уджуны сборник

Снег пошел в день финальных экзаменов. Хонджун, который спал от силы полтора часа за последние сутки и не больше десяти часов суммарно за несколько дней, не заметил бы такой мелочи как белые хлопья с неба, если бы Сонхва не ткнул пальцем в окно. — Снег, — ровным голосом заметил он и положил подбородок в раскрытую ладонь. — Очень красиво. На нем тоже практически не было лица: кто же знал, что на психфаке так будут наседать во время сессии, но все же он выглядел чуть получше, несмотря на темные круги под глазами и общий усталый вид. Хонджун неприлично долго пялился на его лицо, которое приобрело еще более тонкие черты от резкого похудения и недосыпов, и только потом догадался перевести взгляд на окно. Снег правда шел, и это ощущалось чем-то нереальным, потому что последние несколько дней казались бесконечными, а новогодние праздники — чем-то настолько далеким, что было ощущение, что они не наступят никогда вообще. Помимо них в библиотеке было не очень много народу, и практически всех их Хонджун знал: кого-то в лицо, кого-то по именам, кого-то по никнеймам из соцсетей, а кого-то через Уена — вот уж кто всегда был со всем и каждым в университете знаком. Никто не ушел за этот учебный год от Уена без какой-либо интеракции, будь то совместные классы или угарная история со студенческой вечеринки. Они не виделись толком последнюю неделю, потому что студенты музыкального отделения не слишком часто пересекались с ребятами с журфака: у тех под конец года был самый настоящий ад и завал, если верить слухам. Если Уена еще не отчислили, он, должно быть, ровно как и Хонджун, не спал ночами и пытался сдать экзамены по истории южно-корейской журналистики и радиовещанию. Лучшими друзьями они, конечно, не были, но Уен имел чарующую способность появляться в нужное время и в нужном месте; Хонджуну обычно не приходилось ему звонить или писать, он появлялся сам, будто волшебник какой-то, едва учуяв потребность в себе от других людей. Он появился в жизни Хонджуна внезапно и как будто бы случайно, как первый снег в конце года, когда ты его уже не ждешь, а он вдруг выпадает. Как дождь в июле, когда солнце светит до слепоты, что сложно поверить, когда начинается, наконец, ливень. Уен был даром и проклятьем, и Хонджун даже спустя несколько долгих, странных месяцев, не мог дать четкой характеристики их взаимоотношениям. Часто Уен оставался в его комнате на ночь, потому что общага журфака находилась в дальнем кампусе, противоположном от входа в университет, а он имел обыкновению тусоваться на своих вечеринках до двух ночи. Он всегда прокрадывался бесшумно, скидывал верхнюю одежду и нырял к Хонджуну в узкую кровать: они там помещались вдвоем с трудом, спасало только то, что оба были тощие. Сонхва, будучи соседом Хонджуна по комнате, высказался на эту тему лишь однажды, когда Уен, совсем накиданный после попойки с ребятами на курс старше, забыл отряхнуть ботинки. А так будто никто не был против перманентного нахождения Уена в жизни Хонджуна. Еще он будто всегда знал чужое расписание и мог объявиться в библиотеке, где Хонджун дописывал очередной конспект, подбежать со спины, громко чмокнуть куда-то в область щеки без предупреждения и плюхнуться на стул рядом. Он не задерживался дольше, чем на десять минут в таких случаях, успевал рассказать какую-то безумную историю, сердечно поинтересоваться у Хонджуна как дела, оставить рядом с ним стаканчик кофе — американо с двумя кубиками льда, все как он любил — и исчезнуть так же быстро, как ветер. Вот кто-кто, а Сонхва души в нем не чаял, всегда говорил так любезно, как ни с кем другим, и Хонджун даже немного ревновал, пока не понял простую истину, что Уена было нереально не любить. Мгновения рядом с ним хотелось продлить, но прежде чем это осознание пришло в голову Хонджуну, наступила зимняя сессия, и они оба разбежались по своим кампусам, где учились с утра до ночи, лишь бы не оставить хвостов на январские праздники. Выпавший снег напомнил про Уена моментально, потому что они когда-то познакомились впервые во время снегопада прошлой зимой, когда Хонджун пытался отыскать упавшие в сугроб очки, и незнакомый тогда парень вызвался помочь. Тогда они оба отморозили пальцы, а Уен до последнего отказывался уходить и копался в снегу вместе с Хонджуном, пока они не наткнулись на старые рейбаны одновременно, сталкиваясь не двигающимися уже конечностями. — Ты должен мне кофе, — сказал