трещины

Очередное осеннее утро не сулило ничего хорошего, как и всегда. Аня ждет своего привычного предчувствия, которое появлялось вместе со свистом чайника на кухне. Бабушка Зина привычно зовет её завтракать, но никаких ожиданий нет. Ни тревожных, ни нежных, ни радостных. Это странно, это очень пугает. - Нюра, я понимаю всё, - старушка как-то странно начинает разговор, потупив взгляд на ладошки внучки, - после тех событий страшно доверять людям. - Что случилось, бабуль? - Аня отодвигает кружку в сторону, убирает ноги с соседнего стула, предлагая присесть. - Просто у тебя из близких — Риточка да я, - женщина тяжело садится на обивку старенького стула. - И никого больше. Неужели всю жизнь сторониться всех будешь? - Ты меня не пугай, пожалуйста, - девушка поднимает одну бровь. - Хороших друзей не должно быть много, а особенно таких, как вы. - Я ж не про друзей, балда, - гладит сухими руками маленькие руки. - Ты у меня умная, красивая, интересная какая! Ну ни за что не поверю, что не бегает за тобой никто. Футболишь, наверное, всех. Как мордочку скорчишь — не подойди к тебе. Эту реплику Зинаиды Васильевны Аня оставляет без ответа. Как это чутье подвело её сегодня, не подготовив к этому разговору? Идет в комнату, приводит себя в порядок. Не понимает вовсе, зачем бабушка этот разговор затеяла — знает же, как ей тяжело доверять хоть кому-то, как стыдно показывать эмоции. Макарова не нежная, не заботливая, не ласковая. Она для отношений не создана, не рождена для любви, потому что на этом поприще никогда ничего дельного не получалось, но своё самолюбие она любила потешить тем, как легко выходят все остальные дела: Анька умная, рассудительная, поёт неплохо, рисует; пианино в комнате не простаивало ни дня с момента покупки; все поставленные цели достигаются только так. Зачем переживать о том, чему не суждено случиться? «Каждой твари по паре»? Значит, Анька не тварь, а просто нечетная единица женского пола. *** - Зайчик, ты чего кислая такая? - рука Кисы падает на плечо. - Слышь, сучонок, я тебе не подружка, - Аня быстро скидывает с себя одноклассника. Молча отдает ему задание по алгебре, смотрит зло на то, как он расплывается в довольной улыбке. Может, она бы и могла по-другому отреагировать, но не сегодня. Её тревожит бабушка со своими разговорами по душам: она никогда так раньше не делала, потому что знала, что эта тема — больная до скрежета в зубах. - Аннушка, что случилось? - Мел спрашивает сразу, увидев нахмуренные брови напротив. - Повстречалась с Гумбертом-Гумбертом? - Домашка твоя у Кислова, - Аня усаживается на стул, сразу отворачиваясь. - Будь добр, молча забери её и не лезь. - Мел, правда, не трогай её, - Рита поворачивается и так нежно, до противного комка в горле, говорит. - Сам ведь знаешь. Ритуля жизнью научена не лезть лишний раз, но вот Ване на уроки судьбы наплевать. Он пытается добиться от нее утвердительного ответа на вопрос «Зайчик, на меня злишься?» добрых две минуты. Макарова просто молчит, потому что прекрасно осознает, что случится, ответь она ему хотя бы звуком: они обменяются тоннами любезностей и разругаются примерно до конца дня. Парни втроём сваливают, благородно посетив три урока, и Ане становится спокойнее. Никаких попыток разузнать, что случилось, попыток развеселить и заболтать ей. Теперь только она, Рита и английский. - Нютик, что стряслось? - блондинка аккуратно кладет голову на плечо подруги. - Расскажи мне, легче станет. - Да суки вы, - девушка привыкла к тактильности Королевой, отчего начинает гладить пушистые волосы. - С чего решили, что мне сложно? Мне и так нормально. Побешусь — успокоюсь. - Кто «вы»-то? - Да забей. - Не, погоди, Кислов хуйню в пятницу сморозил, да? - Рита отстраняется, заглядывая в зелень глаз напротив. - Блин, прости, солнышко, нажралась и тебя одну оставила. - Да какой Кислов? Бабушка меня пугает: парня мне, видишь ли, не хватает. Близких, говорит, никого у меня нет, кроме тебя и её. - Ну, переживает, - Королева расплывается на парте, подложив руки под голову. - Ты же хорошка у нас, хоть и под