Не забывай меня

— Арсений Сергеевич! Вы здесь? Шастун? А ты что тут делаешь? В кабинет внезапно и без стука врывается Павел Алексеевич. Антон и Арсений шарахаются друг от друга, но классный руководитель успевает заметить это. Как и то, что они двое стояли непозволительно близко. Как будто вот-вот должны были обняться или того хуже. Воля хмурится и обводит учителя и ученика внимательным взглядом. Антон чувствует, как краснеют щёки. Павел Алексеевич, будьте прокляты! А ещё он наверняка подумал что-то не то. От этой мысли парня бросает в дрожь. А если Павел Алексеевич донесёт на Попова? Того уволят? А Антона поднимут на смех и будут называть пидором. Пидором, который спит с учителем. Шаста пробила ощутимая дрожь. Он запаниковал. Молчание между тремя людьми длилось излишне долго. Тишина душила. Антон спрятал дрожащие руки в карманы толстовки. Нельзя, чтобы кто-то это видел, а то ещё отправят к психологу. А эти проблемы ему не нужны. У Антона это вообще часто случалось — то руки трясутся, то приступы тошноты от частого голода, то предобморочное состояние. В общем, не жизнь, а сказка. Парень понимал, что это не совсем нормально, но сказать об этом не мог. Да попросту некому было. А кому говорить о своих проблемах со здоровьем? Матери, которой было кристаллически похуй на его состояние с момента появления в их жизни Олега? Или отчиму, который периодически поднимал на пасынка руку и часто — постоянно — унижал морально? Или друзьям, которые если узнают, что он какой-то псих, то наверняка перестанут с ним общаться? Нет, уж лучше промолчать. Вообще, как говорил Достоевский в своих «Бесах»: «Молчать — большой талант». А Фёдор Михайлович хуйни не посоветует. Поэтому Шаст решил послушать великого русского писателя и просто молчал. — Павел Алексеевич, — прочистив горло, наконец говорит Попов, тем самым руша эту гнетущую тишину, которая повисла в кабинете. — Во-первых, нужно стучаться. А во-вторых, мы с Антоном обсуждали допы. Шастун сдаёт мои предметы на экзаменах, поэтому мы договорились об индивидуальных занятиях. Вы что-то хотели? Голос Попова звучал тихо, немного холодно и стервозно. Лицо историка не выражало ничего. Шастун перевёл взгляд на своего учителя. Арсений Сергеевич снова сложил руки на груди (о боже) и немного враждебно смотрел на Волю. Тот в свою очередь изучал взглядом коллегу. По эмоциям Павла Алексеевича нельзя было ничего понять. Мужчина чуть сощурился, а затем сказал: — Да, я хотел поговорить с вами, Арсений Сергеевич. Попов посмотрел на ученика. — Антон, напиши мне, пожалуйста, когда тебе будет удобно заниматься. Как я и сказал, я могу в любое время после уроков. И заодно определись: занятия будут проходить у меня или в школе. Давай, беги. Последняя фраза была сказана с такой теплотой, что у Антона всё тело покрылось мурашками. Он неуверенно кивнул. — До свидания, — хрипло попрощался Шастун и покинул кабинет. — Блять, Арс, что это было? — Как только ученик скрылся за дверью, спросил Воля. — Паш, не разводи, а, — Арсений прикрыл глаза и устало потёр переносицу. — Да что я то?! Не я это начал! — Развёл классный руководитель руками. — У тебя вроде жена была… — Паша! — Повысил голос Попов. Его челюсть напряжённо сжалась, и по щекам заходили желваки. Голубые глаза горели холодным огнём. — Понял, заткнулся! — Поднял руки Воля в примирительном жесте. — Но у вас что-то есть? Я просто так спрашиваю, чтоб знать! Арсений посмотрел на друга как на дебила. — Ты совсем что ли? Нет, конечно. Он просто мой ученик. Попросил допы по обществознанию, так как сам не вытянет. Что не понятно то? Воля недоверчиво выгнул бровь, но промолчал. Он знал, что спорить с Поповым — бесполезно. — Окей, но если ты что-то с ним сделаешь, Попов… — угрожающе начал Павел Алексеевич. — Воля блять! — Арсений Сергеевич ударил кулаком по столу. Классный руководитель дёрнулся, но больше никак не отреагировал. Он привык к вспышкам агрессии друга. За столько лет то, конечно. А драк сколько пережили… Вспомнить страшно. — Паша, ты считаешь, что я такая мразь? Серьёзно? Я блять на педофила похож? Или что? Я не понимаю! Может, на пидора? Что ты молчишь?! Ты же так любишь делать поспешные выводы! Так почему не отвечаешь на чётко поставленные вопросы? Павел Алексеевич молча смотрел на разъярённого Попова, который был готов рвать и метать. Воля знал, что Арс должен просто «перебеситься». В таком состоянии он мог кинуть в стену стул или разорвать книгу, а то и набить морду кому-нибудь. Попов просто должен выплеснуть всю свою агрессию. Словесно было бы лучше, если честно. Потому что маленькой силой историк не отличался: он держал себя в форме и постоянно то бегал, то ходил в зал. Поэтому Павел Алексеевич просто стоял и выслушивал эту гневную тираду Арсений Сергеевича. Скоро тот успокоился и присел на край парты. — Наорался? — Спокойно спросил Воля. Попов несколько раз медленно кивнул. — А теперь слушай. Я не считаю тебя геем или педофилом, но в жизни всякое бывает. Поэтому если ты хоть пальцем тронешь Антона или кого-то из моих учеников, то ты вылетишь отсюда быстрее, чем слово «пидор» из моих уст. Попов, пусть мы знакомы много лет, но я в первую очередь — человек. Учитель, твою мать. Поэтому — если увижу, что у вас с Шастуном «особенные» отношения, то немедленно доложу директору. Ты мой друг, но это не значит, что я буду защищать тебя всё время. Я педагог. И я несу ответственность за своих учеников. Поэтому будь благоразумен. Я знаю, ты это умеешь. Павел Алексеевич развернулся, чтобы уйти. — Так что ты хотел? — Спросил Попов. — Уже и не помню. Воля стремительно покинул кабинет истории. Как только за ним закрылась дверь, Арсений громко выдохнул. Какой же пиздец.

