Капкан

***

Несколько дней назад. Я открываю глаза и щурюсь привыкая к свету. Мой взор утыкается в ненавистный, но давно знакомый мне потолок. Приют. Вспоминая о недавнем кошмаре, я недовольно выдыхаю, закрывая лицо подушкой. Это отвратительное сновидение приносило ещё больше груза и апатии в этот, и без того мрачный день. Мне снился Сноудин. Кошмары о подземелье часто навещали меня, не давая забыть о моих врагах друзьях. Но этот был особенно не приятным. Мой друг-скелет протягивал мне руку во сне. «Не гоже так приветствовать своих старых друзей» — говорил он, терпеливо ожидая от меня ответа. Но я не ответила. Я не повернулась. Мне не хватило смелости и никогда не хватит. После того как бросила их.

Мне стыдно.

Я аккуратно убираю подушку с лица, заставляя себя вспомнить где я нахожусь. Я не в Сноудине — это радует. Я все ещё приюте — это огорчает. По комнате эхом отражаются голоса моих сожительниц. Их гогот неприятным звоном отдается в ушах. Опять морщусь от резкого звука, оглядываюсь, и понимаю что все это время спала на полу. Видимо упала с кровати во время бурного сна… Нехотя я начинаю заправлять кровать погружаясь в рутину моего «дома», бормоча что-то невнятное себе под нос. Краем глаза вижу как соседки наблюдают за каждым моим действием, будто изучая меня и мои слабые стороны. Будто они знают, что на самом деле я натворила. И тут, девушки перешли на шепот, как только услышали цоканье каблуков нашей «Мамы» — Аннет. Строгой женщины с мерзким характером, которая заботилась только о себе любимой. Совсем непохожую на мою маму Ториэль. Дверь комнаты распахивается, и воспитатель входит вальяжно, медленно двигая бедрами в такт каблукам. — Фриск. Ну почему именно сегодня? Аннет выдержала долгую паузу, проходясь по мне грозным, оценивающим взглядом, я же стыдливо увела глаза, принимаясь увлеченно рассматривать щели на полу. — Одевай приличную одежду и направляйся ко мне в кабинет. — подняв подбородок, строго отчеканила воспитательница, под конец бросив свое «живо!». Дверь захлопнулась быстро, в такт моему сердцу. Девушки молча вышли из комнаты следом за Аннет, бросая напоследок неловкие взгляды в мою сторону. А я, как всегда бывает со мной в такие моменты — замираю. В моей голове пронеслось тысячи сценариев различного унижения и криков от «любимой» матушки из-за очередного прогула или низкой успеваемости на уроках. Пусть такие разговоры часто происходили, но привыкнуть к ним мне не удалось. Вдох, выдох. «Быстрее начнем — быстрее закончим» — уверяла я себя, надевая свой любимый, изношенный свитер. В нём мне становилось уютнее.

***

Тук тук! — тревожно стучу в кабинет моей погибели, сквозь дрожь в пальцах. Дверь сразу же открывается, что довольно удивительно. Раньше Мачеха никогда не открывала дверь сразу, тем самым напоминая, что именно она контролирует ситуацию. Мол, «мой кабинет-мои правила». Неужели где-то мамонт сдох? Воспылав любопытством, я, чуть привстав на носочки, посмотрела за плечо Мисс Аннет, увидев Мужчину 40-35 лет, и такого же возраста женщину. Они выглядели дружелюбно. Воспитательница махнула рукой, как бы приглашая, и я послушно зашла в кабинет. — Это Миссис и Мистер Браун. — она на секунду остановилась, и брезгливо сморщилась, глядя на мой дырявый свитер. — Они заинтересовались тобой и захотели провести беседу, чтобы узнать про тебя побольше. Тут все стало предельно ясно. Это то, о чем нам твердили в этом приюте всю нашу осознанную жизнь. Говорить только: да мэм, есть сэр, и вести себя как нормальный, среднестатистический подросток, чтобы тебя удочерили.

Делов то, да?

