Капкан

***

— Санс, а ну вставай! Живо! Папирус громогласно вопил на всю комнату, тормоша меня за воротник водолазки, пока я, спросонья бормотал что-то неопределенное себе под нос и пускал слюни изо рта. Время было где-то 8 утра. Я поспал всего час, всю ночь думая думы о всяком, что несказанно ухудшило моё состояние. —…Папс, ещё пять минут — сонно протягиваю я, с трудом выговаривая слова. — Ты говорил это час назад!  Брат отпустил мой воротник, начиная взбешено махать руками, и по детски топать ногой. Как всегда закатывает истерику. Годы идут — ничего не меняется. — Ты обещал сегодня познакомить меня с человеком!       Глаза мои, в удивлении округляются, а челюсть отвисает чуть ли не до пола. Я хоть убей не помню, что я там ему понаобещал. Возможно это были те самые разговоры, в которых я машинально отвечал «да» на все просьбы Папируса, надеясь что выполнять их мне не придётся. — Санс, перестань ко мне относится как к ребенку! Я уже взрослый и смогу справится с человеком самостоятельно! — уверял меня Папирус, с каждым словом крича всё громче и громче. — Ладно, ладно, всё. Я не глухой. — соглашаюсь с братом, махая на него рукой. Ещё несколько минут размышлений в полной тишине и я тяжело вздыхаю, устало поднимая голову на брата. — Сейчас приведу её. Полюбуешься. Папс завизжал от радости, слегка подпрыгивая, а потом шустро вскочил и бросился на кухню подготавливать всё к приходу нового гостя, и только его переполненное счастьем «Ньехехехех» прозвучало, прежде чем он полностью исчез из моего поля зрения.

Настроение было испорчено.

      С утра думать о дьявольском отродье мне не очень хотелось, как и вспоминать о нашем прошлом неудавшемся разговоре. Мерзость. Перепуганные глаза, что суетливо мечутся из стороны в сторону, избегая любого зрительного контакта, потные холодные ладони и этот…голос. Такой жалкий, мученический, что аж блевать тянет. И это тот самый человек, что безжалостно убивал детей, матерей, стражей, и короля Азгора? Та самая психопатка? Та самая решительная душа? Хех, что ж…

Издеваться над ней будет весело.

                          

***

Люди эгоистичны и не остановятся ни перед чем, чтобы достричь своей цели, какой бы ужасной и людоедской она не была. Они будут сражаться до самого конца, нарабатывая УР, выражая тем самым свою любовь. Они будут возрождаться снова и снова, чтобы навредить, расчленить, убить, утолить скуку, или заполнить вселенскую, вечную пустоту внутри себя.

Решимость. Так ты это называешь, Фриск?

Знаешь, я тебе завидую. Иной раз, мне не хватает причин чтобы встать с постели и встретить новый день, но ты всегда найдешь причину убить. И как только тебе это удается? Как столько упёртости, безжалостности и мерзопакостности помещается в такой маленькой, на вид невинной девчушке?

Вопрос риторический.

***

      На кухне слышен шум духовки и звонкий, певучий голос Папса, напевающего себе под нос какую-то глупую, несуразную мелодию из старых тевелизионных реклам Метатона. Запах «особых спагетти» заполоняет весь дом, каждый его уголок, заставляя кости сьеживается от нарастающего голода. Мой позвоночник горбится и я судорожно хватаюсь за живот. 

Сейчас не время. Я не хочу есть. Не хочу. Я не хочу есть. Не хочу есть. Не хочу есть. Не-хочу-не-хочу-не-хочу.

      Запахи крови и мяса будто съедают последние остатки моей адекватности. Конечности больше меня не слушаются. Мысли о еде дурманят меня и вот чуть-чуть и я…

Блять. Нет.

Ради Папируса я должен перетерпеть.

