Аномальные

Послав ему в голову мотивирующую картинку, означающую увесистый пинок под зад, Джаред исчез. Совершенно беззвучно, хотя Дженсену, как и всегда в таких случаях, почудился скользнувший по лицу ветерок и хлопок – осязаемый скорее на уровне ощущений, чем звуков. Дженсен закрутил головой, как будто действительно надеялся разглядеть что-то – например, тающий след от вращающейся воронки. Хотя, если он останется стоять посреди двора, как дурак, увидят как раз его и непременно донесут отцу. А как объясняться за свой растрепанный вид и отсутствие до позднего вечера, Дженсен все еще не придумал. Успеть бы смыть с себя грязь и сменить измазанную одежду до ужина, который всегда проходил за длинным прямоугольным столом перед жарко пылающим очагом. "Джей Ти, ты еще здесь?" – зачем-то позвал он, уже успокаиваясь и дыша чуть ровнее. Ничего. Лишь шевельнулось в голове, что-то вроде далекого эха. Нет, даже отзвука эха, звучащего далеко-далеко, подхваченного ветром и расхлестанного о скалистые утесы во время сильного шторма. Как будто здесь еще кто-то был, но предпочел промолчать. Он огляделся. Никого не было видно. Только кряхтел у конюшни старик Митч, сгребая в кучу навоз и потирая поясницу. Она у него всегда ныла перед дождем. Бормотал что-то ворчливо под нос. Наверное, снова жаловался на сырость. Улучив момент, когда тот повернулся спиной, Дженсен бросился через полосу света, отбрасываемую коптящим фонарем, закрепленным над дверью. Обогнул дом и забрался через окно в свою комнату. К счастью, с утра оно оставалось приоткрытым, чтобы запустить в душное помещение немного воздуха. Дом Эклсов был гигантским замком, лабиринтом с постройками, надстройками и прочими элементами, образующими неприступную каменную крепость-лабиринт. Если бы однажды орды диких людей из Зарослей решили напасть, им нипочем не удалось бы пробиться за стены. Жилые помещения здесь составляли единое целое с амбарами, конюшнями, складами, прачечными, кухней, сыродельнями, молочными, гончарными, кузницей… Чего только не было в поместье, постоянное население которого насчитывало не менее 50-60 человек. Но не стоило забывать и о приходящей прислуге, имевшей в деревне собственные дома… Деревня, где с незапамятных времен жили предки Дженсена, называлась Каанаак. Считалось, что именно это имя носил город, давным-давно, задолго до Бедствия, располагавшийся на этой земле. Никаких документальных подтверждений тому, конечно же, не осталось, слишком много времени минуло с тех пор. Но в Зарослях до сих пор находили рассыпавшиеся от времени руины, да и в самой деревне время от времени при весенней вспашке полей натыкались на фундаменты и необычную каменную кладку, уходящую глубоко в землю. Наверняка Прежние Люди обладали огромной силой и невероятными знаниями, утерянными во время Бедствия. Алан Эклс был негласным смотрителем, наместником в Каанааке, насчитывавшем несколько сотен ранчо, ферм и хозяйств – как маленьких, так и больших. Эклсы издавна слыли самым влиятельным и зажиточным семейством этих земель, еще со времен, когда прадед Алана поселился в этих местах. Считалось, до Бедствия здесь было так холодно, что выжить на открытом пространстве человек не сумел бы. Однако, с тех пор существенно потеплело. Когда первый Эклс прибыл сюда на расхристанной телеге, вооруженный копиями священных свитков и деревянным крестом, в Каанааке обитало не более двух десятков семейств. Объединившись, они расчистили от разросшихся джунглей обширные территории для переселенцев с юга, бегущих от засилья безбожия и обилия Нарушений. Спустя столетия Каанаак процветал. А Алан Эклс – набожный, строгий и принципиальный, по сложившейся традиции был местным пастором, который читал проповеди по воскресеньям. Как и его знаменитый предок, он владел крупнейшим поместьем в поселке и присматривал за порядком. К нему шли за толкованием снов и природных явлений, за советом, утешением и отпущением грехов; выступал он и судьей при возникновении между землевладельцами споров. Арбитром он был справедливым, хотя, возможно, излишне суровым. Дженсен часто слышал, как об этом шептались у него за спиной, но не придавал особого значения пересудам. Люди были вечно