Мысленно себя успокаивая, я села за стол, напротив моих возможных родителей, и робко начала: — З-здравствуйте — заикаясь, поздоровалась я, пытаясь скрыть дрожь в бледных кистях и ногах. Мой неловкий голос был хриплым, спросонья, и высоким. — Здравствуй, милая! — мистер оживился, ответил быстро, принимаясь охотно меня разглядывать. В смятении, я отворачиваюсь. — Мисс Аннет сказала, что тебе 13. — Миссис Браун, метнула на меня неудовлетворительный взгляд, выгибая в изумлении бровь. — Ты довольно рослая для своих лет. — пошутил он, приветливо улыбаясь. Мои глаза на несколько секунд задержались на воспитательнице, перед тем как я тяжело вздохнула.

Это была довольно распространенная практика: врать о возрасте ребенка, чтобы его усыновили. Но все же, груз вины за обман не давал мне покоя, давил на меня, отражаясь дрожью в зубах и конечностях, в то время как, глаза мои беспомощно бегали по комнате.

Я плохо умела врать.

Пытаясь подыграть «матушке» Аннет, я выдавила некое подобие улыбки. Но Миссис Браун, что сидела слева от мужа, всё равно мне не поверила. И всё же, мы просидели так, разговаривая друг с другом, около часа. Беседа была непринужденной, легкой. В основном говорил только мистер Браун, я же — слушала, изредка отвечая да, или нет, кивая и заикаясь. Аннет наврала про мою успеваемость, впервые посодействовав моим интересам. Возможно она в кое-то веки сжалилась надо мной, проявив милосердие, или просто захотела побыстрее избавиться от меня, что более вероятно, но играли мы с ней сейчас — в одной команде. Время беседы вышло, я попрощалась со взрослыми, бросила глупую улыбку выходя из кабинета и направилась к себе в комнату. Я была рада. За последнее время, полное каждодневных разочарований и обид, возможность удочерения, пусть и минимальная, делала меня самым счастливым человеком, на планете земля.

***

Прошла неделя с нашего разговора. Готовясь морально к новой жизни, я воодушевленно училась, повышая баллы, для того чтобы обрадовать своих новых родителей, а также стала охотнее есть и лучше спать, кошмары больше меня не мучали, что несказанно лучше сыграло на моем состоянии. Я словно верный пёс ждала своих хозяев и их решения, невинно хлопая глазками и пуская слюни. Почему-то, в глубине души, я была уверенна что выберут меня. Казалось бы, с чего это? Ведь если выбор стоит между мной и всеми, несомненно должны выбрать всех. Потому что кто угодно будет лучше меня. Я не самый лучший собеседник, или друг, не лучшая ученица и не лучшая дочь. Но сейчас будто бы все иначе. Я пылала решимостью. Решимостью закончить свои страдания и отправиться поскорее в новый дом. Стать нормальной. Измениться Извиниться… Мне хотелось рассказать об этом всем, доказать мою полезность этому миру. Сказать, мол, «Видите, я все ещё нужна и любима!», закричать об этом вслух на весь приют. Мысленно, я начинаю паковать чемоданы в своем воображении, показываю язык своим соседкам, несусь со скоростью света к заветному выходу из моей темницы, распахиваю дверь, и обнимаю Мистера и Миссис Браун крепко-крепко. У меня будут родители. Меня вернул из моих размышлений в реальность звонкий голос «матушки» Аннет. Я навострила уши, пытаясь не пропустить ни слова. Мать посмотрела на меня хмурым взглядом, но, в то же время сожалеющим, будто извиняясь за что-то. Я сглотнула. — Мари, собирай вещи и спускайся вниз, тебя ждёт Мистер и Миссис Браун — быстро протараторила воспитательница, отводя от меня взгляд. Глаза Мари тотчас засияли. Она прыгала от счастья, крича что-то своей подруге, пока я, недоумевая, смотрела в пустоту. Почему именно Мари? Почему?

Почему не я?

почему не я почему не я почему не я почему не я почему не я почему не я почему не я

Почему? — подумала я, и ответ острой стрелой вонзился мне в сердце:

Потому что ты этого не заслуживаешь.

Предатель.