ему тогда Уен и записал в телефон Хонджуна свой номер. После этого они виделись бессчетное количество раз, но вот кофе почему-то так и остался висеть негласным пожизненным долгом. Хонджун делал по утрам им чай на двоих, когда Уен оставался на ночь, заваривал чай с одним пакетиком на две кружки, но вот до того самого долгового кофе дело так и не дошло — оно было своего рода символическим знаком. Поэтому первый снег не сильно обрадовал, и особенно сделалось гадко, когда Хонджун понял — он так расстроился просто потому, что скучал. Последний экзамен он сдал на отлично, как и все остальные до этого, но разница была в том, что сил не оставалось от слова совсем. Хонджун мрачно глядел в свою зачетку, где краснели в столбик отметки, и думал, что чувство облегчения, должно быть, придет позже, а сейчас нужно вернуться в общагу и проспать часов двадцать, не меньше. На каникулы он собирался к родителям, но те обещали заехать только через два дня после сессии — такое время Хонджун закладывал на все хвосты, никак не ожидая, что сдаст все экзамены с первой попытки, но зато сейчас у него оставалось драгоценное время на себя, уже без задолбавшей учебы, бесконечных конспектов, но еще без многочисленных родственников, как бы он их ни любил. С Сонхва они разминулись: это стало понятно по подарку, оставленному на кровати Хонджуна. Аккуратно свернутый пакетик, в котором лежала смешная пижама с зайцами и милая открытка с самыми искренними пожеланиями. Хонджун пробежался по ровным строчкам, написанным идеальным почерком педантичного Сонхва, и невольно улыбнулся уставшей, но искренней улыбкой; по какой-то причине Сонхва его очень любил, со всеми разбросанными по комнате носками и недоеденными раменами, оставленными по углам тут и там. Хонджун обессиленно упал в кровать, не снимая одежды, и отрубился практически сразу, как только голова коснулась подушки. Сначала показалось, что это все нелепый сон, но ощущения чужих пальцев, которые тыкали и щипали, было слишком реальным. Хонджун с трудом разлепил глаза и проморгался, пытаясь рассмотреть лицо человека перед собой. — Проснись и пой, уже вечер! — громким шепотом проговорил Уен на манер детской песенки. Он был в опасной близости к Хонджуну, и можно было без труда разглядеть, что очки сползли ему почти на кончик носа, губы обветрились и потрескались, кое-где даже до крови, а на бровях оставались быстро тающие хлопья снега. Ощущение сна как рукой сняло, и Хонджун резко поднялся в кровати, отпихивая Уена от себя. Тот выглядел нисколько не обиженным, наоборот — улыбка на его лице была ярче летнего солнца и шире, чем когда-либо. — Поднимайся, у нас не так много времени, хен, — деловито сказал он, помогая Хонджуну встать и сориентироваться в пространстве, что сделать было довольно непросто после пары часов дневного сна. — В чем дело? — только и спросил он хриплым голосом. В голове один за другим наслаивались вопросы, но Хонджун никак не мог собраться с мыслями, чтобы задать хоть какой-нибудь более менее осмысленный. Уен как обычно появился неожиданно, но пугающе вовремя: вид его дурацкого цветного пуховика, благодаря которому он всегда был заметен на фоне снующих во дворе универа студентов, иррационально обрадовал. В сердце почему-то теплело. — За мной приедут родители утром, я уеду на каникулы домой, — пояснил Уен и вдруг взял Хонджуна за руку. — Хочу провести этот вечер с тобой. Вот так просто. Хонджун не стал вырываться и послушно пошел следом, позволяя себя вывести сначала в общий коридор, затем на улицу. Позволил Уену замотать себя в широкий белый шарф, который тот достал из своего рюкзака с улыбкой и коротким “Это подарок”, позволил сунуть себе в руки варежки такого же цвета и материала. А потом они оказались на главной площади, перед главным входом в университет, где небо было особенно ясным и белоснежным, а хлопья снега — крупными и пушистыми. — Поздравляю! — сказал Уен, расплываясь в улыбке. У Хонджуна заболело где-то внутри, где были какие-то органы. Он был чудовищно рад видеть его, но еще больше был смущен — неизвестно чем. Щеки горели огнем, когда Уен надевал на его протянутые руки варежки, будто нерадивому младшему брату; сердце забилось так быстро, что встало поперек горла, когда Уен, поправив шапку, обмотал теплый белый шарф ему вокруг шеи и довольно улыбнулся, осматривая свои старания. — Я их сам связал! — сообщил он, радостный донельзя. От улыбки его