Солнцекорт

Жан Жан проснулся от резкого звука звонившего телефона. Он устало протер руками глаза и обвел затуманенным взглядом комнату. Предрассветный солнечный свет пробивался сквозь щели занавесок в дальнем конце комнаты. Телевизор все еще работал, хотя показывали сейчас рекламу. Жан попытался прогнать туман из своих мыслей и был слегка раздосадован тем, как трудно это было сделать. Он не был уверен, сколько проспал, но всего пару месяцев назад этого было бы достаточно. Он запоздало понял, что его разбудило, но пока он искал свой телефон, звонки прекратились. Когда он потянулся к нему, телефон затрезвонил снова, и Жан увидел на экране номер Рене. — «Да», — сказал он в качестве приветствия. — «Жан», — сказала она, с явно сквозящим в голосе облегчением. — «Доброе утро, я разбудила тебя, прости». Жан приложил свободную руку к уху, пытаясь расслышать, что происходит за ее спиной. По крайней мере, кто-то кричал, но это было настолько тихо, что Жан ничего не мог разобрать. Он предположил, что Рене отгородила себя от драки одной или двумя дверьми. Девушка не ждала от него ответа, но то, что она произнесла дальше, заставило его застыть на месте: — «Ты можешь довериться мне еще раз?» — Судя по твоему тону, я пожалею об этом, — сказал Жан. — «Пожалуйста». Жан посмотрел на дверь комнаты в общежитии, увидел, что она все еще заперта, и сказал: — Еще раз. — «Мне нужно, чтобы ты сегодня выключил телевизор», — сказала Рене. — «Никаких новостей. Интернет тоже. Нил сказал мне, что у Кевина на компьютере скопилось множество матчей Троянцев. Смотри только на них и ни на что другое. Ты можешь это сделать?» Телефон Жана заскрипел в его руке. — Они не пострадали? — «Нет», — сказала она так быстро, что если бы не бесконечная нежность в голосе, он точно усомнился бы в правдивость ее слов, — «Нет, у нас все в порядке. Я обещаю. Это просто… Я действительно думаю, что нам нужно поговорить с глазу на глаз, хорошо? Я дам тебе знать, как только мы отправимся в путь, и...» — послышался звук падения чего-то тяжелого и характерный звон бьющегося стекла. По крайней мере, крики прекратились. — «Жан, мне нужно быть с командой». Жан посмотрел на телевизор, затем медленно протянул руку и взял пульт. Его палец завис над кнопкой включения, пока он боролся между интуицией, и уверенностью, что Рене не станет лгать ему о Кевине или Натаниэле. Наконец он нажал на кнопку, чтобы выключить телевизор, и сказал: — Я не буду смотреть. — «Спасибо», — сказала она и немедленно ушла. Утро тянулось ужасно медленно, но Жан пережил несколько скучных недель, проведенных взаперти в доме Эбби. Он ходил из гостиной в ванную и на кухню по мере необходимости. Это щемящее чувство в груди так и не утихло, но он попытался отвлечься, как мог, просмотром игр троянцев. В середине второго матча он решил вернуться в постель, хотя бы для того, чтобы убить время, и тут его телефон зазвонил, сообщая о входящем сообщении. Это было групповое сообщение от Джереми Жану и Кевину: — «Господи, мне так жаль. Ребята, с вами все в порядке?» Сердце Жана замерло в груди. Он перевел взгляд со своего телефона на пульт дистанционного управления, затем на выключенный телевизор, затем на ноутбук, стоящий на кофейном столике. То, о чем Рене не хотела, чтобы он знал, уже начинало проявляться везде с наступлением утра. Рене сказала ему, чтобы он не получал ответы из новостей, но она не говорила, что он не может получить их от кого-то другого. Он посмотрел на сообщение Джереми, держа большой палец над кнопкой «ОК», чтобы открыть ответ. В последний момент он нажал на нее и набрал номер. Джереми сразу же взял трубку, и от его мягкого, заботливого: — «Привет, ты в порядке?», —волосы у него на голове встали дыбом. На мгновение Жан почувствовал, что совершает оплошность, и подумал, что ему действительно следует дождаться Рене, но он подавил страх и потребовал объяснений: — Что случилось? Молчание, которое последовало за этим, было бесконечным. Жан перебирал в уме тысячи жалких вариантов, и затем Джереми, наконец, сказал: — «Прости. Я думал, ты слышал. Я не знаю, должен ли я быть тем, кто...», — Джереми замолчал, и Жан подумал, что, возможно, он собирается повесить трубку, вместо того чтобы объясняться. Затем он услышал, как собеседник глубоко вздохнул и сказал: — «Это Рико, Жан. Он умер.» *** Жану потребовались бы недели, чтобы снова собрать этот день воедино; он существовал в виде разрозненных моментов, которые никак не вязались друг с другом. Он вспомнил звонок Джереми. Он вспомнил треск дерева и звон стекла, когда он крушил все, что попадалось ему под руку. В основном он вспомнил сильные руки охранников кампуса, когда они ворвались в комнату некоторое время спустя. К тому времени, когда они добрались до него, в душе уже целую вечность не было горячей воды. Жан сидел, скорчившись, в дальнем конце ванны, так далеко, как только могли доставать струи, но его ноги, которые он прижимал к груди, промокли насквозь. Он пытался сопротивляться, но не чувствовал ни одной части своего тела. Полотенца, которыми его обернули, впивались в его замерзшую кожу, как ножи, и его то ли вытащили, толи вынесли из комнаты. В это время суток выходного дня в «Лисьей Башне»было оживленно, и как только стало известно, что охрана вламывается в комнаты общежития Экси, в коридорах образовалась значительная толпа. Жан видел их лица как размытые цветные