Всё верно. Реальность быстро поселила надежды в моем хрупком сердце, и также быстро их разрушила. С хрустом и криком. Это больно, но по другому и быть не могло.

Дитя, что за год не обмолвилось ни словом. Дитя, не знавшее как общаться с людьми. Дитя, что не доверяет ни себе, ни людям. Дитя — убийца.

Человеческое отродье.

Аномалия.

Ошибка.

Чудовище не заслужило удочерения.

Молча поджав свои сухие губы, я наблюдала за счастливыми глазами моей соседки, пакующей чемоданы. Она показывает язык своей подруге, а та роняет слёзы шепча что-то про дружбу на века. Они обнимаются крепко-крепко поглаживая друг другу спины, и Мари убегает к новой жизни. Также как и в моих мечтах. Шустро. Радостно. Без каких-либо сожалений. Это мое наказание за то, что забыла кто я на самом деле. Это судьба надо мной сейчас смеется, показывая пальцем в мое хмурое лицо. Мне даже не хватает смелости заплакать. Мне не дозволено. Дверь захлопывается. По комнате разносится плач бывшей, по видимости, подруги Мари. Едва слышный топот маленьких каблучков моей бывшей, по видимости, соседки, доносящийся из коридора. И едва слышный голос. Мой голос.

Ты заслужила.

«Тебя никогда выберут.» — мой голос не замолкает, лишь становится громче, отражаясь тяжелым комом в горле. Слёзы прозрачной струйкой льются по щекам. Незаслуженные слёзы.

Слёзы предателя.

Дождь мелкими капельками стекает по грязному, мутному окну и я почему-то не отвожу взгляда, выглядывая и присматриваясь, к мрачным пейзажам.       Вдалеке виднеется та самая гора Эботт, на которую я успела взобраться будучи ребенком, ради одной лишь цели — исчезнуть.       Мой взор задерживается на ней ещё немного, перед тем как я спрашиваю себя: Как давно это было?

Около семи лет назад, решительный ребёнок взобрался на высокую гору, прыгнув с обрыва в огромную, глубокую яму, ища легкой смерти, но, к своему удивлению, нашел кое-что другое. Семью.

      Мама Ториэль — добрый монстр, человечней многих людей, приняла меня с распростертыми объятиями, угощая пирогами, закутывая в пледы.       Она проповедовала милосердие, пощаду и абсолютную любовь, учила доброте и терпении, читала книжки о победе хорошего над плохим, даже не подозревая о сущем зле, живущем с ней в одном доме.

Чудовище любили. Чудовище лелеяли. Чудовище выбрало самое милое существо в мире, стало её матерью.

Но вместо милосердия чудовище выбрало эгоизм, отплатив бедной Ториэль молчаливым уходом. Побегом.

Убийство за убийством, смерть за смертью и куча бесчеловечных оправданий, сопровождали решительную душу на протяжении всего путешествия.

Он мне сказал, «убей или будь убитым.»

И я убивала всех, кто по моему мнению, представлял какую-либо опасность.

Но разве они были опасны?

Вопрос открытый.

В конце концов, чудовище убило правителя подземелья, окончательно замарав свои бледные руки в холодной крови, после молча покинув проклятое место.

Но чудовище все ещё хочет вернуться.

Много раз я думала о том, чтобы сбежать обратно. Представляла как рады они будут меня видеть, как примут меня, как тепло они меня обнимут. И сразу же убьют. Мысли о былых временах наводят на меня глухую тоску, возвращая в невыносимо-болезненные раздумья о том, что чудовищу не стоило уходить на поверхность. Нет, правда не стоило. Мне не нужен был ни солнечный свет, ни люди, ведь буквально ничего не держало меня. Лишь моя нерешительность. С каких пор я стала такой нерешительной? — задавая вопрос самой себе, я обиженно нахмурилась. То чудовище наломало много дров, обратило в прах кучу невиновных существ, разрушая чужие жизни. Но нужно же кому-то все это исправить, верно?

Кто-то должен перестать сбегать от проблем и встретиться с ответственностью лицом к лицу.

