Пролог

- Если не нравятся, могу сдать и посмотреть другие. - Хазин расстроился, но виду не подал. - Очень нравятся! Спасибо, Петь! - Игорь знал фирму Викторинокс по складным ножам, но не знал, что часы она тоже выпускает, да ещё и неубиваемые. - Еда в этом месяце с меня. - Ну, что-то то у меня осталось. - на самом деле у Хазина нихуя практически не осталось, часы были дорогие, но он знал, у кого можно перехватить денег до получки. Он, честно говоря, не думал, что Игорь поймёт их примерную цену. Гуглить бы Гром точно не стал. - Иди сюда. - Игорь затащил Хазина на ручки, прижал покрепче и стал гладить. - Ты вчера днём о чем думал? Когда мне сообщение писал. - Часы выбирал, думал о том, какие тебе подойдут. А что? - А почему такое сообщение? Петь, тебе очень плохо, да? Хазин вздохнул: - Нормально мне, видишь же, живой пока.       Это "пока" Игорю сильно не понравилось, но что тут поделать, он не знал. Можно конечно было прогнать что-нибудь умное и вдохновляющее, только если всё то, что Игорь ощутил вчера, было на душе у Хазина, любые слова будут никчемны. Поэтому Игорь сказал то, что не хотел бы говорить никогда, так как любую манипуляцию сам воспринимал в штыки и лютым матом: - Поживи еще, Петь, если можешь, мне без тебя совсем никак. Хазин прижал его голову к себе: - Живу. Не оставлю тебя, пока сам не захочешь. Но не знаю, получиться ли тебе хорошо сделать. - Мне надо с тобой. Без тебя будет хуже. Люблю. Хочу с тобой. - Игорь потерся головой о Петино плечо. - Говори, если будет совсем плохо. - И что ты сделаешь? - Хазин проявил заинтересованность. - Выебешь? - Отшлепаю! - Телесные наказания отменены! - Да ладно! А я их снова введу в кругу нашей крепкой ячейки общества. Вот представь, Петь, - Гром сделал театральную паузу, - лежишь ты у меня на коленях, голенький, кверху жопой, а я тебя шлепаю. Представил? - Ну... а что после? - А после ты опять же лежишь, а у меня стоит! - У тебя и сейчас, как я чувствую, стоит. И безо всяких шлепков. - А будет стоять ещё лучше, давай проверим? - Так и знал!...Куда ты меня тащишь! Майора полиции похитили!       Хазин ржал, не сильно пинаясь и не мешая стаскивать джинсы, Игорь тоже ржал, призывая к порядку и попутно хватая за жопу, было весело и явно намечалось очень приятное продолжение возни, и сквозь это всё веселье Игорю внезапно пришла в голову страшная, если начать думать дальше, мысль: вроде успел.       Есть то, что вроде бы не тянет, но при этом настоятельно требует решения, причём не в открытую, а исподволь, теребя изнутри, заставляя нервничать на пустом месте, требуя ещё раз обдумать. Я не Арагорн, - думал Хазин, - но я никуда не успеваю.       Куда он должен успеть, было не понятно, но обостренная на фоне постоянного нервяка и неуверенности в себе чуйка орала и гнала куда-то вперёд, но куда не ясно. Хазину показалось, что он живёт двумя какими-то параллельными жизнями. Одна - привычная жизнь майора на службе, другая же у него в голове. И то, что в голове, разрослось настолько, что стало гораздо интенсивнее по проявлениям и по воздействию на его мир, чем привычная рутина. Эти две жизни не мешали друг другу, не перетягивали на себя одеяло, не стремились присвоить Хазина каждая только себе целиком, а сосуществовали рядом, и на фоне того, что происходило у него внутри, нескучная служба в полиции казалась чем-то неважным в общем пространстве хазиновского нынешнего бытия. Однако был единственный пункт, где эти две линии пересекались, и пункт назывался "Игорь".       Уже неделю Хазин старательно ухаживал, делал завтраки, ни в чем не отказывал, приносил кофе на работу и ходил ласковым котом вокруг Игоря, при этом наблюдая растущее раздражение внутри. Его бесил не Гром, его бесил он сам. Вполне нормальное поведение казалось чем-то чужеродным, хотелось бесоебить, упездывать в ночь развлекаться, но Хазин знал, что это только кажется, если он попробует, то удовольствия не получит. Привычки из прежней жизни требовали сдаться и следовать им, но, если быть честным, то уже не сильно и хотелось. В один день Хазин, озверевший на работе, накатал телегу, где зачем-то объяснял Игорю, что он независимый, и не дело его готовить завтраки, он не домохозяйка, что имеет право приходить когда хочет и уходить (как будто Гром ему что-то предъявлял), хотел было отправить, но отловил себя внезапно на желании посраться лишь для того, чтобы сбросить собственное напряжение от незнания как жить, стёр всё и позвонил, пока не передумал и когда Игорь поднял трубку, сказал наверное вообще впервые за их совместную жизнь: - Соскучился. Гром подумал и с заботой спросил: - Гоняешь опять в голове? - Угу. - Выходи через 15 минут на улицу, покурим. Хазин подумал: - ну вот, опять человека дёрнул зазря. И захотел внезапно, сам, что-то сделать приятное. Метнулся в ближайшую пекарню, купил пирожок и когда подходил обратно, увидел курящего Игоря, вручил подношение, посмотрел на Грома снизу вверх и почувствовал в этих своих нехитрых действиях охуенную правильность и, не ожидая от себя, расслабился. И стало хорошо.       Возвращаясь к себе в кабинет, по привычке крутанул большим пальцем кольцо и его не обнаружил. Боясь поверить, но уже зная, потянул руку наверх и, увидев рисунок, невольно улыбнулся. Хоть что-то он смог сделать так, как нужно.       