губы трескались все сильнее и кровили, но Уен не обращал на это никакого внимания, Хонджун вдруг, сам не отдавая отчета, протянул руку и вытер кровь с нижней губы, застав, наконец, Уена в гримасе немого удивления. — Есть помада гигиеническая? — спросил Уен, очевидно смутившись. Хонджун понятия не имел, есть ли у него помада — в голове было пусто как никогда. Уен бесцеремонно залез к нему рукой в карман и, прежде чем Хонджун успел возмутиться, действительно достал оттуда тюбик с красной гигиеничкой. — Я тебе месяц назад дарил, — пояснил он. — Так и знал, что ты забудешь. Хонджун правда забыл, но сейчас вспомнил. Это было даже больше, чем месяц назад: тогда как раз начались сильные холода и ветер, и Уен впихнул ему эту помадку с клубничным вкусом практически насильно, а Хонджун благополучно забыл. Они постояли так какое-то время, пока чувство реальности не стало возвращаться. Хонджун, наконец, обратил внимание, что проспал, кажется, полдня, потому что уже заметно стемнело, учеников почти не было, шум стих и в целом находиться на территории университета в кои-то веки было приятно. Снег падал крупный и сильный: скорее всего, будет валить всю ночь и к утру завалит так, что родители Уена попадут в пробку по пути и заберут его позже обещанного. — Как сессия? — спросил Хонджун, когда они единогласно и безмолвно решили нарезать круги по кампусу. Уен повернулся к нему, улыбаясь во все зубы. — Все на отлично. А ты? Хонджун кивнул. — Тоже. Какие планы на каникулы? Уен будто этого и ждал: он принялся рассказывать про своих родственников и младшеньких братьев, по которым страшно соскучился, про книжки, которые откладывал последний месяц, чтобы почитать, игры, в которые собирался поиграть, про друзей, что ждали его в родном городе, и от всего этого у Хонджуна опять заныло где-то внутри, под желудком. Они бродили больше часа, пока не стало так холодно, что игнорирование уже было не выходом. Освещение осталось только у главного входа в общежитие, лампочки у ворот на входе даже не горели; они застыли возле лестницы в чудовищно неловкой тишине, пока Уен не сделал шаг вперед и не засунул свои руки Хонджуну в карманы. Это было даже более смущающе, чем неловкая тишина, поэтому Хонджун отвернулся, потому что лицо Уена в таком положении находилось слишком уж близко. — Чего ты себе варежки не связал? — пробурчал он, чувствуя, как опять позорно краснеет, будто ему пятнадцать, и он никак не решается пригласить одноклассницу на свидание. Уен не был ни пятнадцатилетней девчонкой, ни предметом его обожания, но на свидание его — неожиданно осознал Хонджун — пригласить страшно хотелось. — Делать что-то для себя не так интересно, — сказал Уен и ухмыльнулся. Эта улыбка была не похожа ни на одну из тех, которые видел Хонджун на его лице обычно: чуть заигрывающая, по-лисьи хитрая и очень красивая. Они простояли так еще какое-то время, но холодно все равно стало, несмотря на спрятанные в карманах руки. — Останешься у меня? — спросил Хонджун, стараясь ничем не выдать, что ему хотелось бы этого сейчас больше всего на свете. Уен улыбнулся еще шире и чмокнул его в щеку быстрым морозным поцелуем, как делал каждый раз, когда они встречались на кампусе, в библиотеке или столовой. — С удовольствием, — ответил он. — А у тебя есть для меня новогодний подарок? Хонджун запоздало понял, что да, вообще-то есть. Пару недель назад, еще до сессии, он расправился с этой частью жизни и подготовил всем, кого считал приятелями, нечто вроде подарков: обычно это были незначительные, но приятные мелочи типа носков с дурацкими принтами или, например, как в случае с Сонхва — лего-брелок с Дарт Реваном. Для Уена в углу комнаты стоял пакет с двумя небольшими книжками и пачкой его любимых кофейных зерен из местной кофейни, где они однажды были, но Хонджун напрочь забыл, что вообще собирался это подарить. Когда он кивнул и утвердительно ответил на вопрос, Уен, судя по всему, ему совсем не поверил. — Отлично, отлично, — со смехом сказал он, выпуская изо рта клубы пара. Его руки были ледяными, дрожащими от холода, когда Уен обхватил щеки Хонджуна и приблизил к своему лицу. Очки запотели, но Уен не обращал внимания, а потом просто взял и чмокнул в губы, быстро лизнув языком, как кот. От него пахло свежестью, зимой и клубничной помадой. — Пойдем, я замерз, — сказал Уен и потянул Хонджуна за собой. — Ты все еще должен мне кофе, помнишь? Тот, конечно же, помнил.