Ведь так или иначе, они — все что у меня осталось, и в этот раз, я не собираюсь их терять. Если взрослые не могут стать моим ключом от этой темницы, то им стану я. Я же смогу все исправить? Они смогут меня принять к себе? Посмотрят ли они на меня вновь, с любовью и заботой? Полюбят ли меня также сильно, как в прошлый раз? Выберут ли?

Ответа не последовало.

Значит я узнаю его сама.

***

Так холодно. Я просыпаюсь от легкого мороза проходящего дрожью по тонкой коже. Мурашки мимолетно пробегают по моему позвоночнику, а волосы вздымаются. Я не чувствую боли. Это странно, учитывая то, что меня ударили топором по голове. Недолгими раздумьями, прихожу к выводу, что снова перезагрузилась. Такое бывало и в прошлые разы в подземелье после моих смертей. Моя решительная душа не хотела умирать и заставляла моё сердце снова биться, вопреки всему. Это было чего-то вроде возрождения. Неожиданно, мысль о том, что я все ещё жива, несказанно меня радовала. Замечаю что чувство голода с надоедливо урчащим животом пропало. У меня не было аппетита. Что не удивительно учитывая последние события с внезапно обострившемся голодом у моего старого друга. От этих отвратительных мыслей, моё лицо недовольно кривится, образуя морщины.

Съесть? Меня?

Поверить в то, что это всего-навсего очередной кошмар, было намного проще, чем признать реальность происходящего. Ведь мне часто снятся страшные сны с участием монстров из подземелья. «Возможно моё сознание так отыгрывается на мне, за все что я совершила» — эта версия, казалась мне более правдоподобной, чем сумасшедший скелет, поменявший вкусы в еде, начав отдавать предпочтение человечине. В самом деле, как может дружелюбный монстр превратится в людоеда за такое время?

Стук. Стук. Стук

От знакомого звука стучащих пальцев скелета, я испуганно вздрагиваю и резко распахиваю глаза. Сумасшедший монстр сидел передо мной на стуле, изучая моё испуганное лицо. На полу стояла зажжённая восковая свеча, помещенная в фарфоровое блюдце, еле еле освещавшая помещение. Судя по всему мы были в подвале или мастерской. На деревянных полках прикрученных к серым грязным стенам, лежало куча инструментов: плоскогубцы, отвертки, топоры, молотки и…бензопилы. Перечисленные приборы в моем случае могли бы быть орудием пыток. Не может же быть всё так плохо? Или может? — Как спалось, соня? — притворно-ласково спросил скелет, своим низким хриплым голосом. Мне стыдно это признавать, но я была рада его слышать. Пытаюсь встать и только сейчас замечаю что связанна. Причем довольно туго. Веревки плотно сжимались вокруг моих кистей и ног, ограничивая передвижения. Судя по всему о побеге пока можно и не мечтать. Начинаю осознавать плачевность всей ситуации. — Зачем ты это сделал? — необоснованно осмелев, я тихо вопрошаю своему похитителю. Он перестает стучать по рукоятке топора, любопытно наклоняя череп в сторону. — Сделал что? — он поднимает в удивлении бровь, играя в дурака. Эта ситуация потихоньку начинает меня злить. — Ты убил меня! — нечаянно повышаю голос, и сразу же в страхе передергиваюсь, нервно моргая глаза и сжимая губы в тонкую полосу. Санс тихо хихикает, будто ответ настолько очевиден, что не нуждается в оглашении, а после переводит тему: — Ты ведь Фриск, верно? Единственный человек, который смог войти и выйти из подземелья живым. — безынтересно спрашивает чудовище, пока его алое око перемещает взор на топор, усердно рассматривая жесткие металические лезвия. — Д-да, верно — робко окликаюсь, усердно кивая головой. — Вот оно как значит…— Санс хмыкает закидывая вверх подбородок, смотрит свысока. — я тебя помню. Мои глаза засияли от мимолетного счастья, чуть щурясь от теплой улыбки, пока моя решительная душа ликовала, пуская яркие фейерверки. Санс же чуть больше оголяет зубы, изображая ехидность. Его красный глаз сужается. — А знаешь что ещё я помню? Я недоуменно опускаю уголки губ, настороженно внимая своему похитителю. Сердце будто останавливается, перестает стучать в преддверии коварного подвоха. Он молчит ещё минуту, выжидающе на меня глядя, точно как охотник на свою жертву. Тишина давит, расплавляя мои мозги, заставляя не думать ни о чем кроме страха: инстинктивного ужаса, что пробирает до костей. — Я помню, как ты убила Азгора, забрав его душу с собой для пересечения барьера, оставив нас без короля. Помню как ты забрала с собой жизни многих безобидных монстров, у которых были семьи. — Санс увлеченно перечислял мои грехи, загибая костяные пальцы и ехидно посматривая на мою смущенную гримасу, что съеживалась от давящего чувства стыда. Но я не смела прерывать. Он был во всем прав. Я действительно поубивала за всю свою жалкую жизнь достаточно монстров и взаправду убила короля. Вспоминать было об этом сложно и моя психика отвергала любые его упоминания.