стерву косишь, красотка, гений, туда-сюда. Просто хочет счастья для тебя, да и она не вечная же. Эти слова неприятно откликаются внутри. Аня как никто другой осознает конечность человеческой жизни, но принимать конечность конкретно бабушкиной жизни хочется меньше всего. Особенно сейчас, когда у неё, кроме милой старушки, никого нет. У Макаровой вереница мыслей в голове: от простого предчувствия самой бабушкой Зиной своей смерти до её суицидальных мыслей. Анька нервно дергает коленом, не отвечая на ритины вопросы и игнорируя любую её фразу. С каждой минутой девушка все больше убеждает себя в правильности собственных догадок, остается только сорваться с урока и побежать прямиком домой, заставить бабушку поговорить и доказать свои гипотезы. - Ань, ну ты чего? - Рита перебирает кольца на пальцах подружки. - Ритусь, мне надо домой, вдруг что не так, - уже почти срывается с места, но Королева грубо усаживает её назад. - Хватит уже думать, что ты везде права, - хмурит изящные брови. - А если опять на чуйку свою сошлешься, я тебя прямо тут задушу. Эта чуйка твоя хоть раз срабатывала четко? Наверняка, у тёти Зины свои причины беспокоиться. Да и у какой бабушки никогда не было бзика насчет женихов? - У моей. Бабушка всё знала о тернистых любовных скитаниях Ани, но никогда их не вспоминала лишний раз, считала, что всему свое время. Может, Рита права, и сейчас это время настало? У Макаровой никакой чуйки на что-то нехорошее сегодня нет, одни лишь домыслы. Стоит просто успокоиться, досидеть до конца уроков и прямиком домой. Девушка поглаживает свои плечи, немного успокаиваясь. Черная полоса потерь и печали прошла. Все хорошо. - Пойдем вместо физры хлеб жевать? - Рита ехидно улыбается. Бабуля права, у Ани никого ближе их двоих нет. Ей и не надо. Звенит последний звонок, и Макарова срывается с места. Мысли все равно не покидают, но поспокойнее от ритиных слов стало. - Макарова, ты куда это собралась? - мужская рука крепко хватает локоть Ани. - А ну быстро в кабинет, преподаватель уже пришла. - Виктор Анатольевич, вы надо мной издеваетесь? - девушка резко дергает плечом, высвобождаясь. - Давайте по-человечески поговорим. Вы че ко мне пристали, а? - Ну ты слова-то выбирай, - он скрещивает руки на груди, хмурясь. - Такими мозгами самой пользоваться надо, а ты вот со своими бедолагами все носишься, уроки за них делаешь. Чего злишься? Я ведь вижу все, у меня глаз много. - Мои бедолаги откровенно не ваше дело, - Аня правда злится, но послушно идет в сторону кабинета. - Сдам без лишней помощи. А вы, кстати говоря, этой помощью только хуже делаете. Вот возьму и в ПТУ пойду. Вам назло. - Тогда ты будешь самой глупой медалисткой, - учитель устало вздыхает. - Я понимаю, что очень назойлив. Просто за будущее твое беспокоюсь, знаю, что уехать хочешь. Но вот подумай сама, сейчас любая ошибка, любая оплошность — и ты просто всех шансов лишаешься. - Вы что под оплошностью подразумеваете? - Бедолаг твоих, - мужчина открывает дверь, пропуская её вперед. - В особенности рокера этого твоего или кто он там… Кислова, короче. Аня чувствует, как краснеют уши от злости. Какой Кислов? Какие оплошности? Сколько можно? Что за день такой… Виктор Анатольевич представляет её преподавательнице, в классе сидят ещё четверо сдающих. Ей несложно сидеть на уроках, ей искренне нравится узнавать новое, но сейчас она не видит смысла. После новогодних каникул бабушка бы нашла ей свою подружку-училку, которая готовила бы её за чай с коньячком на кухне у Макаровых. И Виктор Анатольевич её напрягает изрядно. Может, план с избиением «ботаника» не такой уж и плохой? Сев за парту, девушка обнаруживает, что телефон разрывался от звонков и сообщений. От Кислова. Ваня одноклассник - Анютка, ты че так долго? - ебаный свет, уже десять минут прошло - блять каркаркина ты че - я вот сука ни за что не поверю что у тебя вопросы к лельке есть - ты где - харош бегать от меня Макарова - я вот как ебанат хожу спрашиваю где анька - жду 15 минут. - короче я тебя просто жду Аня закатывает глаза, нехотя отвечая на сообщения.