Неровный вдох и неровных выдох. Дыхание стабилизируется, паника постепенно уходит. Позвоночник выпрямляется и боли в костях становится всё меньше и меньше, а потом и вовсе утихает насовсем. Костяная рука уверенно тянет ручку двери на себя и я со скрежетом захожу в затхлый, пыльный подвал. Темень растворяется в ярко-оранжевом свете от свечи и я отчетливо вижу человеческий силуэт. Эта аномалия спокойно сидит на полу, как-то задумчиво сводя брови к переносице и выводит пальцами круги на плитках. В ее больших глазах виднелись оттенки грусти и некой скорби. Ну ещё бы. Пытаясь обратить на себя внимание, я искусственно прокашливаюсь в кулак и она моментально дергает головой, мигом меняясь в лице. — И снова здравствуй, дружище. — как всегда неестественно широкая улыбка и сарказм. Всё для неё. Аномалия сидит в абсолютном молчании, напрягаясь всеми мышцами тела. Тревога. Капельки пота медленно стекают по её бледному лбу и она пододвигается ближе к стене. — Слушай, я так и не покормил тебя с прошлого дня. Это довольно жестоко, учитывая то, что ты наш гость. — пожимаю плечами так, будто это какой-то пустяк. — Ну же, дай мне загладить вину. Папс наверху уже готовит нам ужин. Не хочешь присоединиться? После упоминания об ужине, у неё по-зверски забурчал живот и она скрючилась как креветка от боли, досадно мыча. Я же, выжидающе топал ногой. Мы провели ещё минуты две в тотальной тишине, прерывающейся лишь бурчанием девичьего желудка и тихим рычанием. Внутри её разума, взвешивавшего все за и против, явно велась серьезная душевная борьба. Девчонка обратила на меня свой взор и долго что-то высматривала в одном моем пульсирующем красном глазу, искала и искала что-то, но не нашла. Сдалась. Досадно цокнула языком и подала полный неуверенности голос: — Хорошо, я согласна. — она понимала, что это был приговор. — Вот и славно. — наигранно обрадовался я, громко хлопая в ладоши. Подойдя вплотную я присел на колени и начал развязывать туго сплетенные веревки вокруг её конечностей, изредка поглядывая на сидевшее рядом существо. Пытался считать на её лике какую-либо эмоцию, я не нашел ничего, кроме всеобъемлющей пустоты и бесконечных мыслей, мыслей и ещё раз мыслей. В ее мозгу явно, отчаянно крутились уже заржавевшие шестеренки, словно пытаясь найти решение к сложному уравнению, найти выход. Но его не было. Освободившись от оков, аномалия неуверенно встала с пола сравнявшись со мной по росту, и украдкой поглядывала в мои глаза. Выглядела она довольно озадаченно и явно чувствовала подвох в сей ситуации. Я, усмехнувшись, зашагал к дверному проходу, небрежно зазывая ее костлявой рукой вслед за мной. Она лишь скептично вскинула вверх бровь, стояла как вкопанная, ожидая очередных коварностей, но убедившись, что всё чисто, нервно выдохнула. В её очах полных подозрения, на секунду промелькнуло что-то вроде благодарности. Забавно. Девушка нерешительно шагнула мне на встречу и старый подвал поглотила темень.

***

— Человек? — Папирус закричал не своим голосом, берясь руками за вытянутый череп. — И тебе привет. — еле слышно прошептала аномалия, сразу же пряча смущенные глаза под челкой. Сама невинность. — О мой бог, Санс! Что же ты не сказал что это наш старый друг! — младший засветился от счастья при виде Фриск, на что та ответила легкой полуулыбкой. — Садись за стол, ты как раз вовремя! Папирус отходит к духовке, достаёт блюдо и ставит на стол прямо перед человеком, самодовольно хвастаясь проделанной работой, я же, устало взвалив свою тушу на стул рядом с девчонкой, лениво подпираю череп рукой, наблюдая за её реакцией. Мерзкий едкий запах, забирается по самые легкие аномалии, вызывая у неё рвотные позывы. Она, пытаясь скрыть очевидное отвращение, кашляет куда-то в локоть, давясь ядовитым воздухом. Запах и вправду был на любителя. Приметив мое неприкрытое злорадство, Фриск вопросительно посмотрела на меня из под густых ресниц, а я лишь пожал плечами, мол, не при делах. — Человек, почему ты не ешь? Тебе что, не нравится? — Папирус состроил жалостливую гримасу и наклонился ближе к девичьему лицу, пока та метала взгляды по всей кухне, лишь бы не смотреть на эти длинные, гнилые зубы. — Н-нет, всё в порядке, правда. Я сейчас же возьмусь за тарелку!  Фриск, тут же принялась трясущимися руками наматывать макароны с фаршем на вилку, положила их в рот, тщательно пережевывая. Всё это время, человеческое отродье вымученно улыбалась, продолжая жевать студеные макароны, но уже с меньшей охотой. Как будто бы осознание что она только что съела, не сразу пришло ей в голову. Со стороны это выглядело невероятно забавно, я даже прижал руку ко рту, пытаясь сдержать ехидный смешок, но не получилось. Не успела она проглотить пищу, как организм начал отторгать «особое блюдо», и девчонка, стыдливо зажав рот, мигом побежала в ванную комнату. О господи. Как же. Это. Уморительно. Я, не сдержавшись, засмеялся во все горло, своим низким баритоном, задыхаясь от недостатка кислорода. Беру свои слова назад. Этот день обещает быть очень веселым. Одной только её тошнотворной гримасы достаточно, чтобы сделать мой день, да что там, всю неделю! — Санс! Прекрати смеяться! — Папирус недовольно вдарил кулаком по столу, обращая на себя внимание. — Нашему гостю плохо и я хочу, чтобы ты узнал что с ней!