пятна, когда его тащили к лифтам. Его имя эхом отдавалось в промежутках между ударами сердца, когда они увидели татуировку на его лице. Там была машина и тошнотворное зеленое пятно за окном. Незнакомые медсестры стаскивали с него промокшую одежду, держали вместе, когда он пытался с ними бороться. Он ощутил наркотики, от которых у него помутилось в голове. Жар, сначала медленный, потом быстрый и слишком сильный. Белые, очень белые простыни. Радуга. — О, Жан, — произнесла Рене, стоявшая рядом с ним. — Я же просила тебя не смотреть. Он с трудом сфокусировал взгляд на комнате. Она сидела с ним бок о бок, прижавшись бедром к его бедру, на краю кровати рядом с ним. Одна из его рук была зажата в ее ладонях. На его предплечьях были свежие бинты, во многих местах покрытые пятнами засохшей крови. Он закрыл глаза, открыл их, попробовал снова. Голова была словно ватная. Перед этим Жан вспомнил, или ему показалось, что он вспомнил, что произошло. Из-за его яростного сопротивления, им пришлось снова дать ему успокоительное. — Джереми, — сказал Жан. — Мы слишком поздно увидели его сообщение на телефоне Кевина, —тихо согласилась Рене, что, по крайней мере, объясняло, почему кто-то натравил на него охрану. — Мы пытались дозвониться до тебя, но ты не отвечал. — Где Кевин? Откуда-то с другого конца комнаты донесся голос Натаниэля: — Мы оставили его и тренера Ваймака в Западной Вирджинии. Он не сказал, что будет на похоронах. Он не сказал, что будет скорбеть. В этом не было необходимости, когда Жан мог собрать все воедино. Он не мог сказать этого, потому что это никак не могло быть правдой. Жан поднес свободную руку к лицу и дрожащими пальцами коснулся татуировки на скуле. Кевин был с Рико очень гораздо дольше, балансируя на зыбкой грани между любимым братом и боксерской грушей. Не имело значения, как сильно Рико ранил его; они провели слишком много лет, полностью поглощенные друг другом. Кевину необходимо попрощаться. Не попрощаться, потому что Рико не умер. Он не мог умереть. — Это неправда, — сказал Жан. — Сегодня утром была пресс-конференция, — сказала Рене. — Тренер Морияма берет на себя личную ответственность за давление, которому подвергался Рико. Он подал в отставку, — она не договорила, когда Жан локтем освободился от нее. Ему не хватило равновесия, чтобы удержаться на ногах, и в итоге он врезался в стену у двери. Рене тут же обхватила его руками, не давая опрокинуться, и крепко держала, несмотря на все попытки освободиться от нее. — Жан, все в порядке. — Нет, — резко и в панике ответил Жан. — Хозяин никогда бы не ушел. Комитет и врачи не могут заставить его. — Это был не врач скорой помощи, — тихо сказал Натаниэль по-французски. Жан, наконец, повернулся, чтобы попытаться увидеть его. Натаниэль был единственным человеком в комнате, стоявшим на страже в дальнем углу. Он выглядел слишком спокойным для всего этого. — Ичиро был на игре и своими глазами видел, какой хаос творил Тетсуджи в Эвермор. Когда Рико замахнулся на меня, Ичиро принял решение. — Нет, — сказал Жан. — Я в это не поверю. — После того, как полиция уехала, меня пригласили в Восточную башню посмотреть, — сказал Натаниэль. — Возможно, в знак уважения, потому что все, о чем я его предупреждал, сбылось. Сначала он выгнал Тетсуджи из Экси: больше никакого Эдгара Аллана, никаких профессиональных команд, никакого КРЭ. Затем он разобрался с Рико. — Я тебе не верю, — настаивал Жан. — Рико – король. Он – будущее Экси. Он Морияма. Они бы никогда его не убили. — Он был, — с нажимом на последнее слово, произнес Натаниэль, — королем. Теперь он мученик. Последние силы оставили Жана, и он медленно опустился на землю. Дрожь, сотрясшая его грудь, должна была быть отвращением, но она была опасно приятной. Это не было похоже на радость или облегчение, это было похоже только на потерю. Жан ненавидел это, ненавидел, ненавидел. Ему хотелось расцарапать себе лицо. Он хотел вцепиться себе в горло, пока не нащупает узел, из-за которого так трудно дышать. Марсель был потерян из-за травмы. Двери "Эвермора" были закрыты для него. Хозяин был изгнан. Рико был мертв. Все, что когда-либо знал Жан, было в прошлом. Кем он был без них? Его сердце сжалось так сильно, что мурашки пробежали по всему телу. Как ужасно, как изнурительно —исполнить одно из самых заветных и отчаянных желаний и не чувствовать ничего, кроме этого грызущего смятения. Это было несправедливо. Он хотел произнести это, но не было смысла говорить, когда он даже не верил в справедливость. Лучшее, что ему удалось выдавить — это сдавленный звук, вырвавшийся из глубин истерзанного горла. — Привет, — сказала Рене, опускаясь рядом с ним на колени. Одной рукой она обхватила его затылок, а другой наклонилась вперед, чтобы прижаться лбом к его виску. Он чувствовал биение ее сердца у себя на коже, ровный ритм метронома, под который можно было расслышать свое прерывистое дыхание. У него не хватило духу оттолкнуть ее, но Жан прижал колено к ноющей груди, чтобы создать себе небольшую преграду на пути к ее утешению. — У тебя есть я. Это нормально, отпустить его. Это придало ему достаточно сил, чтобы сказать: — Я не буду его разочаровывать. — Может быть, дело не в нем, —сказала Рене. — Может быть, ты скорбишь о том, что он разрушил твою жизнь. Тебе позволено горевать о том, что он у тебя отнял. Даже здесь, даже сейчас, отрицание было инстинктивным: — Он ничего у