чем-нибудь недовольны. Будь то неурожай пшеницы или слишком строгая епитимья – двойной пост для провинившихся завистников и неверных мужей, например. Неверных жен при этом почему-то забивали камнями… Пробравшись в комнату и прикрыв плотно окно, Дженсен убедился, что его отлучка осталась незамеченной. Резво стянул пыльную одежду, переоделся в простые домашние штаны и холщовую рубаху навыпуск. Смахнул тряпицей бурую засохшую грязь с башмаков, пригладил ладонью топорщащиеся иголками волосы, плеснул в раскрасневшееся лицо водой из кувшина. Мать Дженсена, Донна, тихая бледная женщина, поддерживающая мужа во всем, следила за чистотой поместья, давала распоряжения слугам, составляла меню на неделю и сама пробовала блюда перед тем, как их подавали к столу. Большая зала, в которой проходили все ужины, всегда казалась Дженсену особо огромной. В ней без труда могли поместиться два-три маленьких фермерских дома. Стол, за которым домочадцы собирались за трапезой, был столь велик, что с одного его конца на другой приходилось кричать, если ты хотел был услышан. Правда, Алан Эклс не приветствовал крик за столом. К трапезе Дженсен подошел вовремя – не опоздал, но и пришел не рано. Колокол у колодца только-только пробил общий сбор. За столом уже рассаживались ближайшие друзья отца и старшие слуги, мать вполголоса беседовала с поварихой, выдавая последние наставления. Он юркнул на свое неприметное место. Будучи наследником, он все еще в глазах общины оставался ребенком, а потому вместе с остальными подростками (коих в поместье было не особо много) размещался в самом конце стола. Эта "ссылка" ему даже нравилась – вдали от строгого о́тчего взгляда получалось стать незаметнее и не привлекать внимания. Накладывая себе большой ложкой жареные бобы из общей чаши, Дженсен скользнул глазами по одной из надписей – цитате из "Откровений", коими были украшены все стены в зале в назидание живущим. "Человек создан по Образу Божьему", "Норма – это воля Господа", "Дьявол кует Отклонения", "Богохульство противно Господу"... "НЕ ПРОГЛЯДИ МУТАНТА!" – гласило главное напоминание над очагом. Огромные пунцовые буквы свысока взирали оттуда на людей, сколько Дженсен себя помнил. Наверное, их вывели там еще до рождения его отца и деда… Буквы раз в год обновляли краской. Дженсен иногда фантазировал, что это свежая кровь, но на самом деле ее привозили из лежащего намного южнее Нуука – деревни раз в десять больше, чем Каанаак. Добраться туда можно было по суше, преодолевая Заросли и почти вплотную подходя к Дурным землям. Путь был и по воде – если плыть на корабле вдоль побережья все время на юг, обходя стороной рифы и не сворачивая к островам на западе, где, по слухам, обитали женщины–птицы с голосами, слаще которых не слышали люди. Поэтому моряки, услышав пение этих существ, направляли свои корабли прямо на скалы, и те разбивались вдребезги… Норма была закреплена в "Откровениях" и специальных многотомных комментариях к ним, содержавших подробное описание каждого растения и животного, существующего в мире. Про некоторых из них – например, диковинных утконосов или мохнатых нелетающих птиц, Дженсен знал только из этой книги. Должно быть, они погибли во время Бедствия или в темные века, что наступили сразу за ним. Все, что не соответствовало Норме, называлось Нарушением и подлежало уничтожению. Нарушения, которые выявляли у растений или животных, очень расстраивали Алана Эклса. Это ведь значило, что паства грешила, недостаточно усердно молилась, не раскаялась в прошлых проступках, а потому вся община вынуждена нести наказание. Гнев Божий мог проявляться в неправильных колосьях пшеницы или завязях у цветов, странной свекле, не похожей даже на своих дальних родичей, капусте с колючками, синем редисе. Такие растения под пение молитв и гимнов уничтожали на месте, зачастую в Каанааке полыхали не отдельные грядки, а целые поля. Куда ни посмотри, красно-желтое зарево заливало небосвод, создавая пугающие глубокие тени, в которых вполне могли прятаться чудовища. Если Нарушения случались у животных, пастор Эклс самолично избавлялся от них – будь то четырехногий цыпленок или жеребенок с тремя хвостами и раздвающимися в