Коль сделать ход не убоишься

Четырнадцать? Грёбаные четырнадцать?! Не может быть, чтобы чёртов «Исполнитель Желаний» забросил меня на четвёртый курс! Но, судя по тому, что я только что проснулся в мокрых пижамных штанах, увидев во сне Поттера верхом на Венгерской Хвостороге — всё именно так и есть. Проклятье! Лихорадочно прокручиваю в памяти строки, появившиеся на крышке шкатулки, перед тем, как меня в очередной раз накрыла тьма: «Его зовёшь своей судьбой? За ним помчишься на край света?..» Ну, разумеется. Именно в то утро, пять лет назад, я понял, что мои чувства к шрамоголовому очкарику, кхм… несколько выходят за рамки мечты о дружбе. В то время, как парни в нашей спальне пускали слюни на томно стреляющую глазками Лаванду Браун, загадочную Дафну Гринграсс и шикарных ведьмочек из Шармбатона, я вынужден был и днём и ночью мучаться из-за лохматого гриффиндорского чучела и вдохновенно врать друзьям, что в «этих самых снах» мне является мадам Розмерта. «Судьба подшутит над тобой — Не укоряй её за это». Что ж, шутка удалась. Понять бы ещё, чего хочет от меня адская шкатулка? Чтобы я заставил четырнадцатилетнего Гарри Поттера пойти со мной на Святочный Бал? Мерлиновы панталоны! Да я скорее к Венгерской Хвостороге подойду с этим заманчивым предложением, чем к нашему Герою! Ага, особенно после того, как я обеспечил три четверти школы милыми значками «Поттер — смердяк!», благодарю покорно. И тут меня молнией пронзает ужасная мысль: что если и здесь события развиваются совсем не так, как в нашей реальности, что, если я опять… Мигом поддавшись панике, судорожно ощупываю пижаму. Фух, волшебный китайский шёлк. Фамильный перстень красуется на положенном ему месте, дорогие карманные часы, которые я достаю из-под подушки, чтобы посмотреть, который час, прямо-таки кричат о достатке своего владельца, а учебники на прикроватной тумбочке не имеют ничего общего с теми засаленными, испещрёнными пометками подержанными книгами, по которым я занимался ещё вчера. Впрочем, тот в высшей степени вдохновляющий факт, что я снова — счастливый сын богатых родителей, никоим образом не поможет мне умилостивить Поттера настолько, чтобы он согласился пойти со мной на бал. Ну, поздравляю, Драко. Кажется, ты надолго застрял в обуреваемом гормонами тощем теле четырнадцатилетки. А… что это у меня на лбу? Прыщи?! ***** Через пару дней пребывания среди своих резко помолодевших товарищей, я прихожу к выводу, что эта реальность как две капли воды похожа на моё собственное прошлое. Это наводит на неутешительную мысль: если в «кривозеркальной Вселенной» при всех её недостатках, тамошний Гарри испытывал ко мне какие-то чувства (поразмыслив в спокойной обстановке, я понял, что и в этом он был «моим зеркалом»), то в этой реальности, полностью копирующей настоящую, такого бонуса у меня нет. Довольно утомительно участвовать в разговорах, каждое слово в которых я могу предвидеть. С приятным изумлением обнаруживаю, что память моя функционирует, как самые точные часы гоблинской работы: я могу с точностью до словечка предугадать всё, что сейчас скажут Панси, Тео или Блейз. Лекции преподавателей я тоже помню так, словно конспектировал их вчера. Конечно, все требуемые для занятий эссе приходится писать заново, но и это не составляет особого труда. Из-за усилившейся в разы вспыльчивости и несдержанности, из-за всех этих чёртовых реакций организма, снова вернувшегося в нелёгкую пору полового созревания, из-за того, что меня окружают мои непривычно юные друзья, я всё больше начинаю сам себе напоминать четырнадцатилетку. Но мозги, кажется, остались на месте. Впрочем, я никогда не жаловался на их отсутствие. Поттер ходит по школе героем после того, как вероломно похитил яйцо у несчастной, безутешной матери-драконихи. Мои с таким старанием изготовленные значки утратили свою актуальность, чары на них выветрились, и ребята продолжают носить их лишь для того, чтобы забавляться причудливо перемешивающимися строками: «Гарри Поттер — настоящий чемпион-смердяк» или «Поддержим дурака и задавалу Поттера». ***** Самым большим испытанием для меня становятся уроки Защиты от Тёмных Искусств. Чёрт, не могу сдержать неконтролируемой дрожи и приступов мучительной тошноты при виде профессора Грюма. Судя по тому, что гриффиндурки называют меня Хорьком — здесь я тоже не избежал унизительного насильственного превращения. (Кто бы сомневался? С моим-то везением!). Мой ужас и паника ещё больше усиливаются от того, что сейчас-то мне известно: под личиной безумного профессора с искусственным глазом скрывается Пожиратель Смерти Барти Крауч