трещины

Аня перебирает послушно переданные бабушкой бумажки. Кажется, выхода нет. Вообще никакого. У старушки опухоль поджелудочной железы, и этот факт не опровержим. Биопсия — так, способ лишний раз удостовериться, впасть в ступор. Мыслей слишком много, они мечутся, путаются, и Аня не может разобрать в них ничего, она не понимает, что чувствует сейчас. Страх? Точно нет, она не ссыкуха. Злость? Тоже мимо, она давно поняла, что такое жизнь, и злиться попусту — занятие неблагодарное. Отчаяние? Никакого отчаяния. Только непонимание, что делать. Только вселенских размеров печаль. Всё для чего-то случается, но это случилось для чего? Показать Ане горечь потерь, которых в жизни не оберешься? Да она их как никто другой познала, вкусила, вымазалась вся. Все, кто был дорог, покинули её, бросили, просто молча ушли. Одна бабушка осталась, которой жить осталось одно мимолетное мгновение, и этот миг будет мучительным, болезненным. Аня не перестанет пытаться вылечить бабушку, хотя стадия, скорее всего, уже приличная. Попытка не пытка, Макарова тоже не пальцем деланная. Всё, что будет в её силах, она сделает, а сил у неё много. В наушниках играет какая-то дребедень — лишь бы не любимые песни, лишь бы не расплакаться, не согнуться пополам. Нога дергается, губы искусаны, пальцы в мясо. За окном медленно наползает на небо темнота. Нет, не так. На весь мир наползает кромешная темнота. - Нюрик, - бабушка стоит в дверном проёме. - Уши вынь, вообще не замечаешь, что в мире происходит. - Бабуль, у меня сейчас одно происходит — ты, - с места не поднимается, только смотрит на неё тоскливо. - У меня сюрприз для тебя, пойдём, - женщина улыбается, заплаканные глаза хитро блестят. Аня устало встает, медленно передвигает ногами по комнате. Сил думать о сюрпризе не осталось — вся голова в бабушке и её болячках. Напротив двери в её комнату висит зеркало; в нём отражается вид совсем удручающий: совсем крошечная бабушка в своей шали, Аня, вся растрепанная, с неаккуратно собранными в крабик волосами, еле волочит ноги. Она завтра разберется с этим недоразумением, соберет себя заново за ночь, и всё вернется на круги своя. - Анечка, здравствуй, - Кислов стоит у входной двери и, кажется, никакой неловкости от происходящего не ощущает. Его руки распростерты, ждут приветственных объятий. Аня лишь смотрит на него огромными усталыми глазами, давая понять, что он сейчас лишний, и не двигается с места. - Анна, чего ты как дикобразина? - бабушка легонько направляет девушку в сторону нежданного гостя. Она послушно идёт к нему, разрешает себя обнять, но ответных действий не предпринимает. Его руки, как всегда теплые, сминают по-хозяйски ткань футболки; Аня плечом чувствует, как Кислов улыбается бабушке. - Я же написала, что никуда не пойду, - терпит обнимашки секунд пять и сразу начинает язвить. - Че приперся на ночь глядя? - Нюра, перестань уже, - бабушка предпринимает активные действия. - Ванюша напрочь отказывается проходить, потому что ты ему обещала прогулку. Я не права? Аня поворачивается к ней, отчаянно глядя в глаза, окаймленные морщинками. Она одним лишь морганием посылает старушке сигналы о помощи, но та остается непреклонной. Сейчас Кислов вообще не попадает в атмосферу происходящего, и всё как-то наваливается разом. Бабушкина болезнь, Ваня со своими нежными чувствами. Дурацкий день никак не хочет заканчиваться. - Я не собрана, - она упрямо уходит в комнату. - На улице темно, никого не напугаешь, - громкий голос Кисы доносится до неё через весь коридор. - Иди