И почему это всегда я?

      Смешки больше не вырывались, а улыбка сползла с лица. Брат никогда не понимал моего юмора, что знатно меня обижало. — Ладно. — цокаю я, после сердито закатываю глаза. — Пойду проверю её. Папирус уплетал за обе щёки своё спагетти, отвратительно громко чавкая. Он всегда плохо готовил, поэтому такая реакция людей и монстров на его блюда, уже не обижала, скорее вызывала привыкание. Брат потянулся за добавкой, в виде порции Фриск, облизывая свои кровавые, кривые зубы. Голод. Утихомирив себя и мой неуместный смех, я, лениво вставая со стула, направился в ванную комнату. Дверь была приоткрыта, и по мере того, как я приближался, можно было услышать целое ассорти из непрекращающийся, отталкивающих звуков рвотных рефлексов. Подойдя ближе, я принялся с интересом разглядывать представшую передо мной картину: Фриск, обессилено сидевшая в обнимку с унитазом пялилась куда-то сквозь стены, кашляя и задыхаясь. Услышав скрип ржавеющей дверцы она обернулась, увидела в проеме скелета и сверила меня суровым взглядом. Ух как страшно. — Знаешь, невежливо вот так убегать с ужина, ты ведь ещё даже не— — Это ведь не обычное мясо, так? — затаив дыхание, спрашивала меня аномалия. Вяло облокотившись о стену, я хитро ухмыльнулся, обнажая острые зубы. Фриск нахмурилась ещё сильнее. Куда уж ещё? — Это человечина. Вы заставили меня съесть человечину! — у девчонки глаза наполнялись соленой жидкостью, пока её тонкий голосок ломался, срываясь на крик. — Я понимаю Санс, ты злишься на меня, но это уже не в какие… Неторопливо подхожу ближе к мелкому отродью, пока мои глаза темнеют, пугая её до усрачки. Девочка, в жалких попытках спасти себя, судорожно схватилась руками за унитаз, и, думая что это как-то поможет, зажмурила глаза. — Не называй меня по имени, отродье. — я взял её за воротник свитера и потянул на себя. Её прерывистое дыхание обжигало мои кости, а испуганные глазёнки вцепились в мой череп, моля о пощаде. — С меня хватит этого цирка. Мы не друзья. Так что, не смей разговаривать со мной таким тоном.       Девичьи глаза наполнились крокодильими слезами и она, стыдливо отвернувшись, принимается основательно протирать глаза. 

Не хочет показаться слабой.

Какой раз я довожу её до слёз? Со счету сбился. 

Внезапно отпускаю её воротник и девичье тело с грохотом падает на холодный пол, дрожа от страха. Она успокаивает свое учащенное сердцебиение, делает вдох, выдох, и тихонько поднимает на меня голову, сердито зыркая своими большими глазами, с бездонными темными радужками переполненными….сочувствием? 

Ко мне?

Так эта идиотка одна из тех, кто думает, что просто подставить другую щеку — достаточно, чтобы получить хоть какое-то признание и уважение? Что же, она глубоко ошибается.

Мне нахуй не сдалось её сочувствие.

— Перестань на меня так смотреть, отродье. — брезгливо говорю я, свысока смотря на девчонку. Пытаюсь оттолкнуть словами, но та не слушается. Она не отрывает взгляда. Крокодильи слёзы перестают литься из под больших девичьих глаз и она упёрто продолжает пялить на меня свои черные радужки, сжимая до побеления костяшек тонкие кулачки, стремительно ища во мне хоть какие-то проблески эмпатии. Решительно. Бессовестно и прям в открытую.

Её упёртость и отталкивает, и притягивает одновременно. Моя вечная улыбка превращается в ядовитый оскал, а алый глаз устремлен в неё, её решительную душу, исследуя.

Я говорю себе: «Просто отведи взгляд. Отведи взгляд. Просто отведи…» — но тело меня не слушается.

Дерьмо.

Я смотрю на неё в ответ, как зачарованный, изучаю, будто видя её лицо в первые. Демон замечает мой неподдельный интерес и смягчается, выдавая грустную полуулыбку. Подумать только. Она хватается за моё мимолетное любопытство, как за последнюю соломинку. Это так жалко, отвратительно, бесхребетно и беспомощно, что пробивает на истерический хохот. Я бы смеялся и плакал, смеялся и плакал, пока не умер от отсутствия кислорода.

