So maybe there's a heart Slowly beating for you in the dark But it's not mine This time
— Ты как меня нашел? — удивленно спросил Тони. Люциус стоял на пороге — мокрый и бледный, осунувшийся, всегда идеальные волосы уныло висели слипшимися сосульками и липли к лицу. — Долго объяснять. Пустишь? Тони подвинулся, пропуская. Малфой безропотно переоделся в предложенные джинсы — Тони удивился, но смолчал. Футболку с логотипом «Queen» он окинул равнодушным взглядом без капельки презрения, даже не улыбнулся очевидной шутке и тоже нацепил — Тони вопросительно вскинул бровь. Но когда Люциус, эта аристократическая задница, напрочь проигнорировал очевидно дорогое убранство гостиной и не отпустил никакого едкого замечания, что мол теперь-то ему за Долохова не придется краснеть — Тони не выдержал. — Кто ты, и куда дел Люциуса? — спросил он, наливая, однако, этому незнакомцу виски. Виски был дешевый и маггловский, но не-Люциус благодарно кивнул и выпил. — Прости, ты прав, это дурной тон. Дом выглядит прекрасно. Спасибо, что пригласил быть гостем. Лордом тоже назвать? — Придурок. — Сам придурок. Они замолчали. — Я никуда не тороплюсь, знаешь, — сказал Тони. Люциус устало приподнял голову, глядя куда-то мимо него, в пустоту. — Так что даже если объяснять долго — ты можешь начать. Или не начинать. Можем еще помолчать. Это, надеюсь, не дурной тон? — Я всегда знаю, когда ты врешь. Ни к какой своей бабке ты не собирался. А гоблины в банке любят трепаться. Особенно обо «всяких выскочках, чью принадлежность к роду еще бы следовало проверить, но на которых внезапно валится целое состояние и фамильное имение в придачу». Если им приплатить, они даже расскажут, где именно это имение… Хм. Свалилось. — И ты приехал в Петербург, чтобы поздравить меня, что я теперь граф? Мог бы прислать сову, — язвительно заметил он. Он вообще не о том спрашивал, но из Люциуса, если он не хотел говорить, и клещами ничего было не вытянуть. Нужно было его напоить и подождать, пока он соберется с мыслями. — Никакая сова не долетит в эту проклятую глушь! — немного пришел в себя Малфой. — Ни одна живая душа не говорит по-английски. Холодно, сыро, серо — и это в июне-то! — И чем это отличается от Лондона? — возмутился Тони. Что ни говори, а родной (наверное — родной, наверняка он не знал) город он любил, хоть и успел тут пожить только в раннем детстве, пока бабка, потомственная дворянка, сбежавшая от революции, не увезла его в Англию. — В Лондоне — цивилизация, и говорят по-английски. — Тут тоже цивилизация. Прогресс идет полным ходом. Ты что, плакаты не видел? — Какая цивилизация, Мерлина ради? — мученически провозгласил Люциус. — Это ужасно. Кучка крестьян бунтует уже семьдесят лет. Как местные маги это вообще допустили? — Местных магов не осталось, — заметил Тони. — Все, кому была дорога фамильная гордость и титул — уехали. Кто остался — приспособились. Они теперь tovarischi charodei, маршируют по линеечке, работают на благо партии. Кто-то попрятался, конечно, вместе с имениями, если не успели отобрать, живут затворниками, свято чтят титулы и ждут возвращения монархии. Малфой презрительно кривился. Скажи ему кто, пожалуй, что он больше не Лорд, потому что никто больше не Лорд, а мэнор нужно отдать, чтобы из него сделали кинотеатр, — и он пошел бы против революционеров в первых рядах. И революционеры бы испугались, передумали и вернулись на пашню. — И правильно делают, — отрезал он. Пришел в себя, кажется. — Еще ни одно магловское правительство не смогло навязать магам никакой режим и никакую партию. Без нас они и месяц не справились бы. Особенно тут, где каждая третья dvoryanskaya — так это у вас называется называется? — семья — волшебники. Как же история? — Знакомые все речи, Люци, — улыбнулся он. — Как по бумажке. Милорд бы одобрил. Малфой собирался, кажется, возмутиться, но Тони ему не дал. — К черту историю, Люциус. Нет