Last words of a Shooting Star

***

Руки Саши дрожат в треморе. Он улыбается виновато, когда видит наполненный тревогой взгляд Ромы. И он их берёт в свои руки, разминает худые запястья и пытается унять дрожь. — Не нужно, Ром, — говорит Собакин, наблюдая за чужими стараниями. — Вряд ли поможет. Тихий голос в одиночной палате заполняет звенящую пустоту. Рома не знает, что лучше: слышать слова, сказанные без прежнего юношеского задора или впадать в тягучее болото рефлексии и постепенно сходить с ума. — Не говори так. Саша в ответ только хмурит свои белёсые брови, в тонкую нить складывает губы. Явно хочет возразить. И Рома это отчётливо понимает. Руки, однако, уже меньше дрожат. Рома не знает, что ему делать. Его с головой накрывает обречённость, но с каждым разом он пытается вбить себе в голову хотя бы одну десятую часть позитивного настроя. Выходит, но очень паршиво. Ещё и результат не сохраняется. — Рома, — выдыхает Саша. От объятий, таких слабых, но усердных и тёплых лучше не становится. Рома боится его коснуться. Роме страшно от мысли о том, что Собакин может в его руках обратиться в пепел, даже если это суждение на все сто процентов иррациональное. Саша всегда был слишком дрыщавым, высоким и неестественно бледным, но жизни, определённо, было в нём в разы больше. Если Рома раньше думал о том, что хуже быть не может, то через какое-то время понял, что, оказывается, есть куда. Тёмные синяки под глазами выглядят пугающе в свете ночника. — Со мной всё будет хорошо, — успокаивает его Саша, вытягивая со всех сил вверх уголки губ. — Но останься со мной сегодня, пожалуйста. Он всегда об этом просит. И всегда получает один ответ: — Конечно. На утро, когда он засыпает сидя на стуле, врачи ему со всей наигранной, или нет, но скорбью говорят об одном: Саша в коме.