Меня от тебя тошнит, Фриск.

Девчонка сверлит взглядом мой череп, будто собираясь пробуравить в нём дырку. Сука. Она ещё более печально свела тонкие бровки к переносице, осматривая мою травму в левой части головы. Жалеть меня вздумала? Что черт возьми с тобой не так?

Ненормальная. Идиотка. Просто чокнутая.

Глаза переполненные милосердием встречаются с абсолютно растерянными. Пот уже выступает на моем черепе, от волнения. Грудь сдавливает, кислород застрял в лёгких, не желая выбираться наружу. Я обескуражен.

С каких это пор, мне страшно смотреть в глаза девчонке?

На кухне раздается дикий крик брата, опять закатывающего истерику на ровном месте. Ему стало скучно ждать больного гостя и он предпочел заорать как резанный, вновь привлекая к себе внимание: — Санс! Ну где вы там?! Нам ещё нужно успеть показать пазл человеку!

Господи, Папирус, я у тебя в долгу. 

Громкий, восклицательный голос брата возвращает меня из плена этих неприлично огромных глаз, вновь наполняя мои легкие воздухом. — Мы уже идём, Папс. — снова наигранно расплываюсь в улыбке и тяну за волосы человеческое отродье. Она издает недовольный стон, впиваясь в мои костяные руки своими. — Верно, детка? — Да,  Са…сэр — вспомнив о запрете, она сглотнула и осеклась на половине моего имени, переходя на "вы". 

Хотелось бы спросить: «И где же сейчас твоя непоколебимая решимость, малыш?

Где же сейчас твои глупые улыбки и упёртые взгляды?

Куда это всё улетучилось?» — задаю немой вопрос, но Фриск отворачивается прежде чем дать мне какой-либо ответ. Трусиха.

      Если эта бестолковая аномалия думает, что всё будет как в прошлый раз и всё её дьявольские деяния сойдут ей же с рук, то она глубоко ошибается.       Нет, серьезно, я пущу эту паршивку на фарш прямо в спагетти Папируса, оступись она хоть раз, но сейчас… — Отлично, человек пришел, а это значит, время решать загадки! — Папс протянул руки к девчонке, чуть обнимая ту за плечи и направился вместе с ней к выходу. Отродье опасалась даже на момент обменяться взглядами с братом-скелетом, содрогаясь от одного только вида его длиннющих кривых зубов. От него пухло человечиной. Сейчас я должен отвезти её к ебанным загадкам. 

***

                               Папирус был ярким солнечным лучиком, излучающим тепло в этой беспросветной пещере, единственным источником света в этом ледяном, безжизненном кладбище из монстров. Он никогда не унывал, всегда пытался помочь бедным жителям подземелья, заряжал позитивом одной лишь своей улыбкой. В этом был весь он.        Даже сейчас, проходя свои же пазлы вместе с Фриск, он веселился. Абсолютно искренне. Не сказать, что мне не было весело. Смотреть на многочисленные смерти человеческого отродья было довольно неплохим развлечением. То, как она тонула в ледяном снеге, крича от неимоверного холода, или то, как она постоянно попадалась в запрятанные мною капканы, было просто смехотворно. И в цирк не надо ходить. Но то, как непринужденно они разговаривают друг с другом, как та радуется когда находит способ пройти очередную загадку Папируса, просто выводит меня из себя, доводит до ручки и стирает мою улыбку.

Мне хочется сказать «Отойди от него», но я молчу.

Мне хочется убить тебя, Фриск, но я стою и не дергаюсь.

Как ты думаешь, почему?

Ради чего?

Быть может, ради тебя?

Конечно нет.

Ради него.

Хоть Папирус и не растерял свой былой настрой за годы, однако, не то чтобы последние события никак не затронули его вообще. Годы что насыщались насилием, смертями и жестокостью оставили свой след на психике. Он стал более…нестабильным. Его намерения на людей обрели некое второе дно, но да, конечно, он всё ещё хотел дружить с Фриск и всё такое и всё же… Он видел в ней еду. Однако, сам Папирус этого признавать не хотел и всячески отказывался посмотреть очевидной правде в глаза, но время от времени, инстинкты давали о себе знать режущей болью в животе.  И прямо сейчас, когда он так по детски наивно улыбается этой гребанной аномалии, чертовке, дьявольскому отродью с огромными глазами, мне хочется напомнить ему чем является это гадкое существо на самом деле.  «Предатель. Вот кто она.» — хотелось выкрикнуть суровую правду прямо ей в лицо, постепенно отодвигая брата подальше от мерзавки, а затем убить.  Убить, убить, убить. 

