Георгины для Мерилин

Возвращаться в больницу после двух недель свободной жизни было сомнительным удовольствием. Так Винсент лишь предполагал, поскольку Мерилин не выразил ровным счетом ни единой эмоции, когда услышал, что время, так сказать, настало. Любой другой изобразил бы ни с чем не сравнимую муку на лице, словно его отправляли на каторгу, но только не Мерилин. Вся его реакция была в нечитаемом интонационно, коротком «гм» и тонко сжатой линии губ, между которыми за секунду до этого растаяла капля поглощенной в один присест лимонной воды. В целом, день, проведенный в больнице, нельзя было назвать стрессовым или нервным — Винсент просто ждал около двух часов, пока над Мерилин не проделают все необходимые «манипуляции», включая ментальные, потому что занятия с психологом никто не отменял. Они были первыми, перед прочими процедурами, и, пока Мерилин сканировали где-то там огромным рентген-аппаратом, к Винсенту в коридор вышла женщина средних лет, однако, надо заметить, моложавая на вид, и увлекла его в сторону, словно собиралась поведать какую-то тайну. — Здравствуйте, мистер Эйнем, — поздоровалась она вежливо. — Меня зовут Эллен Джонсон, я психолог Мерилин вот уже на протяжении многих месяцев. — Приятно познакомиться с вами лично, миссис Джонсон, — со взаимной тактичностью ответил Винсент. — Каковы результаты ваших занятий? — Знаете, это очень сложный вопрос, но я постараюсь вам все последовательно изложить. Присядем, — женщина присела на лавочку, похлопав рядом с собой. — Когда Мерилин поступил к нам, он был разбит: не ел, ни на что не реагировал, отказывался взаимодействовать даже невербально. Со временем он стал показывать пальцем на цвета в процессе прохождения теста Люшера, начал кивать головой. По моей оценке, он пошел на контакт, потому что у него не было другого выбора. С вашим же появлением… Скажем так — начались перепады. — Перепады? — непонятливо моргунл Винсент. — Дело в том, что Мерилин несколько активизировался, начал разговаривать, стал изредка задавать вопросы. Но так не всегда. В нем словно идет какая-то борьба, понимаете, о чем речь? В один день он выглядит как человек, стремящийся продолжать жить, а в другой — как человек, искренне желающий отправиться на покой. Сегодня у него как раз последнее состояние. Чем это обусловлено? На протяжении этих двух недель он общался только с вами. Вопрос поставил Винсента в тупик. Что он мог сказать? Ответ уже и так знал весь мир. Их отношения стали слишком сложными после того, как правда о происхождении Мерилин вылезла наружу. И уж тем более отношения обострились после того, как Винсент чуть не отправил их двоих на тот свет, о чем, конечно же, пока никто не знал. Немного подумав, он отозвался: — Большую часть времени Мерилин спокоен. Я стараюсь ограждать его от какого-либо стресса. Это все, что я могу сказать. — Попробуйте выехать с ним загород. У вас же есть загородный дом? На лоне природы пациентам всегда лучше, их мысли проясняются. Так показывает практика. На самом деле это было хорошей идеей — выбраться загород на неделю-другую, туда, где поют птицы, шелестит трава, покачиваются деревья, тронутые возмущающимся ветром… С другой стороны подсознательно Винсент боялся остаться с Мерилин там один на один, потому что те самые прояснившиеся мысли могли привести их к одному из двух вариантов: Мерилин захочет либо уйти от него и жить своей жизнью, либо они оба окончательно поймут, что не представляют возможным выстраивать диалог дальше, что все равно так или иначе приведёт к тому, что им придётся разойтись. Как все запутано. Но Винсент больше не повторит своей ошибки, и если Мерилин действительно захочет уйти, он не станет его держать. Больше нет. Да, мир, в который Мерилин, разочарованный, но решительный, войдёт, будет опасен для него — как для человека, чьё имя красовалось на первых полосах газет и новостных строк, и как для личности, которая после всего непременно вознамерится начать активную революционную деятельность по упразднению синтетиков. А иначе и быть не могло. Где-то в глубине души Мерилин думал, что синтетики — верх людского тщеславия, и что иметь под боком послушную человекоподобную куклу означает развращенность и вседозволенность на научно-эволюционном уровне. А может, Мерилин просто отправился бы далеко-далеко, подальше ото всех? Взял бы свою совесть с собой и ушел куда глаза глядят. Странствовать. Жить… Так он сказал Винсенту однажды. Так он имел право поступить теперь. Винсент с содроганием ждал того момента, когда Мерилин, одетый, с рюкзаком за спиной, подойдёт к нему и скажет: «я ухожу», но вместе с тем в этом он нашёл бы своё искупление — в том, что вернул его в мир, не ропща и не возбраняя. Дома Винсент долго ещё думал над советом психолога и пришёл к выводу, что выехать на природу все же хорошая идея, несмотря на все сомнения, которые его одолевали. Следующим утром он поставил Мерилин перед фактом — они уезжают. Как надолго — неизвестно, но уезжают прямо сейчас, без колебаний. Решение со стороны Винсента было твердым и непререкаемым. Им двоим необходим был свежий воздух и чистые мысли. Миссис Джонсон оказалась права. Мерилин собрал то малое, нужное ему количество вещей, поместил кота в переноску и послушно сел в машину. Винсент даже на мгновение испугался такой безропотности, проявляемой Мерилин в моментах совершенно того не предполагающих, словно ему откровенно все равно. А, впрочем, может так оно и было, и в задачу Винсента входило вытравить из него это состояние. В машине они ехали около двух часов, ровно как и тогда, в самый первый раз. Тогда стояла темная ночь, и Винсент, разъярённый своим творческим упадком и оттого беспомощный, гнал во весь опор, чтобы поскорее оказаться на островке своего детства и юности, ушедших безвозвратно и потому кажущихся самым лучшим периодом времени. Сейчас Винсент ехал более спокойно и иногда поглядывал в зеркало заднего вида. Мерилин спал. Осторожно приложился головой о стекло и, прижав к себе колени, тихонечко сопел — прямо в такт спящему рядом Саймону, который, свернувшись калачиком у его бедра, то и дело подрыгивал задней лапкой. Умилительная картина. Винсент хотел бы провести так очень много времени, когда перед глазами — дорога, а позади, за твоим плечом, сладко спит твой смысл жизни, не догадывающийся о том, что на него возложена такая ответственная миссия. Но рано или поздно дороге суждено закончиться. Им суждено повернуть в сторону леса и, «нырнув» в его глубь, проехать еще пол мили до продрогшего от минувших зимних морозов дома. Когда они приехали, был уже день. Дом, конечно, зимой никто не топил, поэтому Винсент с трудом открыл снова просевшую дверь и вошел в засыревшее прохладное пространство. Мерилин ковылял где-то сзади. Так он думал. Обернувшись, Винсент осознал, что Мерилин нигде нет, хотя четко помнил, как тот вышел из машины. Он заглянул в машину еще раз и увидел только открытую переноску — ни Мерилин, ни Саймона не обнаружилось. Тогда Винсент обогнул дом и наконец увидел: в шагах тридцати от участка шел Мерилин, нежно держа животное на руках. Их силуэты растворялись в знойном пекле дня по мере кривых, косых, но уверенных шагов, нацеленных куда-то вдаль. Винсент не видел его лицо, но отчетливо представлял изображенную на нем решимость… и чувство освобожденности. О, оно непременно там было. После всего, наконец, попасть в то место, где ты когда-то был счастлив — это как глоток свежего воздуха. Мерилин долгое время был лишен этого воздуха, он находился в преющей, затхлой атмосфере бесконечных обследований, процедур и съемок, проводимых толпой