***

Антон нашёл друзей у столовой. Они сидели на подоконнике и жевали какие-то булки с повидлом. Вернее, жевали Поз и Матвиенко, а Оксана изредка прикладывалась к бутылке с питьевым йогуртом. — Опа, Шаст! А ты где был? — Первым заметил Антона Серёжа. — Смотри не подавись, жирдяй, — по-дружески пошутил Шаст, приземляясь на подоконник рядом с Оксаной. Девушка немного подвинулась, чтобы освободить ему побольше места. — Ой, сказал дрыщ, — закатил глаза Матвиенко. — У меня просто такая комплекция! — Воскликнул Шастун. Нихуя подобного, но всё же. Серёге не обязательно знать все подробности. — А у меня это мускулы! — Завёл свою шарманку Матвиенко. — Хуюскулы, — в рифму ответил Шаст. Дима едва не подавился булкой от смеха, наблюдая за из перепалкой. Оксана уже давно заливалась, широко улыбаясь, отчего на её по-детски пухлых щеках появились ямочки. «Какая же она всё-такие милая, прям как ребёнок», — заметил Антон. Вдруг он почувствовал сладкий запах женских духов. Фролова тоже пользовалась парфюмом, но тот был не таким резким: скорее лёгким и весенним. Таким же, как и сама Окс. А этот аромат принадлежал совершенно другому человеку, которого Антон видеть не особо желал. Ира Кузнецова прошла мимо их компании, даже не удосужив её взглядом. — Королева, ёпта, — вырвалось у Матвиенко. Дима лишь хмыкнул на это. А Оксана переводила взгляд с одного на второго, пытаясь понять, что происходит. Шаст тяжело вздохнул и попытался объяснить: — Ну короче, это Кузнецова. Она что-то типа местной стервы и королевы школы, хотя мы не Ривердейле и такой хуетой не страдаем обычно. Что тут случилось, я не знаю. Видимо, сбой в системе. Ну короче, Ира староста, отличница, участница олимпиад бла-бла-бла. А по факту она просто стерва. — Почему? Она что-то вам сделала? — Непонимающе спросила Оксана. — Нет, но… — замялся Димка. — Ну а почему вы о ней так говорите? — Ну потому что так и есть! — Не вытерпел Серёжа. — Но про вас же тоже всякую хрень говорят! Это же не так. Почему с ней это работает по-другому? Парни, что за двойные стандарты? — Ну потому что это правда! Кузнецова та ещё стерва! — Развёл руками Поз. Оксана слезла с подоконника и отряхнула простую чёрную юбку. — Окс, ты слишком наивна… — попытался остановить девушку Серёжа. — Не знаю, как вы, — она укоризненно посмотрела на друзей. — А я в адеквате. И я хочу разобраться во всём этом. Тряхнув светлыми волосами, Оксана пошла вперёд по коридору. Парни смотрели ей вслед, а когда подруга скрылась за поворотом, грустно переглянулись. Бутылка йогурта так р осталась одиноко стоять на подоконнике. Оксана догнала девушку, когда та вошла в туалет. Кузнецова остановилась у зеркала и достала из маленькой чёрной сумочки тушь. Ира несколько раз провела ей по длинным ресницам, поправляя макияж. Вообще, Кузнецова была очень красивая: немного смуглая, как после загара, кожа, большие карие глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, аккуратный нос, пухлые губы и роскошная копна каштановых волос. Свою безупречную и спортивную фигуру с тонкой талией и округлыми формами Ира подчёркивала качественно подобранной и аккуратной одеждой. Оксана на месте одноклассницы вдруг почувствовала себя немного несуразно: обычная белая рубашка и чёрная плиссированная юбка, худые плечи и хрупкое тело. Никаких дорогих украшений или макияжа. — Привет! Ты же Ира Кузнецова? Я Оксана, новенькая, — максимально приветливо представилась Фролова. Кузнецова как раз доставала из сумочки розовую помаду. Ира посмотрела на Окс. Цепкий взгляд зацепился за кулон в виде сердца на шее новой знакомой. — Привет, Оксана. Красивый кулон, — Кузнецова вернулась к своему отражению, несколько раз провела помадой по пухлым губам, а затем размазала её. — Спасибо, — немного