Всё, чего пожелает твоя душа

      Шото сидел, не зная, куда спрятать глаза. Зачем, ну зачем он это озвучил? Он почти физически ощущал, как выпитая субстанция выталкивает слова из его рта сама. Молчать было невозможно, хотелось спросить и сказать всё на свете. — Нет, не перестану, — ответил Бакуго, заглядывая ему в лицо, — Потому что я этого не хочу.       Руки Тодороки сползли с губ и легли на беспокойное сердце. Он не справляется, честное слово. Как все это понимать? «Как есть» — шептал ему голос изнутри, потому что здесь никто не врет. Кацуки, тем временем, неловко переминался с одного бедра на другое, якобы в поисках удобного положения, но, на самом деле, он боялся быть откровенным с Шото в вопросах, которые касались их отношения друг к другу. Он сам плохо понимал, что чувствует. Он не дурак и он знает, что видеть во снах две недели чужую жизнь не проходит бесследно, такие люди неминуемо сближаются. Но он еще не понял сам, какой близости хочет от этого человека, и боялся сказать что-то ужасное. Он совсем не хотел его расстраивать. — Хорошо, — наконец успокоился Тодороки и опустил руки на колени, — Давай снова правду, я готов. — Когда я подарил тебе подарок, что ты почувствовал? — Бакуго клял свой честный рот, потому что он не хотел, чтобы Шото спрашивал его об их отношениях, но сам лез в это, вынуждая его говорить. — Я был очень счастлив и хотел тебя обнять, — низко опустив голову, сознался Тодороки.       Кацуки медлил лишь секунду, прежде чем провести ладонью по разноцветным волосам. Он даже не знал, что очень хотел этого, но сейчас, ощущая на коже мягкость, он хотел смеяться. Он хотел потрогать еще раз и снова увидеть ту самую улыбку. Но когда Тодороки поднял голову, Бакуго увидел загнанный взгляд. Он отдернул руку и пробормотал извинение, но Шото прошептал, что все в порядке, и по краснеющим щекам Кацуки понял, что тот просто паникует от близости. Наверно, не нужно его так пугать. — Действие, — сказал Бакуго. — Сделай так еще раз, — выдохнул Шото и объял руками пылающие щеки.       Он честно уже не знал, за что хвататься. За сердце, за лицо или вообще за Кацуки. Он спрятал глаза за ладонями, а через секунду ощутил, как теплая рука нежно треплет его волосы. Бакуго запустил пальцы под пушистые локоны, и у Шото поползли мурашки по спине. Было так приятно и так жутко неловко, что он не знал, как ему преодолеть это смущение. Но рука Кацуки была такой ласковой, что он почти перестал дрожать. Он нашел в себе силы и отнял руки от лица. — Я тоже выбираю действие, — решился Шото. — Тогда обними меня так, как хотел обнять тогда, — выпалил Бакуго, замерев с вытянутой рукой, которая только-только выпуталась из мягких волос.       Тодороки почти готов был заплакать, но тепло квирка согревало его изнутри, подавляя негативные эмоции. Причуда шептала, что это не то, чего он хочет. И это была правда. Поэтому Шото приподнялся и подполз на коленях поближе к Кацуки. Он медленно положил руки на его плечи, сомкнул замок из пальцев на чужих лопатках, а голову опустил на плечо. Несколько секунд его суматошное сердце выбивало дробь по чужой груди, и он просто стоял вот так, вдыхая запах Бакуго. Когда горячие руки сомкнулись за его спиной на уровне талии, он крупно задрожал, но одна из ладоней Кацуки поднялась выше по спине и легла на затылок, слегка надавливая. Это заставило их тела прижаться еще ближе, и теперь Тодороки физически ощущал, как хаотично бьются их сердца, оба в быстром, но совершенно разном ритме, совсем не попадая в такт. Бакуго уткнулся носом в ухо Шото, и тот слушал, как Кацуки горячо и неровно дышит. Они разомкнули объятия спустя долгую минуту. Тодороки чуть отполз назад, но Бакуго вдруг подал голос. — Не уходи далеко.       