позже появилось еще одно письмо, на этот раз написанное скорописью, в которой он сразу узнал Жасмин. «Не надо», — подумал он, но все равно поднял его. Жан краем глаза заметил, что Эбби складывает в коробку его одежду и подарки. Она быстро сложила в стопку разбросанные тетради. Ему следовало бы остановить женщину, но он не мог отвести взгляд от записки Жасмин. То, что Жасмин ненавидела его, никогда не было секретом; она годами конкурировала с ним за внимание Рико и считала непростительным, что он был единственным на ком был номер Рико. В письме Фила содержалась ответная ярость из-за того, что Жан думал, что он может уйти от них всех, но письмо Жасмин было наполнено неподдельным ядом. — Жан, — тихо позвала Эбби. — Прекрати. Жан положил письмо Жасмин обратно и отодвинул блокнот от Эбби, когда та протянула к нему руку. Она неодобрительно нахмурилась, но не отобрала вещь, так что он смог перевернуть еще несколько страниц. Теперь его пальцы двигались к каждому гневному эпитету, обводя буквы так, словно он чувствовал их изгибы на своей коже. Третье письмо, которое он нашел, было коротким и по существу, написанным неряшливыми печатными буквами, что поразило его вдвойне, когда он увидел подпись Грейсона: «Веселись, прокладывая себе путь к вершине в другом составе, бесполезная сучка». #12 На мгновение он почувствовал, как чьи-то зубы впились ему в горло. Жан с трудом сглотнул, борясь с приступом желчи, от которого у него защипало во рту, и захлопнул блокнот. Эбби тут же выхватила его у него и положила обратно в коробку. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы закрыть ее, и она быстрыми шагами отнесла коробку в свой шкаф. — Это мое, — сказал он голосом, который сам не узнал. — Верни это. Эбби поставила коробку на полку и, не сказав ни слова, вернулась к нему. Она смотрела на него сверху вниз, ожидая, что он посмотрит на нее в ответ, но Жан не отрывал взгляда от ее шкафа. Он моргнул и почувствовал горячее дыхание на своих щеках, моргнул и вспомнил, какой тяжестью была его ракетка, когда он ломал себе пальцы на потеху Рико, моргнул и захлебнулся...— Он не осознавал, что потянулся к собственному горлу, пока Эбби не схватила его за запястье так сильно, что стало больно. — Жан. — Тебе не следовало привозить меня сюда. Тебе не следовало вмешиваться. Ты должна была просто— — Позволить им убить тебя? — Спросила Эбби. — Нет. — Они никогда меня не трогали. — Перестань мне врать. Жан вырвался из ее хватки. — «Лиса» бы этого не поняла. — Наверное, нет, — согласилась Эбби. — Мои «лисы» решили дать отпор. Руки Жана зажили, но кожа все еще помнила ощущение впивающейся в нее веревки. Он снова попытался вырваться из ее хватки, но Эбби не отпускала его. Вместо этого он принялся царапать линии на своем предплечье, пока его не схватили за руку. Он был зол на родителей за то, что они отправили его в "Эвермор", но все же надеялся извлечь из этого максимум пользы. Тогда он страстно любил Экси, и учиться у человека, создавшего этот вид спорта, было честью и возможностью всей его жизни. Реальность показала свое уродливое лицо всего через несколько часов после приземления в Западной Вирджинии. Узнав, что вне тренировок он был всего лишь собакой Рико, он набросился на него со всей юношеской яростью, на которую был способен. Пять месяцев он плевался, ругался и дрался. Пять месяцев он с трудом поднимал себя с земли, несмотря на все насилие и жестокость, которые Рико на него обрушивал, а потом однажды у него просто не осталось сил. Бороться не имело смысла. Рико был Мориямой, а он был Моро. Чем скорее он поймет свое место в мире, тем легче ему будет. Боль не прекратится, но осознание того, что он ее заслужил, облегчало ее перенесение. Он мог бы жить с этим, у него не было выбора. Он был зол на Эбби за то, что она намекнула, что он никогда не пытался бороться, и еще больше на «Лисов» за то, что они держали себя в руках, когда он сломался. Они не выступали против Рико, за исключением двоих, и оба, Натаниэль и Кевин, ушли. трусливая, никчемная, предательница, продажная, отвергнутая