Before your father hears us, dear I have some things I have to say
Предаваться самоудовлетворению не хотелось, но спать, несмотря на количество выпитого — тоже. Тони ворочался в постели, пытаясь не думать о Крауче на своих коленях. О том, как хорошо он улыбался Тони в губы, как ластился к руке, как царапал затылок. О том, какие у него тонкие пальцы и требовательные губы. Короче, получалось у Тони плохо. Он порылся в тумбочке Люциуса, выудил оттуда сигареты, закурил. Показалось, что у Барти были какие-то другие, вкуснее. Тони выкурил две и лежал, прикрыв глаза, уговаривая себя уснуть. Дверь скрипнула. — Крепость под названием «Северус Снейп» так и осталась неприступной, и он тебя выставил? — позлорадствовал он, не открывая глаз. — Долохов, — раздалось насмешливо от двери. — Ждешь кого-то другого? Тони встрепенулся, сел, но прикрываться не стал. — Тебя я тоже не против видеть, — разулыбался он. Барти закрыл за собой дверь, нагло уселся на его кровати. — Потрахаемся? — невинно предложил он. Тони мысленно возликовал. Хотелось, на самом деле, сделать что-нибудь глупое, вознести хвалу Мерлину, или победно захлопать в ладоши, но ему было жаль отправлять нарглу под хвост все многочисленные попытки не вести себя как идиот. — Это я всегда запросто, — невпопад ответил он. Барти, видимо, решил пропустить эту его реплику мимо ушей и просто поцеловал его. Как в первый раз, требовательно, грубо, притягивая ладонью за шею проходясь ногтями по спине. Тони, будь на месте Крауча кто угодно другой, просто решил бы, что ему нравится пожестче — но с Барти явно было что-то другое. Тони не мог понять, что именно, но в эту грубость просто не верилось. Он еще помнил, как тот обмяк под его ладонями, как улыбался ему в губы — насколько более настоящим это казалось. Тони решил провернуть тот же фокус и теперь, перехватил инициативу в поцелуе, замедлился, осторожно вплел пальцы в волосы, ласково прошелся ногтями по затылку. Барти отстранился, длинно выдохнул. Остро посмотрел ему в глаза. — Просто трахнуть — это для тебя слишком, да? — недовольно спросил он. Тони отчего-то захотелось улыбнуться. — Моя постель, — заметил он. — Мои правила. Просто трахнуть — не ко мне, ко мне — только за феерическим, чувственным, самым классным в жизни сексом. Какая-то тень скользнула по лицу напротив — Тони не разобрал. Барти не расслабился, напротив, стиснул зубы, ссутулил плечи и глядел волком. Тони, поражаясь догадке, пробормотал: — Хотя единственный — уже по определению самый классный, да? Барти смотрел зло, испепеляюще, и тот факт, что он сидел у Долохова на коленях ничуть ему не мешал. — У меня был секс, — прошипел он. — Да ну, — ухмыльнулся Тони. Не поверил ни на грош. — Слезай. — Ой, вот не надо! — взвился Крауч. — Я сам пришел, сам принял решение, если тебе трудно — могу пойти… — Слезай, — перебил его Тони. — Я не отказываюсь. Но никто не должен быть сверху в первый раз. Это просто дурной тон. Барти задумался, а потом, правда, слез. Тони, довольно ухмыляясь, потянул рубашку с его плеч. Потом медленно придвинулся, на пробу коснулся губами шеи, ключицы, плеча. Барти послушно откинул голову, с такой легкостью и готовностью, что Тони едва не засомневался в своей догадке. Крауч знал, что делать, инстинктивно чувствовал — его невозможно было заподозрить в неопытности. Вся эта развязность, граничащая с неприличием, эта хорошо продуманная небрежность, с какой он держался — разве можно было так играть? Как он это делал, Мордред побери? «Если тебе на один раз — он не откажет,» — вспомнились слова Регулуса. Почему он подыгрывал ему? Сговорились они, что ли? Но если спросить — с Барти станется уйти