Это была просто просьба, вне игры. Он мог и не слушаться, но Шото хотел остаться здесь. Поэтому, он сел в ту же позу, что и раньше, но теперь Кацуки было намного ближе к нему. — Правда, — произнес Бакуго. — Когда тебя похитили злодеи и увели через телепорт Курогири, как ты… Как ты был там… Один?       Вопреки всему, губы задрожали не у Кацуки, а у того, кто задал вопрос. Потому что именно Шото сегодня во сне испытал все эмоции, какие испытывал Бакуго в плену Альянса. Но он хотел, чтобы ему это рассказали, чтобы Кацуки не держал это в себе один. — Мне было безумно страшно и я хотел домой, к матери и отцу. Когда меня вытащили и Всемогущий похвалил меня за храбрость, я хотел заплакать, потому что совсем не считал себя таким, — сразу же ответил Бакуго.       Конечно, он знал, что сказать, и очень хорошо. Вероятно, такие вещи потрясают душу сильнее всего, и он никогда не забудет, что с ним произошло в том ужасном мрачном месте. Один, в окружении врагов, беззащитный и покинутый. Тодороки был уверен, что ему не хватило бы столько мужества, сколько хватило тогда Бакуго. Он действительно настоящий герой. — Ты самый храбрый из всех, кого я знаю, — честно признался Шото. — М? Я думал, ты в восторге от Деку, — улыбнулись ему. — Деку силен, и я уважаю его упрямство, но после той ситуации я стал действительно восхищаться тобой. Ты столько выдержал и остался самим собой. Я так не смог.       Тодороки поднял на него взгляд, и в нем Бакуго очень хорошо увидел, что пытался сказать ему собеседник. Он сам видел, каким был маленький Шото, а теперь перед ним сидел совершенно другой человек. События в прошлом изменили его, и он, вероятно, не простил себя за эту слабость. — Продолжим игру? — предложил Бакуго. — Да. Выбираю правду. — Ты простил отца за то, что он сделал… С твоей матерью?       Ну конечно. Разумеется, он всё узнал. Поэтому так хотел поговорить без лжи. Именно этого разговора Шото так хотел избежать. Именно из-за этого он боялся, что Бакуго отдалится. — Нет, — моментально ответил Тодороки, — И никогда не прощу. — Я рад, — кивнул Бакуго и встретил потрясенный взгляд, — Потому что я бы тоже не простил. Мне было очень больно, знаешь?       Кацуки показал на область вокруг своего левого глаза. — Я был сегодня во сне тобой, и на меня вылили кипяток. Такое не прощают.       Не нужно было говорить, чтобы понять. Бакуго не винил в случившемся Рэй, как не винил ее и Шото. До этого ее довел никто иной, как Старатель, и изменившаяся личность его жены и его младшего сына — лишь его заслуга. — Мне жаль, что тебе пришлось испытать это, — прошептал Тодороки. — Мне нет, — сразу же ответил Бакуго, — Теперь я понимаю тебя намного лучше, и мне стыдно за всё свое поведение перед тобой. — Ты ничего не сде… — О, я много чего сделал тебе, не оправдывай меня, — его тут же перебили, — Но мы отклонились от игры. — Верно, что выбираешь? — Действие. — Давай как-нибудь сходим вместе поесть?       Бакуго засмеялся, и это был очень приятный смех. Шото нервно прикусил зубами нижнюю губу, ожидая ответа. — Это вопрос, а не действие, дубина. — Это отложенное действие, — заверил его Тодороки. — Ладно, как скажешь. Сходим, куда захочешь, — улыбнулся ему Кацуки, и Шото позволил себе полюбоваться этой эмоцией. — Я тоже выберу действие. — Хорошо, — кивнул Бакуго, и Тодороки заметил, что он занервничал, — Только не пугайся, я хочу потрогать твой шрам.       