Rose of Empyrean | Роза Эмпирея

      Ни одна система в мире не способна просуществовать достаточно долго без необходимых защитных механизмов. С внутренними угрозами справиться вполне просто – наличие чётких правил и аппарата слежения за их выполнением лёгко решают все проблемы. Когда же нужно обезопасить себя от внешних угроз, приходится учитывать так много факторов окружающей среды, что где-нибудь брешь да останется – предвидеть всё невозможно.              Отчасти из-за этого и пали Эмпиреи. Потому что не смогли дать отпор нападающим, не предусмотрели опасность с их стороны, проигнорировали все признаки надвигающейся угрозы. Не стоит винить их за это, такова их суть, такими они были созданы – любящими своих меньших собратьев.              Однако эта брешь существовала не всегда. В начале своих времён защитный механизм Эмпирей был до невозможного идеала выверен, и только в ходе развития потерял вездесущую предусмотрительность – испугался одного из своих же винтиков. Не шутка ли? Избавиться от единственного своего стража, не скованного непреложным табу, способного непредвзято оценивать человеческие проступки, беспристрастно судить соразмерно совершённым прегрешениям. Избавиться от того, кто был создан карать греховное, только потому, что тот хорошо и добросовестно выполнял свою работу. Пожалуй, слишком хорошо и добросовестно.              Главной задачей Эмпирей было направить человечество по верному пути развития, но никак не избавляться от всего, развивающегося неправильно. Они – помощники и друзья, а не селекционеры, и уж тем более не враги. Не соответствующего данному приоритету стража решили казнить, и ради этого назначили палачом сильнейшего из своих воинов – любой другой бы просто не справился. Отсечь крылья, разрушить ядро и прогнать из Эмпирея – самая милосердная из возможных кара для того, кто предал доверие Бога.              Ненавидел ли Гето ангелов за их слепоту? Ненавидел ли человечество, из-за защиты которого он оказался оклеветан? Ненавидел ли своего палача, бывшего когда-то близким другом, но не поверившим ему и с такой лёгкостью причинившим боль?              Или он сам изначально был не прав и потому заслужил участь порицаемого всеми изгнанника, чужого для обоих миров?              Сомнения в самом себе – чистейший яд, а изгнание и вынужденное одиночество – не противоядие к нему. Скорее дополнительная подпитка, благодатная почва для скверных мыслей, что изнутри пожрут бывшее представление о мире, самом себе и окружающих, оставив только отчаянное смирение: то, что желает собственная душа, и то, что остальные считают хорошим – абсолютно разные взаимоисключающие.               Единственное, что оставалось ему – пытаться поступать правильно. Игнорировать низменное в себе, забыть свою природу и свою суть, отринуть свободу, с которой был рождён, и заковать себя в оковы верности принимаемых решений. Не позволять ни ненависти, ни сомнениям, живущим в сердце, влиять на свои поступки. Быть выше всего этого.              То, каким был создан он, не повлияет на него. То, какими были созданы все остальные, также не имеет значения.              Если спасать ангелов от рук людей – правильно, он будет их спасать. Если среди нуждающихся в помощи окажется Годжо Сатору, он, скрепя сердце, поможет и ему. Он давно живёт в ненавистном ему мире и давно привык мириться с тем, что ему не нравится. А ещё он не мог никого оставить на произвол судьбы, будь то ангелы или люди. Последнее десятилетие – очень трудное для обоих миров, и даже если помогать им ему претит, он всё равно продолжит. Потому что это правильно.              Даже если это так же и очень тяжело. Сейчас – особенно.       К концу осени работы всегда становилось слишком много. Подчинённые докучали из-за обострившейся предзимней нервотрёпки, деловые партнёры надоедали из-за слишком сложных требований, предъявляемых Гето, а клиенты бесили недовольством на слишком высокую цену за дефицитный товар. Впрочем, пройдёт время, и все поуспокоятся: смирятся с отсутствием выходных под новый год, предоставят качественное сырьё, скупят оптом дорогую продукцию. Другого выхода у них нет.               