Happy house

Лак тонко ложится на ноготь и Ци Жун проводит кисточкой еще несколько раз, прежде чем натыкается на озлобленный, властный взгляд. Хуа Чен педантично осматривает получившееся ногти, щурится, выкручивает бледную руку, никак не может понять, насколько ровно лег лак. — Продолжишь и дальше так смотреть на мой шедевр, я тебе кутикулу расхуярю. Ци Жун недоволен. Уже третий раз переделывает этот ссаный ноготь, только потому что кому-то не нравится форма. А потом не нравится и цвет. А еще лак неровно лег и вообще у него руки из жопы, так, что не умеешь — не берись. — Мне кажется… — Хуа Чен смотрит на этот ноготь с ученым видом знатока, а щурится так надменно, будто Ци Жун — его личная ногтепилка. — В правом верхнем углу не докрашено. Парень злостно ударяет кулаком по столу так сильно, что лаки одномоментно подлетают, а этот шлюший-красный разливается по столу так, будто Ци Жун не выдержал и наконец расхуярил чужую голову ручкой. — Да ты охуел, одноглазый. Все, сходи нахуй. Я больше не буду это переделывать. Вот — Ци Жун вскинул руку на Хэ Сюаня, что доселе спокойно читал электронную книгу лежа на черном, кожаном диване. — Бери рыбу, давай ему в зубы кисточку и делите там с ним очаг, толчок и бочок. Я больше не буду этим заниматься! Никакой благодарности! Да я лучше буду страшиле помогать с его блядскими отчетами, чем сделаю для тебя хоть что-то! Закатив глаз, Хуа Чен раздраженно просунул руку в лампу. — Бог дал тебе глаза и руки, но ты не можешь ими нормально пользоваться. Так может проблема не во мне? — Рука в говне, одноглазый. Ты вечно чем-то недоволен. — Я просто идеалист. — Ты просто зажрался. Хэ Сюань спешит уйти от них на кухню. В иное время он бы не обратил внимание на очередную беспричинную ругань, но сегодня у него болела голова так сильно, что повар даже не вышел на работу, заставив Хуа Чена написать за него смс для начальника. Для такого интроверта как он — эти двое были ходячей катастрофой. Хэ небезосновательно полагал, что хроническая мигрень — каждодневно пожирающая его мозг, следствие их непрерывных пререканий. Ци Жун сразу после выплеска негодований залип в телефоне, агрессивно пролистывая ленту инстаграма в попытках схватить вдохновение для нового эскиза. — Слушай, хочешь бабочку на пояснице тебе набью? — Он разворачивает телефон к Хуа Чену, тычит ему в лицо фотографией ужасно вульгарной татуировки. — Или мементо мори. — Ци Жуна начинало откровенно прорывать. — Или знак бесконечность всем заебашу. Бесплатно. Его гаденькая ухмылка — хоть и раздражала до безумия, но Хуа Чен привык относиться к отсталым с понимаем и неким сочувствием. Грех бить слабых и кричать на убогих, его религиозные убеждения заставляли смягчаться даже рядом с Ци Жуном. Когда становилось совсем невыносимо — он попросту передвигал повязку на здоровый глаз и вроде бы не при делах. Хотя бы рожу его можно было не видеть. — Себе набей. Желательно на лбу. Хуа Чен несколько раз встряхнул изящной рукой. Откинулся на стуле, тяжко выдохнул, взглянул в телефон. Ни единого сообщения, ни от Бая, ни от кого. Его будто предали, оставив наедине с Ци Жуном. — Ага. Обязательно. — Парень постучал ногтем по столу. — Руку давай, я закончу. А то будешь как конч хоть и всем пиздеть, что у меня руки из жопы. Открыв баночку с черным лаком он постарался выглядеть как можно более компетентным, начал что-то вырисовывать. — Если это член, ты неделю будешь жрать доширак. С чужих губ моментально пропала улыбочка и мастер откинул кисть в сторону. И действительно, на длинной, красной подложке, недорисованный, черный хрен. У этого человека нет фантазии и мысленно, Хуа Чен еще раз в этом убедился. Из кухни доносится едва слышимый шорох посуды и постукивание тарелок. Время, отображаемое на айпаде между ними стремится к десяти, а Бая все еще нет дома. Не то, чтобы кто-то за это переживает, просто он должен был вернуться с продуктами и вином еще час назад, но его не было. А у Хэ Сюаная наверняка случилось уже четыре поджелудочных коллапса. Не ел он уже третий час, а для Рыбы — это уже фатально. — Если ты сейчас собрался поедать посуду, то знай, что покупать ты будешь ее за свои деньги! — Угроза брошенная в никуда сработала на редкость хорошо и любые кухонные шумы моментально прекратились. — На верхней полке есть печенье. Ци Жун посмотрел на Хуа Чена так, будто одноглазый предатель назвал его мать обсосанной потаскухой. Он наклонился к нему так злостно как только мог, параллельно царапая лакированное порытые дорогого, деревянного стола. — Ты охуел?! — Прошипел он это так тихо, как только мог. — Это мое печенье. Я его специально туда положил, чтобы этот не сожрал в одно еблище. Хуа Чен тоже наклонился ближе, но