аккредитованной кучки болванов, гонящихся за горячей сенсацией. И вот теперь он здесь. Свободно передвигается, дышит полной грудью. Именно это осознание заставило его подорваться и первым делом пойти не в дом, а куда-нибудь, куда глаза глядят, а глядели они на раскинувшийся простор и дальние дали. Винсент лишь махнул рукой и вернулся в дом, так как понимал, что Мерилин нужно время. Много времени. Так оно и случилось. Мерилин вернулся через три часа. Он вошел в дом, переступив высокий порожек, и отпустил с рук голодно мяукнувшего кота, сразу подбежавшего к миске, которую Винсент поставил в углу на кухне. Винсент вообще много чего успел сделать: убрал небольшой бардак, оставленный ими прошлым летом, растопил печь, чтобы прогреть дом, отправил в стирку постельное белье, разложил вещи, которые они взяли с собой, приготовил поесть. Мерилин, вернувшийся на все готовенькое, неловко повел плечами. — Помочь. Нужно? Винсент, закинувший последнее полено в печь, закрыл створку. — Нет, все в порядке. Садись за стол, еда уже готова. Ели они в тишине. Она нарушалась только мяуканием Саймона, клянчившего, как какой-то пес, угощение со стола. Мерилин, конечно же, не мог ему отказать. Он взял маленькое блюдце из серванта, переложил туда несколько кусочков порубленной индейки и поставил его у ножки стола. Винсент лишь по-доброму усмехался. В целом проведенный здесь первый день можно было назвать немного суетным. Винсент долго вспоминал, где что лежит и где что он оставил в прошлый раз, поэтому расхаживания туда-сюда несколько его утомили. Все это время Мерилин сидел на кровати и читал книгу. — «Детство. Отрочество. Юность», — прокомментировал Винсент, заметив в его руках Толстого. — Что ты помнишь о своем юношестве? Всегда было интересно. Мерилин привычно загнул уголок страницы, чтобы не потерять ее. — Детский дом, — тихо, как и всегда, ответил он. — Детский дом и тоска. — Что же это — у тебя совсем не было друзей? — Были. Но я чувствовал себя чужим среди них. — О, ну это классика, — Винсент ностальгически хмыкнул. — В том возрасте я тоже слыл белой вороной. Но у таких людей есть преимущество — они мечтатели, а мечтатели, пускай даже поначалу идя незавидной стезей, становятся самыми счастливыми людьми на планете. Прошло пару секунд, прежде чем Мерилин произнёс: — Я не стал. Это, конечно, больно ударило по Винсенту, учитывая, что он знал что, когда и почему. Он тяжело вздохнул. — Послушай, у тебя есть любимое дело. Ты говорил, что оно было для тебя всем. Так почему бы не начать заниматься им снова? — Нет. — Нет?.. Мерилин снова принялся за книгу, оставив Винсента в довольно-таки подвешенном состоянии. Вечером Винсент предложил Мерилин развести костер. — Я сам, — сказал тот. — Хочу побыть один. — Хорошо. Я принесу тебе дров и жидкость для розжига. — Какой в ней смысл? Это… фальшиво. И ту Винсент понял — Мерилин прав. А другого ожидать и не стоило. Раньше они разводили костер вручную, с помощью сухих сучьев, бумаги и и спичек, и никакая жидкость для розжига не требовалась, потому что она убивала основную суть процесса, а Винсент, дурень, позабыл об этом. — Как пожелаешь, — отозвался он запоздало. Пока Мерилин занимался своими делами, Винсент сел за ноутбук, поскольку забыл печатную машинку в городе. Творить на нем было непривычно, но терпимо, однако неудобство перечёркивалось одним фактом — к нему пришло вдохновение. Оно зыбко томилось на самом дне души и теперь, всколыхнувшись от жизненных перипетий, поднялось кверху, охватывая всю его сущность воздушной блестящей туманностью. Самое восхитительно-мучительное заключалось в том, что он начал писать продолжение к своему последнему роману. Роману о них. Ему было что сказать и теперь он нашел, как об этом сказать. Слова складывались в строчки лаконично, чувственно, виновато. Каждое