Шото оцепенел. Люди всегда смущались даже говорить о его увечье, не то что просить трогать его. Он сам по себе не очень привычен к касаниям, а его шрам кажется ему какой-то странно интимной зоной, как будто хотят погладить его голые бедра. Но это же Бакуго, между ними, по сути, не осталось уже ничего личного. И, к тому же, Тодороки хотел снова ощутить его касания, даже если они будут такими. — Я не сделаю тебе больно, обещаю, — заверил его Кацуки. Он был так близко. — Дело не в этом, — усмехнулся Шото. — А в чем? — Эй, вопрос вне очереди, — шутливо заметил Тодороки. — Знаю, но ответь, пожалуйста. — Меня это смущает, — ответил он, и к его щекам тут же снова прилила кровь, подтверждая его слова. — Это последнее, чего ты должен смущаться. Шрам выглядит круто, тебе надо им гордиться, — серьезно сказал Бакуго.       Шото сглотнул, еще минуту поборолся с собой, а затем покорно подставил под касания лицо. На всякий случай, он решил закрыть глаза, чтобы не видеть Кацуки слишком близко.       Он почувствовал, как теплые пальцы аккуратно обводят кромку шрама. Подушечкой Бакуго одновременно проводил и по рубцам и по здоровой коже. Это снова нагнало табун мурашек на спину Тодороки. Он ощутил, что Кацуки, едва дотрагиваясь, трет большим пальцем огрубевшую кожу. Было не больно, лишь выжившие нервные окончания подавали слабые сигналы о касании. Но когда кожи лица коснулось теплое дыхание, Шото по-настоящему запаниковал. Бакуго был так близко, рассматривал и трогал его лицо. Тодороки зажмурился еще сильнее, будто это могло помочь удержать всё волнение. И вдруг всё тепло ушло. Тодороки открыл глаза и увидел, что Кацуки чуть отодвинулся от него и его глаза в панике метались из стороны в сторону. — Надо заканчивать эту игру, пока не случилось непоправимое, — вдруг хрипло сказал он. — Ты узнал всё, что хотел? — сглотнул Шото. — Нет, я хочу знать о тебе вообще всё, — резко ответил Кацуки. — Всё? — не понял Тодороки, и слегка приоткрыл от удивления рот. — Да, я какого-то хрена теперь хочу знать, что ты любишь, а что ненавидишь, какой у тебя любимый цвет, целовался ли ты когда-то с кем-то, какие у тебя хобби, какая любимая манга. Вообще блять всё, Тодороки! И я даже не могу теперь заткнуться!       Шото видел, как его колотит. Он хотел помочь, но не знал, что делать в своем оцепенении. Бакуго выдал это все, как скороговорку, и он понимал его чувства сейчас, как никто. Квирк его подруги просто выталкивал наружу все потаенные мысли, о которых ты и сам не подозревал. Он решил попробовать тоже, и будь, что будет. Пусть его рот говорит сам. — Я хотел узнать о тебе всё уже после второго сна. Хотел видеть, как ты растешь, хотел быть на твоем 14-м дне рождения и тоже обнимать тебя, как остальные, хотел спросить, считаешь ли ты другом Деку, хотел узнать, считаешь ли ты другом меня, считаешь ли ты, что мы можем быть больше, чем друзьями? Я видел почти всю твою жизнь и я хочу смотреть ее дальше.       Тодороки высказал всё, о чем думал, и начал жадно хватать закончившийся в легких воздух. Его всего трясло от нервов, ему казалось, что он готов грохнуться в обморок, но квирк внутри тепло держал его на плаву. — Тогда поклянись мне, — услышал он хриплый голос. — Поклясться? — Шото посмотрел ему в глаза. — Да, на крови. Честнее клятвы уже никогда не будет. — Чего ты хочешь, Бакуго? — слабым голосом спросили его. — Поклянись, что останешься и будешь дальше смотреть, как мы вместе становимся героями. — Клянусь, — ответил Тодороки, не думая ни секунды. — Я выбираю действие, — улыбнулся ему Бакуго. — Иди сюда, — позвал его Шото, и Кацуки с готовностью упал в его крепкие объятия.