Не дыши со мной одним воздухом. 

Не говори со мной. 

Не смотри на меня. 

Не касайся меня.

Не бросай меня.

Голос Папса словно контрастный, отрезвляющий душ, вытаскивает меня из бездонных, нескончаемых размышлений в реальность. — Санс? Санс, ты слушаешь? — А? Да, конечно, бро. — улыбка, уже прилипшая к моему лицу, от нервов становится ещё шире. Сказанное мной ранее, было очевидной ложью, что не мог не заметить великий-превеликий Папирус. Он огорченно выдохнул струю воздуха, сквозь стиснутые зубы и продолжил: — Фриск - просто великолепно справилась с нашими наисложнейшими загадками. Она решила их с первой попытки, представляешь? — восторженно кричал он, активно жестикулируя костяными лапищами, пока само человеческое отродье, трусливо пряталось за его громоздкой спиной. Я чуть было не поперхнулся воздухом от такого сильного заявления. Ага, с первой попытки. Да эта идиотка, даже не может и пяти метров пройти, чтобы не наткнуться на очередной капкан. Её спасает лишь собственная ебанутая душа, что каким-то образом посчитала хорошей идеей, возвращать к жизни такое неуклюжее и неповоротливое создание.

На минуту я почти пожалел, что являюсь единственным гребаным монстром, помнившим все ее перезагрузки. Какая досада.

— Я подумал и решил, что мы должны дать ей вознаграждение! Что насчёт похода в бар? Ох, я думаю Грилби будет рад тебя видеть, Фриск! — быстро протараторив, Папс начал радостно трясти девчонку за плечи. — Что думаешь, Санс? Что я думаю? Ну, придти в заведение переполненное монстрами-людоедами, было определенно не самой лучшей идеей для Фриск, всё равно что идти на верную смерть. Однако, мне ли не плевать? Я последний монстр в этом подземелье, кто будет всерьез волноваться о благополучии человека. Всё что меня волнует - это какого цвета будет её гадкая рожа, когда она в очередной раз поймёт, куда ввязалась.  — Да, отличная идея, бро. Папирус не заметил моего явного сарказма, и, крепко схватив обескураженную аномалию за руку, вприпрыжку направился вместе с ней в город, опять напевая глупую рекламную мелодию себе под нос. Я же, лениво плёлся где-то позади, присматривая краем глаза за этими двумя оболтусами. Общение их было беззаботным, легким, словно какие-то старые друзья, встретившие друг друга, спустя долгое время. Мерзость-мерзость-мерзость. Брат, в своей гиперэмоциональной манере, рассказывал о нашей жизни в проклятом подземелье, что заметно ухудшилась после ухода чертовки, а также жаловался на моё бездельничество и её последствия в виде вечно неубранной комнаты, непомытой посуды в грязной раковине и мою постоянную сонливость. Фриск временами смеялась от глупых шуток, щуря глаза, а я громко кашлял, напоминая этим двоим о своем существовании. Девчонка оборачивается на меня, бросая свою фирменную, идиотскую улыбку, пока меня всего выворачивает внутри от желания сблевать. Мои глаза вновь раздраженно закатываются.  «И кому это ты глазки строишь?» — возмущаюсь про себя я, втупляя взглядом в пол, разглядывая снег под ногами. «Может на Папируса и действует это твое наигранное дружелюбие, но меня одурачить этим не получится, малая.» — гневно твержу себе у себя же в мыслях, недовольно зыркая на аномалию. Шаг тут же ускоряется и я догоняю двух недо-друзей. Вот уже деревья становятся реже, а снежная тропинка заканчивается у деревянного знака с надписью «Сноудин». Мы дошли. Фриск принимается искать глазами других монстров, высматривая их в пустых магазинных лавках и в темных-притемных домах, но на её удивление, город был абсолютно безжизненным. Свежие снежные хлопья поглощали все шумы, делая маленький городок невероятно тихим, а гирлянды, украшающие небольшие деревянные дома, больше не светились, ведь электричества не было. Тьма-тьмущая. Не хватало лишь перекати поля в дополнение к жуткой, мрачной атмосфере. Брат замедляет шаг и ослабляет хватку на Фриск, после вскидывает вверх длиннющие ручища, указывая на бар перед нами. — Мы пришли! — радостно удтверждает он. — Заходи, человек, не стесняйся! Аномалия сглотнула впредверии чего-то нехорошего, но все же, пересилив себя и свои эмоции, вежливо улыбнулась, осторожно заходя вместе с нами в забегаловку.

Ужасная актерская игра.

Ей не надоело притворяется?