у этой страны больше истории. Это уже давно не просто крестьянский бунт, как раньше уже ничего не будет. Никакой монархии. Все меняется. Что-то кончается, что-то начинается, но меняется — все. — Не всегда — к лучшему. — Не всегда. Но это не тот случай. Если люди за это сражались — они этого хотели. Они сами это выбрали. Может, те, кто остались — умнее. Им теперь строить будущее, это лучше, чем чахнуть над прошлым и хвататься за несуществующие больше титулы. — Я сделаю вид, что этого не слышал, — фыркнул Люциус. — Сделай, будь добр. Не все тут могут слагать витиеватые речи о почитании традиций. Особенно — без бумажки. Они снова замолчали. Малфой не выдержал первым. — Как он умер? — тихо спросил он. — В одиночестве. Я не успел. — Я бы сказал, что мне жаль, но ты о нем и слова хорошего никогда не говорил, так что… — И не скажу, — кивнул Тони. — Отец мой был редкостной скотиной. Плевал я на его политические взгляды, будь он хоть десять раз коммунист, но матери я ему не прощу. — Ты никогда не рассказывал. — Нечего рассказывать, — проговорил Тони, задумчиво вертя в руках бокал. — Я ее почти не помню. Бабка называла ее «этой глупой девчонкой», но, наверное, любила, раз дала вступить в наследство. Она убежала сюда, по большой любви, все бросила ради него, тоже, поначалу, заделалась в «революционерки». Он то ли правда был чей-то там потомок, но переметнулся, то ли просто выходец из, как ты выразился, «крестьян», но он ее не любил. Зачем женился — не знаю, фамильные драгоценности пожертвовал на благо партии, дом отобрать не вышло, поместье его просто не признало, но жить он тут отказался. Увез ее в hruschevku, попытался устроить на работу и просто-напросто извел. Помню, что глаза у нее были добрые, и что она мне пела. Магию совсем не помню — пока бабка меня не забрала, я и палочку-то, наверное, никогда не видел. — Мне жаль, — голос его казался совсем искренним. — Мне — нет. Это было давно, а его — не жаль совсем. — И ты теперь граф? — То ли граф, то ли князь, какая разница — это тут ничего не весит. Я теперь сирота. Свободен, стало быть. — Выпьем за это, — Малфой приподнял бокал. Тони повторил его жест. — Что случилось, Люциус? — резко, без перехода спросил он. Малфой помрачнел. Звонко стукнул бокалом о столик — но рука у него дрожала. — Я сделал Нарциссе предложение, — мертвым голосом проговорил он. Лицо у него снова стало каким-то отрешенным, безэмоциональным. — Ты — друг жениха. Если ты мне все еще друг. Тони ушам своим не поверил. Потом понял, что поверить все-таки придется. Иначе с чего бы его другу являться сюда? — Ты сбежал из дома? — спросил он, ни на что уже, впрочем, не надеясь. — Нет. Леди Блэк была весьма любезна, пригласив меня погостить в их летней резиденции, где я, в настоящий момент, и нахожусь. — Ты идиот, Люци. Это я тебе говорю, как все еще твой друг. Малфой как будто его не услышал. — Она плакала. Я стоял, дурак дураком, опустившись на колено, а она плакала. Надевал ей кольцо — она на меня даже не посмотрела. И продолжала плакать. — Ты удивлен? Ты сломаешь ей … — А о моей жизни ты не хочешь подумать, черт возьми? — взвился Малфой. — Я этого хотел не больше, чем она! Я об этом не просил, я ее не люблю, я не хочу, чтобы она меня ненавидела! Тебе, может, и плевать на титулы, граф или князь Долохов, на котором древний род и закончится, но мне — нет! Я должен был, у меня не было выбора, я… — Заткнись, Люци, — жестко прервал Тони. — Выбор есть всегда. У тебя — в разы больше, чем у нее. — И что прикажешь мне делать? Отречься от рода? Сбежать? На Снейпе жениться? На полукровке?! Тони захотелось его ударить. Он и ударил бы, будь на месте Люциуса кто угодно другой. Но он сдержался. — Этого ты ему, я надеюсь, не сказал? — вместо этого холодно спросил он. Люциус молчал. — Что ты наговорил Севу, Малфой? — крикнул Долохов. Не выдержал все же, вскипел. Они успели