Охрану подконтрольной территории праздники были не в состоянии отменить. Нужда других префектур сбыть свой товар и пополнить бюджет на будущий год никуда не пропадёт. Проблема недостатка продовольствия на соседних землях сама себя не решит. Таковы реалии Новой Эры: почти все префектуры Японии упали в беззаконие и потому сами обрекли себя на зависимость от тех других немногих, что сохранили порядок. От таких как, например, Фукуока, где до сих пор стабильно занимались аграрным хозяйством и металлической промышленностью. А всё потому, что в определённый момент управление ей на себя взял Гето Сугуру.              Хотя бы этот маленький клочок земли он хотел защитить. Хотя бы тот, на котором прожил многие годы после своего изгнания и на котором так старательно пытался создать нечто похожее на родные сердцу края. Это место – его последнее пристанище. Его последний дом, не родной, но построенный собственными руками, окружённый садами, нежно цветущими каждой весной.              Ради этого дома он вытерпит любые тяготы общения с работающими с ним людьми и вернётся. Откроет дверь, встретится взглядом с Нанако или Мимико на кухне – в зависимости от того, чья очередь хлопотать над ужином. Едва заметно улыбнётся в знак приветствия, переоденется в свободную домашнюю одежду, проведает очередного жителя гостевой комнаты, что проживёт ровно до своего восстановления и потом самостоятельно исчезнет. С ангелами всегда так. То ли стыдились, то ли побаивались его ещё с давних времён. Нередко и «Спасибо» не говорили, молча уходя. Но ему и не нужно благодарности. Не ради признания другими он всё это делает, но ради себя, потому что верит, что так нужно.              Когда-нибудь и Годжо уйдёт. Может даже сразу же, как проснётся. Он всегда был таким – совершенно не обращал внимания на своё состояние, каким бы тяжёлым оно не было. Гето лишь надеялся, что будет вне дома, когда это произойдёт, и они разминутся, больше никогда не встретившись.              Пока же – каждый вечер проверяет раны, что нехотя затягиваются, меняет повязки, аккуратно протирает кожу влажным полотенцем, чтобы оставалась чистой. Прошла неделя с того дня, как он забрал шестиглазого из псевдонаучного центра Кендзяку и привёз сюда, и эта неделя – уже рекорд по пребыванию постороннего в его доме. Но Годжо, обладатель одной из самых быстрых регенераций, не то что не восстановился, даже ещё не проснулся.       

«То, что даёт безграничные возможности, так же является и величайшей уязвимостью. Без моих глаз я, наверное, вообще ничего не смогу сделать.»

      Кто же знал, что всё настолько плохо… Но делать нечего – чем мог, мужчина помог, остальное – воля судьбы.              По дому разносится звонкое «Ужин готов», и Гето с облегчением направляется в зал, где Мимико уже заканчивает накрывать на стол. Вскоре Нанако скатывается по перилам со второго этажа и присоединяемся к ним, сразу же прыгает за своё место и быстренько уплетает свою порцию.              – Куда-то торопишься? – Всё-таки он озвучивает свой вопрос, когда девушка уже домывает за собой посуду и ставит в сушилку.       – Вдохновение! – И снова бежит по лестнице в свою комнату дорисовывать эскиз.              Если у кого и вышло без проблем влиться в человеческое общество, то это у Нанако. От скуки начавшая заниматься искусством, она быстро нашла себе дело, в котором была хороша, а после и вовсе увлеклась тату. Неоспоримый факт: татуировки у большей части якудза ещё со времён древней Японии были сделаны её ловкими пальчиками. К кому, как не к лучшему мастеру страны, обращались бы главные ценители красивых рисунков на коже?               В последнее время она познала и прелесть пирсинга. Как-то раз Гето заметил у неё проколотую бровь, а вскоре и в нижней губе появились два колечка на манер змеиных клычков. Позже он узнал, что и под волосами её сестры прятались несколько проколов ушей, в том числе штанга, проходящая через дважды пробитый хрящик. Про то, что Нанако смогла упросить проколоть уши и Гето, вообще говорить не стоит.              Мимико же была куда проще – чаще читала книги любых жанров и направленностей, что могло считаться вполне безобидным и невзрачным хобби. Вот только однажды в доме выключилось электричество и… Тогда мужчина узнал, что её любимым чтивом были академические учебники по физике. Она собрала термоядерный, блять, реактор в своей комнате.              