в жопу. - Аня! - бабушка заходит за ней. - Почему я вообще тебя должна уговаривать гулять с мальчиком? С ума не сходи. Я тебя редко о чем прошу. Иди, развейся, а то всю ночь за бумажками моими просидишь. Девушка смотрит на неё грустно, как бездомная собака, но понимает, что бабушка и правда её ни о чем почти не просит. Пускай порадуется, пусть думает, что в жизни её все налаживается. Ничего от этой прогулки не произойдет настолько плохого, что могло бы перекрыть новости сегодняшнего дня. Она берет сумку, натягивает на себя зипку, наспех собирает волосы. - Зинаида Васильевна, мне во сколько привести Аннушку домой? - улыбается своей кошачьей улыбкой, облокачиваясь о косяк. - Ой, Ванюша, да хоть во сколько, - женщина обнимает собравшуюся девушку. - Ты её главное проводи, а то и правда темно совсем будет. - Конечно, у меня других вариантов и не было. Получая молчаливое одобрение бабушки, они выходят из квартиры. Аня не довольна ситуацией: заключения врачей не все проанализированы, домашка на добрую половину класса не сделана, бабуля оставлена одна в квартире, да ещё и гулять приходится с Кисловым. Только вдохнув прохладный осенний воздух, она чувствует крепкую хватку на своей руке, сразу пытается высвободиться. - Макарова, хорош выёбываться, - Киса сильнее сжимает ладонь. - Порадуй бабушку. Он кивает на окно первого этажа, в котором им машет маленький силуэт. Аня наигранно улыбается, машет в ответ и резко переводит взгляд на самодовольно улыбающегося Ваню. - Жизнью наученный, да? Блядун. - А я от чего блядовал-то? От того, что у меня тебя не было, Нюрик, - он звонко выделяет последнее слово, а потом заливисто смеется. - Тебе меня нельзя так называть, - выйдя из колодца двора, она сразу расцепляет их руки. - А тебе меня нельзя называть «Ваня», - он начинает копошиться в рюкзаке, достает две пачки шоколадного чапмана. - На, должен за сегодняшнее. Я ещё шоколадку принес, но бабушке твоей оставил, а то неудобно без гостинцев. - Купить меня решил? Или выебнуться захотелось? - опять язвит, но видит его глаза, ожидавшие хоть какой-то похвалы. - Ладно, спасибо. Они идут, обсуждая совсем пустячковые темы: учебу, биолога, Лёлечку и Хэнка. Аня на некоторое время выпадает из удручающей реальности, будто всё хорошо, будто им по девять лет. Приятный сладковатый запах осени царит в воздухе, погода замечательная, легкий ветерок треплет каштановые волосы Кисы. Он улыбается до ушей, громко заливисто смеется, вспоминая всё, что было связано с Аней, и она забывает всё плохое на пару часов. У самой улыбка во все зубы, а от смеха сводит в висках, и вот она уже и не против тяжелой руки на своем плече. - Поесть сходим? - Ваня смотрит сверху вниз. - Угощать не надо, - закусывает нижнюю губу, хитро улыбается, морща нос. - Я на дилерские деньги не ем. - Ой бля… началось, - он легонько пихает её в плечо. - Зато куришь на них, как паровозиха. Ладно, у меня принципов не много. Хавчик за твой счет. Они берут по большой шаурме, платит, как и было указано, Аня. Трапезничают где-то на трубах за хрущёвкой, курят по сигаретке чапмана, болтают о чем-то, смеются. Ваня действует как успокоительное; Макаровой это странно ощущать — она сама себя всегда успокоит, поддержит, совет даст. Но Киса правда как живая таблетка, и это, хоть и странно, но чертовски приятно. Наверное, просто день такой, и он в него все-таки органично вписался. Аня не понимает, как он все подмечает, как все чувствует; он же всего лишь глуповатый паренек, которого в жизни мало что