подружиться — Снейп, эта ледяная колючка, нравился ему. Тони по дурости пытался ему покровительствовать вначале, на правах старшего, но быстро понял, что такие попытки вызывают только холодную ярость, и бросил. Он признавал, что Северус был умнее — умнее их всех вместе взятых, наверное. Признавал, что его колкостям и хорошо завуалированным оскорблениям невозможно было ничего противопоставить — и предпочитал объектом этих оскорблений не оказываться. Снейп признавать, что в их странноватую разношерстную компанию его с удовольствием приняли, отказывался. Но оттаивал, медленно, постепенно. И для чего, чтобы Люциус, который его в эту самую компанию и привел, теперь заявил ему что-то такое? Люциус вскинул на него пронзительный взгляд, переменился в лице, вздрогнул. Потом всхлипнул, и разревелся, как девчонка. «Придурок», подумал Тони куда более ласково. Вся злость из него куда-то испарилась. Он был его придурок, его лучший друг — сам такого выбрал, самому и расхлебывать. — Я же ничего не умею кроме этого, — дрожащим, булькающим голосом проговорил он. — Ни на что больше не гожусь, кроме как быть Лордом. Я не знаю, как бы стал без этого жить. Я не знаю, я не умею возражать отцу, не могу, мне всю жизнь говорили, что еще одна выходка — и он изгонит меня из рода, но я никогда не верил. Я был единственным наследником. А теперь, он так посмотрел на меня — я понял, что, правда, изгонит. Лишит наследства, и куда я тогда пойду? Кому я без всего этого нужен, без своей проклятой фамилии, Милорду? Не будь я Малфой, он бы на меня даже не посмотрел. Окончание фразы Люциус договаривал уже Тони в плечо, продолжая позорно хлюпать носом. Тони обнимал его, бездумно гладя по успевшим высохнуть волосам. — А Северус… Малфой внезапно отодвинулся, вытер щеки, но голос у него дрожал. — Он назвал меня трусом. Трусом, Тони. Лучше бы идиотом, лучше бы обругал, а он… Он больше никогда со мной не заговорит. Тони приподнял его голову за подбородок, стер большим пальцем мокрую дорожку со щеки. — Вот этого всего ты ему, конечно, объяснить не попытался. Люциус покачал головой. — Ты не трус, Люци. Идиот, это верно, но не трус. И ты прав, в какой-то мере, мне не понять, но ты наследник древнего рода. Мы — и я, и Северус, — или лицемеры, или вынуждены согласиться, что какой-никакой долг перед родом у тебя есть. Взгляд у него потеплел, он смотрел благодарно, как побитый жизнью пес («общипанный павлин,» — поправил себя Тони), которому бросили кость и почесали за ухом. — Он тебя любит, Люциус, — улыбнулся Тони. — Я его тоже. — Ты его обидел. Он смотрел на тебя восторженными глазами, едва ли не в рот тебе заглядывал, твое ты безмозглое белобрысое лордейшество, а ты дал ему понять, что он тебя не стоит. За это я тебе тресну, когда ты перестанешь хлюпать, потому что он и мой друг тоже. Но в остальном — тебя можно понять. Я бы так не поступил, конечно, но попытаюсь понять. И когда ты перед ним извинишься, он тоже, возможно, попытается. — Откуда ты знаешь, как бы ты поступил, — горько бросил Малфой. — Ты спишь с кем попало, и тебе с этого ничего, ничегошеньки. Тебе-то, конечно, легко говорить про выбор — у тебя он всегда был. А ты никого никогда не… — Заткнись. — Я прав. Откуда тебе знать, если… — Замолчи, Люциус. Или я тебя выставлю, ей-богу. Малфой, на удивление, замолчал. Отодвинулся, пристально посмотрел на него. Угрозы, он, видимо, не испугался, явно что-то прикидывал, а потом что-то понял. — Да брось, Тони, — протянул он. — Эта твоя мелочь? Сколько раз я это видел, ты о нем через месяц и не вспомнишь. У Тони снова зачесались кулаки — он был не дурак подраться, но перед ним сидел его все еще друг, и подпорченного лица он бы ему еще долго не простил. — Он не «эта» и не «мелочь», — медленно и серьезно проговорил он. С тем, что «мелочь» был его, он не спорил. — Его зовут Барти, и сидя в моем доме, в моих штанах