меня не брал. — Жан попытался вырваться из ее хватки, но ему не позволили. — Ты видела его тело? — Нет, — призналась Рене. — Я там присутствовал, — сказал Натаниэль, пересекая комнату. Он присел на корточки перед Жаном и стал изучать его спокойными голубыми глазами. Он подождал, пока Жан не обратит свой затравленный взгляд в его сторону, прежде чем взвести пальцы, как пистолет, и прижать их к своему виску. — Хлоп, и он исчез. Впечатляет, не правда ли? Как легко эти монстры умирают в конце концов. На мгновение он посмотрел вдаль. Жану не нужно было спрашивать, куда он делся; трудно было не заметить, во что Веснински превратили его лицо. — Он мертв, Жан. — Обещай мне, — сказал Жан с отчаянием, которое должно было убить его. Натаниэль не колебался. — Я обещаю. Жан уткнулся лбом ему в колено и закрыл глаза. Он считал вдохи и выдохи, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, прежде чем то пробьет дыру в грудной клетке. Самая мрачная мысль, вертевшаяся в глубине его сознания, подсказывала отвергнуть все, что это был тщательно продуманный трюк, подстроенный Мориямами, чтобы убрать Рико из поля зрения, пока он еще больше не опозорил семью. У него не было никаких причин доверять Натаниэлю, бешеному маленькому Лисенку, у которого была целая жизнь, чтобы научиться врать.Если бы он сначала не услышал это от Джереми, если бы Рене не прижималась к его боку, он бы смог сразу отвергнуть эту нелепую ложь. Но, возможно, это было правдой. Возможно, Ичиро действительно выбрал их, а не брата. Свобода была явной ложью, а в безопасность было невозможно поверить, но, может быть, у него был шанс. *** — Мне нужно вернуться к остальным, — сказал Натаниэль. — Он будет со мной, — пообещала Рене. — Я провожу его обратно к Эбби, когда он будет готов. Жан уловил еле слышимый шорох ткани, последовавший за поднявшимся на ноги Натаниэлем, но как только тот отошел, Жан слепо потянулся к нему. Он едва узнал свой собственный голос, когда произнес: — Нил, — но этого было достаточно, чтобы мужчина остановился. Кончики пальцев Жана наконец нащупали джинсы, но он не пытался как следует схватить их. — Это была хорошая игра. — Да, — ответил Нил Джостен с улыбкой в голосе. — Так оно и было, не так ли? Дверь слегка скрипнула, открываясь, и еще тише щелкнула, когда закрылась снова. Жан сосредоточился на ощущении сердцебиения Рене и считал свои вдохи, пока ему не стало не так больно от того, что он жив. *** Самой жестокой шуткой недели была не смерть Рико или невообразимая победа «Лисов», а то, что учебный семестр все равно продолжался. В понедельник начались выпускные экзамены. Эдгар Аллан согласился, чтобы Эбби проводила экзамены Жану, при условии, что он будет сдавать их на территории кампуса; его преподаватели будут отправлять их по факсу в офис Ваймака раз в день. В понедельник утром Жан встал вместе с Эбби и поехала на корт «Лисьей норы» на пассажирском сиденье. На большинстве звеньев ограждения вокруг стадиона были намотаны ярко-оранжевые ленточки, и студенты подходили, чтобы приклеить написанные от руки знаки победы и поддержки. Носки и футболки добавляли хаоса, и Жан заметил, по крайней мере, один бюстгальтер, зацепившийся за петлю ограждения. Было удивительно, что они так изуродовали свой собственный стадион. Эдгар Аллан обрушился бы на своих учеников за неучтивость. Возможно, это был единственный сценарий, который они бы допустили, и если бы ученики оставили дань уважения Рико за пределами Эвермора. Жан почувствовал, что его мысли путаются, а сердце начинает сдавать, и он выбросил Рико из головы с такой силой, что у него защемило сердце. Эбби устроила Жана в главной комнате и провела осмотр, прежде чем зачитать вслух краткие инструкции. Жан поковырял карандашом в кончиках пальцев, ожидая, пока Эбби включит таймер и уйдет. В эти выходные он вообще не занимался, но бесконечные часы, которые ему пришлось потратить на занятия в последние полтора месяца, окупились с головой. Единственное, в чем от «Воронов» не требовалось отличиться, так это в учебе; они набирали минимальный средний балл, чтобы сохранить свое место в составе, и это было все, что тренеры могли от них ожидать Несмотря на то, что Жану разрешили пройти тест наполовину, он был вполне уверен в большинстве своих ответов. Он закончил, имея в запасе несколько минут. Вместо того, чтобы проверить тест, он встал и подошел к дальней стене. Кто-то повесил на нее фотографии «Лисов». Некоторые из них были сняты во время игровых вечеров или вырезаны из газет, но в основном это были ребята на отдыхе, и лишь немногие из них были сняты на стадионе. Жан видел кинотеатры, уютные спальни и рестораны. Там были нелепые селфи девушек, одетых в вечерним наряды, снимки с банкетов Экси и немало «Лисов» корчащих перед камерой нелицеприятные рожи, растянувшись на одеялах для пикника или деформированных диванах. Они выглядели нелепо и не соответствовали друг другу. Они выглядели яркими, живыми и беззаботными, как будто каким-то образом забыли обо всем, что позволило им попасть в состав «Лисов». В коридоре прозвучал сигнал таймера. Жан хотел было вернуться на свое место, пока его не застукали за вынюхиванием, но в конце концов остался там, где стоял. В завершении коллажа была фотография Рене. Она стояла затылком к окну и обеими руками указывала вверх и за плечи. Жану потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть радугу в далеком небе. Кто-то прикрепил к уголку фотографии маленькую наклейку с надписью «Кому это больше подошло?»