Пролог

      Ничего не срабатывало и значит надо было искать кого-то ещё. Гром сопоставил возможности всех, кто мог из прихожан похитить злоебучие дуршлаги, но всё эти люди в предполагаемый момент преступления были на работе или же где-то ещё, что можно было подтвердить словами свидетелей. Помимо этого, мотив преступления был не ясен, возможно суть была в том, чтобы запугать, но кто решит запугивать свидетелей вполне не активной религии, базирующейся на принципе их Бога, а именно: "Если некоторые люди не верят в Меня, это нормально. На самом деле я не такой тщеславный.", было не понятно.       Гром решил, что надо поискать что-то ещё, сосредоточившись на самих пострадавших и том, что их объединяет и закопался в энциклики пастриарха и взаимоотношения внутри группы, но не преуспел. Группа активно практиковала пивные посиделки, в политике не участвовала, внутренних видимых распрей не имела. И всё же был персонаж, владевший отмычкой, знающий адреса и условное время нахождения людей вне квартир, откуда происходили хищения. Дубин активно помогал, подозревая, что не всё так просто, но пообщавшись с прихожанами ничего, кроме перевода Евангелия не обрёл. Игорь отобрал, прочитал, залип на моменте: "Мне бы очень хотелось, чтобы вы не «делали другим так, как хотели бы, чтобы они поступали с вами», если вам не нравятся вещи, связанные с большим количеством латекса/лубрикантов/Лас-Вегаса, тогда на самом деле не делайте этого. Но, если это нравится и другому человеку, тогда действуйте, раздевайтесь, но ради любви к макаронам наденьте ПРЕЗЕРВАТИВ! Честно говоря, это кусок резины. Если бы я не хотел, чтобы вам было хорошо, я бы добавил шипы или что-то в этом роде."  и согласился, что шипы - это перебор, и вспомнил о Пете.       Хазин пришёл с их ночной прогулки странным и донельзя ласковым, подныривал под руки, сам старался гладить, целовать и в какой-то момент изумлённо для самого себя заметил: оказывается, так приятно делать тебе хорошо, я будто и не сосал всю жизнь. Позволил себя раздеть, взять на руки и долго-долго тискаться для приятности. Белая ночь забрала всю накопленную усталость и они долго гладили друг друга в кровати и Петя, очумевший то ли от их прогулки, то ли от красот ночного Питера всё повторял и повторял, зацеловывая: хочу с тобой, никуда не уйду, такой красивый, как я этого не замечал. А потом отдавался так, как никогда не делал, не пытаясь управлять процессом, позволяя всё.       Самые простые вещи невероятно сложны. Так думал Хазин, получивший зарплату и пытающийся выбрать для Игоря подарок. Надо было купить часы, Гром до сих пор не обзавёлся новыми, но вот какие? Было бы больше денег, вопрос бы не стоял, хотя, наверное, стоял бы ещё как, потому что хрен знает, что Игорю понравится. Он, конечно, любые, подаренные Хазиным, будет носить, но хотелось, чтобы прямо зашло - Игорь никогда особо не обращал внимание на вещи, главное, чтоб было удобно и прочно.       На этом моменте на Хазина вдруг накатила апатия, показалось, что всё, что он делает и всё, что ещё сможет сделать, такое незначительное, не имеющее смысла в общем пространстве бытия, эдакое мелкое копошение опарыша в вяленой полустухшей рыбе, и не понятно, зачем всё это надо, и кому от этого будет лучше, и для чего метаться, выбирать, если исход один и тот же для всех, и не проще ли плыть по течению со скоростью уносимого водой говна, пока вода размывает тебя по кусочкам, потому что ты ничего никогда не можешь изменить.       Надо было плюнуть на всё и не пытаться, но ещё немного подумал об Игоре, решил для себя, что вот он то может быть и говно, но Игорь - нет, а значит можно сделать что-то хотя бы ради него, и плевать на деньги, на бензин хватит, а в остальном он как-то проживёт, главное запихнуть унылый настрой подальше, а то они опять посрутся, а этого не хотелось. Ощущения от принятого решения были не очень, словно он только что старательно изнасиловал собственную природу, отдавали несвободой и подавлением себя, но в таких случаях можно было и подавить, тем более что непонятно, где в этих ощущениях он сам, а где последствия его прежней жизни.       