«У меня не было выбора.» —Утверждение, что повторяла я самой себе во время очередных внезапных панических приступов. Это было моей мантрой. Моей молитвой.

Не то чтобы его слова были неправдой. Ведь монстры, по моему прибытию в подземелье, совершенно точно были не прочь убить человека.

Но где-то внутри, моя душа и один из самых праведных голосов, что так усердно впитывал проповедования мамы Ториэль, твердили: «Чужие грехи не оправдывают твоих».

Заглушая непрекращающиеся голоса в голове, я тихо бормочу свою мантру, не желая отступать.

У меня не было выбора.

И тут же я уточняюще спрашиваю: А не было ли?

— Чего ты там мямлишь? — едко зарычал скелет, сразу же хватая меня за воротник. Я вздрогнула от внезапного хриплого голоса, тяжело дышащим в моё ухо.

Когда он успел так близко подойти?

Он усмехнулся, увидев моё трясущиеся от испуга тело, мне казалось, что он питается моим страхом. Словно неторопливо смаковал его, наслаждался вкусом, перед тем как съесть меня всю, точно прожорливый зверь. В его глазах читалось: «Ты — моя еда», скелет рассматривал меня с ног до головы будто прикидывая, как долго я буду вариться в кипятке. Я отвела взгляд, не в силах больше мучать себя. — Я-я…— в смятении пытаюсь выдавить из себя хоть слово, но его вид устрашает, оставляя меня безмолвной. Монстр таращится на меня пустым взглядом. Он насмехается над моими словесными потугами, глядя на меня с вызовом, мол, давай, скажи это! Успокой свои шаткие нервы этими детскими отмазками, чтобы был смысл просыпаться по утрам. Убеждай себя так долго, как только сможешь, чтобы я в одно мгновение разрушил все эти стены, которые ты строила годами, или даже десятилетиями. Чтобы я увидел как ты безжизненно лежишь на кафельном полу, полностью опустошенная, сломленная. Чтобы я увидел как горячо-любимая тобой решимость медленно угасает.

Что ж, похоже она и правда угасает.

Казалось, что мой организм больше не вывозит. Дни без нормального сна и банальная усталость дает о себе знать ватными конечностями и пульсирующей болью в висках. Голова раскалывается, зудит и какая-то часть меня готова поднять белый флаг. Но всё же. Для чего тогда я заходила так далеко? Неужели для того, чтобы умереть от обезвоживания, или от потери воли к жизни? Это так…       Глупо? Нет, так не пойдёт. Ослепленная мимолетной уверенностью в себе, я собираю все свои оставшиеся силы, чтобы дать моральный отпор, чтобы в кое-то веки не дать себя в обиду и наконец ответить издёвщику в лицо. Чтобы доказать, что я чего-то стою. — Я не виновата! Непривычно звонким голосом, я закричала. Что есть мочи. Зажмурив глаза, чтобы не видеть его лицо. Моё — «Я не виновата», отдалось эхом по подвалу, и я испугалась своей же, не пойми откуда взявшейся, вспышки гнева. Слова были сказаны сгоряча, явно не подумав, ни о возможной смерти от рук обозленного скелета, ни о других не менее жутких последствиях

Мне не в первой.