Эбби вышла проведать его и забрать анализы. — Дай-ка я взгляну на твое колено. Жан снял фотографию Рене со стены. Эбби ничего не сказала о краже, хотя должна была это видеть, но молча повела его обратно в свой кабинет. После тщательной проверки колена и новых травм, которые он получил, когда, по-видимому, разгромил комнату Нила в общежитии, она разрешила ему пройтись кругами по стадиону. Ему по-прежнему не разрешали заниматься силовыми упражнениями или обычным фитнесом, но он делал все, что мог. Это не означало, что его не смущало то, что он был совершенно один во внутреннем дворике, и Жану пришлось заставить себя начать двигаться, когда все в нем приказало ему вернуться в раздевалку, где была Эбби. Он часами ходил кругами, проверяя, насколько легко колено и лодыжка выдерживают вес, а после обеда добавил ступеньки. Время от времени он чувствовал боль в колене, поэтому ходил вдоль рядов кресел, пока неприятные ощущения не утихали, прежде чем повторить попытку. Вторник и среда прошли по одной и той же схеме, но последний вечер изменил все. В среду состоялись похороны Рико. Жан весь вечер смотрел в темный экран телевизора и представлял, как Ваймак и Кевин сидят бок о бок на церковных скамьях. Похороны стали поворотным моментом. Эдгар Аллан, «Вороны» и их до сих пор самые ярые и фанатичные последователи были погружены в скорбь и отрицание. Как только служба закончилась и от Рико остались только пепел и кости, разговор начал меняться. В течение нескольких дней появлялись статьи и эссе о безумном давлении, оказываемом на звездных спортсменов и знаменитостей. Теперь тон стал мрачнее и злее, как, казалось, было всегда, если в дело вступали «Вороны». Постепенно общественное мнение начало перекладывать вину на крошечную команду, разрушившую репутацию Рико, и на безупречный двор, покинувший короля, который сам выбрал их для славы. Имя Нила всплывало с пугающей частотой, но Кевин и Жан не отставали от него. Жан смог вытерпеть всего один день, наполненный отвратительными слухами и обвинениями, прежде чем решил полностью прекратить смотреть новости. Последние дни учебного года были единственной причиной, которая сдерживала людей, по крайней мере, так казалось Эбби, и Жан слышал, как она разговаривала по телефону со своими «Лисами», убеждая их уехать из города как можно скорее после сдачи экзаменов. Жан забыл, что некоторые — большинство? — все университеты разрешали своим спортсменам отдыхать летом. За ужином в четверг вечером Эбби рассказала Жану, что в городе остались только три «Лиса», и Жану не нужно было спрашивать, какие именно. Остальные разбежались кто куда, прежде чем возмездие настигло их. В пятницу Рене нашла его на корте, когда принесла для него письмо. На конверте было написано «USC», поэтому Жан открыл его, а Рене села рядом с ним. Внутри был билет на самолет и написанное от руки письмо Джереми. Оказалось, они нашли место, где Жан мог бы остановиться, но им понадобилась неделя, чтобы кто-то по имени Джиллиан смог выехать первым. Он будет жить в одной комнате с Каталиной Альварес и Лайлой Дермотт — игроками стартового состава: защитником и лучшим вратарем сборной США на сегодняшний день. Джереми пообещал, что заберет Жана из аэропорта, когда тот прибудет. Под его подписью были почти неразборчивые каракули, написанные чьим-то чужим почерком, и Жану пришлось несколько раз перевернуть письмо, прежде чем он разобрал восторженное «Давай, блядь, гооооо!» Жан медленно сложил письмо обратно и посмотрел на билет. Он предположил, что Джереми обговорил встречу с Кевином. Он не знал Ваймака достаточно хорошо, чтобы быть полностью уверенным, но, почему-то, не сомневался, что этот человек спросил бы его, прежде чем делать нечто подобное. То, что его жизнь решалась за него, было знакомым чувством, поэтому Жан не стал тратить время на жалобы. Он передал свой билет Рене, чтобы она могла его увидеть. — Все произошло раньше, чем я думала, — призналась она. — Я полагаю, он хочет, чтобы вы были на месте, где их медсестры смогут тебя как следует рассмотреть. Кевин никогда не говорил им о степени твоих травм; все, что они знаю — ты выбыл из игры на три месяца. Рене вернула письмо и наблюдала за тем, как Жан кладет его и билет в конверт. Она сказала с большей уверенностью, чем он сам чувствовал: — Это будет здорово. Он дает тебе время привыкнуть к городу, прежде чем приступить к тренировкам с новой командой. Я слышала только хорошее о твоем новом капитане. — От Кевина, — догадался Жан. — Его предвзятости нельзя доверять. Она рассмеялась. — Возможно, но это немного трогательно, не так ли? Обычно он не так прямолинеен в своем восхищении. — Это радует только тебя. Мне приходилось мириться с этим, сколько я его знаю. Он дурак. Так и должно быть, — сказал он с резкой насмешкой. — Кевин бы зачах, если бы был в их составе; у него слишком вспыльчивый характер, чтобы продержаться и день на их площадке. Рене коснулась его плеча. — В то время как ты отлично впишешься. Она поддразнивала его, но Жан ответил: — Я буду ненавидеть их, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы выжить. Рене помолчала с минуту, затем серьезно посмотрела на него. — Они спросят тебя о травмах. Ты придумал, что ты скажешь? — Я был ранен в драке, — сказал Жан. Рене