Он пометался немного и написал Игорю: - я запутался, не понимаю кто я и где и как надо.       Сообщение было жалостью к себе, Хазин устыдился, но стирать не стал. Игорь не отвечал, видимо был занят. Хазин подумал, нахуя он опять заводит всё тот же разговор, Игорю с ним и так не просто, плюнул, решительно заказал часы, посмотрел, что вечером сможет забрать, выдохнул и пошёл делать дела, работать работу, словом доказывать в очередной раз самому себе, что не бесполезный.       За последнюю неделю Гром узнал много нового. А именно: Летающий Макаронный Монстр создал Землю (без комментариев), в раю есть пивной вулкан (тут Игорь возликовал), пираты — это круто (ребёнок внутри обрадовался возможности надеть пиратский костюм с повязкой на один глаз, а майор полиции вспомнил статью УК 161 за грабёж). Проще сказать, Игорь узнал всё, но не то, зачем стоило похищать дуршлаги. - Дим, - спросил он Дубина, - ты как к религии относишься? - Атеист. - твёрдо ответил Дубин. - В дуршлаги не верю, хотя на макароны с тефтельками иногда молюсь, особенно когда после работы жрать хочется. А ты? - Материалист. Поэтому думаю, что кто-то людей запугивает. - Может это прикол такой? - А зачем для прикола такие сложности, да ещё и статья в придачу? - Может это ебанутый? - мат Дубин не любил, но тут видимо по-другому шутника было не обозвать. - Всё одно к одному, даже если чувак ебанутый, и делает это потому, что ему голоса сказали, он явно напугал пострадавших. Короче, давай поспрашивай всех, были ли у кого-нибудь с ними терки.       А сам решил поехать на Белинского, где группа снимала помещение для своих мероприятий (богослужением это Игорь назвать не рискнул).       Своё странное состояние Игорь списал на летнюю духоту и бесячку от того, что дело не двигалось. Он вполне нормально пообщался с арендодателем, посмотрел на документы об аренде, понял, что в помещении проводились мероприятия не чаще, чем раз в неделю, и нужно оно было прихожанам больше для того, чтобы официально зарегистрировать религиозную группу, чем для реальных встреч. Однако на протяжении всего разговора что-то отчаянно свербело внутри, где-то в районе сердца и на ум шёл один лишь Хазин.       Гром пристроился покурить на набережной Фонтанки, щуря глаза от ярких солнечных бликов на вечно неспокойной питерской воде и прислушался к себе. Внутри что-то отчаянно чесалось, разнимая так, что заныли сломанные когда-то давно рёбра, навалилась тоска с полным отсутствием смысла и желания жить, Игорь почувствовал себя совершенно ничтожным, потерянным, даже каким-то абсолютным дерьмом, захотелось перевалиться через чугунные перила ограждения вниз головой, чтобы больше ни о чем не думать, не существовать, не испытывать боли. Он был как слепой новорождённый кутенок в пластиковом пакете, которого до кучи бросили в воду, чтобы точно не выжил и он вяло шевелил лапками, всё ещё пытаясь хоть как-то выбраться в вечном инстинкте борьбе за жизнь, но сил было ничтожно мало. И уже практически смирился, но тут под ухом резко заорал автомобильный сигнал, Игорь дёрнулся, выронил недокуренную сигарету, отшатнулся от перил и задышал.       Солнце слепило глаза, город шумел, по Фонтанке проплыл кораблик с бухающими туристами, которые помахали ему рукой, день показался слишком ярким и живым после серого полуобморочного случившегося с ним морока. Игорь встряхнулся, полез за ещё одной сигаретой, старательно прикурил, закрываясь плечом от ветра, вспомнил сообщение от Хазина, на которое так и не ответил и внезапно осознал, что весь тот мрак, из которого он еле вынырнул, был вовсе не его.