и с моей выпивкой, ты будешь называть его по имени. Я говорю тебе, Люциус, что если бы мне ради Барти нужно было отказаться от титула, наследства или этого самого дома, в котором ты сидишь — я бы это сделал. Я тут пытаюсь тебя понять — пойми и ты меня. Малфой нехорошо посмотрел на него, прищурился. — А как же Белби? — спросил он тоном, заведомо предполагавшим его победу в споре. — Какой еще Белби? — не понял Тони. — С которым ты целовался две недели назад, в раздевалке после квиддича. И не только целовался, кажется. Тони замер, задумчиво поскреб подбородок, но припомнить так и не смог. Потом, осознавая идиотизм ситуации, рассмеялся. Люциус отразил его улыбку, но глаз она не тронула. — Не знал, что тебе так интересно, с кем и когда я целуюсь, Люци. Завидуешь? Так попроси, я не жадный. — Придурок. — Сам придурок. Теперь разулыбался первым Малфой. Глазами — тоже. — Как ты верно заметил, дорогой мой Люци, — посмеиваясь, произнес Тони, — я не помню ни того, в чем ты меня обвиняешь, ни моего сообщника. А даже месяца еще не прошло. Чувствуешь разницу? — Чувствую, что ты или врешь — и себе, и мне, — или просто выдумал что-то, что далеко от реальности. Как ты собираешься… — А ты как собираешься жениться, исполнять супружеский долг и продолжать любить Сева? Или не собираешься? Как кольцо наденешь — сразу сделаешься примерным семьянином? И даже начнешь засматриваться на девушек? Зря я, выходит, за тебя кулаками махал? — Не напоминай, — страдальчески протянул Люциус и зарылся лицом в ладони. — Это же будет позор, Тони, как вообще можно? Долохов сначала не понял, а потом расхохотался. — Ты уж реши, Люци, насколько остро перед тобой стоит вопрос исполнения долга. Или вообще ничего не сто… Люциус резко развернулся, быстро, внезапно, и залепил Долохову подушкой по лицу. Решил, видимо, что этого мало, и принялся колотить дальше, без замаха и не особо целясь. Тони не унимался и отбивался слабо, просто для вида. — Закроешь глаза и будешь думать об Англии. Ай, больно же! Ну сдаюсь я, сдаюсь, ну прости. Люци, перестань! Малфой, будучи истинным слизеринцем, пару раз ударил «лежачего», и, правда, перестал. Улыбнулся, завалился рядом, головой к его плечу. — Любовь, дорогой мой, — сказал Тони нравоучительным тоном, — иногда не имеет с постелью ничего общего. Если имеет — оно, конечно, приятнее, и для постели, и для любви. Но одно для другого совершенно не обязательно. — А твой… Барти об этом знает? — Мой Барти мне это сам… — он замялся, — предложил. — Нас все устраивает. — Значит повезло тебе с твоим Барти, — тихо проговорил Люциус. А потом поцеловал его. Тони ответил инстинктивно — целоваться он любил, целоваться с Люциусом — любил вдвойне. Будучи помладше на несколько лет, еще недостаточно способные постоять за себя, чтобы афишировать свои предпочтения, они, к обоюдному удовлетворению, обнаружили, что предпочтения у них сходятся. Сначала стеснялись и учились, потом — развлекались, потому что развлекаться больше было особо не с кем. А потом это почти переросло в привычку: они друг другу нравились, и еще могли быть абсолютно уверены, что никаким скандалом и выкриками «Я думал, я для тебя что-то значу, мерзавец!» это не закончится. Дальше поцелуев заходило редко, но пару раз все-же заходило. Они значили что-то друг для друга, и в этом чем-то не было ни капли романтики. Поэтому Тони ответил, и не сразу понял, что Люциус не совсем в себе. Обычно неспешный и ласковый, как кот, сейчас он был жадным и напористым, поцелуи выходили какие-то дерганые, горькие. Тони поймал его лицо в ладони и осторожно отстранил. Заглянул в глаза. — Сам же предлагал, — зло бросил Малфой, отталкивая его руки. — Я что, хуже какого-то Белби? — Люци, — Тони мягко покачал головой, отказываясь распалять ссору по новой. — Жалеть потом не будешь? — Уж лучше я правда буду в чем-то виноват. Давай, Тони, я хочу, ты тоже, я знаю. Он перекинул ногу через его колени, уселся сверху, грациозно — Тони каждый раз залипал — перекинул волосы за плечо. Наклонился к его шее, поцеловал, с намеком, но потом выдохнул, как-то весь сник, потяжелел, расслабляясь, уперся лбом ему в плечо. — С тобой хорошо, — прошептал он. — Легко. Я устал. Тони снова погладил его по волосам, путаясь пальцами в белоснежных прядях, а потом подхватил на руки — Люциус был тонкий, уже не по-юношески, но так и останется, наверное, до самой старости, изящный, как ивовый прутик, — и отнес наверх, в спальню.***