ответила с кривой улыбкой. — Я не думаю, что этот вариант произведет впечатление на медсестер. И, Жан? Это ничего не объясняет. — она прикоснулась кончиками пальцев к его груди и провела ими по рубашке, словно могла разглядеть шрамы под ней. — Я не думаю, что в «Солнечном корте» так же заботятся о конфиденциальности, как здесь. Они захотят узнать, что произошло. — «Вороны» никогда не спрашивали, — парировал Жан. — Они знали, что это не их дело. — Вероятно, они также могли догадаться, откуда они взялись, — сказала Рене, и Жан не ответил на это простое обвинение. Девушка подумала еще несколько мгновений, прежде чем убрать руку. — Если ты не хочешь говорить им правду, ты мог бы заставить их чувствовали себя достаточно неловко, чтобы не совать нос в чужие дела, —предложила она. Когда Жан взглянул на нее, она слегка пожала плечами. — Например, намекни, что шрамы старше, чем кажется. Семейные проблемы. Это было бы дерзостью со стороны кого-то другого, но Рене рассказывала ему истории о своих родителях еще в феврале, и Жан был достаточно честен, чтобы признать, что ненавидит своих родителей в ответ. Он не вдавался в подробности, а она не настаивала, но если бы она знала, как он оказался на попечении Рико, то, вероятно, могла бы догадаться, чем занимались его родители. — Этого будет достаточно? — уточнил он. — Я полностью уверена, — пообещала Рене. — Люди, как правило, нервничают, когда насилие исходит из дома. Жан обдумал это. — Я доверюсь тебе. Несколько минут они сидели в уютной тишине, прежде чем Рене спросила: — Ты бы хотел, чтобы я осталась с тобой, пока ты не улетишь? Жан обдумывал это целую минуту, прежде чем сказать: — Я так не думаю. Рене кивнула, как будто ожидала именно этого. В ней была какая-то нежность, одновременно печальная и прекрасная, и на мгновение Жану стало больно от всей этой жестокости. Он подумал о том, как она всю ночь ехала за рулем, чтобы связаться с Эдгаром Алланом после того, как он отправил ей сообщение, и о том, как она настроила Андрича против его собственной звездной команды, непреклонно угрожая возмездием. Он думал о том, как она неделю за неделей приходила к Эбби, чтобы посидеть с ним, чтобы он не был одинок, о ее непоколебимой вере в то, что он справится и будет лучше, о том, как она звонила ему из Западной Вирджинии, отчаянно пытаясь защитить его после казни Рико. Он подумал о Вечности, о годах скитаний по темным залам без окон. Тяжелые речи, голодные руки и слишком острые ножи, и снова, снова, снова тренировки, которые занимали большую часть его дня. Он подумал о Кевине, шепчущем по-французски в темных углах, и о том, как он тонул. Обещание, данное от его имени и без его согласия, смерть, которая сломала и изменила все, билет на новый старт, которого он не заслуживал, но который был ему нужен, если он хотел прожить достаточно долго, чтобы чего-то стоить. «Я - Жан Моро», — подумал он, а потом: «Но кто такой Жан Моро, если он не Ворон?» Это был вопрос, требующий ответа, и проблема, с которой никто не мог ему помочь. Это оставило в нем горькую, ноющую боль, похожую на ушиб, но Жан знал, что лучше не думать, будто все может разрешиться по-другому. Может быть, это жестоко — тянуться к ней после такого отказа, но Жан поддался искушению и заправил прядь волос за ухо. Она взяла его руку, чтобы запечатлеть поцелуй на его ладони, и он наблюдал, как легко ее пальцы скользнули между его собственными, заключая их в замок. — Я думаю, мы подходящие люди, — сказала она, изучая его. — Просто сейчас... неподходящее время. Если бы ты остался, возможно, все было бы по-другому, но я знаю, что ты этого не сделаешь. Я знаю, что ты не сможешь, — поправила она себя. —Было бы несправедливо просить тебя об этом и жестоко с моей стороны усложнять твое путешествие. — Прости, — сказал он искренне. — Не стоит, — ответила Рене так спокойно и серьезно, что он поневоле поверил ей. В ее кармане зазвонил будильник, но Рене вытащила телефон и, не глядя, отключила его. — Я хочу для тебя только самого лучшего, и сейчас это не касается нас. Если тебе понадобится начать все с чистого листа, когда ты переедешь, чтобы оставить все это позади, я пойму, но я всегда рядом, если понадоблюсь. Слова благодарности прозвучали бы уместно, но Жан смог выдавить только: — Я знаю. Когда он вопросительно указал на ее телефон, она поднялась на ноги. — Напоминание о моем последнем экзамене, — сказала она. Рене постояла перед ним мгновение, глядя на его запрокинутое лицо с отсутствующим видом, а затем завела руки за голову руку, чтобы расстегнуть застежку своей цепочки с крестиком. Жан протянул ей свою ладонь и увидел, как отблески света отразились от серебряной цепочки. Слишком долгие годы, проведенные в «Гнезде», разрушили его детскую веру, но он все равно сжал ее пальцами. Может быть, ему показалось, что он почувствовал тепло, исходящее от металла; каким-то образом это все еще успокаивало. Она улыбнулась, медленно, уверенно и ослепительно, а затем сказала: — Я так горжусь тобой. Ты зашел очень далеко. Я буду рада увидеть, как высоко ты сможешь улететь отсюда, когда наконец расправишь крылья без страха. Лети спокойно, Жан. Мы увидимся на корте в финале. — Возможно, так и будет, — согласился он, и она оставила его наедине с его мыслями. На кончиках пальцев он сосчитал до двух: прохладный вечерний ветерок. Радуга. *** К вечеру пятницы Ваймак и Кевин вернулись в