Аня - Я на допах по биоше, не жди меня. - Вообще меня больше никогда после школы не жди. На все уроки сходи хоть раз.

Ваня одноклассник - ты че угораешь? - блять заебала шкериться - ты ебанутая какие допы? - тебя витька трахнет щас у него чучун стоит на стервозин - я тебя жду мне похуй

Аня - Жди. Мне тоже похуй.

День и правда какой-то дурацкий. То бабуля, то биолог, то Кислов, прости господи. Чего всем резко что-то стало от неё надо? Она послушно записывает в тетрадь все, что для неё ново. Куча мыслей в голове: бабушка, Ваня, биология. И так по кругу. Спустя час из кабинета буквально выбегает, лишь бы не наткнуться на биолога. Её уже достало всё это. Ритка усвистала домой сразу, как последний звонок услышала, а Кислов наверняка уже ушел. Надевает старенькие наушники, по ушам разливается теплый голос, звук гитары. «У меня есть три футболки, две гитары, пара кед…» На улице солнце немного припекает, но прохладный ветер раздувает огромную куртку, купленную за тысячу в секонде, расчесывает светлые волосы. Песни Нойза про любовь именно с такой погодой и ассоциируются. Вот день и налаживается по-тихоньку. За калиткой кто-то резво снимает с неё наушники. - Аня, Ваня, очень рад, - Кислов с ухмылкой цитирует строчки из песни. - Про нас песня. - Да, там ещё про счастливую семейную жизнь, в которой лирический герой готов на всё ради своей женщины, - Аня забирает наушники обратно. - Но ты не задумывайся, а то и так уже совсем нечем. - Бля, вот ты че жабишься весь день на меня? - Ваня протягивает ей пакетик с солеными орешками. - Помню, что любишь. Видишь, я заебатый друг. - Ты заебавший меня уже, - девушка недоверчиво забирает пачку. - Спасибо. Какое-то время идут молча. Ваня, словно котенок, оглядывается по сторонам, смотрит на небо и жмурится от солнца. Улыбается во весь рот. - Кислов, ты че такой нежный стал? - Да у меня там…- жуёт орешки, но резко замолкает. - Постоянники появились? - Зайчик, ты ебать… бля, ты как поняла? Аня просто молча поднимает брови. У неё другого варианта и не было. У успехов «работы» Кислова и его хорошего настроения была прямая зависимость. Ей это не нравилось: ни работа, ни ванино состояние, основывающееся на удачности сделок. Она ни в коем случае за него не переживала, потому что Киса настоящий везунчик, ещё и кентится с Хэнком, но смотреть на то, как Ваня тихонько щупает что-то тяжелее седативок — занятие удручающее. - А все-таки ты че выебываешься на меня весь день, м? Ещё и у педофила этого прячешься, вообще ебу дала? - Кислов, мир вокруг тебя не крутится, - снизу вверх смотрит на собеседника и будто бы впервые замечает горбинку на носу. Красивый он. Красивый и глупый, это опасно. - У меня и так проблем куча, ещё и ты тут доебался со своей дружбой. - Ну раз дружба тебе не катит, - медленно тянется к плечу, чуть-чуть приобнимая. - Го встр? - Самое романтичное предложение в моей жизни, - аккуратно убирает руку с себя. - Мне дружить с дилерами не особо хочется, а встречаться — конечно, давай. - Ты не сука, ты просто маленькая стервозина, - улыбается, поправляя волосы. - Погуляем? - А мы что делаем? - Я тебя до дома провожаю, - вытягивает руку, ждет, когда Аня достанет шоколадный чапман. - А хотелось бы всё же погулять, поболтать. Девушка послушно достает сигареты, кладет