Кратко говоря: Гето понимал подчинённых, что невзначай иногда жалуются на своих детей-подростков. Однако и ничего против увлечений двойняшек не имел, стараясь всячески подбадривать и помогать – это самое малое, чем он мог отплатить им за их преданность.               Нанако и Мимико были теми, кто последовал за ним. Добровольно покинули Эмпирей, чтобы продолжать служить ему даже тогда, когда он больше не был этого достоин. Они были рядом, когда другие оставили, они заботились о нём, вытащили из депрессии. Только благодаря им он до сих пор жив, буквально. Пусть он не старел, но без ядра мог умереть от голода, холода, перегрева, инфекции, ранения и чего угодно вообще. После изгнания Гето мало чем отличался от обычного человека…              Доев, Мимико тоже убегает в свою комнату, пусть и не так резво, как Нанако. В большинстве случаев так происходит всегда – они знают, что мужчина будет занят работой допоздна, потому стараются не доставать, и только в редкие выходные вытаскивают в город вместе поразвлечься. Очень они любили парк аттракционов неподалёку.               Гето же направляется в свой кабинет. На компьютере – ежедневная порция отчётов о положении дел на его территории и на соседних, чтобы в случае чего быть готовым среагировать, очередные письма управляющих другими префектурами, лебезящих перед ним, требования прогнивающего правительства, что только и знает, как сидеть в столице и подминать под себя труд других. Слушает он их до сих пор только для того, чтобы получать уведомления о предстоящих аукционах.               В общих чертах всё в порядке. Гето решает выкурить сигарету на сон грядущий и перед тем, как открыть последний файл, поджигает кончик, затягивается. Никотин расслабляет мозг, но строки в отчёте Суда Манами не прибавляют спокойствия, наоборот. По её словам в последние пару дней на камерах всё чаще оказываются замечены неизвестные лица, что рыскают и что-то ищут по всей префектуре. Подчинённые Суда смогли выяснить только то, что прибыли те из Токио. Что-то щекочет затылок – плохое предчувствие даёт о себе знать – и мужчина решает завтрашним днём отправиться на охоту за возможными шпионами. Схватить одного и выпытать нужную информацию – самый надёжный план на все времена.              В последний раз затянувшись, Гето тушит сигарету в пепельнице на столе и ухом едва улавливает шорох в одной из соседних комнат. С тем учётом, что времени под два ночи и девушки давно спят наверху, не насторожиться было нельзя. Мужчина хватает попавшиеся на глаза ножницы из стаканчика – так, на всякий случай, хоть какое-то оружие лучше иметь при себе – и бесшумно выскальзывает в тёмный коридор. Нанако и Мимико точно бы включили свет, значит не они. Прислушивается, пытается разглядеть что-нибудь, но из-за отсутствия любых признаков движения уже думает, что показалось.              Поэтому, хмурясь, он отправляет ножницы в карман и щёлкает выключателем, после чего всё-таки замечает за тумбочкой пальцы ног, не уместившиеся в попытке их владельца спрятаться. Гето как-то даже тупо смотрит на эту картину, не зная, посмеяться или вздохнуть. Годжо точно был везунчиком, раз его не составило труда узнать и по пальцам – в противном случае уже случайно огрёб бы.              Как и думал мужчина, великий и ужасный «сильнейший» попытается сбежать сразу же. Какая досада – его поймали и теперь не отпустят, ведь с такими ранами на улице делать нечего. Без обид и ничего личного.       Гето Сугуру подходит к тумбе, чтобы дать понять Годжо, что его раскрыли, но тот резко бросается в противоположную сторону – вернее, уползает на коленках так быстро, как это только возможно, и, что самое удивительное, почти бесшумно – возвращаясь в гостевую комнату, из которой выполз минутами ранее. Это ещё что за цирк?              Не то чтобы он сам горел желанием видеться, но это уже – слишком. Ладно, чем быстрее решит эту белобрысую проблему, тем раньше отправится спать. Мужчина распахивает прикрытую дверь и, мельком заметив проползший под своими ногами силуэт, хватает его за пятку, после чего получает по затылку кулаком, пусть и не сильно больно. Ангел брыкается, пинается, заезжает локтями ему по рёбрам, пытается вывернуться, и терпения Гето уже не хватает, он чуть ли не кричит:       – Годжо, блять, успокойся! – И тот замирает.              – …Сугуру? – Аккуратно тянет ладошки туда, откуда шёл звук, нащупывает лицо. Касается носа, изгиба бровей, скул и удивлённо охает, – действительно. Думал, ты мне в бреду привиделся, а я всё ещё… в том месте.              В последних словах – чересчур много сдерживаемой боли, и как-то не получается дальше злиться. Годжо окончательно успокаивается, расслабляется в чужих руках и тихо-мирно дожидается ответа, подминая губы. Он был больше похож теперь на напуганного слепого котёнка, а не гордого ангела, уважаемого во всём Эмпирее. Неужели потеря глаз настолько серьёзно урезала его способности?       Настолько, что он уже ничего не видит из-за бинтов на лице. Кто бы мог подумать…              – Встать можешь? – Вспоминая наличие стёртых щиколоток и перерезанных мышц на бёдрах, а также тот факт, что Годжо только что передвигался ползком, он логично предположил, что раны зажили пока недостаточно.       – Ну я… Может быть справлюсь, если позволишь на тебя опереться. – Гето берёт свои слова назад: Сатору всё такой же гордый и предпочитающий врать или недоговаривать, если с ним что-то не так.              Ясно, как день, что не сможет.               Пытаться что-то говорить и доказывать обратное – бесполезно. Проще дождаться, когда тот в попытке справиться самостоятельно потеряет бдительность, и подхватить на руки, чтобы вернуть в кровать. На удивление, Годжо даже не стал сопротивляться, молча смирившись с заботой о себе, только неслышно вздохнул.              – Голоден?       – А что у тебя есть? – Как всегда, беззастенчиво и на грани наглости.       – Учитывая твоё состояние, могу только кашу сварить, – другое организм вряд ли осилит.              – Да? Какое счастье, что я и так быстро восстановлюсь. Кстати, сколько сейчас времени? Я бы хотел поспать чутка, если честно. Раз ты рядом, то и переживать мне не о чем, пока отдыхаю.              Годжо натягивает одеяло по самый нос и демонстративно укладывается спать, всем видом показывая, что и ответа на свой вопрос не требует. Но тараторящий Сатору – что-то скрывающий Сатору. Гето подходит к двери, скрипит ею и закрывает тихим хлопком. Ждёт с минуту, и – да неужели – Годжо действительно двигается тихонько, ощупывает бинты на своих плечах, запястьях, голове – словно, едва проснувшись, сразу же попытался устроить побег и даже не проверил своё состояние. Ну не дурак ли?              Мужчина еле сдерживается от того, чтобы засмеяться, и сам себе удивляется. Как давно кто-то его смешил, практически ничего не делая? Неловко это признавать, но Годжо правда был удивительным. Удивительным дураком, конечно же.              Он уже хотел было раскрыть свой трюк, когда Сатору недовольно запыхтел и своими ловкими пальцами принялся подковыривать бинты на лице, явно пытаясь стянуть их с себя, чтобы вдоволь начесаться. И это было более чем странно. А если ангел не удосужился упомянуть о дискомфорте, значит, тот был существенным. Будь проклята его привычка держать всё в себе.              – Годжо. – Названный испуганно замер, после чего съёжился и с головой спрятался под одеяло.       – …Так и знал. Это нечестно, Сугуру! – Приглушённо послышался недовольный голос, и Гето закатил глаза. Они знали друг друга, как облупленных, ничего удивительного. Даже спустя столько времени… ничего не изменилось.              Достав удобно прихваченные с собой ножницы из кармана, мужчина присел на край кровати и стянул одеяло, аккуратно поддел чужой подбородок левой ладонью, чтобы зафиксировать положение, и принялся разрезать бинты, освобождая покрывшиеся корочкой ранки. Из первых двух пар глазниц маленькими струйками потекла свежая кровь, которая, видимо, и вызвала нестерпимый зуд у Годжо.       – Это когда я тебя пытался поймать?              В ответ – стыдливое молчание, что можно было расценивать, как «Да». Сугуру вздохнул и потянулся за аптечкой, что предусмотрительно стояла на прикроватной табуретке – в гостевой комнате всегда – нашёл ватки и перекись и, предупредив, что будет щипать, принялся осторожно обрабатывать вскрывшиеся ранки. Сатору иногда шипел, сжимая зубы, и хватался за одеяло, чтобы ногти не впивались в ладони, но терпеливо держался. Когда кровь остановилась, Гето повторил уже привычную ему процедуру по забинтовыванию бедного лица ангела – чтобы опять ничего случайного не вскрылось.              – Оставь открытыми последнюю пару. Я не хочу быть совсем слепым, – ладонь Годжо опустилась на моток перед глазами, не позволив ленте сделать ещё один роковой оборот.       – Правда? Но тебе так больше идёт.              Шутка шуткой, а просьбу мужчина выполнил. Зевнул, не сдержавшись – уже было очень поздно – и чуть не откусил чужой указательный палец, почему-то оказавшийся у него во рту.              – Тебя мало покоцали? Или ты реально идиот?       – А ты не знаешь? – В глазах сверкнула шутливость, но сразу же пропала, как и улыбка с губ. – Прости. Я всё хотел это сказать… Прости меня, пожалуйста.              И извинялся он совсем не за свои бесноватые пальцы. Сатору даже взгляд опустил стыдливо, не выдержав зрительного контакта с опустевшими глазами Сугуру. Тяжёлое молчание повисло между ними.              – Если что-то ещё побеспокоит, говори сразу. Чем быстрее вылечишься, тем быстрее уйдёшь из моего дома. – Эти слова мужчина бросил, когда уже закрывал за собой дверь, потому не увидел – а может просто не пожелал видеть – горечи в единственной открытой паре глаз бывшего друга.              Комната снова погрузилась во тьму, подобную той, среди которой Годжо очнулся не так давно. Давящее чувство страха вроде бы и исчезло, но нет, лишь поменяло свой источник. Он, несомненно, сейчас был в безопасности, ведь Гето его вытащил из самого настоящего ада, спас, укрыл от жестокого человеческого мира под своей крышей, позаботился, хотя мог этого не делать. И всё же где-то глубоко в груди невыносимо болело сердце. Он так долго искал их встречи, но оказался абсолютно не готов к ней… Случайно и не в тему вывалил извинения, что так долго вынашивал, но слишком глупо и резко, из-за чего они не прозвучали искренне. Веками не дающая покоя вина ещё сильнее сжала его душу в тиски.              Уснул он не скоро, несмотря на усталость в теле. Только когда первые лучи солнца начали проглядывать через щёлку между шторами, он провалился в беспокойный сон, мыслями возвращаясь то в стерильную белую комнату без окон и с одной дверью, то на крышу – в момент, когда прямо перед ним на мгновение умер Сугуру, то набатом в ушах слышал «тем быстрее уйдёшь» и видел лишь отдаляющуюся от него спину в пустоте. Иногда казалось, что она истекает кровью, которой покрыты и его руки.               Когда «казалось» превратилось в чёткую картину, он резко очнулся, залитый холодным потом и тяжело дышащий, обнаружив прямо перед своей кроватью светловолосую девушку, сидящую на стуле и активно играющую во что-то на телефоне. Настолько увлечённо, что не заметила пробуждения Годжо.              – Нанако? – Имя само слетело с губ, из-за чего его владелица вздрогнула и подняла на него взгляд. Затем опустила обратно, что-то напечатала в телефоне, повернув его в вертикальное положение, и выключила экран, снова посмотрев прямо.              – Утро. Вернее, уже вечер. Как себя чувствуете? – Получив ответ, что, якобы Годжо не на что жаловаться, она добавила, – окей, но господин Гето попросил передать, что врать плохо.       Чем заставила собеседника неловко опешить. А что ещё он ожидал от одной из двух протеже Сугуру? Совершенно разные, обе были чем-то до невозможного на него похожи, вот только найти с двойняшками общий язык у Сатору так и не вышло.              К слову, вот и вторая из них, Мимико, показалась в дверном проёме со столиком-подносом в руках. Тот быстро перекочевал на колени Годжо, а Нанако вышла, позёвывая.       – Доброе утро, – темноволосая девушка учтиво поклонилась, после чего прокашлялась в кулак и заговорила снова, – «Тебе лучше есть всё, что принесут девочки. И да, даже кашу». Это попросил передать вам господин Гето. Приятного аппетита.              Пока шестиглазый снова отходил от шока, Мимико села на освободившийся стул и открыла принесённую с собой книгу, сразу погрузившись в чтение. Годжо открыл было рот, чтобы что-то ответить, но так и не придумал, что именно, поэтому молча взялся за ложку. В небольшой пиале ровно на одну порцию для особо болезных была, конечно же, нелюбимая им каша. Радовало только то, что в неё добавили немного ягод. С грустью поковырявшись ложечкой, он всё же медленно всё съел, обнаружив, что, оказывается, был очень даже голоден.              – Мимико? А Сугуру…        – Господин Гето на работе, – девушка забрала поднос с пустой посудой и унесла из комнаты, быстро вернувшись на своё место. Годжо казалось немного странным, что кто-то непременно находится в комнате с ним, но ответ нашёлся сам. – Пока же он попросил нас с Нанако приглядеть за вами. Поэтому не волнуйтесь насчёт безопасности и спокойно восстанавливайтесь.              Иными словами он сказал им не оставлять Сатору одного, помня его попытку в самоуправство. Делать нечего – пришлось снова заняться залечиванием своих ран во сне. Хотя бы в этот раз уснул он сразу и, видимо, надолго, потому что, проснувшись, чувствовал себя во много раз лучше. Всё повторилось снова: его покормили и оставили спать в покое. После следующего пробуждения – ещё раз. И ещё. Честно говоря, Годжо это уже надоело. В конце концов, он не выдержал:              – Когда уже придёт Сугуру? Он меня вообще не собирается навещать?       – Господин Гето ещё не возвращался домой с тех пор, – ответила Нанако не кривя душой, и Сатору посчитал это хорошим знаком – диалог возможен.       – А сколько дней прошло?       – Ммм… Мы с Мимико поменялись уже пять раз, так что и дней тоже пять, да-с. Честно, подробностей того, чем он занят, не знаю. Кто-то, видимо, беспределит в префектуре.              Девушка пожала плечами и продолжила играть, посчитав, что вопросы к ней закончились. Годжо как-то помялся неловко и снова обратился к ней, но в этот раз с вопросом, во что она играет и можно ли ему посмотреть. Нанако, явно не ожидавшая интереса к чему-то, что не касалось Гето, удивилась, но сразу же радостно пересела на мягонькую кровать, начав увлечённо рассказывать и показывать всё, что происходило в её любимой игре. Полчаса он внимательно слушал и запоминал, но быстро устал, потому всё же лёг спать. Нанако, улыбнувшись, впервые пожелала ему «Добрых снов».              В следующий раз он проснулся во время смены Мимико и так же мягко поинтересовался, что за книгу она читала. Так же полчаса он прослушал и её увлекательный рассказ о механике, пусть ничего и не понял, после чего получил от неё привычное «Спокойной ночи», но уже не такое сухое и чисто формальное, как раньше.              Возможно, раньше у Годжо не вышло найти к двойняшкам подхода только потому, что у него не было времени на общение с ними? Всё же так легко – всего лишь нужно послушать об их интересах, и вот они уже друзья. А возможно, он просто не хотел, а потому даже не пытался заговорить с ними. Некоторые вещи открываешь только тогда, когда оказываешься прикован к постели, удивительно.              Посиделки с девушками после приёма пищи стабильно продолжались, и вскоре Годжо уже был способен поддерживать с ними активную беседу, чему очень радовался – хотя бы не так скучно теперь было лечиться. Выходило это очень медленно из-за повреждённых глаз, так что он уже устал ничего не делать. Но однажды открыв глаза, он не увидел никого помимо себя в комнате: ни Нанако, ни Мимико. Никто не улыбнулся ему, не спросил про его самочувствие, не побежал на кухню разогревать завтрак. Ангел почувствовал себя одиноко, впервые за время пребывания в доме Сугуру.              – …Точно! – Догадка моментально ударила по голове радостью – только по одной единственной причине двойняшки оставили бы его без присмотра. Они тоже ведь скучали по Гето и, конечно же, побежали бы его встречать, несмотря ни на что.              Годжо тут же принимается выпутываться из-под одеяла, чуть ли не спрыгивает с кровати и падает, не сумев устоять на ногах. Ушибается коленками – не важно! – но, держась за стены, всё же поднимается и чуть ли не бежит – плывёт – немного пошатываясь. Улыбка растекается по лицу, он глазами рыщет по гостиной, замечает открытую дверь на веранду, выскакивает туда – не прогадал. Мгновенно приветствует:       – Сугуру…! – Но замирает.              