— Это что? — скривился Малфой, сонно потирая глаза и недоверчиво поглядывая на тарелку. — Завтрак в постель, — улыбнулся Тони и захрустел тостом. Слизнул с пальцев земляничное варенье, посмеиваясь от недовольного выражения лица напротив. — Не хочешь — мне больше достанется, — пожал плечами он. Люциус сел, еще раз потер лицо, недоумевающе оглядел на себе футболку. Погрустнел, сжал тонкие губы. — Я, наверное, пойду. Спасибо, что пустил, — пробормотал он. Тони выронил тост. Тот шлепнулся мимо тарелки, на постель, вареньем, естественно, вниз. Тони выругался, попытался аккуратно вытереть, размазал еще сильнее, вспомнил, что волшебник, но забыл, куда дел палочку. Малфой даже не улыбнулся его метаниям: отвернулся, сел на край кровати, ссутулившись, принялся натягивать джинсы. — Люци, да ты чего? — он наконец-то понял, что что-то не так. — Из-за завтрака? Брось, пойдем вниз, сейчас приготовлю тебе что-то нормальное. Малфой обернулся — какой-то уставший, измученный, будто вовсе не спал. Долохов всмотрелся в его глаза, резко стукнул тарелкой с злополучными тостами о тумбочку. — «На самом деле виноватым» быть не нравится, а? А ты, кажется, еще хотел не только целоваться. — Хотел! А ты… Ты! — А я — должен быть виноват с тобой вместе? Чтобы ты «просто был пьян», а я «тоже хотел»? Совесть свою утешать этим решил? Тони заметил замах, резкое движение руки, но дернуться не успел. Пощечина была хлесткой и совершенно незаслуженной, как ему показалось. Потом показалось — он все же перегнул. Люциус секунду смотрел на него широко распахнутыми глазами, осознавая, что сделал, нервно прикрыл ладонью рот. Дернулся, чтобы встать — но на этот раз Долохов оказался быстрее, схватил его за запястья, повалил на подушки, припечатал к постели, навис сверху, вглядываясь в глаза. — Пусти меня, — хрипло проговорил Малфой, даже не пытаясь вырваться. Тони не ответил, продолжая смотреть. Серые глаза влажно заблестели, он неровно, мелко дышал. — Пусти! — внезапно выкрикнул он. — Я все понял, я продажное ничтожество, женюсь на одной, люблю другого, сплю с третьим, и все обставляю так, что мне это выгодно. Я понял, я просто шлю… — Люциус! — перекричал он, не дав произнести это самое слово, грязное и больное. Которое он никогда не ожидал услышать от холеного красавца Малфоя в адрес него самого. Люциус сел на постели, зло вытер нос тыльной стороной руки. Тяжело глянул исподлобья. — Скажешь — не так? Я, кажется, недостаточно хорош для твоих непоколебимых моральных принципов, Долохов. Дай мне уйти. Пригласи своего этого Барти, он тебе, надеюсь, не так противен. — Дался тебе мой Барти! — взвился Тони. — Если тебе так приспичило, раздевайся и… Он заткнулся секундой позже, чем должен был. Как они пришли к этому, черт возьми? Он не хотел его обижать, совершенно, он собирался накормить его тостами и поехать разбираться со всем, что Малфой наворотил. Почему они кричат друг на друга? На пустом месте, без повода? Что вообще за ерунда происходит, что он несет? — Договаривай, — прошипел Люциус. — Прости, — не стал договаривать Тони. — Прости меня. Не уходи, давай поговорим. Люциус сник, как-то весь выдохся, ссутулился. — Ты прости, — пробормотал он, притрагиваясь прохладными пальцами к все еще горящей щеке. — Я не должен был. Можешь ударить в ответ. Тони удивленно вскинулся, потянулся