Welcome to the End Times

НЕБЕСА, год 1936

Мастер не помнил, как здесь очутился, и вот что сбивало и путало больше всего остального. Он, будучи автором, должен был если не знать что угодно на свете (положим, его нога и в самом деле, увы, не ступала на ершалаимские земли), то воображать и придумывать — точно и образно, как о Пилате. Но белый свет, бьющий в глаза и пришедший взамен темноте, не имел никаких объяснений: вот только что он попрощался с мессиром, смотрел на полёт дирижабля, держал Марго за руку и убеждён был, что дальше их ждёт долгожданный, беззвучный, подаренный им за земные страдания вечный приют… А взамен он очнулся в каком-то бессмысленном лифте, который уже три минуты без устали вёз его вверх. Он стоял совершенно один, и Марго вместе с Воландом, словно больные иллюзии, мигом растаяли. Мастер нахмурился, став искать кнопки на девственно чистой и гладкой поверхности: их было три, непонятные Н, Е и Н, ничего больше. Ни одной цифры, ни надписи — нет, это попросту бред воспалённого разума, вот что такое. К тому же в реальности он поднимался на лифте не то чтобы чаще, чем ездил на море… Решив так, он выдохнул и успокоился. После проделок мессира ему не впервой было чувствовать, что вся реальность — обман, даже вся его жизнь — обман. Воланд добился того, что он стал верить во что угодно, а также исправно терзал его душу и голову тем, что хотел показать, а затем прочесть в новой главе. И «Пилат», понимал мастер, тоже был неким видением, посланным этим же самым заказчиком… Видимо, и после смерти ему предстоит исполнять эти прихоти; нет, он не жаловался, потому что привык, а ещё был немного влюблён, только кто устоял бы, когда эта древняя тёмная сущность сводила тебя с ума — и искушала, манила к себе — и толкала за край?.. Лифт прополз ещё несколько метров до самого неба и всё-таки остановился, и двери открылись. Тогда мастер быстро (что стало ошибкой) шагнул вперёд — и этот чёртов свет вмиг ослепил его, льющийся из каждой точки пространства и больше того — проникающий в мозг против воли. Не то обнимающий, не то почти удушающий… — Ах! Добрый день, — перед ним появилась вполне миловидная девушка лет так… моложе его Маргариты, однако нельзя было сказать точнее. В её глазах не было ни одной тени печали, как будто она вообще никогда не грустила; но ни одной радости, как от задумки романа, свидания или цветущих роз, в них тоже не было. Чистый, сияющий золотой свет. — Проходите, вам нужно направо, а за поворотом — налево, затем к тому ангелу, что отвечает за вечный учёт человеческих душ, а потом к тому, кто проведёт вознесение, дальше за крыльями, ну и за нимбом, к архангелу… э-э, только не отвлекайте Верховного, он сейчас занят секретными планами… и, прошу, не говорите, что я вам сказала, они же секретные! Дальше всего ничего: вам дадут имя… или оставят земное, так тоже бывает, какое у вас? А ещё фронт работы и ранг. У меня вот сейчас только тридцать седьмой, но когда-то был выше! Обычно я писарь, веду учёт всех-всех событий, земных и небесных, меня зовут Мюриэль. Мастер моргнул. Она — Мюриэль — тоже моргнула с улыбкой, какой-то такой… выжидающе-вежливой. — Мастер, — сказал он, подумав, что этого от него ждут. — Это точно оно? — Оно? — Имя, — она повела его за руку по бесконечному белому полу, совсем как трёхлетку. — Звучит непохоже на то, что в архивах, но, знаете, я никогда не встречалась с людьми, так что если вы так говорите… За белыми же бесконечными окнами высились и прорезали собой облака одинаковые неживые, подумал он в эту секунду, громады и шпили. В них точно никто не жил: там, за стеклом, не росло ни единого дерева, не было ни человека, ни птицы. «Но бывают тени от деревьев и от живых существ», как говорил его Воланд в романе… Когда они добрались до того первого ангела в наспех объявленном Мюриэль списке, то имя спросили опять. Этот ангел, опять же, весь в белом, стоял за вполне человеческой стойкой, какие бывали в гостиницах или больницах, и вёл от руки запись на бесконечном (тут, видимо, что ни возьми не имело конца) свитке. Мастер назвал своё имя, и ангел нахмурился. — Нет, не годится. — Зовите меня просто мастер, я так и представился, — фыркнул он, мало-помалу освоившись и осмелев. — Я и сам уже очень давно отказался от имени. — Титул даётся архангелу или какому-нибудь князю ада, — сказали ему, ощутимо поморщившись на «князе ада», а мастер мгновенно подумал, что сам же писал чуть иначе, «князь тьмы», так что в этом опять крылась дьявольщина… — Вы, простите, и ангелом ещё не стали. — А должен? — теперь мастер, пусть с запозданием, стал понимать, для чего он здесь, и ему очень не нравилась эта история. Как оказалось, в раю было крайне безлико и скучно: ни цвета, ни запаха и ни нормального звука, а кроме того, он не мог видеть Воланда: тот не имел сюда доступа. — Я не хотел попасть в рай, не просил о спасении; я вообще не могу быть здесь после того, как покончил с собой. Посмотрите, проверьте там ваши бумаги. Я думаю, вы перепутали… — Бог никогда ничего ни с кем, смею заверить, не путает, — разнеслось сзади. То женщина с твёрдой, как сталь, и уверенной поступью заговорила с ним голосом главнокомандующей (или той, кто всегда хотел ею казаться). — Впервые за тысячу лет к нам для выдачи крыльев и ранга попал человек, и