Санс скучающе закатил глаза, абсолютно невпечатленно. Он не выглядел обозленным. По правде говоря, эта ситуация будто вообще не вызывала у него никаких эмоций. Неужто мои действия были для него читаемыми и предсказуемыми? Монстр взял меня своими костяными пальцами за подбородок, вынуждая посмотреть ему прямо в темные глазницы. И я глядела на него в ответ, хотя к моему удивлению, не сказать что на него было неприятно смотреть. Он не выглядел также дружелюбно как раньше, а также, его пульсирующее красное око и кровь на белой водолазке меня сильно пугали, однако, он все ещё был моим другом. Да, безумным, но все же другом, что принимал меня в любой форме, человеческой, или даже чудовищной. Помню, что хотела что-то сказать, но из головы все мигом вылетело, губы чуть приоткрылись, а по лбу пробежали несколько капелек холодного пота, что заставило монстра ухмыльнулся пуще прежнего.

Унизительно.

— Ты зря надеешься на моё снисхождение, отродье. — предупреждало чудовище, царапая мой подбородок своими острыми когтями. — Прошлые правила здесь не работают. Тебе разве Флауи ещё не объяснял? Тот цветок! Как я могла забыть? Пройдя столько пути я так и не заметила своего «старого приятеля». Теперь эта мысль настораживает. Раньше это надоедливое растение шло за мной по пятам, читая нотации о жестоком мире подземелья. В чем-то он был прав, но не во всем. Призыв, «убей или будь убитым», звучал много раз из уст цветка, как бы зазывая наивных детей, падающих в подземелье, на пути геноцида. Флауи был довольно жутким и язык не поворачивается соврать, что его компания была приятной. Однако, вначале следовав этому безжалостному «правилу», я натворила много делов, о которых мне сейчас тошно вспоминать. Опомнившись, отвечаю отрицательным мотанием головой, на что Санс, тихо посмеивается. — Съешь, или будь съеденным. Понимаешь к чему я клоню? — абсолютно спокойным голосом чудовище выдает «истину» подземелья, наблюдая за реакцией ребенка.

Что?

От паники у меня спёрло дыхание, лицо побледнело, а сердце рухнуло куда-то в область пяток. Кажется сейчас меня вырвет. Я шире распахиваю глаза, безмолвно спрашивая «Как вы до этого докатились?».

Нет, серьезно как? Как можно было отказаться от всех своих принципов, от всех моральных ориентиров, что сам же проповедовал? И главное зачем? Для чего?

— Для того чтобы не помереть с голоду, идиотка. — словно прочитав мои мысли, Санс подал свой хриплый голос, полный долго-копившегося гнева и ненависти. — Пока вы нажираетесь наверху, мы внизу дохнем как мухи, выжидая своего часа. И знаешь что? — Ч-что? — дрожу я, выгибая в изумлении брови. — Я всегда ненавидел людей. — он злобно скалится мне и слова уже бывшего друга отдаются комом в горле, который я шумно сглатываю. — Они приходят и уходят, забирая с собой кучу наших душ, оставляя после себя лишь прах. Нет, хех, так не пойдёт. Время мести, отродье. Он облизывается, опуская свои округлые, полные жажды глаза, на мою открытую шею, пока я мечтаю провалиться сквозь землю. К горлу вновь подступает тошнота, заставляя скривить губы в отвращении. Не на это я рассчитывала сбегая из приюта под землю. Жизнь любит меня сталкивать с реальностью, ломая меня и мои надежды, но такое происходит впервые. Кроме как проделками коварной судьбы, я никак это не могу назвать. — Я-я, я могу помочь! Я все исправлю, обещаю, клянусь! — слёзно утверждаю, сдерживая бесполезный вопль. Я больше так не могу. — Прошу дай мне шанс! — Если так хочешь помочь, — сказал он на выдохе, затем прервался на секунду, отводя глаза в сторону. — Сделай одолжение, заткни пасть и делай что говорят. Не в силах возразить, я подавленно кивнула его словам, опуская голову. Мои слёзы тихо капают на пол и я всхлипываю, шмыгая носом. В такие моменты я как всегда замираю, пытаясь притвориться мертвой, в глубине души надеясь что от меня отстанут. Глупо, да?