рукой — Люциус чуть вздрогнул и прикрыл глаза — и прикоснулся ладонью, мягко, зеркально отражая его движение. — Иди сюда, придурок, — ласково проговорил он, поглаживая большим пальцем. Через секунду Люци был у него в объятьях. — Что ты себе уже выдумал? — А какого черта ты не… Не… Тони показалось, что сейчас он, правда, скажет, грубо, грязно и некрасиво, так, как не выражаются приличные лорды. «Почему ты не трахнул меня, Тони?» «Почему ты меня не выебал?» Но он не сказал. Стыдливо ткнулся лицом ему в плечо, предоставляя додумывать и выбирать эвфемизмы самому. — Потому что я знал, что так будет. И не хотел, чтоб так было. Не смей, — прервал он, когда Люциус очевидно собрался отодвинуться и поспорить, — подозревать меня в избытке моральных принципов. Не мне тебя упрекать за то, со сколькими людьми ты спишь. Или хочешь спать. Но что я уяснил на своем богатом — побогаче твоего, Люциус, — опыте — так это то, что от секса должно быть хорошо. Всем участникам. Я не собираюсь позволять тебе себя этим наказывать. Люциус все же отодвинулся, нервно откинул волосы, — Тони опять залип, — остро глянул на него. — И ты не считаешь меня… — Я считаю, что ты замечательный. Замечательный придурок, иногда, тоже, но чаще — просто замечательный. И красивый. Правду сказать — вот этот зареванный растрепанный Люциус в нелепой футболке ничем не напоминал лощено-безупречного Лорда Малфоя. Он выглядел забавно и как-то что ли трогательно, не безупречно-прекрасно, как обычно. Но что-то было и в этом. — Очень красивый, — утвердительно кивнул Тони на заинтересованный взгляд. Друг чуть повеселел. — И я с удовольствием подтвержу тебе свои слова, когда ты разберешься с тем, зачем оно тебе на самом деле надо и надо ли вообще. И не отравит ли меня один наш общий знакомый. Последнее — особенно важно. — А как же твой… — Люци! — не выдержал он. — Я, кажется, уже объяснил тебе природу наших… Отношений, — Он подумал, что никогда еще не называл это вот так вслух, и ощущение ему понравилось. — Ты осознал, что тебя налево никто отпускать не будет, и завидуешь? Или ревнуешь? Что? — Я не хочу оставаться один, — скороговоркой выпалил Малфой то, чего Тони никак не ожидал услышать. — Чего? — не поверил он. — Моя будущая супруга будет ненавидеть меня до конца жизни, Северус не станет со мной даже разговаривать, а у тебя теперь Барти, и я по твоей довольной улыбающейся роже вижу, что это серьезно. У меня больше никого не останется. — Ревнуешь, — расплылся в довольной улыбке Долохов. Мерлин, какой же Люци был иногда дурак. — Заткнись! — А что это изменит? Я уже и так все понял. — Я тебя не рев… — Я тебя не оставлю, — одновременно с ним начал Тони. — Я никуда не деваюсь, дурачок. С кем бы я не… К кому бы еще я не был неравнодушен, — исправился он, — ты все еще мой друг, и ты никогда не будешь один. — А я все еще твой друг? — нарочито безразлично, и оттого совершенно неправдоподобно поинтересовался он. — Я принес тебе завтрак в постель, — заметил Тони, и только по ироничному взгляду понял, что ляпнул. — Ой. Как-то не так прозвучало. Забудь. Конечно ты все еще мой друг, Люци. Мы вчера это уже выяснили. — Я со вчера… Много натворил, — потупился он. — Прости. Я ужасно себя веду. — Как же тебе, однако, повезло, что я не какой-нибудь напыщенный лорд, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Люциус ехидно дернул бровью. — Но ты теперь лорд, — протянул он. — Граф-или-Князь Долохов, постель вся в крошках и ни малейшего представления о правилах приличия. Секунду он еще наслаждался неподдельным ужасом в глазах Тони, а потом они расхохотались. — Что теперь? — спросил Люциус, откусывая тост. По его довольному виду было ясно, что завтрак в постель ему нравится. — Теперь — расхлебывать все, что ты натворил, Лорд Малфой, маггловская футболка и ни малейшего представления о том, как разговаривать с людьми словами через рот.