Геенна огненная

— Я уверен, что прощение и возмещение ущерба, примирение являются его главными добродетелями, и если обычные люди тогда прощают, то, несомненно, воплощенный Бог будет намного более, прощающим и любящим. Валентино прикрывает рот от зевка. Он слышал все то, что несёт Вокс сейчас сотню раз из своей ванной, потому что один конкретный зануда задрачивается с репетициями, хотя он может отлично плести свою фанатичную хуйню и просто импровизируя, они всё равно поведутся. Грех на такого не повестись. Валентино стоит за его спиной, немного шагнув вперёд из толпы, потому что имеет право и вся воксовская паства знает, что вот этот испанский эмигрант, пригретый самим Воксом под несущетвующей рясой, – близкий и доверенный человек. Но не всем известно, что этот самый испанский эмигрант прогибается под их священником и гортанно давит стоны в его ладонь. Ебучее стадо. Руки у Вокса блядские, теплые и сильные, а жестикуляция отточенная. Валентино рассматривает, как край рубашки выглядывает из-под пиджака, когда Вокс особенно активно берётся что-то объяснять. — Несчастный человек, охваченный страхом человек в сознании сегодняшней обычной религии, не может быть здоровым человеком в полном смысле этого слова, — Вокс несёт то, что он там привык нести, а Валентино только улавливает восхищенные вздохи. Ему приятно, будто он эти проповеди помогал писать. На самом деле, если бы Бог увидел бы их двоих, то развернул бы давно и лично бы потом пришел в преисподнюю потыкать вилами. Может быть, потому что несет свою хуйню Вокс сейчас под кайфом, вынюхав десяток минут назад пару дорожек в машине. Валентино ласково гладил его по спине и приводил в порядок волосы. То есть портил идеальную причёску до своего уровня. О, они определённо не очень то здоровы. Тут здоровых нет, они все тронуты умом. Тупые ублюдки. Вокс – просто ублюдок. Со звенящей империей в кармане и горой прихвостней. Валентино тоже за ним увязался, добровольно, потому что целовать эти блядские тёплые руки приятно и засыпать в их объятьях тоже. Не очень приятно успокаивать его персонального сумасшедшего, его личного архиепископа, когда тот сходит с ума от приступа паранойи. Так бывает, если не верить в то, что транслируешь массам. Ему всё кажется, что за ним придут, что его раскроют, вывернув наизнанку то, куда отправляются все пожертвования. Его пригвоздят к кресту и ткнут ему копьем под ребро. Вокс боится, продумывая, как извернуть разоблачение себе на пользу, в этом весь он. Валентино только и остается причёсывать рассеянно пятерней его влажные волосы и думать, что они слишком продуманы, чтобы влипнуть в неприятности. — Психическая ненормальность, имеет приоритет во времени и является первой по важности по той причине, что в разуме находится причина всех телесных изменений. Затем мы должны сначала поискать духовные симптомы, а затем посмотреть на температуру, пульс и дыхание, физические симптомы. Вокс заперт посреди ликующей толпы, улыбается записывающим его камерам, бесконечно циклично передвигается по выделенному ему пространству. Ему не нужны сцены и настроение у него сегодня на воздух, а не студию, пусть крутят его старые записи. Вокс так мило говорит, что хочет быть ближе к своим людям. Валентино это не очень нравится, он чувствует неприятное беспокойство где-то за ребрами, будто бы Вокс оставляет его в подарок вместо с просьбой подержать телефон или часы. У Валентино в карманах – весь их доход в маленькой электронной коробочке. Весь компромат на них, всё, что может их спасти или навредить им. Это Вокс перед своей, блять, аудиторией чист и гол. Улыбается им приветливо, а ещё… — Отец, скажите, — голос совсем молодой и раздражающий. Валентино напрягается за одно мгновение, рассматривая вырывающегося из толпы пацана. Ему хочется свернуть шею прямо сейчас. От него пасёт опасность, а Вокс улыбается так приветливо, как улыбается каждому. Ему плевать на прерванную речь, а толпа только вздыхает, очарованная этим поступком. — Да, сын мой, — его губы растягиваются в самой дружелюбной улыбке. Валентино следит за спиной и за убранными в карманы руками пацана. Тому бы вежливости или вырвать печень. Он шаркает ногами по земле, когда подходит в опасную близость к Воксу. Валентино