интересует, кроме быстрого кайфа и того, как бы денег побольше срубить и кого бы посильнее развести. Она совсем не замечает пролетевших часов. Понимает, что задержалась, когда навстречу попадаются только закрытые витрины магазинов. - Всё, по домам, - скидывает с себя уже привычно покоившуюся на плече руку. - Мне ещё уроки дрочить на всех вас. - Да ладно тебе, - всё-таки ближе прижимает к себе упрямое тельце. - Хочешь, я сегодня сам всё сделаю? И за тебя тоже. Ебанешься какой эксклюзив. - Вань, за себя бы сделал — уже охуеть какое достижение, - серьезно смотрит на время в экране. - Пойдем, там бабуля одна. После этой фразы Киса отчего-то тяжело вздыхает, будто набираясь сил. Останавливается, разворачивая девушку к себе, кладет ладони на тощие плечи и смотрит прямо в глаза. На его лице никаких эмоций, только брови слегка подрагивают. - Я про бабушку твою всё знаю, - видит полное непонимание на её лице и добавляет, - мне мама сказала. Она как-то после больницы в салоне разревелась. У Ани сердце бешено бьётся, ладони мокрые, легкие разрывает от какой-то жгучей боли. Как так? Почему даже он знал? А ей, родной кровинушке, пришлось клещами все вытаскивать? Сколько бы она ещё ничего не знала, если бы не её до смешного параноидальные мысли? Сколько бы она ещё ничего не могла сделать, ни о чем бы не догадывалась? Она злится. Злится на Ваню, на его мать, на бабушку, на себя саму. Она ведь даже не спросила, почему бабушка отрезала свои совсем уже белые, длиной по лопатки волосы. Готовилась, видимо, к терапии. Сама предусмотрительность. Аня не замечала того, что бабушки часто нет дома, когда она приходит со школы, хотя раньше такого не было. Её не насторожило, что старушка, и без того щупленькая, похудела размера на два. Её не беспокоило, почему бабушка редко стала звать закадычных подружек по воскресеньям на чаи. Как так? Она ведь все замечала, была до ужаса внимательной. Видимо, мысли о прошлом и куча обид, жалость к себе самой занимали все мысли в последнее время. Ей хочется выть от злости на саму себя, хочется разреветься, вправить себе мозги парочкой четких ударов. - Ты блять… ты, Кислов, мудлан редкостный, - Аня хочет уйти, но руки её крепко держат. - Отпусти меня нахуй и съёбывай домой. - Успокойся, - он прижимает её к себе так крепко, что сквозь кофту чувствует частое горячее дыхание. - Ты никому лучше не сделаешь, если такая домой припрешься. Ей покой нужен, а не твои разборки ебаные. - Иди нахуй, Вань, - она бьёт его маленькими кулачками и чувствует под костяшками чужие ребра. - Ты откуда знаешь, как лучше? Я почему блять узнаю о бабке своей позднее какого-то ебалая? Че за хуйня происходит? Отпусти меня быстро. - Истеричка блять, - позволяет ей делать всё, кроме того чтобы уйти. - Я как тебе, сука, должен был это первым сказать? Она тебе вообще ничего говорить не собиралась, как я понял. - Так, да? - поднимает голову и бешеными искорками смотрит прямо в его глаза. - А че не сказал-то? Ты ж только так пиздишь — рассказал бы уж. - А я тебе кто, чтобы такое рассказывать? Ты ведь у нас, блять, с такими, как я, не общаешься, - Ваня отпускает её, понимая, что она никуда не денется от разговора. - Но щас не в этом даже дело. Я до тебя не доебывался все время, что ты тут живешь, потому что хуй ты клала на нашу дружбу. А мы дружили, если ты не помнишь. Аня только выдавливает истеричный смешок. Нашёл время отношения выяснять. Она ошиблась в нём — никакой он не эмпат, он просто знает всё, что ему знать не следует, и пользуется этим слишком