прямо сейчас, даже без одного раза. И тогда Тони останется сброситься с астрономической башни, написав в предсмертной записке, что не смог пережить самую грандиозную в мире упущенную возможность. Но его хотелось явно больше, чем один раз. Его хотелось впечатлить. И Тони был готов впечатлять. — Как ты хочешь? — спросил он, делая перерывы на поцелуи, от плеча обратно вверх, к ключице, к линии челюсти, пока не замер напротив губ. — О, то есть теперь тебя это волнует, — съехидничал Барти. — Быстро, грубо и грязно. Можешь бить меня по щекам и называть шлюхой. Тони тяжело вздохнул и сделал мысленную пометку о том, как не надо. — Крауч, — весомо проговорил он. — Мой отец, — вскинулся Барти. — Скажи «Бартемиус», и останешься грустно дрочить в одиночестве. Тони вовремя захлопнул рот. Он был понятливый. — Барти, — как мог ласково промурлыкал он, прокатывая р-р-р на языке. — Лучше? Барти недовольно кивнул. — Ложись, — улыбнулся он. — И получать удовольствие? — не унимался Крауч. — Почему бы и нет, раз предлагают? — пожал плечами Тони и принялся за дело: резко, без предупреждения скользнул вниз, обвел языком и чуть прикусил тонкую тазовую косточку. Осыпал поцелуями впалый живот, широко лизнул от пупка до груди, подул. Барти задышал глубже, раскинул руки на подушке, запрокинул голову, но молчал. Тони пообещал себе добиться от него стонов. Прикусил сосок, повертел в пальцах другой. Барти был худой, с едва-едва очерченным прессом и мышцами, но Тони как-то видел его в драке — он брал гибкостью и ловкостью, а не силой. У Тони, конечно, были предпочтения, но заканчивались они наличием члена: он любил накачанных и мускулистых, вроде Паркинсона, любил женственных и хрупких, как Люциус. Барти не был женственным — слишком острые черты лица, слишком угловатый, даже со всеми его подводками и колечками. Тони, однако, посмотрел бы на него в платье: каком-нибудь замысловатом, с кучей завязок, чтобы долго и увлеченно это с него снимать. Он прошелся кончиками пальцев по его бокам, пересчитал ребра, спустился до талии, раздумывая, что бы еще такого сделать, прежде чем переходить к самому интересному. Тонко очерченные губы дрогнули в улыбке. Тони злодейски ухмыльнулся и пощекотал намеренно — Барти засмеялся, отпихнул его руки, попытался сделать возмущенно-серьезное лицо, но улыбка все равно пряталась в складках рта. — Тебе что, пять лет? — поинтересовался он. — А тебе сколько, сто? Ты всегда всем недоволен? — парировал Тони, не прекращая, однако, поглаживать его торс. Добрался до белья, подцепил резинку пальцами, стянул. Барти не возражал. — С ума меня сводишь, — прошептал Тони ему в губы. Ему хотелось целоваться, долго, со вкусом, чтобы этот вредный мальчишка бросил делать вид, что ему нисколечки не интересно, что у них тут происходит. И он решил себе не отказывать. — Красивый… Невозможный… Наглый… Весь вечер надо мной издеваешься, — выдыхал он между поцелуями. — Хватит болтать, — прошипел Барти. Тони уже собирался ответить чем-то вроде «заставь меня», но Крауч его опередил, выдохнул «займи чем-нибудь свой рот». Тони усмехнулся, дернул бровью — Крауч дерзко смотрел ему прямо в глаза. Проверяет, можно ли? Ждет, что Тони потребует ответную услугу? Он был щедрым любовником, ему нравилось, когда его партнерам было хорошо, и на ласки он не скупился. Он бы не потребовал, не в первый раз уж точно. Хотя, Мордред его знает, может конкретно в этом вопросе опыт у Барти был. Соревнование в гляделки Долохов выиграл в очень слизеринской манере: не отводя взгляда скользнул вниз, так, что Краучу пришлось приподнять голову, и взял давно уже стоящий член в рот, сразу и до упора. Барти резко