подозрительно оглядывается по сторонам и отчаянно сдерживается от того, чтобы шагнуть вперед. — Моя мама была самым верующим и честным человеком в этом городе. Во всем Штате, но она всё равно… Валентино знает, что будет дальше. Да, ебучая мамаша какого-то сопливого ублюдка сдохла, хотя верила и была праведной. Недостаточно, значит, была, могла бы сбросить на нужды церкви ещё пару сотен баксов. История старая, как мир. Вокс её тоже знает, Вокс умеет успокаивать такое. Вокс мелет что-то там на своем религиозном стоят так близко к пацану, что может коснуться его плеча. Он даже касается ободряюще, Валентино чувствует слабую обиду на это и думает, чем они могут заняться в машине. — Сука, — говорит ублюдский пацан, а потом в воздухе сверкает сталь. А потом вся эта толпа замирает и замолкает, оставляя только шум ветра и звук падения тела на землю. А потом Валентино перестает считать удары своего сердца. Пацан бежит со всех ног, пытаясь скрыться где-то среди людей, Валентино разрывается между желанием догнать его и поднять Вокса сейчас же на ноги, пока тот опирается на предплечье. Но они встречаются взглядами раньше. Расширенные зрачки жадно глотают свет, блестя приступом восторга. Валентино рассматривает, как кровь заливает чужое лицо. Вокс не может открыть левый глаз, царапает короткими ногтями землю и качает головой на немое желание подойти и помочь. Вокс как будто абсолютно счастлив произошедшему. Он, черт возьми, не упустит шанс использовать это. Он не будет злиться на пацана, он прощает в это самое мгновение, когда знает главное. Любое покушение на жизнь и здоровье делает из него мученика. Толпа беспокойно шепчется, становится ближе. Ушлые телевизионные операторы выцепляют замершую на земле фигуру. Валентино думает про заражение крови. — Всё хорошо, — Вокс поднимает руку и наконец начинает двигаться. Валентино видит, как дрожат от усилия его конечности, как пыль сыпется с его костюма и кожи. Вокс прикрывает поврежденный глаз, пытаясь зажать порез. — Этот юноша не был прав, но мы не можем винить его в отчаянии. Только попросить о сохранении его души, — кровь капает на его рубашку. Капает на землю. Валентино рассматривает глубоко рассеченную ножом щеку, которую Вокс скрыть не может. — Вы сами видели, как встают калеки и просыпаются мертвые. Помните Бог здесь. В теле. Не совершайте ошибку, которую совершили они, когда положили Иисуса в гробницу. В этом тайна этого великого закона. Бог никогда никуда не уходил, потому что Бог внутри вас. Внутри меня, внутри каждого здесь. Кровь продолжает стекать по его лицу, превращая рубашку в бесполезную тряпку. Вокс медленно сбивается, пытаясь сочетать сегодняшний план с дополнением. Переворачивая всю готовую суть, потому что теперь ему следует больше сказать про себя. Не продолжайте обвинять, вашему пастуху только что навредили. Вокс извиняется, смеется тихо, но Валентино отчетливо вылавливает в этом смешке усталость и неврастению. Вокс не собирается допускать скорые или даже больницы, он уйдет, будто ничего не случилось. Так и говорит, сбегая только от летящих в него лишних вопросов. Сбегая, чтобы подальше от всех панически уткнуться кровавым следом лица Валентино в грудь, позволить успокаивающе зарыться в волосы и думать, что это дерьмо придется зашивать и отмывать. Вокса потряхивает, он всё ещё смеётся, но теперь усталость перекрывается исключительно нервным. Ёбаный стресс. Валентино встряхивает его за плечи и кладет ладони на щеки, обхватывая лицо и заставляя сфокусироваться. У Вокса теперь блестит паника в расширенном зрачке, он сдавленно начинает: — Нам надо… — Залатать твое прекрасное лицо, — заканчивает Валентино за него, откладывая желание всё же позвонить в блядскую скорую. Вокс отчаянно мотает головой, брызгаясь кровью. Он бледнеет с каждой секундой всё больше, но продолжает: — Убраться отсюда. Отсидеться где-нибудь. — Ты уже начинаешь бредить, — собрался он угонять тоже. Валентино старательно пытается одной рукой упаковать Вокса в машину, а второй дозвониться до больницы, раз уж им никто не мешает. И если те не видели эфир. Вокс выглядит обиженным или умирающим. Его только геройства и бабло за это волнует. Приходится следить, чтобы не истек кровью, пока этим занимается.