младший, считающий моего отца предателем Тёмного Лорда. Теперь я отчётливо вижу ненависть и презрение, мелькающие во взгляде здорового глаза, когда Лже-Грюм пристально смотрит на меня, очевидно прикидывая, как бы половчее избавиться от сынка своего трусливого соратника, чтобы не вызвать подозрений и не провалить при этом основную миссию. ***** Мерлин, я уже и забыл, насколько был зациклен на Поттере на четвёртом курсе! Кажется, каждый второй разговор, который я завожу со своими друзьями, начинается с болезненно-презрительно выплюнутого «Поттер»! Я, оказывается, и не осознавал, что взгляды, которыми одаривали меня при этом друзья, были такими жалостливо-понимающими. Салазаровы причиндалы, неужели я был НАСТОЛЬКО очевиден? Вот же стыд! А я-то надеялся, что никто ни разу не усомнился в моей жгучей ненависти к гриффиндорскому выскочке! Как я теперь взгляну в глаза своим друзьям-слизеринцам, когда вернусь домой?! Впрочем, скорее всего, переживаю я об этом напрасно, ведь мне, очевидно, не светит попасть назад, в свою реальность, в ближайший десяток лет. А ещё из моей памяти, как выяснилось, благополучно стёрлись все эти неловкие подростковые сновидения. Боггарт задери, и я совершенно не удивлён этому факту — более наивных и сентиментальных снов и вообразить-то сложно! Чего только стоит сегодняшний, в котором… Очаровательно растрёпанный и разгорячённый погоней Поттер неожиданно выскакивает из-за угла, заталкивает меня в подвернувшуюся поблизости нишу и пылко шепчет, едва ли не касаясь моих приоткрывшихся в сладком ужасе губ своими — потрескавшимися и обветренными: — Вот ты и попался! Сейчас я укрощу тебя, мой Ледяной Дракон! Или тот, вчерашний, где… мы с Поттером… с Гарри сидим рядышком на Чемпионате по квиддичу. На поле выскакивают болгарские талисманы — вейлы. Кожа их сияет, волосы золотятся на солнце, и у всех зрителей-магов от четырнадцати до ста четырнадцати начинается синхронное слюноотделение и восстание волшебных палочек в штанах. И только Поттеру наплевать с высокой трибуны на этих неземных красоток. Мой шрамоголовый герой смотрит только на меня, и его совсем не смущает, что моя кожа и волосы вовсе не столь безупречны, как у прекрасных вейл. ***** Кстати, раз уж речь зашла о волосах и коже… Взглянув сегодня утром в зеркало во время умывания, я с удивлением обнаруживаю, что мои отвратительные прыщи чудесным образом исчезли. Наверное, мазь, которую дала мне Помфри, наконец-то, хвала Мерлину, начала действовать. Волосы тоже выглядят лучше обычного: не висят безжизненными, сальными патлами, а излучают здоровое сияние. А я ведь ещё даже не успел после пробуждения наложить на них Чары Гламура. Вероятно, в этой реальности мои подростковые проблемы решили закончиться раньше, чтобы у меня было больше шансов понравиться Поттеру? Смешно. Можно подумать, он обратит на меня внимание, стань я хоть писаным красавцем, равным которому нет во всём Магическом Мире. Ага. И на Святочный Бал со мной пойдёт. Да я даже в четырнадцать не был настолько наивным, чтобы допустить такую возможность! Помню, как поспешно пригласил Панси, лишь только узнав о предстоящем бале. Боялся, что наделаю глупостей — подойду к Поттеру при всех и ляпну что-нибудь вроде: «Эй, Поттер! Говорят, ты как чемпион Турнира открываешь бал? Тебе несказанно повезло, Шрамоголовый! Я решил проявить неслыханное милосердие и научить тебя танцевать, чтобы ты не опозорил наш славный Хогвартс. Понимаю, что это задача почти невыполнимая, но я…» Один Мерлин знает, как чесался мой язык, как зудели ноги, и как глубоко я дышал, чтобы сдержаться и не выдать всё это при виде Поттера, нерешительно прикидывающего, какую бы из девиц ему осчастливить своим приглашением. ***** После завтрака ко мне, сияя лучезарной улыбкой, подплывает Флёр Делакур — чемпионка Шармбатона. — О, дорогой! — она бесцеремонно целует меня в обе щеки, заставляя мои глаза едва не выпасть из орбит, а почти всю мужскую половину Хогвартса уставиться на меня с неприкрытой ненавистью. — Я знала, я знала! Стоило мне увидеть тебя в толпе, когда я вышла из кареты, как я тут же поняла: этот petit garçon* — один из нас. Мерлин, неужели по мне прямо так уж видно, что половина моих родственников имеют французские корни?! — Началось, да? — с придыханием шепчет Делакур, испытующе заглядывая мне в глаза. — О, я поняла это по особому сиянию, которое исходит от твоей кожи. Пока оно ещё совсем слабое, никто и не заметит, но меня не обманешь… Пресвятое гиппогрифово дерьмо, о чём лепечет эта французская фифочка? — Тебе стоит научиться накладывать специальные Маскирующие