шлюха — Пошла ты, — тихо сказал Жан, затем громче: — Пошла ты нахуй. — Пожалуйста, поговори с Бетси. — Верни мне мою коробку, — кричал Жан. — Она не твоя, ты не можешь ее забрать. Эбби встала и вышла, не сказав больше ни слова. Жан подождал, пока не услышал ее отдаленный шепот в коридоре, прежде чем подняться на ноги. Он осторожно обошел комнату и подошел к шкафу. Он без труда дотянулся до полки, хотя вес коробки отдавил его грудь. Жан положил сверток на матрас, вздохнул, чтобы справиться с болью в легких, и снова устроился рядом с подушкой. Поскольку Эбби собирала его тетради последними, они лежали на самом верху. У Жана скрутило живот, когда он снова вытащил свои тетради по экономике. Подумав, что, возможно, ему просто не повезло с первой, которую он открыл, он пролистал следующие несколько тетрадей. Вид жирно выделяющихся чернил говорил о том, что все они были в полном замешательстве, и он затаил дыхание, словно мог еще немного сдержать бурлящий желудок. Он нисколько не удивился, когда полчаса спустя к нему заглянул психотерапевт «Лисов». По пути она закрыла дверь спальни и удобно устроилась рядом с ним. Жан позволил своему спокойному голосу прозвучать в одном ухе, а в другом послать её, пока он медленно листал первую тетрадь. Она была достаточно близко, чтобы заметить жирные надписи, нацарапанные на каждой лишней странице, но он не смотрел, не пытается ли она прочитать его письма через его плечо. — Ты поговоришь со мной? — спросила она наконец. — Сначала я откушу себе язык, —сказал он. — Мне это не нужно для игры. — Ты не возражаешь, если я продолжу говорить? — Не имеет значения, если я буду возражать, — сказал Жан. — У заключенных нет никаких прав. — Ты пациент, а не заключенный, — мягко напомнил ему Добсон. — Но если ты предпочитаешь молчать, мы можем посидеть так еще какое-то время. Рано или поздно ей наскучит сидеть с ним, но сейчас, казалось, она довольствовалась тем, что смотрела вдаль и думала о чем-то своем. Чем дольше она ждала, тем труднее было игнорировать ее. Жан неделями искал Рико и Зейна, и их длительное отсутствие оставило его в растерянности. Какой-то пухлый психиатр — не лучшая замена «Ворону», особенно Королю, но Жан был в таком отчаянии, что не мог не находить в этом утешения. Этого было достаточно, чтобы отвлечь его от чтения, и он, наконец, закрыл блокнот. Он ожидал, что теперь, когда он перестал ее игнорировать, она откроет рот, но она даже не взглянула на него. — Отвезите меня на поле, — сказал он. Он ожидал отпора, но все, что она сказала, было: — Ты можешь дойти до моей машины? — Я так и сделаю, — сказал он, отодвигаясь на край кровати. Когда он встал, его колено болело, но оно могло выдерживать его вес короткими рывками. Он заковылял вокруг кровати к двери. Добсон подняла руку в молчаливом предложении помощи, но она держала ее прижатой к боку, чтобы он не чувствовал себя обязанным воспользоваться ее помощью. Когда он проигнорировал ее, она пошла впереди него по коридору, чтобы поговорить с Эбби. Жан слышал обрывки разговора, осторожно пробираясь по квартире, и знал, что Добсон позаимствовал у Эбби ключ и комбинацию от стадиона. После стольких недель, проведенных взаперти в доме Эбби, ночной воздух был до того бодрящим, что по спине Жана пробежал холодок. Он знал, что отравляет себя, сопротивляясь Эбби каждый раз, когда она пыталась открыть окно или откинуть одеяло с занавесок. Он пытался воссоздать душные условия в «Гнезде», отчаянно пытаясь найти что-то знакомое, что помогло бы ему держаться, когда все остальное вышло из-под его контроля. Он не осознавал, насколько опасен был Эдгар Аллан для благополучия «Воронов». Апатия к своей специальности и неумолимое переутомление превратили его занятия в такую рутину, что он всегда упускал из виду возможность подышать свежим воздухом. — «Я начала с одного», — сказала Рене, и хотя Жан не мог поверить в ее искренность, он все равно постучал большим пальцем по указательному и подумал: — «Прохладный вечерний ветерок». Он чувствовал