Южную Каролину, а к вечеру субботы осталось только три «Лиса». Жан знал слишком много о планах остальных на лето, благодаря подслушанным разговорам между Ваймаком и Эбби. Он упорно пытался стереть эти знания из своего мозга как несущественные, потому что какое ему было дело до того, что этот человек направлялся в Германию, а тот проводил несколько недель с семьей черлидерши? Все, что действительно имело значение — это то, что у него оставалась еще большая часть недели до вылета. В понедельник общежития на территории кампуса закрылись на лето, и оставшиеся «Лисы»переехали к Эбби. Внезапное прибытие новых гостей добавило в дом долгожданной жизни, заполнив тишину и пространство так, как никогда не удавалось редким посетителям Жана. Он проснулся оттого, что Кевин и Нил спорили о командах и тренировках, и заснул, слушая, как Эбби отчитывает Эндрю за потребление сахара. Время от времени Эндрю и Нил перебрасывались фразами на незнакомом ему языке. — Немецкий, — сказал Кевин, увидев, что Жан наблюдает за ними. Это было первое, что он сказал ему с тех пор, как вернулся в Южную Каролину. Однажды они говорили о победе «Лисов», а когда-то — о «Воронах». Смерть Рико стала зияющей пропастью между ними, которую ни один не был готов преодолеть. — Отвратительный язык, — сказал Жан, и Кевин погрузился в свои мысли. Теперь, когда Жан стал ходить сам, Ваймак бывал у Эбби реже, но он по-прежнему заходил каждый вечер, чтобы попробовать стряпню Эбби и порадовать свою команду. В течение нескольких часов, пока они все были в одном месте, Жан изучал их, удивляясь, как далеко зашла прошлогодняя неразбериха в команде. Он наблюдал, как Эбби и Ваймак ладят друг с другом, ворча и суетясь, но всегда с нежностью и легким подтекстом. Когда товарищи Эндрю по команде проявляли особую педантичность, он всегда в первую очередь обращался к Ваймаку. Труднее всего было наблюдать за осторожными фальстартами между Ваймаком и Кевином, когда они прощупывали почву в непривычных отношениях между отцом и тренером. Жан заметил, что Эндрю и Нил двигались так, словно были захвачены гравитацией друг друга, больше находясь в своем общем пространстве, чем вне его, сигаретный дым, одинаковые повязки на рукавах и тягучие взгляды, когда один из них слишком надолго выпадал из поля зрения. Он всегда считал, что именно высокомерие Нила привело его на Рождество в Эвермор. Теперь он думал, что дело в чем-то другом, но не ему было это комментировать. Натаниэль был его нарушенным обещанием; жизнь Нила его не касалась. В любом случае, ему не пришлось долго размышлять об этом, потому что каждый день недели приносил все больше возмездия от фанатов «Воронов», обиженных их победой. Голос Ваймака звучал скорее устало, чем сердито, когда он рассказывал о последних событиях каждого дня: чернила, которыми был выкрашен пруд кампуса, граффити «УБИЙЦ» и «МОШЕННИКОВ» на стенах стадиона, угрозы взрыва бомбы и поджога, из-за которых охране приходилось сопровождать «Лисов» до корта и обратно на их внеплановые тренировки. В среду утром среди тренеров поползли новые слухи: Эдгар Аллан закрыл «Гнездо». «Вороны»разошлись по домам, чтобы провести время с семьей и получить обязательную психологическую консультацию. Жан вышел из гостинной еще до того, как Ваймак закончил говорить, и заперся в своей комнате с тетрадями до конца дня. Охватившая его паника чуть не заставила вырвать все страницы из книг, но ему удалось вовремя спрятать их в безопасное место. Когда поздно вечером Жан, наконец, снова вышел за водой, Ваймак все еще не спал и ждал его. Мужчина не спрашивал ни о «Гнезде», ни о «Воронах», но сказал: — В Лос-Анджелесе тебе будет безопаснее. Мы здесь одни, и никто не на нашей стороне, кроме, может быть, двадцати человек из службы безопасности нашего кампуса. Лос-Анджелес — совсем другой город, а Университет Южной Калифорнии находится в самом его сердце. Никто не будет настолько глуп, чтобы затевать с ними драку, потому что знают, что город всегда победит. Это не было вопросом, поэтому Жан не ответил. Ваймак дал ему всего несколько мгновений, чтобы переварить услышанное, прежде чем продолжил: — Я разговаривал с тренером Риманном на этой неделе, просто чтобы ты знал. Мы испытываем некоторое давление — многие требуют, чтобы вы с Кевином предстали перед камерой. Мы сопротивляемся изо всех сил, — сказал он в ответ на острый взгляд, который бросил на него Жан, —Потому что знаем, что еще слишком рано отдавать кого-либо из вас на растерзание этим стервятникам. Но рано или поздно советы университетов заберут у нас право выбора. — Я не имею права общаться с прессой, — сказал Жан. — Я не буду этого делать. — Им есть что сказать о вас, —заметил Ваймак вполне доброжелательно. — Было бы не худшим решением ответить и разобраться в некоторых вещах. — когда Жан в упорном молчании уставился на него, Ваймак вздохнул и взял со стойки пачку сигарет. Он отложил ее в сторону, проверяя вес зажигалки, и сказал: — Поспи немного. Завтра будет долгий день. Позже Жан понял, почему Ваймак так беспокоился о нем, но было уже слишком поздно что-либо предпринимать. *** Джереми *** К тому времени, как Джереми смог выбраться из-за стола в среду вечером, он пропустил почти двадцать текстовых сообщений. Его телефон звонил почти без перерыва больше недели, начиная с сообщения о смерти Рико и заканчивая пресс-конференцией Тэцудзи. В основном это была