Чары, дорогой, ведь твоя кожа со временем начнёт сиять ещё ослепительнее. О, mon ami, это — и дар, и проклятие, помни об этом. Просто удивительно, incroyable,** как рано ты нашёл своего избранника, своего партнёра… Своего… КОГО?! — Вот поэтому-то всё и началось! О, mon Dieu, я даже завидую тебе, ведь я сама так до сих пор и не встретила свою половинку! Хвала Мерлину, она наконец замолкает и, чмокнув меня напоследок в лоб, убегает к своим, где продолжает что-то возбуждённо стрекотать. Я застываю на месте, словно меня только что не поцеловали, а приложили хорошеньким «Ступефаем». «Началось?» Она что — имеет в виду мои… мои чёртовы мокрые сны? Но откуда… И как вообще… Нет, ну конечно, в слизеринской гостиной ходили разговоры о впечатляющей сексуальной раскрепощённости французов, но… обсуждать с малознакомым парнем посреди школьного коридора его эротические сны?! Как она там сказала: «Это просто удивительно, как рано ты нашёл своего избранника, своего партнёра…». О, mon Dieu, неужели то, как я пялюсь на Поттера, не прошло незамеченным даже для гостей из других школ?! И что за бред она там несла насчёт моей сияющей кожи? ***** Вечером, уже переодевшись в пижаму и задёрнув полог кровати, я внезапно ощущаю резкий укол в районе левой лопатки. Я не придаю этому значения, решив, что просто неловко повернулся, пытаясь устроиться в постели поуютнее. Однако скоро боль пронзает и правую лопатку. Я охаю и шиплю сквозь стиснутые зубы. Достаю из тумбочки пузырёк с «Бодроперцовым». Наверное, меня протянуло сквозняком: в замке сейчас, как и всегда поздней осенью, ужасно холодно. Из носа и ушей, как и полагается, начинает валить пар, стоит мне глотнуть зелья. Я удовлетворённо кладу голову на подушку, приготовившись всласть помечтать о «моём партнёре». А может быть, даже и подрочить. Ну а что тут такого, в конце концов? Можно подумать, не тем же самым занимается в эти предшествующие сну ленивые минутки каждый студент мужского пола от четырнадцати лет и старше? Однако не успеваю я как следует взяться за себя — спину снова простреливает острой болью. Я осторожно трогаю лопатки и… едва не вскрикиваю, когда нащупываю какие-то странные, болезненные нарывы. Кожа вокруг них воспалилась, опухла и горит Адским Пламенем. Кряхтя и поскуливая, переворачиваюсь на живот. Боль немного отпускает, и через некоторое время я забываюсь беспокойным, поверхностным сном, сквозь пелену которого продолжаю чувствовать жжение, зуд и раздражающую пульсацию в распухших лопатках. Снится мне, разумеется, Поттер. Но не это сопливый четырнадцатилетка, что волком смотрит на меня в школьных коридорах, а тот, взрослый Поттер, что остался в моей Вселенной, на пикнике у Уизли. Он, запрокинув лохматую голову, счастливо и заливисто смеётся над какой-то идиотской шуткой своего белобрысого бойфренда. Я печальной белоснежной птицей кружу над поляной, где веселятся и поглощают стряпню миссис Уизли все приглашённые на День рождения Джиневры. — Эй, Гарри, гляди-ка! — восклицает Уизел. — Кажется, эта птичка вознамерилась нагадить тебе на голову! — Фу, Рон! — шлёпает его по руке Гермиона. — Гарри, посмотри, эта странная птица и правда кружит только над тобой. Такое чувство, будто она хочет тебе о чём-то рассказать! А какая она красивая, ты только взгляни, Гарри! — Ненавижу птиц, — капризно тянет поттеровский парень. — Гарри, прогони её! — Конечно, дорогой, — кивает Поттер. — Кыш, кыш, пошла отсюда! Я выныриваю из сна с лицом, залитым слезами, и болью в груди, которая, кажется, терзает меня ещё сильнее, чем боль в лопатках. Вся моя постель в маленьких белоснежных перьях, точно я и правда во сне путешествовал в свою реальность в образе птицы. Я что — стал жертвой какого-то птичьего проклятья? По школе ходят слухи, что близнецы Уизли изобрели какие-то конфеты, превращающие попробовавшего их в канарейку. А быть может, в этой Вселенной Барти Крауч младший не удовлетворился тем, что превратил меня в хорька, и решил опробовать на мне все известные ему анималистические заклятия? ***** Мадам Помфри внимательно изучает те белые пёрышки, что я обнаружил утром в своей постели. Нахмурившись, она велит мне снять мантию и рубашку и, бросив взгляд на мою спину… потрясённо ахает. Я испуганно оборачиваюсь, едва не свернув себе шею. — Мерлин всеблагой! — глаза нашей школьной целительницы в изумлении расширены. — Что со мной? — севшим голосом спрашиваю я. — Скажите мне, целительница Помфри! Я проклят? Я умираю? — О, нет, мой дорогой мальчик, — качает головой Помфри. — Вы совершенно точно не прокляты и, смею Вас заверить, полностью здоровы. Вы — вейла.