себя глупо, когда делал это, но в то же время он ощущал себя живым, каким-то образом подкрепленным чем-то, кроме язвительности своей команды. Они были на полпути к корту «Лисьей норы», когда Добсон сказала: — Я признаю, что спорт — не моя сильная сторона. Мне всегда больше нравились театральные постановки, мюзиклы и тому подобное. Мои познания в Экси все еще немного шатки, несмотря на все эти годы в Университете Пальметто, но, насколько я понимаю, это лакросс в помещении? — Использование притворного невежества в качестве приманки очевидно. Добсон только спросила: — Есть ли на стенах вырезы для вратарей, сети, или...? — Здесь нет сеток, — сказал Жан, слишком обиженный, чтобы сдерживаться. — В стене есть датчики, чтобы... — он оборвал себя, грубо пробормотав что-то по-французски. Жан не собирался заводить разговор с этой надоедливой женщиной, но чем дольше он пытался игнорировать ее, тем глубже ее идиотские слова, казалось, въедались в мозг. Наконец, он раздраженно фыркнул и пустился в самые короткие объяснения, на какие был способен. Добсон выслушала все это в послушном молчании, и Жану удалось закончить разговор, пока она парковалась у стадиона. — Спасибо, — сказала она. — Мне было интересно. — Я отказываюсь думать, что никто из них не объяснил тебе этого, —сказал он. — Кевин бы объяснил. — Я хотела бы знать, достаточно ли тебе интересно, чтобы поправить меня, — легко призналась она и указала через лобовое стекло на стадион. — Я не была уверена, пришли ли мы сюда за утешением или за раскаянием. Раскаяние. Возможно, она случайно употребила это слово, но Жан чувствовал недоверие. Выражение ее лица заставило Жана потянуться к дверной ручке, но он не смог отвести от нее взгляд, даже когда нашел ее. — Ты разговаривала с Кевином. — Я его психотерапевт, — заметила Добсон, сохраняя спокойствие перед лицом своего резкого обвинения. — Он помнит, как трудно было доверять мне, когда он переводился, и поэтому дал мне открытое разрешение поделиться всем, что мы обсуждали, если это поможет тебе чувствовать себя более комфортно со мной. Я бы очень хотела поговорить с тобой, Жан. — Мне нечего тебе сказать. — Может быть, не сегодня, —согласилась она. — Но если ты когда-нибудь захочешь поговорить, пожалуйста, знай, что я хочу тебя услышать. Если тебе станет легче, когда ты уедешь в Калифорнию и будешь находиться на безопасном расстоянии, я готова тебя подождать. Рискуя показаться нескромной, осмелюсь сказать, что я самый квалифицированный специалист, который может рассказать тебе о том, с чем ты сейчас имеешь дело. Он уже открыл рот, чтобы опровергнуть это, когда вспомнил, кто еще был в списке ее пациентов: Натаниэль Веснински и этот жуткий маленький вратарь Эндрю Миньярд. Корт «Лисья нора» был настоящим кладезем личных проблем и оскорблений. Жан не хотел иметь с ней ничего общего, но она уже успела натерпеться от некоторых невыносимых личностей. Это нисколько не прибавило ему симпатии к ней, но он не мог отказать себе в толике уважения. — Мы идем, — сказал он, потянув за ручку. Добсон вышла из машины без дальнейших комментариев и пропустила его на стадион. Они нашли место на трибунах, чтобы посмотреть на площадку. Жан не был уверен, как долго они там просидели, прежде чем появились Кевин, Натаниэль и Эндрю. Эндрю проследил за пристальным взглядом Жана, устремленным прямо на него. Натаниэлю понадобилось всего мгновение, чтобы прийти в себя. Кевин не видел ничего, кроме площадки, но Жан уже много лет назад перестал надеяться на что-то большее. Жан не хотел иметь с ними ничего общего, поэтому, как только дверь корта закрылась за последним из них, он встал и спустился по лестнице в раздевалку. Добсон молча последовала за ним и отвела его обратно в дом Эбби. — Добро пожаловать домой, —сказала Эбби, когда они приехали. Жан хотел сказать, что это не дом, но ему потребовалось все его дыхание, чтобы продолжать двигаться после того, как он так сильно ушиб колено. Жан заснул, как только его голова коснулась подушки, и на этот раз ему ничего не приснилось.