умело. - Какую дружбу? - сил не осталось совсем, теперь точно на нуле. Она просто садится на ещё зеленую траву, устало закрывает лицо ладонями. - Это когда нам лет по девять было? Мы вообще теперь другие люди. Забудь. - Да? - зеркалит действия девушки, садится рядом, скрестив ноги под собой. - Я вот не понимаю, ты сукой притворяешься или все-таки реально ебнулась? Я тебе помочь хочу, потому что ты мне дорога. Дорога, слышишь? Или ты таких слов ещё не выучила? - Дорога? - Аня убирает руки от лица и смотрит в блестящие в темноте глаза. - Че, думаешь, я тебе дам за твою непрошеную заботу? - Ты, Макарова, просто пизданутая, - он поднимается с земли, протягивая ей руку. - К тебе хоть как относись — один хуй, что не оценишь. Всё, пошли домой. Она игнорирует протянутую ладонь, отряхивается и, упрямо подняв голову, идёт в сторону дома. Ей ничья помощь не нужна, особенно его. Особенно теперь. Ей до слез обидно, что бабушка решилась рассказать всё Катерине, а не ей. Ей обидно, что она вообще ничего не хотела ей говорить. Ей просто обидно. Почему вот так? За что этот урок? Она ведь правильно понимает все грабли, на которые наступает, все верно оценивает. Для чего? - Слыш, Макарова, даю тебе ценные указания, - он ждёт ответа, но, не получив желаемого, продолжает. - Бабушке истерики не закатывать, я у неё сам о здоровье поинтересовался. Придешь — обними её, скажи, что погуляли хорошо, ты себя чувствуешь намного лучше. Поняла? - Кислов, если у тебя была цель успокоить меня и в чувства привести, то ты опять проебался, - отвечает ему, даже не оглядываясь. - Короче, ты меня поняла, - у её подъезда сплевывает, взглядом провожая силуэт. - Если нет, могу популярно объяснить. - Пошёл ты нахуй, Кис, - Аня в последний раз окидывает его глазами. Понимает, что он явно хотел помочь, но легче от этого не становится. Они обидели друг друга, сильно задели, но у обоих были причины. Аня свои причины знала точно, но его понять не могла. Она же часто ему гадости говорила, а тут на обыкновенное недоверие начал дуться. В гостиной работает телевизор, но никто её не встречает. Девушка прямо в кедах залетает в комнату — бабушка мирно спит на диване. Аня целует её в лоб, стараясь не будить. Кажется, старушка доверяет Ване, раз так и не позвонила ни разу за время прогулки и даже позволила себе уснуть, не дождавшись своего «сокровища». Макарова лучше бабушки разбирается в плохих людях, а Зинаида Васильевна лучше внучки разбирается в хороших. Домашка сделана за час с небольшим, а справки и заключения остались не тронутыми — у неё нет сил на это абсолютно. Она головой понимает, что пока нет другого выхода, кроме следования течению событий. Аня ещё доверяет своему мозгу. Пусть будет так. На телефон приходит уведомление о переводе от Ивана К. Секундой позже телеграмм разрывается от сообщений, в которых привычно не больше пяти слов и ни одной запятой. Ваня одноклассник - сорян я погорячился - анют я хуйни наговорил - не дуйся на меня - давай наладим все - я рядом буду - говори мне че хочешь - ритку тоже не обижай вы ж подружки - нюта

Аня - Вань, разберусь сама - Тоже прости за доёб, мне просто странно, что ты так со мной - Исправлюсь, но не сейчас

Ваня одноклассник - ну как скажешь - проверь домашку пж) - *вложение* На душе как-то теплее, но колкие слова все ещё где-то внутри ухают. Голова уже гудит под конец дня от всех мыслей. Аня просто смотрит в окно на темное-темное небо и просит бога, если тот есть, все наладить и исправить. Она в первый раз так делает.