рухнул обратно на подушки и, о Мерлин, глухо, протяжно застонал. Тони выпустил головку изо рта с пошлым, хлюпающим звуком, обвел языком, чуть сжал ладонью мошонку, насадился обратно, снова пропуская в горло и заработал ртом. Стоны умножились, хриплые и высокие, пока Барти не зажал себе рот ладонью. — Не смей, — рыкнул Долохов, поймал на ощупь руку, припечатал к постели и вернулся к своему занятию. Он был королем всего мира. Барти, этот засранец, стонал под ним — и ничего лучше этого Тони в жизни не слышал. А они ведь даже еще не дошли до самого интересного. — Тебя что ли хватит на два раза? — пробормотал он. Тони пришлось оторваться от своего занятия. — А тебя? — спросил он. Крауч закусил губу, не зная, как сформулировать мысль. Тони понимал, но помогать ему не собирался. — Я не за этим пришел, — попытался он. — Не чтобы тебе… Ты понял. И куда что делось? Подумать только, Барти, этот самый Барти, часом ранее заставлявший краснеть всю их чудесную компанию, не может сказать вслух «отсосать». Тони немедленно захотелось наговорить ему пошлостей, увидеть, зальется ли он румянцем сам, понравится ли ему. — Не понял, — улыбнулся он, проходясь ладонью по головке. Барти вздрогнул. — Долохов, — попытался посерьезнеть Крауч, но вышло у него, откровенно говоря, плохо. — Тони, — поправил Тони. — Думаю, если твой член был в моем рту, можно и по имени. — А кто тебя просил?.. — зашипел Барти. — А я сам захотел, — перебил Долохов, сжалившись и решив не упоминать, что Барти сам велел ему занять чем-нибудь рот. — Всего бы тебя вылизал, с ног до головы, прелесть, — шепнул он, и, правда, широко лизнул член. Крауч шумно вздохнул, вцепился пальцами в простынь. — Можешь хватать меня за волосы, — подсказал Тони и снова обхватил губами головку. Разговоры можно было разговаривать и потом. Он с удовольствием ощутил пальцы в волосах, нисколько не грубые, осторожные, держащие едва-едва. Еще раз похвалил себя за догадливость — Барти, на самом деле, нравились всякие милые нежности. Неясно было, чего ради он устраивал этот цирк — обидел его что ли кто-то? Нужно было спросить, и вообще поговорить словами через рот — но Барти не был настроен нормально разговаривать. Приходилось действовать наугад. Впрочем, импровизация всегда удавалась ему хорошо — Барти кончил, продержавшись еще пару минут, не успел отодвинуться, а Тони отодвигаться и не думал — проглотил все, вылизал опавший член, тяжело рухнул на подушки рядом. Собственное возбуждение начинало приносить некоторые неудобства, но он готов был потерпеть. Барти того стоил. — Недурно, — пробормотал он, пытаясь отдышаться. — Даже не «превосходно»? Крауч ехидно дернул бровью, нехорошо ухмыльнулся. — На твердое «выше ожидаемого». Ни его растрепанный вид, ни сбитое дыхание, однако, не способствовали тому, чтобы Тони в это поверил. Его хотелось поцеловать. Много-много раз, чтобы перестал ерничать, но Тони знал, что не всем нравится целоваться после минета и не лез. — Допустим, я тебе теперь должен, — сказал Крауч. — Сейчас? — В другой раз, — немедленно возразил Долохов. Слизеринец в нем победил здравый смысл: последний собирался заверить Барти, что никакого «должен» тут быть не может, первый уцепился за идею «следующего раза» всеми силами и не собирался упускать такой шанс. — Ладно, — дернул плечом Барти. Потянулся подвинуться к Тони, оборвал себя, замер, остался где был. — Ну, иди, — Долохов приглашающе развел руки. Крауч пристально заглянул ему в глаза, а потом, правда, пододвинулся. Улегся на грудь, перекинул ногу через бедро и засопел куда-то в подмышку. Тони осторожно погладил его по волосам. — Чего ты какой? — тихо спросил он. — Ничего. Не