За барными столиками сидело куча разных монстров, молча попивающих местные алкогольные напитки. Мертвая тишина прерывается продолговатым скрипом отпирающейся двери и они резко оборачиваются, пробегают по нам с Папирусом невпечатленным взглядом, а после, заметив в проходе человеческое отродье, сразу же меняются в лице. Чудовища оголяют свои острющие, кровавые клыки и вцепляются в неё своими голодными глазищами, следя за каждым девичьим движением, будто выверяя момент нападения. Фриск опасливо пятиться назад, но я, грубо хватаю её за запястье и тяну вслед за собой. — Ну-ну, не бойся, малыш, они тебя не обидят. — моя улыбка превращается в издевательский оскал и я до боли крепко сжимаю её руку. — Верно, парни? По комнате волной разноситься ужасно громкий хохот взбудоражившихся чудищ, и аномалия, не зная куда ещё себя деть, беспокойно обнимает себя за плечи, поглаживая их дрожащими от страха пальцами.  — Видишь, Фриск, тебя очень рады здесь видеть! Я же говорил, что не стоит ни о чем волноваться! — голос Папса раздается неожиданно слишком близко у человеческого уха, на что та, издает какой-то нервный писк. — Пожалуй я оставлю вас здесь одних. Всё таки мне, великому Папирусу, ещё нужно подготовить кучу пазлов для поимки человека. — он как всегда гордо задирает подбородок прислоняя кулак к груди. —Веселитесь, ребята!  Довольный Папирус пулей вылетает из заведения, напоследок звонко расмеявшись. В порыве отчаяния, Фриск зовёт его, протягивая к нему руку, призывая остаться, но тот уже не слышит.        «Что, теперь не такая храбрая без своего недодруга?» — силой усаживаю аномалию за барную стойку рядом со мной, вызывая у неё разочарованный вздох. — Ну что, Грилби, нальешь нам чего-нибудь по крепче? — одариваю своего старого друга широчайшей улыбкой, пока Фриск начинает заикаться, и в отрицании махать руками. — Я-я не пью…— робко лепечет она, отчего-то грустным голоском. — Печалька. — сухо констатирую я, после делая глоток алкоголя. — Скоро начнёшь. Фриск, увидив мой абсолютно невпечатленный взгляд, аля: «Это было ожидаемо» — обиженно насупилась и задумчиво уставилась на хрустальный бокал вина, сурово нахмурив бровки, а затем, посмотрев на меня с вызовом, мол: «Сейчас будет неожиданно», отпила чуть-чуть ледяного напитка. Я чуть было не прыснул ей в лицо. Это ещё что за херня? Чертовка же, приметив краем радужки легкое недоумение на моем лице, победно ухмыльнулась уголком губ.

Вот же идиотка, сопьется к тридцати и мы тогда посмотрим, кто тут победил.

— Эй, Санс. — окликает меня один из монстров. Я поворачиваю голову на источник звука. Это была в стельку пьяная крольчиха. — Когда мы уже перейдем к той части, где мы съедаем жалкую человечишку? От таких слов, та самая жалкая человечишка - знатно побледнела. Не в силах повернуться к своему обидчику, она так и сидела непоколебимой каменной статуей, парализованная испугом. — С чего такая спешка, миледи? Дайте блюду настояться. — саркастично комментирую я, заставляя всех в зале разразится зверским смехом. Парализованная Фриск, настороженно внимает каждому моему слову. — Но если честно, то это не ваше дело, а моё. Я - поймал человека, так что я буду решать что с ней делать в дальнейшем. Молчание. Зайчиха, послушно села обратно на место и понимающе кивнула головой, остальные же монстры в баре быстро позатыкали рты, возвращаясь обратно к выпивке.  Поняв, что угроза миновала, аномалия облегченно выдыхает, постепенно расслабляя свои напряженные плечи. Она поднимает на меня свои гигантские глазёнки, выражая некую благодарность. 

Интересно, за что благодарность то? Её неизбежная смерть, была перенесена всего на каких-то несколько недель, а для неё это уже победа. Вон, улыбается сидит, аж тошнит от этой наивности.

      Я лишь злобно буркаю проклятья себе под нос и отпиваю немного вина. Было бы неплохо сейчас напиться, чтобы забыть к чертовой матери эту гадкую ночь и гадкое отродье вместе с ней.

В какой-то степени, у меня даже получилось.

