Янтарные осколки

Тема: Сенсорная депривация. Слэш, NC-17. И тогда Эрик наклонился ко мне и прошептал: — Глаза твои видели сегодня величайшее зрелище из всех, какие ты когда-либо увидишь снова. Эй, стража! Отвести Корвина обратно в кузницу и выжечь ему глаза! Пусть сегодняшняя церемония будет последним, что они увидят. А потом заточить пленника в самом глубоком и темном подземелье, и да будет имя его предано забвению!       Подходил к концу третий год моего заключения. Я потерял более сотни фунтов веса и чудовищно ослаб. Я гадал, продлится ли это вечность, или Эрик все-таки вызволит меня, поставит на колени и заставит снять мое проклятье. Ведь он не справлялся, я знал это из рассказов Рейна, моего бывшего оруженосца, а ныне - лорда-менестреля. Из Тени являлись тёмные, яростные, никем не виданные раньше твари. Они разоряли предместья, жгли, пожирали и насиловали. Их уничтожали, но вскоре приходили новые. Приходили так быстро, что набеги эти уже нельзя было списать на Теневую бурю. Возможно, усмехнулся я, Эрику самому придется вставать передо мной на колени. Только я не прощу. Нет, никогда.       Я вел счет времени по визитам Рейна и выкуренным сигаретам. Я ошибся всего на пару дней, когда рассчитывал приход Джулиана, и, соответственно, третью годовщину коронации Эрика. Тот, как и в прошлые разы, взял меня за руку и вывел из камеры. Он ничего не говорил, а я не спрашивал. Я и так знал сценарий. Меня отмоют, постригут, побреют и оденут во все чистое. В мои, черт подери, цвета, хотя я и не буду это видеть. Но буду знать. А потом я буду сидеть призраком в тронном зале дворца, что должен быть моим, пока не нажрусь и меня не уволокут за цепи обратно в камеру. До следующего года.       Я не угадал в одном. Что перед самой коронацией, что и в обе предыдущие годовщины, Джулиан оставлял меня в купальне с цирюльником и стражей, а сам ожидал снаружи. Но сегодня - мой слух сильно обострился - в комнате не было никого, кроме нас двоих, когда он запер изнутри дверь. - Что, решил заранее меня отделать? - хрипло засмеялся я. Я слишком давно не говорил вслух. - Получается, сегодня у меня карт-бланш на любые выходки за столом? В прошлые два года я ощущал его ненависть почти физически, когда он избивал меня. Бил далеко не в полную силу, не до увечий, хотя я и не понимал, почему. Но в рамках дозволенных себе границ расходился на полную. Держал меня за волосы одной рукой в то время, как молотил по лицу другой. Пинал, лежачего, по ребрам, выкручивал руки. Но ни разу не сломал ни одной кости, хотя они, наверное, стали не крепче сухих веток. - Лучше помолчи, Корвин. Ты должен был уже привыкнуть молчать, - бесцветно произнес Джулиан и подошел вплотную. Он начал быстро, технично раздевать меня. Я не сопротивлялся. За три года моей тюрьмы и слепоты меня касались только он - за руку или когда бил, цирюльник да Рейн, который пожимал мою слабую ладонь каждый свой визит, прежде чем уйти. Я голодал по прикосновениям.       Его руки были холодными. Он всегда был холодным, снаружи и внутри, насколько я его помнил. Но тело, грязное, худое и дрожащее от голода и слабости, льнуло к нему. Я услышал его тихий, тщательно скрываемый выдох. Это от отвращения? Я вонял ужасно. Поэтому я сам поспешил переступить бортик ванной - я уже знал, какой он ширины и высоты - когда он подвел меня мыться.       Вода была даже слишком горячей, и я застонал, опускаясь с головой. Какие правильные вопросы ставил Ремарк, когда заставлял своих читателей сомневаться, можно ли остаться человеком, когда зарос грязью и кишишь паразитами.       Я снова почувствовал руки Джулиана, когда вынырнул по пояс. Они неохотно, но согревались, когда он медленно, тщательно натирал меня остро пахнущим щелочью мылом и жесткой мочалкой. Я почувствовал их дрожь на моей груди. Слабое, мелкое, напряженное подрагивание, тут же стертое, когда я поднял невидящий взгляд.       Я не знал, где и как он коснется меня. Это завораживало. Меня всегда задевала его неприступная холодность, я бесил его, издевался, обыгрывал, обставлял на охоте, строил каверзы на пару с Рэндомом или Блейзом. Но вывел из себя лишь дважды за жизнь. Получится ли третий?       Он резко вздернул меня вверх за предплечье, чтобы вымыть и ниже пояса. Стал натирать до красноты, будто был в ярости. Нажал на живот так, что я охнул… и услышал ответный, едва слышный даже мной звук, когда я мазанул по его кисти мокрой головкой члена, что от горячей воды показалась наружу.       Джулиан несколько раз с силой провел мочалкой мне между ног, надавил снизу вверх. Я вцепился в него длинными, неровно обломанными ногтями, только чтоб не упасть. И ощутил, как мыльная ладонь накрыла мой пах. - Братец, - я аж головой затряс, и тяжелые пряди намыленных волос упали мне на лицо. Я ощутил, как щиплет выжженные глаза - хороший знак! - но все равно рассмеялся сардонически. - Думаешь, после трех лет на воде и черством хлебе у меня хоть сколько-нибудь встанет? - Мне плевать! - ох, он едва сдержал рычание, как в тот вечер, за игрой, когда бросил в меня тяжелым кубком, полным вина. Оно тогда испортило Флоре платье... И тут я понял, когда вспомнил второй случай.       Мы с Рэндомом рвались в Амбер, да, я рвался тоже, я еще почти не помнил его, но уже заново любил - Вечный Город, которым я был рожден править. Джулиан на своем адском скакуне перехватил нас, желал остановить. Нам удалось взять верх - снова хитростью, да, и я поставил Джулиана у обрыва, готовый столкнуть его в пропасть. Он знал, что я на это способен. И я знал, что он знал. Но Рэндом, мелкий трикстер - он даже на своем Козыре изображался шутом - разумеется, решил поглумиться. Потянулся рукой, сунулся под доспех. - Ох, а ему нравится! - восторженно воскликнул он. - Корвин, хочешь потрогать? Я хотел. И потрогал, а Рэндом забрал у меня пистолет. Черт, это уже тогда не казалось мне чем-то странным - дрочить собственному брату в шаге от того, чтобы его прикончить. И слышать, как он бессильно стонет, кончая мне на пальцы.       А теперь я с изумлением ощутил, что затвердел. От воспоминаний? От давления, почти-проникновения, от скользкой руки, от тяжелого дыхания. От его лица, уткнувшегося мне в грудь. - Мстишь? Или хочешь еще?! - выкрикнул я, уже близкий. - Помоги мне сбежать, брат, и я буду делать тебе так каждое утро. Ртом. Он ответил мне глухим стоном, тремя резкими рывками пахом вдоль моего бедра и такими же - мне по члену рукой. Меня вывернуло едкой струей и грязной руганью, что закончилась криком, а его - судорогой и длинным всхлипом в мою шею.       К ночи я вернулся в камеру, но меня наполняли воодушевление и надежда. Мои глаза восстанавливались. Когда я прозрею, я уйду отсюда. Чтобы вернуться и править Амбером.