твое дело, — отрезал Крауч, никуда, однако, не двигаясь. — Думал, выебешь нормально, а ты взялся развешивать сопли. — Тебе же нравится, — ухмыльнулся Тони. Барти не стал возражать. — Хочешь сверху? — подумав, спросил Долохов. Снизу он, на самом деле, не любил. Позволял иногда Люциусу, но Люциус был неженка — ласковый, как кот, неспешный, больше целовался и растягивал, чем на самом деле трахал, так что Тони мысленно говорил себе, что это не считается. Не то чтобы у него были предрассудки, и не то чтобы ему не понравились те несколько раз, но подставлять случайным любовникам самое дорогое не тянуло. Барти почему-то наотрез отказывался причисляться к категории «случайных любовников». Барти бы он позволил. Крауч приподнялся на локте, заглянул ему в глаза. — Серьезно? — спросил он. Тони кивнул. — И никаких разговоров о том, как это не по-мужски? Не стыдно? Долохов опешил. Похоже, предрассудками тут не страдал он один. — А тебе? — выпалил он первое, что пришло в голову, забыв этой самой головой подумать. Барти сжал губы, отвел глаза. Тони подцепил его пальцами за подбородок, развернул голову, запрещая не смотреть. — Ты же вроде за этим пришел? — настоял он. — Тебе — стыдно? — Заткнись, — вскинулся Крауч. Ударил его по руке, отталкивая. Отодвинулся. — Тони тоже сел, сжал пальцами переносицу. Чувствовал же, что разговаривать надо было вначале. — Значит, так, — сказал он. — Это моя постель. Тут не «стыдно». Тут классно и всем все нравится. По взаимному, искреннему и пылкому согласию. Ты если хочешь, чтобы тебя пристыдил кто-то, или сказал что-нибудь обидное, или — как ты там хотел? шлюхой назвал и отхлестал по щекам? — это не ко мне. — Могу уйти, — ощетинился Крауч. Он глядел зло и холодно, и Тони подумалось, что ему, правда, не стоило лезть не в свое дело. Но останавливаться было поздно. Вся напускная развязность и мнимая грубость становились понятными, паззл складывался: Барти кто-то обидел, наговорил ему какой-то ерунды, он вбил в свою хорошенькую лохматую голову каких-то бредней и теперь пытался что-то себе доказать. С пылким желанием пострадать, с готовностью быть обиженным и униженным. Тони ни обижать, ни унижать его не собирался. Тони был от него в восторге, Тони хотел, чтобы ему было хорошо. Он оказался худшим выбором из всех возможных, и Барти как будто бы не мог этого не понимать. Про то, с кем и как много Тони трахается, все знали, но знали и то, что трахается Тони классно. Он никогда не пытался построить себе репутацию мудака, даже его бывшие «одноразовые» любовники никогда не оставались на него в обиде. Барти не мог этого не понимать. Только если… Только если он на самом деле хотел не этого. — Можешь, конечно, — осторожно сказал Тони. — А можешь — остаться. Позволить мне сделать тебе хорошо. — Много на себя берешь, — шикнул Крауч. — Чего ты хочешь? — устало выдохнул Долохов. — Я не буду грубым с тобой — не в моих правилах. У тебя не получится меня взбесить и довести до этого. У тебя уже не получилось. — Никогда не думал, что ты окажешься старомоден. — Не быть мудаком в постели — не старомодно. — Да ну. — Барти. — Ты бы мне позволил? — сдался Крауч. Он был похож на воробья — плечи подняты вверх, нахохлившийся, готовый будто к драке. Тони едва сдерживал улыбку, и, чтобы не выдавать себя, потянул его обратно в объятья. — Конечно, — шепнул он. — В этом нет ничего такого. Хочешь? Барти покачал головой. Это было не очень удобно, учитывая, что он утыкался лицом Долохову в шею, поэтому вышло похоже на смазанный поцелуй. Видимо, мысль, что Тони тоже можно целовать, не приходила ему раньше в голову — он оставил пару поцелуев на шее, лизнул