Часы пролетали незаметно за бокалом крепкого алкоголя и непринужденными беседами с жителями Сноудина, а если не смотреть в гигантские девичьи глазёнки, попусту тратя свое драгоценное время, то ночь была - вообще шик! Да и что там смотреть на это ходячее недоразумение, что только и делает, что сидит как деревянный солдатик, да выводит глупые круги на барном столе? Повторюсь ещё раз - жалкое зрелище.       Всё это время, что мы находились в баре, Фриск судорожно всматривалась во взгляды посетителей, пытаясь найти там хоть что-то кроме дьявольского голода и жажды. Но не нашла. Монстры не спускали с неё глаз, облизывались, пытались потрогать, томно вдыхая её апеттитные ароматы, и ещё раз облизывались. Аномалия неловко корёжилась от пристального внимания к себе, грустно упираясь глазами в пол. Боится, сука, боится.

Ну и где же сейчас твое стремление помочь, отродье? Там же, где сейчас твое уважение к себе?

Неужели сейчас ты наконец поймешь насколько твои попытки что-то здесь изменить — ничтожны? Неужели сейчас твоя решимость наконец-то пропадет бесследно?

Когда же ты наконец впадешь в отчаяние и перестанешь пытаться?

Когда твоя гребаная решимость наконец угаснет?

Когда, когда, когда?

Я устал ждать, Фриск, а ждал я долго.

Я мог лишь мечтать о том, как вымещу на тебе всю ту злость что терпеливо копилась у меня в душе годами.

Но знаешь что? Ты этого заслуживаешь.

Ты можешь яро убеждать себя в том, что ты ни в чем не виновата, но я уверен, что глубоко в душе ты знаешь, что ты наделала.

Но это даже не главная причина.

Причина в том, что я невероятно сильно хочу есть.

      Фриск устало поднимает голову вверх, как всегда сводит брови к переносице, серьезно обдумывая что-то, а затем, заметив мои любопытные глаза, поднимает уголки губ в милой мерзкой улыбке и тихонько спрашивает: — Уже темнеет. Может мы пойдём? Я гляжу на неё в попытках найти хоть капельку безнадежности в ее очах, но не нахожу ничего кроме её дурацкого милосердия и приторного сострадания. Разочарованно выдыхаю. — Идём уже, аномалия.

***

Дорога домой поначалу была глухой и молчаливой.  Фриск, скромно заведя руки за спину, аккуратно хрустела свежим снегом, чтобы не нарушать устоявшуюся тишину, упорно старалась не досаждать мне, что несомненно забавляло. Я негромко зевал от сонливости и сонно протирал глазницы - алкоголь на меня действовал как снотворное.  Так скучно. Неловкая тишина повисает в холодном воздухе, делая его вязким. Аномалия кидает в меня мимолетные взгляды, беспокойно сжимая и разжимая пальцы, явно размышляя о чем-то, но напрямую как всегда не спрашивает. — Чего хмурая такая? — внезапно задаю ей вопрос, не желая больше терпеть эти девичьи ужимки, а также невыносимо громкую тишину. Бесит. — А, ну я…— она замирает, скрупулезно обдумывая то, что хочет сказать. Собираясь с духом, девчонка затаив дыхание, сжимает кулаки. — Я хотела сказать, что все ещё хочу помочь!

Я останавливаюсь. Медленно поворачиваюсь к дьявольскому отродью, хмуро смотря исподлобья. Алый глаз искриться огнем.

Прошу, скажите мне, что я ослышался.

Отродье стеснительно сминало свои сухие губы, начиная раскачиваться на пятках вперёд-назад. Две минуты она просто молча пялилась в пустоту, прежде чем набраться смелости и продолжить: — Сделаю всё, что в моих силах - обещаю. — уверяет меня аномалия, медленно подходя ближе. Мерзость. — Только дай мне шанс!

Шанс? Какой ещё нахер шанс?

— Ну и что ты сделаешь? Наколдуешь всем еду в подземелье? Или может быть починишь давно сломанное ядро? — медленно хрущу снегом, подходя ближе и ближе к аномалии. — Какие гарантии того, что ты, завоевав доверие здешних монстров, не сбежишь как в прошлый раз? На мгновение она перестает дышать, поднося кулачки ко рту, кусая нервно губы. Все думает и думает. — Я не собираюсь чинить ядро, или искать еду, потому что до меня это пытались делать много монстров, причем безуспешно. — я подошел настолько близко, что мог слышать её сбитое дыхание. Глаза её смотрят в сторону, а холодный пот выступает по её бледным вискам. Понимает, что играет с огнем. — Я сломаю барьер с помощью своей души и других человеческих!

Ха! Забавно.

Я чуть было не прыснул от смеха ей в лицо. Просто немыслимо!

Такая трусиха как она не сможет пройти все подземелье, без того чтобы убить кого-то, или сбежать отсюда к чертовой матери. Увы, для неё это - слишком уж сложно.