Сидя в одном из кресел, Гето держит в руке сигарету и устало смотрит на осенний сад, красными листьями сверкающий на полуденном солнце. Нанако и Мимико, по другую от него руку, в два пинцета вытаскивают стеклянные осколки из левого плеча. Все трое удивлённо поднимают на него глаза после чересчур радостного крика, и Годжо неловко подминает губы, спотыкается. Снова падает, ударяясь о деревянный пол коленями и ладонями, делая ситуацию ещё более неловкой.              – …Нанако, – будто только дожидаясь разрешения Гето, девушка подрывается к ангелу, помогает привстать и провожает до второго кресла, сразу же начинает обрабатывать свежие ушибы – аптечка как раз под боком – и только после этого возвращается к сестре.               Все молчат, и Сатору тоже прикусывает губу, стараясь больше не мешать, только смотрит на чужое кровоточащее плечо. И спину. Торс Сугуру без одежды, поэтому татуировку от шеи до поясницы сложно не заметить. Большой китайский дракон чёрными чернилами, набитый рукой явно первоклассного мастера, закрывает огромные шрамы на лопатках, делает их совсем незаметными, если не знать, что они там должны быть.              Мимико достаёт последний осколок и промывает рану. Нанако ловко накладывает швы и бинтует. Сугуру докуривает сигарету, тушит, натягивает чистую футболку и взглядом просит их выйти.       – Зачем, говоришь, подорвался так? – Уже наедине спрашивает. Про причину того, что его девочки как-то по-доброму начали относиться к Годжо, он решил не допытываться, пусть.              – …Хотел тебя увидеть, – сглотнув горечь, ангел отвечает со всей честностью, на которую способен. Смотрит почти исподлобья нижней парой глаз. Гето хмыкает, яд разливается на его языке, но так и остаётся не высказан – он понимает, что это будет неправильно по отношению к бывшему другу. – Правда, Сугуру. Я очень сожалею о том… случае. Я не вру. Честно-пречестно.              – Я тебя понял. Можешь успокоиться и забыть, считать себя прощённым или что там тебе нужно. Просто выздоравливай скорее, хорошо?              Договорив, Сугуру поднялся и вернулся в дом, что-то сказал двойняшкам и, судя по шагам, ушёл в свой кабинет. Сатору не был глупым и понял – с ним не хотят разговаривать, несмотря на напускное дружелюбие. Ангел так и остался сидеть на веранде, даже когда Нанако предложила помочь с возвращением в его комнату. Он также не притронулся к еде, принесённой Мимико. Отказался от вынесенного ему пледа, когда стало вечереть. Утверждал, что хочет побыть ещё немного на свежем воздухе и вовсе не хочет спать.              Холод пробирал до самых костей, но совсем не мог сравниться со льдом, разрывавшим его изнутри. Несомненно, он понимал, что заслужил всё это – было бы странно, если бы всё осталось, как раньше. Их с Сугуру весна на двоих давно закончилась и, не успев разгореться летним зноем, завяла и рассыпалась опавшей листвой, оказалась похоронена под белыми сугробами. Однако после зимы непременно снова приходит весна. Правда же?              После того, как покинул Эмпирей, Годжо сразу отправился искать Гето, он потратил на это десять чёртовых лет и слишком много перетерпел за это время. Не может он просто уйти теперь и продолжать жить, притворяясь весёлым и назойливым старшим, достающим подчинённых. Не может упустить второй и последний шанс.              Солнце окончательно закатилось за горизонт, погрузив природу в сон. Двойняшки за стеной, окончательно смирившиеся с бесполезностью уговоров Годжо вернуться, отправились спать, ненадолго заскочив в кабинет Гето, чтобы пожаловаться. Одинокая тишина осталась единственным свидетелем отчаянной надежды шестиглазого.              – Сам не устал вести себя, как ребёнок? – Не успел Сатору повернуть голову на звук, как на него опустился и укутал теплом мягкий плед, а на столешнице оказалась пиала с подогретой кашей. Сугуру здоровой рукой притянул второе кресло и сел напротив ангела.              – Я разве виноват, что на тебя… – Ложка с кашей ловко оказывается во рту, и приходится прожевать пищу перед тем, как говорить дальше, – …только так повлиять можно?       – У меня так-то дел много и без того, чтобы с тобой нянчиться.              На этот раз Сатору даже одного слова не успевает сказать. Едва раскрывает рот – его тут же кормят. Приходится жевать быстрее, чтобы улучить момент между ложками.              – И что мне теперь… Смириться и уйти…? Ты меня даже… Слушать не хочешь! …Только игноришь.       – Тебе не кажется, что сейчас злиться не ты на меня должен?              – Ну так злись…! Но не уходи… Просто так. –  Сугуру в ответ вздыхает и отставляет пустую посуду, откидывается на спинку кресла. – Чего молчишь? Нечем больше меня затыкать? Не знаешь, как оправдаться?       – Я злюсь и не ухожу, как ты и просил. Сказать мне нечего. А нет, есть – я устал и хочу спать. Но мои желания ведь не важны, правильно? Это ты у нас тут… бедненький.              Сатору недовольно морщит нос и упрямо сверлит Сугуру взглядом, тот – твёрдо и непреклонно смотрит в ответ. Самая обычная их ссора, разве нет? Ни один отступать не хочет и не станет – дело чести или чего-то другого, чему они не могут дать названия. Как обычно раньше заканчивались такие случаи? Кажется, они расходились по сторонам и неделями дулись друг на друга. Сейчас для Сугуру этот вариант даже выгоден, но Сатору… «Обычное» окончание ссоры его не устоит.               Поэтому он, пошатываясь, встаёт со своего места и просто падает вперёд, на Гето, принимается щипать за щёки, тянуть за уши и всячески трепать за волосы – слабого и болезного его бить не будут, и он этим пользуется, несильно мучает, пытается выбесить, вывести на эмоции, только бы чужая молчаливая обида вышла наружу, взорвалась и изжила себя, закончилась.              – Годжо, блять! Прекрати! Ты реально придурок, да?!       Сатору прав, Сугуру и не пытается сопротивляться. На всякий случай руки свои подальше убирает, лишь хмурится и отворачивает лицо. Даже встать и отойти не может – на коленях сидит самый настоящий чёрт, что точно не удержится и грохнется, если Гето поднимется.              – А ты не знаешь что ли?! Да! Да, я тот ещё придурок! И я не собираюсь прекращать, пока ты уже не простишь меня! Может я и говёный друг, и урод конченый, и полнейший дурак, но я хотя бы не бегу от пытающихся помириться со мной друзей!              Годжо всё, что в сердце накопилось, как на духу выпаливает, ни разу не запнувшись, и продолжает тянуть за длинные чёрные волосы во все стороны. Гето всё терпит – пытается терпеть – но даже слабые руки признаёт такими же назойливыми и надоедливыми, как комара над ухом посреди ночи.              – Ладно! Извинения приняты. Прекращай давай! – И Сатору, наконец, останавливается. Вовсю лыбится. – Доволен?       – Да. Спасибо, – тяжело дышит, совсем запыхавшись, но даже не обращает на это внимания. Сугуру недовольно отворачивается от него – начинает, как и раньше, дуться на нечестные методы шестиглазого – и, кажется, придётся извиняться потом и за эту трёпку. Ничего, это проще уже будет. Главное, что на душе снова легко. – А теперь, иди-ка сюда…              На щёки Гето опускаются чужие ладошки и поворачивают его лицо к лицу Годжо, после чего тот его целует. Мягко лишь касается губами, большими пальцами оглаживает кожу под ними, улыбается и хихикает, совершенно счастливый. «Совершенно невозможный,» – думает мужчина, но не уходит от прикосновений. Всего пара секунд, и ангел отстраняется, окончательно успокоившийся, уставший морально и физически. Не сдерживает зевок, из-за чего в его рту оказывается палец Сугуру, но вернуть шутку у того не получается – Сатору намеренно облизывает подушечку, хотя успел бы и больше, да только палец мигом одёргивают.              – Ну и где ты успел такому научиться?       – А ты думал, я о человеческих штучках только от тебя знаю? – Всё же он с десяток лет в Японии пробыл и многое видел, чаще случайно. – Я про всё в курсе вообще. Не боишься?              Гето скептично выгибает бровь – на сегодня с него этой белобрысой катастрофы хватит. Ночь давно уже вступила в свои права, и он, несколько последних суток не спавший, совсем не может противиться её зову. Потому подхватывает правой здоровой рукой Годжо под бёдра и уносит в его комнату. Тот, если честно, тоже спать давно хочет, так что позволяет себя уложить и сразу отключается.              Мужчине остаётся только дойти до своей комнаты и так же быстро вырубиться. После своеобразного примирения и ему стало как-то легче, поэтому сон приходит к нему легко не только из-за накопившейся усталости. Будильник он не ставит. Решил отоспаться – всё-таки заслужил.