предложение дышало чувством вины, которое Винсент культивировал в себе до высшей степени кипения, чтобы как можно достовернее передать собственные эмоции. Словом, в итоге он написал два листа текста и был рад даже этой малости. Он написал бы еще столько же, если бы его не отвлек телефонный звонок. Тесса. Ясно. — Винсент, я знаю, сейчас ты хочешь оградиться от всякого стресса, но у меня есть новости, — без приветствия начала она и, прежде чем сказать дальше, немного помедлила. — Экспериментатора нашли. Сначала Винсент вообще не понял, о чем речь, но Тесса могла ему звонить только по двум причинам — выведать состояние его и состояние Мерилин, и раз уж она досконально знала их историю, то логично было предположить, что и в этот раз разговор коснется их с Мерилин снова. Наконец осознав услышанное, Винсент невольно задержал дыхание. — Как? — Не знаю, как это им удалось, я знаю лишь результат — его нашли. Очевидно, что у него имеются сообщники, команда, которая проводила эксперимент, потому что в одиночку сделать такое невозможно… Но пока нашли только главного «энтузиаста». Прости, я знаю, вываливать на тебя такое, но… ты должен, нет, обязан знать. Как и Мерилин. От подобной новости у Винсента закружилась голова. Как отреагирует Мерилин — тем более неизвестно. — Винсент, ты ведь скажешь ему? — Скажу. Но не сейчас. Завтра. Послушай, Тесс, мне нужно сделать важный звонок… В общем, спасибо, что сказала. Когда разговор прервался, Винсент нашел в телефоне номер Итана Атенхейма и незамедлительно набрал его. — Да, мистер Эйнем, — ответили после пятого гудка. — Вы, наверное, уже все знаете. — Здравствуйте, Итан. Я все знаю, да. Вы должны быть в курсе событий, поскольку именно вы когда-то нашли документы об эксперименте. Это они помогли в расследовании? — Почерк наконец удалось идентифицировать с почерком некогда работавшего в компании мужчины. Плюс ко всему, удалось найти кабинет, в котором он и его помощники наследили: они оставили кучу невыброшенных микрочиповых систем, которые не получилось запрограммировать на подавление человеческой памяти. — Как он? Этот мужчина. — Его зовут Уилл Уиллис. Работал в лаборатории по разработке биотканей для синтетиков. Винсент, послушайте, — вздохнул Итан. — Грядут непростые времена. Нас с вами снова затаскают по показаниям и, возможно, судам, а меня — тем более, ведь это мне удалось найти документы. — У полиции достаточно улик, указывающих именно на него? — Самая главное улика это то, что он признался, когда его нашли органы правопорядка. Остальное — неважно. — Когда будет суд? — Неизвестно, мистер Эйнем. Вам сообщат все детали позже, я уверен. После окончания разговора Винсент ощутил, как под ногами начала расширяться черная бездна. Он не знал, как реагировать, но самое главное — он не знал, как сказать Мерилин. Тот едва не упал в обморок при одном только воспоминании о собственной смерти. Что будет, когда ему скажут, что нашли человека, спасшего и одновременно испортившего ему жизнь? Но Винсент должен был сказать. С недавних пор он повенчан с долгом говорить правду, «измена» будет считаться непростительным кощунством. Что Винсент сам чувствовал по этому поводу? Наверное, облегчения было в нем больше, чем тяги к малодушному незнанию. А еще злоба. Он был зол и хотел посмотреть этому человеку прямо в глаза. Спросить зачем. Почему. Вел ли его альтруизм, диктовавший спасти другому человеку жизнь, или его вел научный вызов, брошенный им самим в тот момент, когда он увидел разбитое, едва живое тело? Иногда поражаешься, что иной раз творится у людей в голове и чем они ведомы, какие цели преследуют. Винсент решил сказать Мерилин завтра. Всю ночь он ворочался на кровати, и свежесть недавно постиранного постельного белья вовсе не помогала расслабиться и заснуть. В