***
Время текло незаметно, и вот уже приближался конец второй четверти. Вся школа была занята торопливой подготовкой к предстоящим спектаклям: лепились декорации, рисовались плакаты, проходили курсы будущие ученики-гримёры. Репетиции были чуть ли не каждый день, и Антона это на самом деле не сильно напрягало. Свои сцены с Арсом они отработали до совершенства, поэтому в последние дни даже не репетировали толком — болтали о всяком и смеялись, поглядывая из закулисья на потуги некоторых своих одноклассников. Сегодня, ко всему прочему, Шастуна припахали помочь декораторам, чем он занимался в компании Нурлана, потому что Арса вместе с Оксаной вызвали на какое-то районное собрание умников и умниц. Антон всеми силами пытался подавить тоску по однокласснику в груди, но это плохо получалось без торопливых перекуров раз в двадцать минут. Лестница пожарного выхода идеально подходила для этих целей. Это тихое место никто не успел облюбовать, потому что доступ к ней имели только учителя и уборщицы с ключами от аварийного коридора. Поэтому тут было чисто и спокойно. Окна школы не выходили в эту сторону, и случайных свидетелей не предвиделось. А ещё лестница выходила на пришкольный газончик, где росли чудесные виноградники, своими частыми ветвями облепившие дверь, загораживая от глаз прохожих и хлопьев первого снега. Идеальное место для тайных встреч с последующими трепетными поцелуями. Антон тут же решил как-нибудь привести сюда Арса, а потом смутился последовательности своих же мыслей. — Ни ты, ни Оксана в постановках не участвуете? — Шастун торопливо выдохнул вверх струйку дыма. Дождался согласного хмыка и нахмурился, — Почему? — Мне было лень впрягаться, а сурочка таскают по олимпиадам слишком часто, чтобы она делала что-то ещё для своего класса, — Нурлан фыркнул, облокачиваясь на дверной косяк, — Мы планировали отдохнуть от вас, придурков, когда вы отъедете в подарочные поездки. На дачу к моей бабке съездить. Затусить на новогодних каникулах. — А вы хитрые суки. — А ты скоро свои лёгкие выхаркнешь, — язвительно заметил Сабуров, присаживаясь рядом на ступеньки. Антон в ответ только пожал плечами, в очередной раз нервно затягиваясь. Прошло уже достаточно много времени, но Шастун так и не смог понять, что его смущало в словах и поведении Арсения. Кажется, в нём ничего не изменилось: такой же надменный, самодовольный, возвышенный. Просто теперь Антон видел, что это был лишь образ. Арс тоже носил маску, только она, в отличие от маски Антона, не делала его привлекательным и приятным для окружающих, а панцирем защищала его настоящие чувства. Словно внутри Попов был слишком нежным и ранимым. Чувственным. И, кажется, такие свои стороны он не показывал никому. Даже Антону. — Вы же тоже Арса недолюбливаете? — раздражённо откидывая бычок в сторону газона, резко и грубо проговорил Шастун. Даже на ноги от возмущения вскочил, — Почему? Что он такое вам сделал? — Ну, — Сабуров, кажется, едва не подавился неожиданностью, — Его сложно любить? Антон не выглядел удовлетворённым таким ответом. — Ладно, — вставая с места, махнул рукой Нурлан, — Всё время, что я его знал, он был заносчивым, самодовольным придурком. Тебе кажется странным, что его многие не любят, потому что с тобой он весь такой жертвенный, открытый и милый. Но, — его палец театрально взмыл вверх, чтобы затем ткнуть в Шастуна грудь, — Такой он был только с тобой. Ты его меняешь. И, для справочки, — староста усмехнулся, вытягивая из рук оцепеневшего Антона пачку сигарет, — Он мне нравился с самого начала. Даже заносчивым придурком. Пачка полетела в урну раньше, чем Шастун очухался. И только когда парень остался один, он понял, что покраснел до ярких пятен на лице. Опять.***
В день премьеры школа кипела от напряжения. Все помещения были вычищены до блеска, ученики одеты в свежую, выглаженную униформу, и люстры сияли блеском тысяч кристаллов стекла. В холле стояла огромная ель в горшке, благоухающая смолой и хвоей на все этажи школы и украшенная до самой верхушки самыми утончёнными игрушками и гирляндами-звёздочками. Над входом висела длинная растяжка с пожеланиями прекрасного нового года, а на полу была расстелена ковровая дорожка до самой лестницы. Школа ещё никогда не выглядела настолько элитно. Оно и понятно — всё-таки администрация города решила посетить новогоднее шоу, и падать перед ними в грязь лицом было бы неприятно. Спектакли шли в порядке жеребьёвки. Антон сильно нервничал, поэтому тот факт, что их класс выступал последним, поначалу его успокоил, но с каждым прошедшим спектаклем паника снова нарастала, и перед своим первым выходом Шастун уже едва мог дышать от страха и тревоги. Всё прошло лучше, чем кто-либо мог ожидать. На сцене Шастун проявил себя с лучшей стороны, хорошо влился в роль, в чём ему помогли часы работы над своим персонажем в парнике у Арса, и выпаливал реплики без единой запинки, что