одну на раскрытую ладонь. Кислов сразу хватает её за руку и держит, прерывая все попытки Макаровой освободиться. Заветная сигаретка хрустит, ломаясь, Аня недовольно смотрит на него. - Вань, ты че себя как маньяк недоделанный ведешь? - снова хмурится. - Погуляй со мной вечером, - он наклоняется к ней, серьёзный, не улыбается. - Или я сейчас тебя засосу. Бабушка, наверное, в окно смотрит. Или вот соседки увидят. Ой как неудобно будет объяснять… - Ты вообще мозги прокурил? - Пожалуйста, - сильнее ладонь сжимает, кроша сигарету. - Давай подружимся. Аня совсем не хочет соглашаться, ей есть чем заняться вечером, да и Кислов — компания, мягко говоря, сомнительная. Но, с другой стороны, что поменяется от одной прогулки. Ей с Ваней часто бывает весело, бабушка будет рада новому «другу». Вспомнишь солнце — вот и луч. Поговорка работает, как никогда до этого не работала. Низенький силуэт в голубом пальто машет рукой, и Аня уже почти видит широченную улыбку. Не хочется перед бабушкой объясняться до того, как за сегодняшний разговор объяснится она. - Ладно, - она смотрит прямо в глаза, видя недоверчивый прищур. - Ладно. Только сейчас домой по-дружески спизднись. Там бабуля. - Ой, здравствуйте, Зинаида Васильевна! До вечера, зайчик, - приобнимает девушку за талию и звонко целует в макушку. Кислов, как и было приказано, сбегает с места преступления, а Аня стоит, слишком неловко и наигранно улыбаясь. - Красивый мальчик, - бабушка медленно идёт к подъезду. - Быстро ты кавалера нашла. Аня молчит, следуя за старушкой. Ей все равно на эту ситуацию. Она думает, с чего начать разговор, как правильно выразить свои мысли, не испугав бабулю. И ей уже от одной мысли о таких беседах становится страшно. Дома ставит чайник, разбирает бабушкину сумку. Плюшки, кефир, чай с бергамотом — ничего лишнего. С деньгами у них проблем нет, пенсия у бабушки не маленькая, но на излишества тратиться не хотелось бы. Пенсию по потере кормильца и отцовские отчисления они договорились откладывать на взрослую жизнь. Аня не хотела принимать его деньги, слишком уж обижена и разочарована была. Он ей не отец — обычный мужик, подаривший половину генов, но в отражении она упорно видит большие зеленые глаза, его глаза. Как бы она не хотела, папин нрав прорывается с каждым годом сильнее и сильнее: чуть только начинает злиться — сразу смотрит в отражение на экране телефона, видя блестящие глаза. Успокаивает и отрезвляет, как ничто другое. Она поэтому в перепалки не вступает, хотя ей всегда есть что сказать. Не хочет быть как вечно недовольный, выясняющий отношения отец. Молчание — золото. Всегда говорит, что все нормально, что побесится в одиночестве — не хочет, чтобы её видели такой, чтобы в ней видели его отражение. - Бабуль, пойдем чай попьем. - Ну, рассказывай, - женщина с кряхтением присаживается на стул. - Не помню такого. Приезжий что ли? - Да это ж Ванька, - Аня разливает чай. - Ну, Кислов. Он актер тот ещё, только тебя увидел — сразу цирк устроил. Просто до дома проводил. - Хороший? А то я не помню его. Мама вот хорошая у него. - Нормальный, - несет бабушке кружку, тяжело вздыхая. - Ты где была? В голосе нотки недоверия, тревоги. Руки начинают трястись, но чашка вовремя попадает на стол. Аня собирает все спокойствие, что осталось, на этот