итоге он поспал два часа, а проснулся в семь, потому что услышал на кухне характерный стук ложки о стакан. Мерилин заварил себе чай и смотрел в окно. Увидев Винсента, он лишь коротко кивнул в качестве пожелания доброго утра. Пока Винсент «раскачался», прошло около десяти минут: он сходил умылся и вернулся на кухню, опершись боком о дверной косяк. — Мерилин, — позвал он. Тот повернул голову. — То, что я скажу тебе сейчас, не должно напугать тебя и вызвать слишком резких чувств, но, возможно, это будет неприятно. Мерилин весь напрягся против воли, и Винсент решил не тянуть слишком долго. — Человек, который сделал это с тобой, недавно был найден. Он очень хотел зажмурить глаза. Чтобы не видеть этой болезненной гримасы на его лице при осознании этих слов. Совесть не позволила этого сделать, поэтому Винсент смотрел долго и упорно, пока не увидел первую реакцию — подрагивающей рукой Мерилин поставил стакан на стол и отвернул лицо к окну. — Кто это? — Мерилин, ты точно хочешь знать сейчас?.. — Да. Винсент молился о том, чтобы последующая реакция не была бурной. — Один из работников компании. Он сознался в содеянном при задержании. Повисло молчание. Это было ожидаемо. За окном для Мерилин словно было что-то интересное, но Винсент знал, что так он пытается скрыть свои эмоции и, возможно, даже слезы. Мерилин выдавил: — Мне нужно побыть одному. — Хорошо, я… Я только возьму все необходимое и пойду прогуляюсь. Мерилин не ответил. Возможно, в этом безмолвии скрывалась благодарность. Винсент не нарушил обещания и, прихватив с собой лист, карандаш и бутылку воды, ушел к небольшому водопаду, где он однажды застал Мерилин, купающегося и играющегося со стрекозами. Винсент, как и в прошлый раз, прислонился спиной к дереву неподалеку и принялся творить. Так он провел часа два, а может, больше. Зачем считать время, если протекание этого самого времени прекрасно? Единственное, что омрачало его — это мысли о муках Мерилин, который сейчас наверняка не знал, куда себя деть из-за свалившейся на него новости. Но он попросил остаться одному, кто Винсент такой, чтобы не внять этой просьбе, идущей из самой души? Этот человек — Уилл Уиллис — наверное, невероятно горд и доволен собой. Он совершил настоящий прорыв, прорыв века, и обнародование этой данности доставляло ему удовольствие несмотря на то, что его ожидало заключение. Бесславный конец — не про него. Винсент больше всего мечтал ему врезать. Он не стал концентрироваться на этом слишком долго, нужно было поберечь нервы за двоих, ведь нервные клетки Мерилин сейчас уничтожались со скоростью света. Когда Винсент вознамерился пойти домой, было уже около полудня. Солнце нещадно палило и жарко дышало в спину, особенно когда он возвращался через поляну, не укрытую ни одним деревцем. У дома он заметил мелькнувшего в окне Мерилин и понял, что тот тоже его увидел, потому был крайне удивлен, когда, войдя и переступив порог, услышал, как вдруг заиграла мелодия. Музыка доносилась из ноутбука, который Винсент, конечно же, забыл закрыть, оставив на всеобщее обозрение все то, что и о чем он писал. Ситуация почти повторялась и это было уже какое-то клише. Винсент хотел дать себе пощечину или, как минимум, обреченно провести ладонью по лицу, но стоявший в центре ковра Мерилин не дал ему это сделать: — Тони. Винсент не поверил своим ушам. Он ослышался или?.. Мерилин долгим взглядом смотрел на него и во взгляде читались самые разные эмоции и процессы: борьба с собой, жалость, понимание, попытка простить. А Винсент стоял и не мог принять это сорвавшееся с искусанных губ, неуверенное, но такое родное «Тони». И тогда Мерилин повторил: — Тони. «Не стой же ты, — вопил разум Винсента, — наберись смелости и подойди к нему!» Но этого не потребовалось. Мерилин подошел и, опустив глаза, поднял руки, но