коленях ногами, кот с шестью лапами, лавандовый пушистый щенок… Если Нарушения находили у людей, их называли Богохульствами. У всех них было одно общее название – Отклонения. Возникали споры, когда даже священные книги не помогали вынести точный вердикт. Тогда приезжал окружной инспектор Джулиан Ричингс, которому Дженсен предпочитал не показываться на глаза, и выдавал заключение Смельчаков спорить с ним не находилось. Впрочем, Алан инспектора недолюбливал и предпочитал уничтожать все сомнительные растения и животных. Что было с Отклонениями-людьми и случались ли такие вообще, Дженсен ни разу не слышал. Или, может быть, предпочел о том скорее забыть – как-то же попали в Заросли те, кто там жили. Сейчас, вглядываясь в надпись прямо напротив, он замер с зажатой в кулаке ложкой. Казалось, буквы пульсировали и пылали, кричали на него со стены. Во все горло вопили. Он даже пригнулся на своем месте, прикрывая уши, чтобы не слышать этот жуткий укоризненный вопль: "ТЫ ПРОГЛЯДЕЛ МУТАНТА! Богохульство! Ужас, страх! Богохульство!" "Послушай, эмоции сейчас ни к чему. Дыши и оставь в покое несчастную ложку, ты привлекаешь внимание", – попытался вразумить его Джаред. Интересно, он пропустил ужин со своими на ранчо или просто одним глазом приглядывал за приятелем во время еды? Как и всегда. Двигаясь с большим трудом, Дженсен вернул в общую чашку черпак и добавил на свою тарелку здоровенную краюху теплого хлеба. Руки дрожали, сильно тошнило. Должно быть, потому что он весь день почти ничего не ел – кусок пирога и морс в доме у Женевьев – не считались. Ох, Женевьев, бедолага. "Это же крошечные складки кожи, разве они хоть что-нибудь значат? Такая малость и глупость. Она не может быть, она – не…" – билось в мыслях пойманной в силки птицей, что, зацепившись лапкой за стальную проволоку-петлю, никогда уже не вырвется на свободу… Вилка согнулась в руках, поддаваясь давлению пальцев. "Конечно, она – не. Обычная девчонка, только хихикает очень уж много и глупо. Я наблюдал за вами немного. Дженс, не начинай. Моя помощь отцу не пригодилась, и было скучно. Зато у меня было время смотреть за вами со стороны, и я могу подтвердить то, что ты и так уже понял – в ней ничего от дьявола. Но если ты сейчас же не прекратишь так злобно пыхтеть и пытаться заплести косичку из вилки, кто-нибудь точно поймет, что что-то не так – как раз с тобой. Ты этого хочешь?" Внезапно перед глазами мелькнули несколько кадров-картинок. Чуждых, но смутно знакомых. Парящие над гигантскими деревьями, плывущие по потокам воздуха к горизонту птицы-пузыри, нереальные каменные уступы – как ступени, вырезанные в горе для гигантов, большие горластые птицы самых разных ярких цветов – желтые, синие, зеленые, алые, золотые. В Каанааке их всех непременно бы швырнули в костер. Во избежание распространения Скверны. "Что это такое?" – кажется, и до Джареда докатилось диковинное видение. "Понятия не имею", – Дженсен зачерпнул ложкой бобы и закинул в рот шарик хлеба, который успел скатать в пальцах. Тони Старр – старший сын лучшего друга отца, сидевший через стол от него, смотрел слишком уж пристально. Пялился. Дженсен запихал в рот клятые бобы, жевал, не чувствуя вкуса. Ничего, кроме разъедающей внутренности кислоты. Отец Тони владел ранчо – не таким внушительным, как, например, у Падалеки, но довольно богатым. А еще поддакивал каждому слову пастора, заглядывал ему в рот и считался едва ли не лучшим другом семьи, к вящему разочарованию Дженсена. Не используя для этого специально свой дар, он чувствовал исходящие от Старра волны зависти, алчности, злобы. Но что и кому он мог рассказать? И кто принял бы это во внимание? Старр постоянно подливал масла в костер необъявленного противостояния Эклсов и Падалеки. Оно уходило корнями в далекое прошлое. Никто толком уж и не помнил, что вызвало разлад, граничащий с ненавистью и балансирующий на грани вредительства. Предпочитали держать нейтралитет. Большая часть. Но не Старры. "Осторожнее, этот тип наблюдает. Веди себя, как обычно", – предостерег Джаред. Тони, уверенный, что по праву дружбы отцов просто обязан завоевать расположение младшего сына, был уязвлен равнодушием и даже пренебрежением, которые