разговор. Получается откровенно хреново. - В магазин ходила, Нюрик. - А чего нарядная такая? - щурит глаза. - Больницей от тебя пахло, когда ты меня обняла. Действует наобум. Ничем от нее не пахнет, но Аня умеет «брать на понт». Тут же в голове перебирает все возможные варианты следующих придирок и недоверчивых колких фразочек, пока не слышит волнительное: - К зубному ходила, доча. - К какому ещё зубному? - глаза округляются. Она похожа на папу, сильно злится, но ей не до этого сейчас. - У тебя челюсть вставная с прошлого года. Ты че несешь, ба? В какой больнице ты была? Гипотезы медленно подтверждаются. В голове только слово «нет», повторяющееся из раза в раз. Только страх, тревога. Что за день? Что за жизнь? - Дочь, это бабушкины дела, - женщина смотрит в стол, пряча глаза. Они с бабушкой похожи. - Ты опять как Сережа себя ведешь. Это не дело. - Да мне насрать, бабуль, - Аня опирается на столешницу гарнитура, немного присаживаясь. - Говори уже. Говори лучше, иначе я Локонову позвоню. Он быстро найдет, к какому врачу ты ходила. Клянусь, что позвоню. - На биопсию направление брала, - недолго молчит, тяжело вздыхает. - Прости, Аннушка. Слезинки катятся по морщинистым сухим щекам, редко капая в кружку с чаем. Аня в ступоре. Ей нечего сказать, совсем нечего. Тревожные мысли впервые были не просто так. В голове начинается ад, печет. Куча мыслей. Миллион страхов. Так ведь не бывает — вот только подумаешь, а уже сбывается. - Может, и неправда, - вытирает слезинки. - Может, и обойдется все. - Давно ты по больницам ходишь втихаря? - подходит, обнимает хрупкие плечи, окутанные домашней шалью. - С конца лета, Нюрик. - Все заключения, все справки — всё мне отдай, - видит, что ей тяжело говорить. Да ей самой тяжело спрашивать. - Всё, успокойся. Справимся. Ну не бывает так. Не может быть. Чуйка приняла какие-то другие обличия, но не подвела на этот раз. Что делать теперь? Как справиться? Как она будет без бабушки? Нет, не будет. Они прорвутся. Не для этого столько настрадались обе. Не для того, чтобы опять расстаться. - Догадалась ты сама по разговорам утренним, - женщина обнимает внучку за тонкую талию. - Умная ты чересчур. Страшно мне иногда. Видишь, бабуля не навсегда рядом. Посмотри по сторонам — найди близкого. Того, кто все шрамики твои полюбит, целовать их станет. Нюрик, одной быть нельзя, за других держаться надо. Тебе страшно, наверное, но страшнее одной остаться, чем ошибаться. - Всё, хватит, - целует седые волосы. - Любовь лечит, а я тебя больше всего на свете люблю. Ни меня, ни себя не расстраивай. Иди отдыхай. - Откуда столько сил у тебя, доча? У неё нет выбора: быть сильной или слабой. У Ани жизнь такая. То мама, то отец со своим Симферополем проклятым, то бабуля. Была бы слабачкой — давно бы сторчалась вместе с кисловскими клиентами. Она и сейчас сил найдет столько, чтобы справиться. Отчаянно отгоняет мысли о смерти бабушки, злится, а в голове только одна мысль: «За что?». За что бабуле? За что ей самой? Они обе пережили смерть её мамы, разлуку пережили, издевательства, предательства. И рак переживут. Всех и все переживут. В своей комнате давит слезы, чтобы ни бабушка не услышала, ни она сама не разревелась окончательно. Ваня одноклассник - в 8 зайду?

Аня - Отмена. - Сиди дома, я никуда не пойду