Чудовищу грустно было сталкиваться с реальностью, чудовищу не нужно было возникать. Уже поздно менять что-либо. Всё на что оно годно — это стать обедом для очередного сумасшедшего монстра, утолив многолетний голод, быть может тогда оно сможет загладить хоть-какую-то часть своей вины. Это ли не искупление?

Быть может тогда мне перестанут сниться кошмары.

Счастье быть полезной кому-то. Удовлетворение.

Податливое тело расслабляется, отдаваясь чудовищу-людоеду прямо в лапы. Все внутри меня сжалось и съежилось, казалось, что я невольно покрылась невидимыми иголками.

«Может сделав то, что он от меня хочет, он станет счастливым?» — невольно думаю я, ощущая мрачный взгляд нависающего надо мной скелета. Казалось, что я слышу, как его выделяющаяся от безумного голода слюна, падает на пол.

Отвратительно.

— Вот видишь, можешь когда хочешь — отстраненно отвечает, наклоняясь ко мне ближе. Я жмурю глаза сильнее, стараюсь уйти мыслями куда-то подальше от этого холодного подвала, тружусь изо всех сил, стараясь абстрагироваться от своего тела, но ничего не выходит. Что бы я не делала, как бы я не пыталась, но шумное дыхание Скелета, его неуместное хихиканье и костлявые руки обхватывающие мои плечи — всё ещё здесь. Я застряла. Я в ловушке. Осознание всего ужаса пришло ко мне слишком поздно и я больше не могла повернуть все назад. Как бы я не хотела. — Санс! — знакомый звонкий голос, доносящийся где-то сверху, вынуждает людоеда остановиться, чтобы повернуть голову к источнику звука. Папирус. Мой спаситель. Санс недовольно выругался и отпустил мои плечи. Папирус все окликал брата, пока старший бросал ему свое «иду, иду». Я с облегчением выдыхаю. Я не умру. По крайней мере сегодня. Монстр, увидев моё расслабленное выражение лица, раздраженно потянул меня за волосы. Мои глаза открылись из-за резкой боли, и я издала болезненное шипение — Мы ещё с тобой не закончили. — недовольно прорычал сквозь зубы Санс, ставя точку в нашем разговоре. Он шумно затопал своими тапочками, не скрывая своего возмущения. Будто маленькое дитя. Дверь громко захлопнулась, оставляя меня наедине с собой. Наконец-то. После всего что случилось, меня жутко клонило в сон, я зевала и закрывала глаза от перенапряжения. Это было слишком. Этого слишком много. Его слишком много. Устало зеваю, прикрывая очи. Вдруг мысли о приюте заполонили мой разум, заставляя вспомнить о мягкой кровати и какой-никакой еде. «Имея не ценим — потерявши плачем» — поговорка мамы Аннет сейчас была как никогда к стати. Иногда я действительно жалею что не осталась в своей «темнице». И думая о том, что могло бы быть, оставшись я там, тяжко выдыхаю.

Я попала.

Понимаю, что пора бы думать, что делать дальше, потому что прибавившихся проблем целая куча. От Санса до Папируса, до других голодных монстров. Но у меня нет сил. Глаза уже устало слипаются, а тело с грохотом падает на каменный, холодный пол. Мой нос щекочется от пыли и я чихаю. Брат-скелет выходя из подвала, так и не потушил свечи, вынуждая меня сделать это самой. Тишина прерывалась тикающими часами, что весели на полупустых стенах подвала. Видимо я слишком увлеклась разговором с чудовищем, что даже не заметила, как сильно они шумят эти тикающие стрелки. Тик — так, тик — так — часики точно отсчитывали секунды до моей погибели. Тик — так, тик — так С каждой минутой часы становились все тише, изнеможение одерживало надо мной победу. Поворочавшись ещё немного на каменных плитках, я с горем пополам заснула.