опешила Фролова. Она и не думала, что Ира заметит её скромное украшение. — Это подарок моей покойной бабушки. Семейная реликвия, так сказать. Она принадлежала нашей семье долгое время. Во времена революции очень многие драгоценности были украдены, но этот кулон сохранился. Видишь, тут настоящий сапфир. Ира молча слушала одноклассницу, с интересом разглядывая её. Оксана не заметила этот пристальный взгляд, так как была очень увлечена историей собственной семьи. — Можно… можно посмотреть? — Нерешительно спросила Кузнецова. Оксана показала кулон ближе. Он и правда был очень красивым: золотое сердце с синим камнем посередине. Ира провела по нему подушечкой указательного пальца, будто боясь, что из-за неаккуратных прикосновений с ним что-то может что-то случиться. — Это очень красиво, — восхищённо выдохнула Кузнецова. — А ещё круто, что ты знаешь семейную историю. Это очень ценно. И интересно. — Да, я долго занималась этим — искала информацию про предков. Даже древо составила. Наш дворянский род Фроловых ведёт своё начало аж от Петра Первого. — Вот это да. А некоторые не знают, как дедов зовут. — Ира рассмеялась. Звонко и красиво. Оксана тоже подхватила её смех, откидывав со лба чёлку. — Слушай, не хочешь сесть ко мне сегодня? — Вдруг спросила Кузнецова. Оксана удивлённо посмотрела ни неё. — А твоя соседка? — Подвинется. Как будто мест свободных нет.

***

19:24 Вы «Добрый вечер, Арсений Сергеевич! Не хотел Вас беспокоить, но что по поводу занятий? Это было просто прикрытие для Павла Алексеевича? Просто кажется, что мне реально нужно больше времени посвящать обществознанию.» Антон набирал этот текст, затем стирал, а потом снова печатал. И так по кругу. В итоге он отправил что-то более-менее похоже на внятное предложение. Ответ пришёл спустя пару минут. Антона била мелкая дрожь. Он не знал, что было тому причиной: сообщение от историка или же то, что парень снова сидел на холодной крыше. Сумерки уже опустились на город, накрыли его мягкой пеленой тумана и прохлады. Осенний ветер гонял пожелтевшие листы. Деревья нагибались из-за его сильного дуновения, а люди кутались в верхнюю одежду. Осень в этом году пришла слишком рано. А Антон сидел на крыше многоэтажки в одной толстовке, зато с пачкой сигарет в руках. Это охуенное чувство, когда ты выдыхаешь дым, словно освобождаешься от всех проблем. А по факту они никуда не исчезают, как и никотин из организма. Как и вечно дрожащие руки и чувство тревоги, которое преследует тебя на протяжении жизни. Ты не можешь спать, не можешь есть, ты не можешь ничего без этого ощущения наступающей паники. Когда кислород перестаёт поступать, и ты просто начинаешь задыхаться. Когда просыпаешься по ночам из-за кошмаров, а затем несколько суток не спишь. Когда своими мыслями о лишнем весе ты доводишь себя до такого состояния, что от обычной еды хочется блевать. Это охуенное чувство непобедимой апатии. С ним каждый день проживают тысячи подростков. Те самые дети серых панелек, которые не знают границ и запретов. Для которых сигарета на крыше — это состояние, ставшее образом. Это романтичное представление о свободе, мысли о переезде вместо жалкого гниения в родном городе. Философствования с сигаретой, зажатой меж тонких бледных пальцев, и бутылкой дешёвой водки из «Пятёрочки» на крыше хрущёвки. Потерянное поколение, из которого вышли… А кто, собственно? Если такие дети доживали до восемнадцати, то это уже было прекрасно. Ведь шаг с крыши всегда был привлекательным решением. Потерянные дети панелек, у которых нет смысла в жизни. Антон всё-таки открывает чат с историком. Он видит сообщение от Попова. И ничего. Потому что слишком сильно саднит недавно оставленная отчимом рана под рёбрами, чтобы Шаст чувствовал что-либо ещё.