говорил насмешливо, безо всякой злобы или признаков раздражения. Весело, гаду. — Ты хочешь, чтобы он начал жрать посуду? — Да что угодно, кроме моего печенья! М-о-е-г-о!!! Одноглазый закатил свой отвратительно-одинокий глаз и вновь протянул руку, дабы Сяоцзин продолжил издевательство над его ногтями. — Я куплю тебе новое. А тем временем шуршание на кухне прекратилось. Затих кипящий электрический чайник, затихли звуки плиты и вероломного пожиранья чужого печенья. Хэ Сюань явно не пресытился, но теперь мог продержаться до прихода блядского Бая, что уже полтора часа как должен пиздеть им на ухо о том, что у них пол грязный и коэффициент преломления света в окне не соответствует медицинским нормам. — Блядь, да где его черти носят?! Заебал. Наверняка, со своей гадалкой сидит в кабинете, пьет чай под пенсионерскую музыку и гадает по кукушке, сколько же им, на двоих, блять, жить осталось. Даже Хуа Чена пробрало на легкий смешок. Мэй Нянцин — одна из четырех основных проблем их отношений. Тот нещадно, изо дня в день, задерживал Бая на работе, нагадывал ему на выжимках из бабкиных медицинских бинтов, всякую хуйню и отпускал домой с очередным приступом кризиса среднего возраста. Да, вот такая высокая дружба. Не то, что у Ци Жуна с Сюань Цзи! Она-то может и коня на скоку выебать и лицо ему обблевать. Знаем, проходили. Ци Жун носился с подругой как с писаной торбой и любил ее едва не больше, нежели своих партнеров. Ну, а что? Она в отличии от чужих друзей не вгоняла его в иррациональный страх будущего и не заставляла переодеваться в бабу! — Хм… — Хуа Чен действительно призадумался и разблокировав телефон зашел в мессенджер, дабы написать Баю. — Он все равно не ответит, что мы ему писать будем? Его проблемы, спать будет на балконе. Хуа отхлебывает немного вина из бокала, что все это время покоился на столе, а вкус показался отвратительным. А когда Ци Жун сделал кисточкой последний штрих и скомандовал совать свои культи в лампу, он понял, что ему опять не нравится то, что получилось. В следующий раз он точно пойдет в салон. Там мастер хотя бы не будет его материть и кидаться дорогими лаками. — Может его бабки, наконец вздернули. А то че он, не принимает без записи. Оба наконец поймали эту тонкую нить общего юмора и сладострастно представили толпу разъяренных бабок, что на ломанном мандаринском диалекте, пытаются подробно объяснить Баю, когда, где и что именно он взял в рот. Такие ситуации не редкость и когда люди не могли донести до него то, что так хотели, начинаются разговоры по типу: «С вашей-то внешностью, можно было б и войти в положение.» О да, работа медика — действительно неблагодарная хуйня, которую Ци Жун хорошенько ебал. — Да он сам их быстрее вздернет. — Хуа Почти преступно-скептично оглядел получившийся результат, вынося неутешительный вердикт: — Ладно, сойдет. Хуа Чен пристально оглядел красный миндаль на своих ногтях и выдохнул так тяжко, что Ци Жун, непроизвольно моргнув глазом, переломил кисть, что до этого момента все еще держал в руках. — Ты! Блять! Охуел, Хуа Чен?! Ладно, сойдет?! — А голос он спародировал так мерзко, что на где-то в глуби кухни, от мигрени умер один Хэ Сюань. — Я пол дня убил! Сука, имей совесть. Хуа Чен, иди нахуй! Семьсот юаней мне на карту, сейчас же и в следующий раз, пусть этой хуетой занимается кто-то другой! Охуевшая ты псина! Взяв флакон с этим шлюшьим-красным, Ци Жун не глядя кинул его в псину напротив. Тот гад удачливый, увернулся так легко и изящно, что в пору думать, будто этот флакон сейчас отскочит от стены и прилетит обратно в Ци Жуна. Но нет. Входная дверь, расположенная аккурат напротив их комнаты невовремя открылась, а открытый флакон лака угодил вошедшему прямо в лицо! Бай полностью оказался в краске, а от неожиданного удара схватился за глаз так сильно, что на какое-то время и вовсе потерялся в пространстве, оседая на пол. И все вокруг — сука, реально все, в лаке. В этом красном, шлюшьем лаке. Он попал и на пальто и на обувь, на зеркало, дверь и коврик. На Бая, что все это время держался за залитый едким химикатом глаз, но смотрел так спокойно, будто его окатили едва теплой водой. Сцена будто из фильма. Хуа Чен нахмурил брови, но вставать не стал, получит еще по лицу, а потом выдумывай истории о том, что упал с лестницы. Хэ Сюань единственный, кто не уперся в стену моральной эволюции и подошел к Баю, шепотом поинтересовавшись, а все ли собственно у него хорошо? — Кажется… — Мужчина обратил взор на зеркало подле себя, осматривая глаз. — Химический ожег. Ци Жун неловко почесал затылок, подбирая нужные слова. — Бля… Ха-ха. — Неловкий смешок накалил ситуацию до предела. — Боже, верни ему слизистую. Пока он не забрал ее у Ци Жуна.