ключицу, осторожно прикусил кадык. Тони старался ему не мешать — лежал и улыбался в потолок. Барти добрался до его губ, коснулся мягко и осторожно, на пробу — Тони поддался, позволяя вести. Барти игриво укусил его за губу, но он разулыбался только шире. — Хочу сверху. В смысле ты — меня, но… — Я понял, — кивнул Тони. — Не просто же так я готовился, — пробормотал он, отводя глаза. — А ты готовился? — удивился Долохов. Барти кивнул и потерся задницей о его член. Тони сдавленно охнул, выдохнул сквозь зубы. Этот засранец хищно разулыбался, в глазах плясали черти. Тони не понимал, как он мог смущаться и вести себя совершенно бесстыдно почти одновременно, но ему нравилось. — Жаль, — наигранно расстроился он. — Показал бы тебе, чем я еще могу занять свой рот. Барти задумчиво посмотрел на него, что-то прикидывая. Потом до него, видимо, дошло, и он залился краской. Отвел глаза. Тони, чтобы не рассмеяться и не схлопотать за это, поцеловал его еще раз. Он снова выиграл. Поцелуй затянулся — Барти, видимо, понял, что пока Долохов его целует, он не может видеть алеющих щек, и решил этим воспользоваться. Тони прошелся ладонями по ягодицам, скользнул пальцами в ложбинку, получил протяжный выдох в губы, и тут же — еще один поцелуй. Осторожно толкнулся пальцем, неглубоко, на одну фалангу: внутри было влажно и растянуто. Правда, готовился. Он представил, как Барти сует в себя свои невозможно длинные пальцы, как закусывает губу и глухо стонет. На воображение он никогда не жаловался: картинка получилась яркой, так и стояла под опущенными веками. Немедленно захотелось посмотреть. Лучше — поучаствовать. Тони толкнулся глубже, вгоняя сразу два пальца, и попал. Барти застонал, оторвался от его губ, выгнулся. Долохов, не меняя угла, толкнулся еще раз. — Дурить не будешь? — спросил он, не переставая двигать пальцами. Он понял, откуда взялось желание быть сверху — это была попытка контролировать хоть что-то, и больше отказывать он не собирался. Однако и ручаться, что Крауч не решит себя помучить, не мог. Барти, однако, покачал головой и подался назад сам, глубже насаживаясь на пальцы. — Не хочу… — Пробормотал он, — На коленях. Это как-то… — Понял, — выдохнул Тони ему в губы. Погладил по спине, поцеловал еще раз, чтобы даже и думать забыл о всякой ерунде. — Давай, — шепнул он, когда сил терпеть не осталось. — Не торопись. — Без тебя разберусь, — фыркнул Барти и насадился на член. Тони охнул. Настала его очередь комкать простыни. Внутри было жарко, ощущалось слишком хорошо. Показалось, что он и до «выше ожидаемого» не дотянет — кончит прямо так, сразу. Надо было подрочить. Или дать ему отсосать. Или просто не доводить до такого. Мерлин, помоги ему. Барти хмурился и кусал губу, ощутив все последствия своей резкости. — Я же говорил, — прошипел Долохов сквозь зубы. — Помолчи, — огрызнулся он. Попытался чуть приподняться, застонал, опустился обратно. — Можем… Прекратить… — попытался Долохов, сам не веря, что говорит это. Прекращать не хотелось, хотелось — его, хотелось до головокружения, до невозможности. Но Барти, кажется, было больно, и Тони из последних сил держал себя в руках. — Молчи я сказал, — фыркнул Крауч, снова чуть качаясь на члене. Тони застонал. Было хорошо. — Ты меня выебешь. — Перестань так сжиматься, и тогда — с удовольствием, — в тон ему огрызнулся он. Барти длинно выдохнул, злобно зыркнул на него и полез целоваться снова. Правда расслабился, качнулся на члене увереннее. Поерзал, приподнялся, насадился и попал. Удивленно застонал Тони в губы, замирая, но Тони не позволил — подался бедрами вверх, снова проезжаясь по нужному месту, поймал очередной стон в поцелуй. Барти