19:37

Арсений Сергеевич Историк

«Привет, Антош. Ну, если ты хочешь, то мы вполне можем заниматься дополнительно. Когда тебе удобно?»

Антон выдыхает. Его не послали — уже победа. Он делает новую затяжку. А в голове навязчивый внутренний голос: «Арсению Сергеевичу бы не понравилось, что ты куришь…» — Да похуй мне! — Озвучивает свои ответные мысли Шаст. Как-то слишком громко для одинокой тишины на крыше. Дожили, ведём диалог с самим собой. «Поздравляю, Антон, все признаки шизы на лицо», — вновь думает про себя парень. Но он всё же набирает ответное сообщение. 19:42 Вы «Да, я был бы очень благодарен Вам за дополнительные занятия. Я могу в любой день. Хоть по несколько раз в неделю. Вопрос в деньгах: сколько стоит занятие?» Следующее уведомление приходит незамедлительно. Будто Попов ждал его сообщение.

17:42

Арсений Сергеевич Историк

«Шастун, ты офонарел? Ты что, какие деньги?»

Антон удивлённо захлопал глазами. Чего, блин? В смысле денег не надо? 17:43 Вы «Ну как-то же надо будет Вас отблагодарить за то, что мучаетесь со мной, таким дебилом.» Шаст понял, что написал, только когда около своего сообщения увидел две синие галочки. Щёки стремительно покрылись краской. Блять.

17:43

Арсений Сергеевич Историк

«Отблагодарить? Обсудим это, попозже, Шастун.»

Пиздец? Полный. 17:45 Вы «Хорошо. Тогда может в понедельник и среду?»

17:45

Арсений Сергеевич Историк

«В шесть удобно будет? Только тогда придётся заниматься у меня дома. Так удобнее и мне, и тебе. Не надо будет сидеть в школе допоздна»

17:46 Вы «Хорошо, спасибо. Хорошего вечера!»

17:47

Арсений Сергеевич Историк

«Спасибо) Тебе тоже»

Антон будет заниматься с Арсением Сергеевичем дополнительно. Индивидуально. В его доме. Блять. — Звучит как рай, — пробормотал Антон. Курить резко расхотелось. Внутри снова разлилось тепло, которое появлялось каждый раз, когда речь заходила об историке. Антон не мог понять, почему ему так нравится общаться с Поповым. Но тот был определённо одним из лучших людей в его жизни. Добрый, заботливый, небезразличный. Арсений Сергеевич беспокоился о нём. Они вполне могли бы стать друзьями, разве не так? По крайней мере, Антон очень хотел так думать. Перспектива быть брошенным парня не прельщала никогда. Особенно после того, как мать буквально забила на него. Друзья, конечно, это хорошо, но Антону нужна была поддержка более старшего, более опытного. Дима с Серёгой хоть и не тупые, но они мало чего знают об этой жизни. А Арсений казался надёжным человеком. Который не бросит одного. Ведь из-за него даже курить резко расхотелось. А резаться и подавно… Позавчерашний порез отозвался резкой болью в бедре, когда Антон провёл по тому месту, где предположительно находилась рана. Шаст зашипел и дёрнулся от резкой боли, прошибающей всё тело. Антон попытался привести дыхание в чувство. Нельзя, чтобы кто-то заметил, что с ним что-то не так. Друзья знали о его периодических диетах, о панических атаках, о курении, но не об этом. Все раны были слишком личными, связанными с его маленькой трагедией под названием жизнь.