не для того, чтобы порицательно оттолкнуть из-за непрошенного творчества, а для того, чтобы осторожно положить их на его плечи. Где-то там, уже за пределами сознания Винсента, донеслись слова песни, и он замер. — Ты отлично говоришь на французском, неплохо знаешь болгарский, но самым красивым считаешь исландский. — Читал между строк? — Пытался. Я не мог ошибиться. Не мог же? — К самым красивым языкам отношу весь скандинавский пласт. Но, пожалуй, ты прав — исландский самый мелодичный. Из динамиков лирично лилась исландская песня. Голос протяжно пел что-то про весну во Вагласкоге и лагерь на ягодных полях… Винсент плохо знал этот язык, но считал его самым красивым на свете, как и лицо, находившееся так близко. Винсент не мог понять — неужели Мерилин больше не заботила донесенная до него новость? Или увиденные им в ноутбуке душевные терзания вины оказались для него важнее? Винсент как всегда мечтал залезть в его голову хотя бы на пару мгновений, но она — неприступная крепость. Осмелев, он приобнял Мерилин, и тот, блаженно прикрыв глаза, положил подбородок на его плечо. Песня лилась, лилась, лилась, а миг длился, длился, длился… И он был прекрасен. Все доводы рассудка, все теории, возводимые разумом, рассеялись, стоило только песне закончиться, а Мерилин, смотрящего точно на него, четко произнести в тишину: — Я хочу умереть. Винсент перестал моргать. — Что? И тогда Мерилин повторил не менее твердо: — Я хочу умереть. Волшебный миг улетучился, и Винсент наконец осознал, для чего он был сотворен — чтобы как можно мягче преподнести мысль, кажущуюся ему сейчас продуктом помутненного разума. Винсент снял ладони Мерилин со своих плеч. — Я даже не хочу это слышать. Иди отдохни, развейся, но выкинь эту чушь из головы. Он отвернулся, но Мерилин снова встал напротив. — Ты не понимаешь. Это мое право. Право человека. Ты никогда не слушал меня, так послушай сейчас. — К тебе пришла эта мысль после того, что я сказал, да? — Я живу с этой мыслью уже восемь месяцев. Винсент нервно усмехнулся и покачал головой. — Забудь. — Никогда. Кажется, это был тупик. Разница в том, что Мерилин пытался идти напролом, а Винсент — перелезть, карабкаться, сдирая ногти и кожу до крови, но перелезть. — Я должен был умереть давно, и ты это знаешь. Мне нет места в этом мире. Каждую ночь, каждую ночь я думаю о том, что больше не вижу себя здесь: ни как человек, ни даже как синтетик. Ты не знаешь, каково это. Я просто хочу перестать страдать. Винсент цеплялся за любое слово, чтобы повернуть все так, как требовал его внутренний голос. — Поэтому говорят, что утро вечера мудреннее. Не говори бреда. Ты будешь жить. Со мной или без меня, но будешь. — Я говорю это тебе, потому что ты имеешь право знать, потому что однажды найти меня мертвым… Я поступлю с тобой жестоко. Ты должен был это услышать. Боже, — он прикрыл глаза, и из-под век проступила слезинка, — я просто хочу, чтобы это закончилось. Жизнь научила Винсента быть дипломатичным и демократичным, но что есть компромисс, когда самый родной тебе человек говорит, что больше не хочет жить? Винсента сковал ледяной ужас при мысли, что Мерилин не станет, но еще больше он испугался того, что и правда однажды увидит его мертвым — без подготовки, без предупреждения. Или все это — и есть результат «свежей мысли», о которой говорила психолог? Если так, то это самая отвратительная реабилитация, которая может случиться у человека на природе. — Через пару дней мы должны вернуться в город, — перевел Винсент тему сухим тоном. — Скоро меня могут вызвать для дачи показаний. А до тех пор — забудь обо всем, потому что всякий раз, когда ты будешь поднимать эту тему, ты будешь слышать только одно — «нет». Не став слушать возражения и прочие аргументы, он вышел на крыльцо. Ему срочно нужно было покурить.