Голова к вечеру разнылась так, что хотелось приложить её куда-то на холодненькое и ничего не видеть. Погода будет меняться, - подумал Игорь, вяло переставляя ноги по пути до дома. Сил на хоть что-то полезное, на любую мозговую или совсем не мозговую работу нихуя не осталось, хотелось завалиться в кровать и закрыть глаза, и лучше даже не раздеваться. Таблетка не помогала, надо бы принять ещё, до того как заснёт, чтобы во сне не страдать.       Вяло поднявшись до квартиры, Игорь открыл дверь и ввалился в полумрак, споткнувшись о Петины небрежно брошенные кроссовки. Хазин обнаружился на диване, где примостился с закрытыми глазами и с чашкой чая на подлокотнике. Игорь, тяжело опустился рядом, стараясь излишне не трясти ни диван, ни себя. - Как? - спросил Хазин, не открывая глаз. - Голова болит. - Такая же фигня. - Хазин протянул свою кружку, Игорь выхлебал остывший чай и потянулся руками. - Иди сюда, плечи разомну. - Игорь повернул Петю к себе и стал аккуратно большими пальцами мять трапецию и шею. Хазин опустил голову, не сопротивляясь - видимо болело у него знатно, отдался рукам, постанывая с облегчением, когда пальцы заходили на голову и жёстко массировали, проходясь по затылку. Минут через десять плечи его облегченно расслабились, и он привалился спиной к Игорю: - Полегчало, давай я теперь. Гром прислушался к себе и понял, что уже не надо, уже как-то и не болит, он сцепил свои пальцы с Петиными, обнял и прикрыл глаза, отдыхая. В голове бегали, гоняясь друг за другом, обрывки сегодняшнего дня, мысли о том, что надо бы, наверное, помыться и переодеться, но они были каким-то фоном к спокойствию человека, которого только-только отпустила боль, но он всё ещё не верит и прислушивается, не мнимое ли это затишье. Однако последние остатки тяжести испарялись и оставалась только усталость от насыщенного дня вместе с нежеланием совершать хоть какие-то телодвижения вот прямо сейчас.       Они переместились на кровать, оставляя валяться всю одежду по пути следования, Хазин проверил будильник на телефоне, поднырнул Игорю под руку, повозился, устраиваясь и затих. Игорь лежал закрыв глаза, но сон вместе с головной болью куда-то утёк, и Гром, стараясь не дёргаться, чтобы не будить Петю, лениво плыл в полудреме, особо ни о чем не думая, и в этом полусне почти физически ощущал внутреннее, не убиваемое до конца сном, беспокойство Хазина, его метания и за всем этим, внезапно, беспредельное в своей глубине чувство, которое пронизывало того до кончиков волос, до выросшей к утру щетины, которое нельзя было наскоро соскоблить, которое похоже ни чем не убиралось: ни ссорами, ни безнадегой, ни усталостью от жизни, и это чувство было - Игорь.       Гром провалился в него с макушкой и всё падал, не находя дна, и хотел падать ещё глубже, потому что не знал, что так бывает. Потому что Хазин, сука, никогда не то, что не говорил, даже намёком не давал понять, что умеет любить и любит Игоря именно так: полностью, всем своим существом, смотря снизу вверх, не оставляя для себя ничего хорошего, желая отдать всё что может, притом, что отдавать просто так по жизни был не научен. Хазин умел хамить, ругаться, был наглым и независимым, тронь - и обожжет, он мог сказать, что любит, но больше старался поржать и обесценить свои же собственные чувства, пряча их, чтоб над ним не насмехались, и прятал так глубоко, что даже Игорь их подчас не видел.       И вот сейчас Игорю стало от этого чужого, спрятанного тепла хорошо так, как наверное он себя никогда не чувствовал, оставаясь наедине с Хазиным, как на минном поле. Он нырнул ещё глубже и почувствовал, что сейчас потеряет себя и останется вместо него только тот неведомый ему Игорь, к которому у Хазина не было ни одной претензии, которому Хазин хотел, но не умел, отдать всё, который достоин какого-то неимоверного хазиновского доверия, словом, неизвестный ему совершенно человек, а не замкнутый в себе, не умеющий заботиться долбоеб с мудацкими замашками.       Себя терять не хотелось, но, одновременно с этим, хотелось стать вот таким вот человеком, кем он был в глазах Пети Хазина, для него, не для себя, и Игорь, сделав последний шаг куда-то внутрь, растворился. А спустя тысячу лет, но именно в этот самый момент открыл глаза.       Хазин смотрел, приподняв голову с его плеча и взгляд был спрашивающий: ты как?       Внутри всё болело, ныло и при этом было как-то странно хорошо, как от правильной боли при массаже, Игорь захотел сказать, что любит, но не успев открыть рта сразу же задохнулся от того, что где-то там, внутри себя услышал сказанное: и я тебя тоже. И ему стало совсем то ли плохо, то ли нестерпимо хорошо, так, что хотелось выползти из собственной кожи и при этом никуда не убегать. Хазин потянулся к нему и прижался губами к губам, на большее его не хватило и больше наверное было не нужно, Игорь вцепился в его руку, прижал до боли к груди и оглушенный какой-то невероятной, ранее не ведомой, ненормальной, но вместе с тем абсолютно правильной близостью, понял, что больше ничего не сможет вынести, и совершенно неожиданно для себя кончил.