теперь он не хочет быть ангелом? Это достойно лишь тридцать восьмого, не выше, не правда ли? — Но у нас их тридцать семь, — возразили ей как-то не очень уверенно. — Организуйте тогда, в чём вопрос? И пришлите на подпись в обход Гавриила. — И что значит этот ваш ранг? — мастер вновь подал голос, вконец устав от любых фокусов, дьявол за ними стоял или ангел. — А впрочем, неважно; впустите меня в этот лифт и найдите действительно светлую душу. Какой из меня, к чёрту, ангел? Да вы хоть читали, о чём и о ком я писал? — Мы не оскверняем храм нашего небесного разума грубой материей, — выговорила эта высокомерная женщина ещё более высокомерно, чем прежде. Однако роман прочитали, подумал он, и передали, что тот не окончен, а значит, не все в раю были такими надменными и узколобыми. Что ж, уже что-то. — Итак, решено. Низший ранг. — Только, ваше сиятельство, что делать с именем? — ойкнул тот ангел за стойкой. — Оно у него совсем неподходящее. — Это какое же? Мастер, насколько сам искренне ни отвергал своё имя, впервые за множество лет испытал к нему чувство привязанности и желание не откреститься, а высказать и защитить — потому что, в конце концов, чем оно всем им не нравилось? — Я Михаил… — начал он, но ему не позволили договорить: — Что за чушь, — и окинули взглядом, сверлящим до самых костей. — Это я Михаил, ангел высшего ранга, архангел. — Ах да, — лишь теперь он, измученный смертью и тем, что, как видится, было ещё хуже смерти, припомнил небесных архангелов по именам: Гавриил, о котором ему уже вскользь говорили, и вот Михаил… — Но ведь это не женское имя. Вы знаете, вас на земле представляют совсем по-другому. Конечно, я вижу, что в сущности вы «командир в юбке»… — Как ты меня раздражаешь, — процедила (или процедил?) ему Михаил. Существо Михаил. Мастер не разобрался, в каком оно роде себя называло. На белом, как высеченном из холодного камня, лице то и дело мерцали зачем-то подкрашенные блёстки золота. — Мюриэль! Что говорится о нём в руководствах по Божьему замыслу? — Э-э, да, сейчас, — эта девушка, Мюриэль, снова возникла уже со своим длинным свитком; и стала копаться в нём, тыкая пальцем в сплетения букв на каком-то древнейшем, настолько, что мастер не мог узнать хоть один знак, языке. — Ну, скорее! — Мне сложно найти что-то с этим его… Посмотрите! — вздохнула она удручённо. — Вот я применила новейшее изобретение, люди внедрят его лишь спустя век, но и так результат… «По запросу Михаил найдено несколько триллионов ответов» и сотни страниц — вот что выдал мне План! Это… это ведь и ваше имя, и здесь везде упоминаетесь вы! Михаил тарабанила пальцем по стойке, весьма озадаченная. Мастер тихо грустил о потерянном мире, в котором он не был достоин стать ангелом, а рядом с ним были дьявол и ведьма, которых он ждал и которые не покидали его ни на миг… — Оставляй его имя таким же, — скомандовали наконец ангелу-регистратору и приосанились. — Если мы как-то его перепишем, то План может очень нарушиться: он слишком древний и, знаешь ли, слишком завязан на мне, чтобы мы рисковали. А вдруг, заменив его имя, мы этим сотрём и мои имена отовсюду? Ведь там между ними ни буквы различия. — Да, как прикажете, — с ней согласились, безропотно и торопливо, а вслед обратились и к мастеру: — Добро пожаловать на небеса, ангел Михаил тридцать… на подпись, но не к Гавриилу… кхм, тридцать восьмого… — Ну что, я могу быть свободен? — не выдержал он и уже не скрывал, как ему это осточертело. Да даже когда его пьесу громили один за другим, ничего в ней не смысля, когда Берлиоз и тот предал его — он владел собой лучше, поскольку хотя бы владел своим именем, телом, судьбой и профессией. — Ну и куда мне там дальше, за крыльями? Кажется, ангелы даже не распознавали сарказма, и мастер с тоской вспомнил Воланда. Пал ли тот, обретя знания и тяжело расплатившись за них? Но пути назад не было: лифт затерялся в конце бесконечности и растворился, он видел и знал это. Как символично опять оказаться заточенным в мёртвые белые стены! А между тем вряд ли теперь можно спрыгнуть с балкона, а спрыгнув — разбиться, а не воспарить, думал он с сожалением. — Следуй за мной, — Михаил даже не обернулась, а гордо направилась вдаль, оставляя, как шлейф, звонкий в тишине цокот своих каблуков. Мастер встретился с Мюриэль взглядом, и та подтолкнула его: — Ну, ступайте за ней. Все на свете нуждаются в крыльях. Ещё раз увидев здесь метафорический смысл: то, что он теперь был всё равно что закован цепями в стране, где не мог издаваться, молчание значило смерть, а полёт даже не на свободу писать, а на море, был неисполнимым желанием, — он согласился с ней всей своей, видимо, отныне ангельской сущностью. Он не обрёл крыльев ни на мгновение на протяжении жизни, а если и видел их в зеркале или в тенях — то всего лишь иллюзию… Плохо ли было стать ангелом, будучи вовсе не праведником на земле? Или во сто крат хуже — архангелом, что презирал землю, как Михаил? Если Бог сам вознёс его в рай, то он должен был это покорно принять как награду? Но если он не был здесь счастлив, навеки отрезанный от тех двоих, кого полюбил в жизни, какая же это награда? Такая же насквозь фальшивая, как предложение Майгеля писать для власти? Он всё же пошёл следом по бесконечному холлу небес, полагая, что вряд ли узнает ответы.