Временные трудности

      Антона учили не терпеть.       Было ли это влиянием постоянной потребности решать проблемы исключительно своими силами или так на родителей повлияли печальные события младших классов — нельзя точно сказать. Но факт оставался фактом: каждый день, начиная с десяти лет, ему вдалбливали в голову, что если бьют — бей в ответ. Позже он активно пользовался данным родителями разрешением на драки, и во многом благодаря этому смог отвоевать свою честь среди дворовых пацанов. Конечно, речи не шло о том, что он побеждал (чаще всего было абсолютно наоборот), но парни оттаивали, когда видели, с каким рвением он лез в толпу. Совсем не по-пидорски себя вёл, и многим это нравилось.       Последние дни стали тяжёлыми для Антона. Застарелые раны заныли с новой силой, будто в них беспрерывно втирали соль, а давно задушенные чувства вновь взбудоражили нутро. Шастун сломался, самостоятельно разрушил ту стену, что выстроил перед своим сердцем, впуская волну почти забытой любви.       Это было неправильно. Он был неправильным. И всему виной Попов. Снова. Поэтому Шастун считал, что имел полное право поколотить Арсения. Более того: он верил, что больше одного удара тот ему не позволит сделать.       Но всё сложилось так, как сложилось, и весь прошедший день Антон провёл, оттирая с костяшек кровь и выкуривая сигареты пачку за пачкой. Он думал слишком много и не мог точно сказать, о чём, будто клубок из мыслей слишком сильно запутался в голове. И только сейчас, подходя к дому старосты, он наиболее ясно понял, что был абсолютно не готов увидеть плоды своих трудов. Слишком рано и волнительно. И сердце почему-то замирало от сдавившего его камеры тёмного клубка из желания посмотреть на Арсения и потребности убежать отсюда поскорее, чтобы не смотреть.       Антон запутался. Но уйти себе не разрешил — слишком уж часто за последнее время убегал от проблем. Этот день он решил просто перетерпеть. Это не сложно: зайти в дом, мило побеседовать на отвлечённые темы, успокоить старост, рассказать про последнюю вписку и уйти. Просто, очень просто.       У ворот его не заставили долго ждать. Калитка открылась дистанционно, и до входной двери Шастун пробежался трусцой, невольно задержав дыхание. Просто потому что так спокойнее.       На пороге уже стоял Арсений. И Антон забыл весь свой план.       У старосты улыбка неровным контуром расплывалась из-за разбитых губ и под глазом фиолетовой кляксой расплывался синяк. Он торопливо заправлял чуть влажные кудри волос за ухо расцарапанными пальцами и нервно облизывался. Очки поправлял, щурясь от боли в переносице, и будто бы пытался что-то сказать, но одёргивал себя и замолкал. На самом деле он выглядел не так плохо, как представлял себе ночью Антон. Даже на руках синяков было совсем немного. Может, под футболкой картина была хуже, но парень не хотел думать о Попове без футболки. Ему уже хватало.       Антон отчаянно давил в себе желание снова встать перед старостой на колени. И дело было даже не в удушающем чувстве вины. Из глубин живота почему-то поднималось тягучее ощущение жара при одной мысли об этом.       Он бы встал на колени, схватился руками за штанины домашних брюк старосты, практически повисая на крепком теле. Уткнулся бы носом в бедро, головой просясь под чужую руку. А тот бы его по волосам потрепал, оттягивая за кудри в сторону, если пожелается, или, наоборот, притягивая ближе, утыкая в горячий бок. А потом Антон бы извинился. Долго и горячо шепча отрывистые просьбы, почти молясь. А Арсений бы простил. Сначала беспощадно схватил за затылок, холодно приказывая повторить всё снова, но громче и смотря прямо в глаза, а потом простил. Обязательно простил. И, спуская штаны и притягивая Антона ближе…       — Нет-нет!       Шастун замер на пороге кухни, схватившись за виски и едва не выбивая настойчивые образы из собственной головы. Только разве ж это помогало? В последнее время не помогали даже тонны никотина.       — Что-то случилось?       Арсений выглядел действительно обеспокоенным. Нежным, милым, заботливым. Чутким, внимательным. И на руке у него висел браслетик из голубого бисера. Антон снова разозлился, и его первоначальный план потерялся в пламени негодования.       — Ты должен меня ненавидеть! — пыхнул Шастун, сбрасывая портфель на пол и импульсивно подходя ближе, едва не притискивая обескураженного парня к столу, — Почему ты продолжаешь вести себя так?       — Как? — непонимающе уставился на него староста.       — Так, будто ничего не произошло! — всплеснул руками тот, едва не плача от эмоционального напряжения, — Я ударил тебя, почти избил! А ты даже не ответил толком! Что с тобой, блять, не так?!       — Я просто заслужил это, — не долго раздумывая, спокойно ответил Попов, — Ты имел полное право на это.       — Нет!       — Нет?       Антон застыл на месте, тяжело дыша и пялясь в потолок немигающим взглядом. У него слёзы на глазах наворачивались и в ушах звенело от желания просто закричать куда-нибудь в пустоту. Арсений видел это, и поэтому не пытался как-либо его успокоить. Однокласснику требовалось немного пространства и тишины, и Попов был готов предоставить ему это. В конце концов, купировать очередную паническую атаку ему не хотелось.       — Я злюсь на тебя, — наконец выдал Шастун, теперь пялясь на старосту почти спокойно, — И это вообще никак не связано с нашим прошлым.       — И почему тогда ты злишься на меня?       — Потому что не могу больше тебя ненавидеть! — резко выкрикнул Антон, — Ты слишком хороший по отношению ко мне! У меня нет сил тебя ненавидеть!       Арсений не смог удержаться и прыснул от смеха в ворот футболки. Антон больше не выглядел напряжённым и опасно-нервным. Он немного расслабился и более-менее спокойно рассказывал о своих чувствах, вполне открыто и честно. Нервничал немного, но Попов уже считал это успехом.       — Ты меня не ненавидишь, и поэтому злишься? — Шастун кивнул, — Ты боишься принять меня, как друга, я понимаю, — медленно двинулся вперёд Попов, мягко, но уверенно укладывая ладонь на тонкое плечо, не встречая даже намёка на сопротивление, — Но тот факт, что мы больше не враги, не значит, что мы друзья. Ты можешь меня не ненавидеть, но не обязан из-за этого любить, понимаешь?       — На самом деле, не очень.       — Да, я тоже.       Парни спонтанно улыбнулись друг другу, и так их конфликт неожиданно сам собой разрешился. Может быть, не до конца, но мучительное напряжение сошло на нет, и это не могло не радовать. Арсений предложил чай, Антон согласился. Они вместе прошли на кухню, где последующие несколько минут почти не разговаривали, но почему-то совершенно не испытывали неловкости.

***

      — Ахуеть!       Нурлан всё вертелся на месте, осматривая широко раскинувшие листья монстеры. Натыкался на фикусы иногда по невнимательности, но всегда осторожно поправлял за собой горшки и гладил налитые жизнью листья, будто извиняясь за беспокойство. И улыбался, шутливо присвистывая.       — Арс, это ахуеть, как круто!       Попов смущённо кивнул, услужливо помогая Оксане снять пальто. Девушка тоже взгляда от зелени цветника не отводила, ей даже слов не хватало, чтобы выразить свой восторг, и Арсению это правда льстило. Конечно, он не скрывал своих наклонностей к садоводству в школе, однако мало кто догадывался о его саде, парнике и веранде. Видеть это богатство и великолепие вообще позволялось единицам, поэтому сердце Сурковой замирало от теплоты и благоговеяния.       Но девушка моментально нахмурилась, едва заметив среди широких кустов вольготно развалившегося на круглом кресле Антона. Он едва помещался на мягкой сидушке и скрипел по белой коже обивки цепями джинс, повернувшись вполоборота к окну. Ещё и голову на подоконник положил, разглядывая расцветший кактус и окрепшее деревце лимона, а кончиками пальцев едва касаясь мелких соцветий лаванды. Девушку раздражало то, как органично он смотрелся в этом месте. Будто родился тут, сам всё возвёл и вырастил. Её бесил и Арсений, который каждую минуту бросал завороженный взгляд из-под фингала на своего мучителя.       Оксана фыркнула, приближаясь к шпаловатому ученику стремительной фурией. Уже собиралась нагло тронуть его за плечо или пнуть по коленке, чтобы привлечь внимание, но перед ней вырос Арсений. Он буквально закрыл одноклассника собой, возвышаясь над девушкой каменным изваянием.       — Мы с Антоном уже всё обсудили, — твёрдо и монотонно выдал Попов, не отрывая взгляда от злобного блеска глаз Оксаны, — Вопрос о нашей драке снят с повестки дня.       — Что? — опешила она, медленно закипая от негодования, — Это ты его снял?       Она видела, как Антон за спиной Арсения подобрал ноги под себя, словно пытаясь спрятаться. Она не видела его лица, но почему-то представляла хитрую ухмылочку и удовлетворённый, блестящий самодовольством взгляд. И это ещё сильнее бесило, чем Арсений и его честное желание защитить. Зачем он вообще пытался его покрыть? Чем этот Шастун заслужил такое доверие?       Суркова уже собиралась высказать всё, что думала об этом, когда рядом наконец оказался Нурлан, мягко схватил её за локоть и чуть ощутимо встряхнул.       — Прекрати, — прошептал куда-то в макушку, тут же выдавая в сторону парней:       — А чай не сварганите нам?       Арсений согласно кивнул, без лишних слов направляясь в сторону кухни и паровозиком таща за собой Антона. Тот как-то сжался весь, проходя мимо старост, ссутулился, стараясь казаться меньше, но руку из хватки Попова не выдёргивал. Оксана фыркнула язвенно:       — С каких пор, чтобы чайник поставить, нужно двое?       Но её возглас остался без внимания.       Девушка обернулась на Сабурова с настолько недовольной миной, что тот бы обязательно испугался, если бы не видел её такой каждое утро понедельника. Парень между тем забрался на нагретое место в кресле и долгие минуты не мог нормально устроиться. Вертелся, крутился, скрипел обивкой. Раздражал. В конце концов разместился устойчиво, после чего уставился на коллегу серьёзно и выдал:       — Прекрати его ревновать.       — Что? — задохнулась возмущением Оксана, — Ты о чём, придурок?       — Ой, да хватит, — отмахнулся он, — Может, Арс и слепой, но у меня же зрение стопроцентное. Я вижу, как у тебя сердечки в глазах вспыхивают, когда ты на него смотришь. Господи, Оксан, ты же это вообще не скрываешь! Ты начинаешь говорить, как он, поступать, как он, — парень видел, как с каждым словом тускнел взгляд Сурковой, но не мог остановиться, пусть и смягчился немного, — Ты всеми силами пытаешься ему понравиться, и это нормально. Ты можешь стараться казаться ему рассудительной и мудрой, и ему это правда придётся по вкусу, но только не в отношении Антона.       — Почему? — сказала так обиженно, будто собиралась вот-вот по-детски расплакаться от несправедливости, — Что такого в этом Антоне, что он так его защищает? Чем он лучше меня?       — Даже он тебе этого не скажет. Почему ты думаешь, что я знаю ответ? — Нурлан улыбался, но не надменно и нагло, как бывало обычно, а мягко и нежно. Оксана постепенно успокаивалась, смотря на его искреннюю улыбку, — Ты не можешь его винить в том, чего он сам не понимает. Ты можешь продолжить ненавидеть Антона, можешь его ругать и обвинять, но так и сама в ревности погрязнешь, и Арса от себя оттолкнёшь. Разве это выход?       — Ты сейчас заставляешь меня прийти к мысли о том, что, если я его люблю, то должна отпустить?       — Нет, я просто не хочу, чтобы ты оставила наше трио, и мне пришлось вести дела с Поповым наедине.       Оксана прыснула улыбчиво и завалилась в кресло напротив устало. Она всё ещё выглядела расстроенно, но Сабуров не торопился отшучиваться и клоунадничать. Он знал, что для всего нужно время. И для осознания того, что парень, который тебе нравился, кажется, немного по мальчикам, времени нужно было чуть ли не в трое больше.       Они сидели в тишине ещё пару мгновений, устраиваясь в креслах удобнее и думая каждый о своём. Вскоре на веранду вернулись объекты их обсуждения: Арсений нёс на подносе четыре кружки чая и небольшую декоративную корзинку с конфетами и печеньем, а Антон тащил огромную стопку из пледов и подушек, загораживающую ему весь обзор.       — Тут особо негде сесть, только два кресла и есть, так что я предлагаю частично расположиться на подоконнике, — поведал хозяин дома, на ходу помогая Антону не упасть, споткнувшись о собственные ноги, — Там достаточно холодно, поэтому вот.       — Эй! — возмущённо вскинулся Антон, едва его освободили из текстильного плена, — Ты занял моё место! Для кого я вообще пледы тащил?!       Он выглядел чуть более расслабленным, чем когда уходил. У него щёки горели румянцем, волосы немного растрепались, да и весь он как-то разомлел, будто бы его настойчиво тискали ещё минуту назад. Сабуров не исключал этот вариант, конечно, но тогда бы и Арсений выглядел раскрасневшимся и слишком счастливым. А он был просто счастливым. Стоял возле подоконника, одеяла в виде небольшого гнезда расстилал, подушки раскладывал. Сам потом уселся в центр и кинул многозначительный взгляд на Шастуна.       Нурлан ехидно протянул:       — Не дуйся, кудряшка. Вон, сядь к Арсу на коленки, там-то тебе точно место зарезервировано.       Антон смутился ещё сильнее, отсвечивая красными ушами, но упорно старался сделать вид, будто подколки не услышал. Сел рядом со своим старостой намеренно близко, плечом к плечу. Неосознанно искал его поддержки, успокоения в тепле его тела.       А тот коллегу колким взглядом сверлил, шипел на грани возмущённого выкрика:       — Сабуров, заткнись!       Оксане ещё никогда так сильно не хотелось обнять Нурлана.