Кэт, которая не могла удержаться от того, чтобы не следить за онлайн-сплетнями и мнениями, но когда выпускная неделя подошла к концу и начались летние каникулы, групповой чат заработал по-настоящему. Было невыносимо осознавать, что «Лисы» штата Пальметто могут быть чемпионами и при этом оставаться козлами отпущения в NCAA. Казалось, что каждый раз, когда Джереми открывал свой телефон, на него обрушивалась новая волна слухов или сообщений о новых нападениях на их кампус. Он уже сталкивался с подобной реакцией прошлой весной, когда Кевин Дэй впервые объявил о своем переходе в команду «Лисов», поэтому, хотя и был разочарован участившимися случаями вандализма, он не был полностью удивлен. Кевин казался скорее раздраженным, чем обеспокоенным, когда Джереми заглянул к нему, поскольку это означало дополнительные меры предосторожности во время частной практики, поэтому Джереми старался не слишком волноваться. До сих пор казалось, что USC был невосприимчив к «хиту», но Джереми не мог сказать того же об их новом игроке. Слухи о том, что Жан Моро переходил к ним распространялись сверхурочно. Кое-что из этого было прозрачной пропагандой, например, пренебрежительное отношение к его талантам, когда его статистику было легко посмотреть. По большей части это была неразбериха «он сказал, она сказала», типа «друг друга, который знает друга, который слышал», которая больше подходит для школьных коридоров. Жан играл в «Воронах» три года, но ни разу не общался с прессой. В этом не было ничего необычного, поскольку Эдгар Аллан поручил Рико и Кевину отвечать за все интервью и заявления команды, но это означало, что ничто не указывало на личность Жана. Не имея ничего конкретного, он был легкой добычей для анонимных ненавистников в Интернете, и они провели целый день, создавая чудовище абсолютно из ничего. Один человек сказал, что он регулярно избивал первокурсников «Воронов» до полусмерти, другой сказал, что Жан завидовал популярности Рико и безжалостно издевался над ним, а самый громкий слух гласил, что Жан переспал с ним, чтобы попасть в состав «Воронов». Жан был обвинен в том, что Кевин ушел от Эдгара Аллана. По одной версии, он уговорил Кевина на это, чтобы подорвать авторитет Рико, в то время как другая сторона утверждала, что он прогнал Кевина своей жестокостью. И так продолжалось бесконечно, по изматывающему кругу. В прямом противоречии с этой предполагаемой ненавистнической чертой его характера был единственный запутанный слух из штата Пальметто: по-видимому, Жан пытался покончить с собой в знак солидарности в то утро, когда умер Рико. Это поступило непосредственно от спортсменов, которые видели, как охрана вытаскивала окровавленного и находящегося в бреду Жана из общежития спортсменов. Джереми не знал, насколько серьезно он отнесся к последнему, но в тот же день тренер Ваймак позвонил ему с телефона Кевина и попросил Джереми некоторое время держаться на расстоянии. Чувство вины грызло его сердце, причиняя неудобство. Было неизбежно, что слухи дойдут до троянцев, но Джереми придерживался двух простых истин, пытаясь развеять их страхи: Кевин никогда бы не отправил к ним Жана, если бы тот был таким негодяем, как все утверждали, и Жан сам попросил внести изменения в свой контракт, чтобы быть уверенным, что он будет выглядеть так, как связано с их добродушным представлением. Не было никакой гарантии, что с ним будет легко поладить, но разве ему пришло бы в голову вводить эти правила, если бы он не намеревался заставить это работать? В большинстве случаев этого было достаточно, но Ксавие написал ему в личном сообщении, чтобы сообщить, что Кевин и Жан не играли вместе больше года. Никто не мог сказать, кем стал Жан в отсутствие Кевина, когда он занял свое место в так называемой королевской свите. Троянцы были обеспокоены, и они оставались бы таковыми до тех пор, пока не смогли бы оценить Жана по достоинству. Привезти Жана завтра в Калифорнию, на целый месяц вперед, до начала летних тренировок, было единственным мирным предложением Джереми для них. — Опять драма, — предположила Аннализ, и Джереми оторвал взгляд от телефона. У его младшей сестры сумочка была перекинута через плечо, а в руке она держала ключи. В отличие от Брайсон, которая всегда приезжала домой на лето, она настояла на том, чтобы круглый год жить в собственном доме на другом конце города. Выражение ее лица было спокойным, а не озадаченным, но Джереми тут же сунул телефон в карман и пошел встречать ее у входной двери. — Люди затевают драки с нашей новой звездой, — признался он, придерживая для нее дверь. — Фабрика слухов работает сверхурочно. — Назревает новый скандал, да? — спросила она. — Закончи то, что начал. Он не дрогнул, но был близок к этому. Когда-то давно она ходила на все его школьные игры, но однажды это было перед осенним банкетом, который расколол их семью пополам. С тех пор она изо всех сил старалась забыть все, что знала об Экси, и так и не простила его за то, что он продолжал это делать. Он перебрал сотни гипотетических аргументов вместе со своим психотерапевтом он готовился к тому дню, когда наконец-то даст отпор, но каждый раз, когда появлялся шанс, он наблюдал, как тот ускользает в печальном молчании. Джереми последовал за ней к ее машине, но Аннализ заставила его подождать, а сама достала из сумочки бальзам для губ. Она щедро нанесла его на губы, несколько раз причмокнула и лукаво посмотрела на него. — Что дедушка думает об этой твоей инвестиции? Это была очевидная приманка, но она не могла сдержать ярости Джереми: — Он не наш дедушка. — Осторожно, —предупредила его Аннализ, роясь в карманах в поисках ключей. — Ты уже разрушил семью. Не разрушай и мое будущее. Дверь. Он открыл дверцу ее машины, с трудом подбирая аргументы, которые всегда звучали бы слишком неубедительно. Аннализ села на водительское сиденье и жестом дала ему понять, что согласна, как только ее ноги убрались с дороги. Джереми захлопнул дверцу и отступил на шаг. