Такое случается

Му Цинфану нравится быть врачом, ему нравится исцелять и помогать другим; однако, их мир не для слабых. Количество болезней, которые наполняют человеческий мир невероятно много, и они удивительны в своем разнообразии, иногда доходя до того, что для каждой нужно одно-единственное лекарство, сделанное из одного цветка или одного ингредиента. Редко, что-то одно может вылечить два или три заболевания, из-за чего им всегда нужно следить за своим запасами, и теплицами, которые пришлось поделить между двумя пиками, Цянь Цао и Цзуй Сянь. Чжан-шиди со своей стороны, конечно, рад новым возможностям изобретения нового вида вина, чего, если честно, Му Цинфан не одобряет (если бы их лорд пика пивоварения не был культиватором, то не дожил бы и до двадцати с тем, сколько он пьёт), но не то, чтобы он мог чем-то помочь своему шиди, пока тот говорит, что без вина едва может функционировать. Более того, Чжан-шиди действительно намного эффективнее и веселее в пьяном состоянии, чем трезвом, и он смог искусственно алхимически добиться некоторых эффектов редких растений из обычных, поэтому он не должен жаловаться, и всё же… Му Цинфан не может не волноваться. Его шизунь говорил, чтобы он учился закрывать эту часть своего сердца, чтобы быть целителем; будут вещи, которые ты возненавидишь, — объяснял ему шизунь бесстрастным голосом и смотря мимо него и книги, которую держал в руках; в действительности он понял наставления своего мастера, когда стал достаточно взрослым, чтобы перейти к изучению одной из основ их мира, которая такая частая и явная, что он иногда не понимает, почему где-то существует воспитание, построенное на чистоте тела — это просто кажется нелогичным. Двойное совершенствование — это самая долгая наука для любого уважающего себя целителя, и самая тяжелая; не говоря уже об экзамене, где неудача может быть равна смерти. Конечно, Му Цинфан, как лорд медицины, мастер двойного совершенствования (в том числе преподавания), но это не значит, что это должно ему по-настоящему нравиться. Может быть, так было только с ним, но иногда Му Цинфан ненавидел их мир за то, что он такой, какой он есть. (Если боги есть, то они или глупы, или сумасшедшие, или садисты; а может, всё вместе.) Количество людей, которые пострадали от разного рода афродизиаков и любого другого вида возбуждающих веществ не падает (но и не повышается) с каждым годом, даже внутри секты, что уж говорить о том, что происходит снаружи. Это повсеместная и бытовая проблема, касающаяся, как культиваторов, так и смертных; и, как подозревает Му Цинфан, демонов (ибо в их Царстве самые сильнодействующие и дикие возбудители; а также редчайшие, на вес золота, лекарственные травы). Конечно, есть те, кто защищает их мироустройство, есть те, кто говорят, что без этого жизнь бы не распространялась так, как сейчас, с учетом того насколько высока вероятность умереть в пасти какого-то неуправляемого для смертных монстра, но Му Цинфан не может не задаться вопросом: а действительно ли бы люди, как раса, погибли без этого? Неужели без этого бы жизнь не продолжалась? Неужели молодые девушки обязаны рожать недоношенных детей, когда сами недавно были таковыми? Неужели одни дети, которые могли сорвать цветок по незнанию, должны взрослеть раньше тех, кому посчастливилось этого не делать?

Неужели врачам стоит давать таким юным девушкам и юношам, практически детям, умирать в агонии, когда ничто другое не помогает, кроме двойного совершенствования?

Это та часть работы и долга, который Му Цинфан ненавидит всей душой. Лекарь — это тот, кто каждый раз совершает сделку с самим собой, и тот, кто видит худшее из худшего; в их же мире, делает худшее из худшего. Му Цинфан лишь может надеяться, что есть более мягкие миры, чем их собственный. Хотя, он не думает, что когда-нибудь попадет туда после всего, что он сделал, спасая жизни. Наверное, это одна причин, почему Шэнь-шисюн не позволяет ему прикоснуться ни к себе (у Му Цинфана есть предположения — почему; он не спрашивает, зная, что Шэнь Цинцю никогда не ответит на подобное), ни к любому из его учеников, за редким исключением (чаще всего около смертельным). Когда один из его младших учеников дает ему лишь пару мгновений, говоря: Шэнь-шибо ворвался сюда, шизунь! — прежде чем его шисюн появляется в дверях с холодом на лице, что подвинет их горные зимы, и своим главным учеником, что пытается спрятаться за ним. На Мин Фане белые одежды, пожалуй, длинные для него, едва не касающееся пола, которые Му Цинфан очень хорошо знает, и он ловит свое выражение лица, прежде чем что-то лишнее, вроде усталости и разочарования, успеет проскользнуть. Его шисюн отходит в сторону, осторожно проталкивая своего топчущегося ученика вперёд, говоря излишне строго и вежливо о том, что его ученику нужен медицинский осмотр и незамедлительная помощь (здесь и сейчас, шиди, — в своём неповторимом нетерпящим задержки тоне произносит его шисюн, злой задолго до прихода на его пик), и кто такой Му Цинфан, чтобы отказывать? Тем более, что он уже знает, что произошло. Не первый, и далеко не последний раз в его практике. От этого не становится легче, сколько бы лет ни прошло.