высказывал Дженсен. Обида переросла в ненависть, желание задеть, отомстить. Поэтому он следил и вынюхивал, старался чем-нибудь зацепить, навредить. Сейчас Дженсену было не до него. Хорошо, что Джей Ти напомнил. Дженсен задрал подбородок, отвечая прямым, немигающим взглядом. Механически закончил жевать, облизнулся, закинул в рот еще ложку бобов. Соль с кислотой и немного мокрой бумаги. Тони приподнял бровь, Дженсен фыркнул, закатывая глаза. Вот уж кого он бы без малейшего раскаяния и сожалений вышвырнул в Заросли. Пусть бы там его сожрал великан Гулливер, выбирающийся из своей подземной пещеры только после заката. Если он выйдет под солнечные лучи, кожа его мгновенно превратится в крошащийся камень. А вот ночью этот монстр проворен и быстр, питается только людьми, хотя изредка таскает из загонов то быка, то корову, то выводок кроликов – но те ему на зубок… Джаред в голове заливисто рассмеялся. Это представлялось вспышками света, переливчатым звоном серебряных колокольчиков и теплом, окутывающим со всех сторон. "Поразительно, какой чушью забита твоя голова. Ты до сих пор в это веришь? Пора заняться твоим образованием. Кстати, в вашей библиотеке есть куча книг. Перестань их игнорировать. Спроси тетку Дарлу". "Хочу, чтобы ты сам рассказал. Когда мы увидимся?" "Пока слишком опасно. Будто что-то не так. Сейчас я лучше уйду, ты слишком погружаешься в себя, и Тони чувствует что-то эдакое, как ищейка. Вернусь ночью, когда ты будешь один". "Буду ждать…" Тони ослепительно улыбался, передавая глиняную тарелку с салатом целительнице Рут, как будто ему удалось что-то заметить или подслушать. Как будто он вытащил все мысли из головы Дженсена, перемешал их грязными руками, свалил в кучу и плюнул. "Он что-то чувствует, но поверхностно. 'Видеть', как мы, он, безусловно, не может. Но теперь точно знает, что-то не так. Он будет следить. Сохраняй осторожность. До встречи", – шепнул Джаред напоследок. Дженсен почувствовал мимолетное касание, тепло, будто его быстро обняли чьи-то ладони и впитали бурлящую ярость в венах ярость. Как громоотвод отдает в землю разряд, и молния не попадает в постройки. Джаред ушел, но у Дженсена получилось справиться с шквалом эмоций. Бобы уже безобразно остыли, а хлеб оказался пресным – Саманта, кажется, забыла положить в тесто соль. Но он, внезапно и иррационально ощутив страшный голод, смел все до крошки, спровоцировав шквал смешков с разных сторон. – Где, интересно, ты был сегодня, когда другие работали в поле, освобождая его перед вспашкой от сорняков? – спросил младший Старр, кроша хлеб в ладонях. К счастью, взрослые были заняты разговором и не обратили внимания на выпад. Только тетка Дарла резко повернулась к ним, но тут же наклонилась к тугому на ухо старику Митчу, громко интересуясь, не желает ли тот добавки. Пиледжи, конечно, желал. Дженсен решил сделать вид, что ничего не услышал, отламывая себе еще один ломоть и отрезая от круга пористый кусок свежего желтого сыра. "Я вернусь ночью, мы все обсудим. Я тоже соскучился, Веснушка", – вспомнил он. Это прозвище использовал один Падалеки, и только когда их не могли слышать другие. Предвкушение угнездилось внутри, щекотало и будоражило кровь, взрывалось в венах пьянящими пузырьками. Им стоило обсудить Жен, и что теперь делать. Придумать план действий – давно пора было поставить Старра на место. Еще Джей обещал "показать" тех самых гигантских коней. В суматохе уходящего дня Дженсен уловил только пару нечетких картинок. Но больше планов, новостей и тревог его этим вечером занимало другое: возможность снова остаться один на один, ощутить полное единение и слияние сознаний. Общность, единство, о котором нельзя рассказать, можно только почувствовать, когда ты встретил своего человека, того, который предназначен Вселенной. Недостающий фрагмент, без которого ты до конца своих дней уже не будешь полноценным и цельным… Как только пастор Эклс прочел благодарственную молитву, его сын опрометью бросился из-за стола. Особенно он не скрывался, но из-за большого скопления народа Алан ничего не заметил. Наспех умывшись, Дженсен натянул ночную рубаху и принялся ждать. Он был готов ждать Джареда столько, сколько придется.