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы пристегнуться и устроиться поудобнее, а затем ее машина с тихим урчанием завелась. Она тронулась с места, даже не оглянувшись. Джереми проследил, как исчезли задние фары, когда она свернула с подъездной дорожки, затем повернулся, чтобы осмотреть свой дом. Искушение отправиться прямиком к Кэт и Лайле было почти непреодолимым, но сегодня был не тот вечер. Сегодня была их годовщина, и он не собирался портить ее своей семейной драмой. Вместо этого он уселся на невысокую стенку фонтана и просмотрел свои сообщения. Поскольку Кэт была отвлечена, большинство сегодняшних новостей были от других сплетников троянской команды. Джереми не был уверен, что у него хватит сил на новые плохие новости сегодня вечером, но тут пришло сообщение с номера, которым он не пользовался уже несколько месяцев. Это было от Лукаса, с которым он не проводил много времени за пределами корта. Восходящий игрок «юниора» был надежным защитником, даже несмотря на то, что ему в основном приходилось играть на замену против более слабых соперников «Троянцев». — «Мы можем поговорить?» — вот и все, что говорилось в сообщении. Джереми сразу же позвонил ему. — Привет, Лукас. Ты в порядке? — «Грейсон вернулся домой прошлой ночью», — сказал Лукас глухим и отстраненным голосом. Джереми повернулся на своем месте так, чтобы дом был к нему спиной, будто, чтобы в его глазах было меньше света, и он мог лучше слышать Лукаса. Старший брат Лукаса, Грейсон, играл за «Воронов», но Лукас изо всех сил старался не говорить о нем. «Не бескорыстие, а печаль», — как-то сказал Коди Джереми. Предположительно, Воронам было запрещено связываться со своими семьями, когда они подписывали контракт с Эдгар Аллан. Это звучало как полная чушь, но Грейсон отказался признавать Лукаса даже после того, как тот подписал контракт с "Троянцами". — Как он? — спросил Джереми. — Как дела? Лукас молчал целую вечность, прежде чем сказать: — «Он не прав. Я не... я не должен был этого говорить, я знаю, что не должен, но я...» — он запнулся, пытаясь обуздать себя, прежде чем сказать слишком много. — Я даже не узнаю его. Он не ест, и он не спит, и он просто... подожди», — сказал он и замолчал. Джереми напрягся, пытаясь расслышать, что отвлекло Лукаса, но ничего не получилось. Прошла неприятная минута, за ней другая, и, когда Джереми уже начал по-настоящему беспокоиться, Лукас вернулся. — «Он очень зол». — На тебя? — встревоженно спросил Джереми. — На все, — уклончиво ответил Лукас. — На нас. Больше всего на Жана. Джереми спросил: — Ты чувствуешь себя с ним в безопасности? — «Он мой брат», — ответил Лукас. — Я не об этом спрашивал, Лукас. Лукас молчал слишком долго. Ни молчание, ни то, что последовало за ним, не заставили Джереми почувствовать себя лучше: — «Думаю, да». — Если это изменится, тебе есть куда пойти? — «Может быть, я мог бы остаться с Коди», — неуверенно сказал Лукас. — Я имею в виду, если они не вернутся в Теннесси, чтобы повидаться с Кэмероном. «Ни за что на свете», — подумал Джереми, но если бы Лукас не знал, как сильно кузены ненавидят друг друга, он бы не стал вдаваться в подробности. Все, что он сказал, было: — Да, это хорошая идея. Ты же знаешь, им скучно без того, чтобы кем-то командовать. Это вызвало у него тихий смешок. — «Да, это правда». — юмор быстро улетучился, когда он продолжил. — «Я просто... хотел снять это с души, я думаю. Я беспокоюсь за него, но я также беспокоюсь за нас теперь, когда вы пригласили одного из них в наш состав. Если бы вы могли видеть, каков Грейсон сейчас, если бы вы знали, каким он был раньше, вы бы поняли». — Я присмотрю за нами, — сказал Джереми. — Ты присмотри за собой и своим братом, хорошо? У него был тяжелый конец года, — это упрощение казалось бессердечным, и Джереми невольно поморщился. — Сейчас ты нужен ему больше, чем когда-либо, но если я тебе понадоблюсь, обязательно позвони мне. Мне все равно, который час. — «Да, кэп», — сказал Лукас. — «Спасибо». Лукас попрощался с ним довольно быстро, но Джереми еще долго оставался на месте после окончания разговора. Он прижал телефон к щеке, и мысли его улетучились: побежденный страх Лукаса, недобрые слухи о «Воронах» и искренняя просьба Кевина освободить место для Жана. Он вспомнил о сломанной руке Дэя, о том, что Жан вылетел из состава в середине чемпионата, а Рико покончил с собой в «Замке Эвермор» после первого в истории поражения «Воронов». Он подумал о людях, которые говорили, что в то утро, когда умер Рико, Жана выволокли из спортивного общежития в окровавленных полотенцах, и Джереми убрал свой телефон. — Это правильный шаг, — сказал он себе. Он должен был в это поверить, но Джереми не думал, что его нервы успокоятся, пока Жан не приедет в Калифорнию и Джереми не сможет встретиться с ним лицом к лицу.