***

      Они просидели на веранде несколько часов, обсуждая прошедшую тусовку, выстраивая теории и записывая подозреваемых. Потом ещё пару часов болтали об учёбе, предстоящем спектакле. Пили чай, ели остатки финикового пирога, печенья и иногда шутили. Вся неловкость сошла на нет, и они, наконец забывая о проблемах и делах, превратились в самых обычных учеников самой обычной школы.       К концу вечера Оксана уже расслабленно взвалила ноги на колени Нурлана, полулежащего в кресле, а на подоконнике кокон из одеял скрутился, плотно обхватывая совершенно не замечающих этого одноклассников.       Антон действительно давно не ощущал такого уюта. Даже в компании друзей он будто бы старался казаться крутым и бесстрашным, надевал маску, прятался под образом классного парня. А здесь он мог быть собой. Словно все драки и разногласия привели их компанию к хрупкому, но очень тонкому пониманию друг друга. И скрываться уже смысла не было.       Осознание этого его немного пугало. Когда так долго носишь маски, в какой-то момент начинаешь бояться, что лицо под ними давно перестало быть твоим.       Шастун не заметил, когда ушли старосты. Он, видимо, заснул, разомлев от тепла, окружившего со всех сторон. На улице уже было темно, а единственным источником света на веранде был планшет Арсения, обступивший лицо своего владельца голубыми бликами экрана. Сам Попов сидел в кресле, что-то печатал и едва видимо раскачивался вперёд-назад.       — Сколько время? — хриплым ото сна голосом произнёс Антон.       — Восемь.       — А чего ты меня не разбудил?       — Я пытался, — и улыбнулся, наконец отрывая полный нежности взгляд от устройства, — Но ты, оказывается, очень крепко спишь и разговариваешь во сне.       — О Боже, — смущённо потёр лицо горячими ладонями Шастун, — Прости. Я правда очень тяжело просыпаюсь.       — Не извиняйся, всё нормально.       Антон хотел тут же встать, попрощаться и уйти домой, пока они не влипли в очередные разборки или не устроили очередную неловкую ситуацию, но даже встать нормально не смог. Ноги от долгого лежания в неудобной позе затекли, и Шастун запутался в ворохе одеял, падая на так удачно расположившегося прямо напротив Арсения.       Кресло чудесным образом было отброшено в сторону, и одноклассники сплелись конечностями прямо на полу, подсвечиваемые планшетом, перевёрнутым вверх экраном. У Арсения глаза в этом свете горели белыми диодами и скулы выделялись острыми линиями бледной кожи. Он сам был весь какой-то будто бы нереальный. Притягательный. Дышал еле-еле и смотрел снизу вверх так пристально, будто в самое нутро вглядывался. Считывал мысли, бегущей строкой транслирующиеся на дне зрачка напротив.       Антон сам себя контролировать перестал. Он не хотел отстраняться: воздух вокруг был слишком холодным, а дыхание Арсения — слишком горячим. Антон наклонился чуть ниже. Просто чтобы согреться.       А затем ещё ниже, чтобы чужих губ своими коснуться. Искра, первое движение. Он выдохнул тихий стон рот в рот. Припал к парню под собой теснее и едва не задохнулся, когда тот начал отвечать.       А потом у Антона в кармане заиграла попсовая мелодия рингтона.       Шастун подорвался на месте, будто снова проснулся. Красный, запыхавшийся, дёрганный. Телефон из кармана резко выдернул, торопливо спрыгивая с Арсения и снова путаясь в одеялах. Не сразу разблокировал из-за вспотевших ладоней, продолжал игнорировать всё также лежащего на полу старосту, боясь даже краем глаза его оглядеть.       — Д-да, м-мам? Д-домой? Д-да, уже иду! — и Антон выбежал из комнаты, толком даже не попрощавшись.       Но Попов его не винил. Он и сам двух слов связать не был способен. И вряд ли сможет в ближайшие пару часов.