IAMX — Bernadette
В школе Гоголь был другим. Закомплексованный, тихий, потерявший мать подросток. Ещё тогда жаждущий свободы и понимания. Он точно помнил, как все его одноклассники сплетничали о том, что, в соседнем классе новый ученик. У того были тёмное каре, худая фигура и необычного цвета глаза. Не то сиреневые, не то красные. Николай сначала не придал новым слухам значения, но, когда увидел его не знал куда себя деть. Фёдор Достоевский, его побаивались учителя, называя не только самым тихим, но и самым умным среди параллели. Фёдор Достоевский, который носил только чёрно-белую одежду. Фёдор Достоевский, тёска великого писателя, не только по фамилии, но и по имени и отчеству. Фёдор Достоевский, от которого Николай, тогда ещё Яновский, потерял голову. Он не спал ночами, стал проводить больше времени с девушками, и пытался убедить себя, что это ошибка.Что он не полюбил того, кого боялись почти все.
Когда был выпускной, он был счастлив. Счастлив потому, что больше не увидит его, поступит в университет, возможно даже полюбит девушку и заведёт семью. Но проклятая ссора с отцом, проклятая смена университета и смена фамилии, проклятое общежитие и проклятые совпадения. Когда он увидел своего нового соседа, то понял, что от судьбы не убежишь. И если в школе тот спокойно избегал Фёдора, то сейчас это просто невозможно. Гоголь говорил с ним обо всём — о друзьях, учёбе, литературе, музыке и еде. Споры, шутки? — пожалуйста. Чувства? Любовь? — нету у меня девушки. Вот и всё. Каждый божий день он видел его лицо, каждый божий день он боялся того что Достоевский узнает, или начнёт догадываться об этом, каждый божий день он боялся, что сыграет непроизвольно придуманные в честь своей любви песни. И с каждым днём, он всё больше понимал то, что действительно не сможет без него жить.***
Этой ночью Достоевский снова спал плохо. Николая снова не было в комнате. Хотя было уже за полночь, но Гоголь часто вот так пропадал, захватив с собой гитару. Фёдор думал, что, тот ходит куда-то с друзьями, на какие-то тусовки. Решив, что всё равно сейчас не уснёт, он встал, и побрёл на кухню. На самом деле стены, по крайней мере на первых двух этажах были очень крепкие. Советские-же. Николай Гоголь, чья коса достаёт до пояса, чьи руки всегда тёплые, тот, у кого под кожей чай вместо крови и на чьём лице почти всегда улыбка, и тот, к кому Достоевский привязался почти физически, сидит на кухне, в темноте, освещаемый лишь, тусклым светом луны в компании с гитарой. Фёдор — Ты моя свобода. Я благословляю тот день, Когда ты изменил ход моей истории. Всегда приводили лишь К любви и сожалению. Но у тебя есть ответы, А у меня — ключ от двери Фёдора. Постепенно избавляемся от эмоций Семья и друзья Становятся призраками, о которых можно лишь грезить И забыть. Время сотрет каждое лицо, каждое имя. Мы одиноки И некого винить Достоевский застыл у двери в кухню. Она была приоткрыта всего на пару сантиметров, поэтому, прекрасно можно было расслышать не только мелодию, но и слова. Он не знал, что ему делать. Первой мыслью было уйти, а на утро сделать вид будто ничего не было. Но это была мимолётная мысль. Она появилась всего лишь на мгновение, и исчезла. На самом деле Фёдор догадывался. Он часто замечал взгляды которые были дольше чем положено, обход тем вроде отношения и любовь, чувства, и даже свобода. И сейчас он нашёл подтверждение своих догадок, хотя слов вроде «я тебя люблю» не было. Достоевский много читал. Не только классиков, но и философию. И хорошо разобравшись, он действительно понял, что чувства Гоголя взаимны. Осторожно, чтобы не издавать лишних звуков, он потянул ручку на себя. Николай не сразу заметил, что в дверном проёме кто-то стоит, тем более Фёдор. А когда заметил его прошибло потом. Страх, липкий и скользкий. И смущение, дикое смущение. Он краснел редко. Так редко что он уже не вспомнит, когда краснел в последний раз. Он правда не знал, что сейчас предпринять. Ему хотелось убежать, провалиться сквозь землю или просто исчезнуть с лица земли. Всё, лишь бы не видеть эти пристальные глаза пурпурного цвета. Не осталось ничего кроме этих глаз и Николая. Они ничего не выражали. А ещё осталось его сердце. Оно стучало так громко, и почти в животе. Его руки похолодели. Пальцы, сжимавшие гриф гитары, ослабли. И тут Фёдор подошёл. Он не стал ничего говорить. Он взял гитару из рук Николая, и положил рядом. Он присел на корточки, чтобы их лица были на одном уровне. — Если ты думаешь, что я узнал только сейчас, то ты ошибаешься. — Но как? — дрожащим голосом спросил Николай. — Да я не знал наверняка, но догадывался. Понимаешь, у меня очень хорошая память, а твоя фамилия… Мне кажется или мы учились в одной школе? — Да — Яновскому нечего было больше сказать. Достоевский взял непривычно холодные руки Николая в свои и сжал их. Они сидели в тёмной кухне, на полу, в четырёх квадратах лунного света и держа друг друга за руки. Достоевский наклонился, посмотрел прямо в глаза Николаю, и помедлив мгновение коснулся его губ своими. Он целовал осторожно, мягко и со вкусом чая. Зрачки Гоголя расширились, а он не знал, что предпринять. Отстранившись, он спросил, как не в чём не бывало: — это, у тебя чай есть?