— Хорошо стелишь, только меня этим уже не обдурить. — ядовито усмехаюсь я, после тыкая пальцем ей в грудь, в то время как аномалия обиженно надувает губы. — Шанс у тебя был один и ты его благополучно просрала, а теперь, будь добра, получай по заслугам. Я мигом развернулся в противоположную сторону, с выражением мол, я все сказал, и вальяжно помахал ей рукой, но не успел я на метр от неё отойти, как аномалия рывком схватила меня за рукав куртки, сильно-сильно сжимая. В недоумении я повернул на неё голову, встретившись суровым взглядом с этим недоразумением. Гадость какая. — Ты можешь сопровождать меня всю дорогу! — она вскрикнула что есть мочи, хватаясь за свою последнюю надежду. Мой красный глаз стал ещё уже, ловя каждое её движение. — Убей меня, если я оступлюсь, или сожри с потрохами, в общем, сделай все, что душа велит! Но дай мне хотя бы попробовать все исправить!

«Но дай мне хотя бы попробовать все исправить!» — эти слова я говорил Андайн, когда королевская стража держала мои плечи мертвой хваткой, а сама воительница направляла на меня свое копье.

Тогда я ещё пытался починить ядро, проводя дни и ночи в амбаре, за схемами и чертежами.

Как давно это было?

Уже не вспомню.

      Необъяснимая злость образуется комом в горле, пока мой глаз алеет, пульсирует пуще прежнего. На минуту я задумался, а что я теряю? В любом случае, буду в плюсе, даже если у этого отродья ничего не получится. Но хотя бы минимальная возможность возобновить нормальную жизнь, тем более, ради Папируса…

Девчонка перестала качаться и встала смирно, как вкопанная, и сильнее зажмурила глаза, не в силах смотреть в мои. Я делаю ещё один широкий шаг вперёд. Маленькие снежинки падают на лицо девчонки — уродуя и без того мерзкое лицо. Она прерывисто выдыхает, слыша как снег хрустит под моими ногами и резко распахивает глаза, смотрит сурово-сурово, поджимая губы. От обиды. У нее на языке крутится столько всего, но говорит она только одно: — Я буду умирать столько, сколько от меня потребуется, чтобы освободить всех монстров. Потому что вы мне дороги; Ториэль, Папирус и даже ты, Санс! — она упрямо тыкает пальцем мне в грудь, напрочь позабыв о запрете на моё имя. — Мне плевать если ты меня не поддержишь, плевать если будешь смеяться надо мной, плевать если ты мне не доверяешь. Я все равно сломаю барьер. И вот увидишь, монстры взойдут на поверхность! Проговорив это на одном дыхании, чертовка упирается руками в колени, пытаясь отдышаться и стоит так в оцепенении около минуты, но такое чувство, что вечность. Я окидываю взглядом её ноги. Она дрожит? Девушка наконец выпрямляет спину, неловко отшатываясь назад. Она бегает глазами по моему лицу, сожалея, открывает рот чтобы что-то сказать, но так и застывает. Не может собраться с силами и немеет. Кажется, у неё пробегает вся жизнь перед глазами, когда до неё доходит, что она только что сказала. Глаза отродья направленные на меня так и кричат, молят о пощаде. Потрясающее зрелище. — Всё сказала?  Аномалия яростно кивает и разворачивается ко мне спиной, собираясь пуститься в бег. Я вовремя хватаю её за воротник свитера. — Стоять на месте. — отдаю приказ я и чертовка медленно поворачивается назад. — Ты права, я тебе не доверяю. Как и ты мне. Я всё ещё хочу убить тебя, но выбраться из этого ада я тоже хочу. Фриск развернула ко мне лицо, её глазёнки ещё шире округлились, а рот был в удивлении приоткрыт. Я, смутившись, отвёл взгляд.  Хватит пялиться. — Скажу честно, перспектива тебя съесть - всё ещё заманчива и до конца я не буду отказываться от неё. Однако, я не против посмотреть как ты помучаешься, выполняя своё же обещание. — подойдя ближе, моё лицо было в пяти сантиметрах от её. На какое-то время она забывает как дышать. — Так что валяй, малая, это будет весело.

Посмотрим, что из этого выйдет.

На этих словах я отпустил её воротник и аномалия тяжело выдохнула, расслабляясь. Я устало зашагал вперёд неё и чертовка догнала меня, снова заводя руки за спину. Всё что я услышал было тихое «спасибо». В который раз я спрашиваю: за что? Ответа не последовало. Это заставило меня ухмыльнуться. Какая все-таки прелесть. Не стоило мне пить сегодня.