задвигался, медленно, растягивая удовольствие. Цеплялся за его плечи, дышал куда-то в шею и стонал. Тони одной рукой поглаживал его по спине, второй ласкал член, и перебирал в голове ловцов квиддичных сборных вперемешку со щитовыми заклятиями, стараясь продержаться подольше. Надолго Крауча не хватило. У него подгибались колени, сил шевелиться и сохранять вертикальное положение не осталось. — Как это вообще… — пробормотал он. — Не могу. — Меняемся? — усмехнулся Тони, чуть вскидывая бедра. Барти застонал. — Не хочу слезать. Тони улыбнулся, мысленно возблагодарил Мерлина, что Барти был такой худющий и легкий — с каким-нибудь Паркинсоном такой фокус не сработал бы — и перевернул их. Крауч ойкнул, ощутив, как член входит под другим углом, немедленно обхватил Тони руками за шею, закинул ноги на поясницу. Целоваться так было удобнее, и Барти активно в этом участвовал. Прекратил паясничать, настолько выдохся, что позволил Долохову вести, и рвано, заполошно стонал на каждое движение. У Тони закончились щитовые заклятия, да и таким уж ярым фанатом квиддича он не был: он сжал ладонью головку члена Барти, задвигался резче, и Барти закричал, сжался, кончая, доводя до разрядки и его. Долохов нашел в себе силы чуть откатиться, чтобы не придавить, и упал на подушки, тяжело дыша. Барти потерянно пялился в потолок. — Ну? Хорошо же? — улыбнулся Долохов. — А памятник тебе не… А, к черту. Поцелуй меня, — потребовал Барти. Тони незамедлительно послушался. Они полежали еще немного, а потом Крауч завозился, собираясь, кажется, вставать, но не находя в себе сил. — Куда? — запротестовал Тони, успевший уже удобно устроить его у себя под боком и не собиравшийся отпускать свою грелку. — Хочешь еще раз? — устало пробормотал он. — Нет, — удивился Тони. — В смысле, если ты хочешь… — Ни за что, — отрезал Крауч. — Так куда?.. — К себе. Тони тяжело вздохнул. Столько усилий, столько трудов, и все нарглу под хвост. — Я могу остаться? — резко спросил Барти, старательно глядя мимо него. Долохов облегченно выдохнул. — Конечно. Барти дотянулся до собственных брюк, не слезая с кровати — Тони на пару мгновений открылся вид на его восхитительную задницу, и он залюбовался, — нашел в кармане пачку сигарет и маггловскую зажигалку, лег обратно, закурил. Тони потянулся было отобрать сигарету, но Барти оказался быстрее — ловко отвел руку, выдохнул дым ему в губы. Помолчали. — Расскажешь? — попробовал Долохов. — Что еще тебе рассказать? — Например, почему ты был в помаде. Барти поморщился, провел кончиками пальцев по губам, будто проверяя, не осталось ли. — Марлин. — Зачем, Мерлина ради? — опешил Тони. — Проверял. Вдруг понравится. — И ты не получил по яйцам? — Как видишь. — И от Доркас? — А что Доркас? — заинтересовался Барти. — Они же… Ну, вроде были вместе? Барти неверяще уставился на него, а потом расхохотался. Совершенно истерически, так, что Тони пришлось отобрать у него сигарету, пока он не подпалил наволочку. — О-о-о, — простонал он. — О-о-о, это просто прекрасно. Это будет славная повесть о том, как я искал себе «нормальную девушку». Мой отец будет в восторге. Тони резко все понял. — Не понравилось? — тихо спросил он. — Как видишь, — повторил Барти. — Он… Не одобряет? — Он сказал, что я могу не возвращаться домой, если не «выкину из головы всю эту чушь». Думал, он успокоится за полгода, но он прислал мне на рождество помаду. Сказал, или я знаю, кому ее подарить, или могу оставить себе и не приезжать. От истеричного смеха не осталось и следа. Он говорил тихо, очень тихо, и совсем не смотрел на Тони. — Мне жаль, — шепнул Долохов. — А мать? — В разводе. — Ну и пусть он идет nahui, — ругнулся Тони. — Куда-куда? Это по-русски? Куда я думаю? Тони улыбнулся и кивнул. Барти снова устроился у него на плече. — Подарю Марлин, — сказал он. — Ей должно понравиться. — Оставь себе, — ухмыльнулся Долохов. — Тебе шло. Мне нравилось. — Ну и вкусы у тебя. — Я же не про помаду. Я про тебя. Тони плечом почувствовал, как он улыбнулся. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Потом, пару секунд спустя, еще одна. — Да вы издеваетесь?! — взвыл кто-то, опознанный ими как Эйвери. — Хоть кто-нибудь тут не ебется?! Своих ошибок он решил не повторять, и к ним уже постучал. — Мы ебемся! — бодро крикнул Барти. — Заходи! Тони беззвучно смеялся, прислушиваясь. Что-то грохнуло — вероятно, кулак Джастина по двери. Следующими по коридору были Нотт и Рабастан, но Нотт наверняка торчал у девочек, у Нарциссы, зато с Рабастаном должен был быть Розье. Барти тоже затаил дыхание. Дверь скрипнула, послышался голос — кажется, Эвана, не Лестрейнджа, Джастин что-то возмущенно зашипел, потом все затихло, и дверь скрипнула еще раз. — Вот жук, — фыркнул Барти. — Я теперь должен ему двадцать галлеонов. — Было же десять? — Десять было на поцелуй. На постель — столько же.***
Утро началось с Люциуса. Он ворвался в комнату, неприлично бодрый для такой рани и, кажется, не совсем в себе. — Мы завтракаем в Хогсмиде! — провозгласил он. — Я рад за тебя и твое раздвоение личности, — пробубнел Долохов. Барти под боком завозился, пытаясь прикрыться подушкой и поглубже зарыться в простыни. Малфой, наконец, соизволил заметить, что друг не один. — Ой, — проговорил он без должной доли раскаяния. Барти выпростал руку из-под одеяла и сложил неприличный жест. Тони ухмыльнулся. Люциус посмотрел на демонстрируемый ему палец, брезгливо сморщился и, видимо, решил игнорировать «очередную прихоть» Долохова. — Я имел в виду тебя и Сева. — Ладно, — согласился Тони. — А сам ты чем займешься? — Долохов! Малфой попытался смерить ледяным взглядом и его, но у Тони давно уже был иммунитет. Он лениво развернулся к Барти, не удержавшись погладил по волосам, улыбнулся. — Хочешь завтрак в Хогсмиде? Крауч задумался. Ему явно не хотелось никуда идти, но перспектива довести Люциуса, столь нагло посмевшего их разбудить, представлялась заманчивой. — Я его не звал, — запротестовал Малфой. — Зато я зову, — пожал плечами Тони. Барти довольно кивнул. Люциус страдальчески выдохнул. Снег сыпал белыми мокрыми хлопьями и таял на щеках. Малфой всю дорогу кидал на него обиженные взгляды: у него явно выдалась прекрасная ночь, и он бы с удовольствием посвятил Тони в детали, если бы не присутствие посторонних, но Тони было плевать. Барти шел рядом с ним, в его куртке, и улыбался так ярко, что в глазах слепило от этой улыбки, не от окружающей белизны. Он требовательно сунул Тони руку, и Тони немедленно ее взял, сплел пальцы, то и дело подносил к губам и грел дыханием вперемешку с поцелуями. Даже Северус не бы мрачен — Барти каким-то образом все понял и не стал к нему цепляться (в отличие от Люциуса, с ним он цапался всю дорогу) — приветливо кивнул Снейпу, получил в ответ чуть удивленный, но вежливый кивок. По дороге они подобрали Рабастана, Эйвери и Розье, направлявшихся, как выяснилось, туда же и с той же целью. Барти отсчитал Эвану двадцать галлеонов, Джастин залился краской, Рабастан с Тони понимающе переглянулись. Люциус долго пытался втолковать им, что не собирается платить за всех, но никто особо не вслушивался. Сливочное пиво было отменным, мадам Розмерта — приветливой и улыбчивой, как и всегда. Тони казалось, в его жизни еще не было более приятных рождественских каникул. И он был в этом предположении абсолютно прав.