тоже было заслугой старосты, гонявшего его по тексту каждый день. Работа с Поповым в паре у них тоже вышла первоклассной: лёгкой, быстрой, приковывающий взгляд. Между ними ощущалась химия, и зрителю это заметно нравилось. Да и остальные сцены постановки проходили настолько хорошо, что в какой-то момент победа стала очевидна. Их класс здорово постарался, работая, словно слаженный часовой механизм, и вот уже сладкое предвкушение от скорого завершения постановки накрывало всё ближе и ближе. Вот-вот должен был состояться последний выход Антона и Арсения на сцену в СИЗО, и они уже стояли у края кулис, тихо переговариваясь, когда к ним подбежала беспокойная Полина Алексеевна. — План поменялся, — торопливо выдохнула она, крепко стиснув их плечи, будто боялась, что они убегут, — Вы должны этой сценой завершить постановку. — Чего?! — чуть громче нужного прошептал Антон. Опасливо оглянулся назад спину, где продолжали играть свои роли одноклассники, а затем позволил утащить себя глубже за кулисы. Арс рядом нахмурился, гремя бутафорскими наручниками в руках, — У нас же сказка! Финалом должно быть «и жили они долго и счастливо» с принцессой и принцем! — Да не получается у них «долго и счастливо»! — зло всплеснула руками классная, — Принц угнал со своей жабой напиваться на другом балу, а принцесса рыдает в туалете! Чтоб я ещё раз согласилась проблемные парочки в постановку брать… — И что мы должны сказать? — защёлкивая браслет наручника на своём правом запястье, деловито поинтересовался Арс, — На чём всё завершить? Раз мы не можем показать сказочное «долго и счастливо», то надо что-то философское показать? — Мальчики, я вообще без понятия, — потирая виски, едва не рыкнула Полина, — Отыграйте всё по тексту, а в конце сымпровизируйте! Это будет лучше, чем полный провал, — зашуршали тканью кулисы, декораторы пронеслись мимо с фальшивой решёткой, и классная силой развернула учеников в сторону сцены, — Всё! Потопали! Быстро-быстро! Антон, конечно, очень сильно разволновался. Его сердце колотилось так быстро и громко, что его, наверняка, было слышно с первого ряда. Шастун не мог позволить тревоге испортить постановку. Он отыграл свою часть текста, вовремя подхватывая реплики Арса, но, стоило заготовленному тексту закончится, как его одолел ступор. Он замер на своей скамье, в панике прослеживая колыхание свободного браслета наручников на руке Попова. Тот, казалось, совсем не переживал по поводу затянувшейся паузы. Он облокотился о решётку, задумчиво и печально глядя вдаль, сквозь напарника. Только горячая капля пота, скатившаяся по его виску, выдавала волнение. — И что будем дальше делать? — решил начать Антон. Он и сам не понял, была ли его реплика продолжением сцены или обращением к старосте, но тот поднял на него осмысленный взгляд льдистых глаз и тяжело выдохнул, скатываясь спиной по решётке вниз, садясь прямо на пол. — Что бы я не сделал, это не имеет смысла, — звеня наручниками, Попов приложил потные ладони к лицу, бубня достаточно громко, чтобы его было слышно в каждом уголке зрительского зала, — Я могу вечно искать виноватых и слабых, но правда в том, что виноват и слаб я сам. — Босс? О чём вы? Возможно, со стороны это выглядело как очень хорошо сыгранная эмоциональная сцена раскаяния, но Антон видел, как мелко тряслись плечи Арсения. Как дрожали пальцы, как краснели глаза. Что бы он ни думал, о чём бы ни терзался, это было настолько интимно и тайно, что только под прикрытием образа своего персонажа он решился об этом рассказать. И Антон не собирался упускать свой шанс. Он всё ещё хотел ему помочь. — Я злодей, — надломано прошептал Попов, проводя дрожащими пальцами по волосам и сжимая смоляные кудри до болезненного скрипа в зубах, — Я всегда им был и всегда им буду. Я не могу исправить то, что уже сделал. И как бы хорошо я себя ни вёл, как бы ни старался стать лучше — всё равно буду злом. — Каждый имеет право на ошибку и искупление, — медленно вставая на ноги, начал Антон. Он даже не поднялся в полный рост, дополз до Арса практически на четвереньках и грузно рухнул перед ним на колени, — Ярлыков не существует. Если искренне хочешь исправиться, то всё обязательно получится. Не было больше сцены, кулис и зрителей. Свет софитов не слепил глаза, гул колонок умолк и сотни наблюдающих глаз просто исчезли. Перед Антоном был не холодный и самодовольный староста, а ранимый и нежный парнишка, дрожащий от сдерживаемых слёз. Он так долго копил в себе злобу, что теперь захлёбывался в густой смоле ненависти и печали. — Мне не исцелить шрамов и не переубедить людей, пострадавших из-за меня, — хрипел он, ища в глазах одноклассника целительную теплоту зелени и нервно растирая покрасневшее от сдавившего браслетом наручника запястье, — Я не смогу сделать ничего полезного и правильного. Но, даже если попытаюсь, в глазах окружающих так и останусь злодеем. Всегда и везде. Антона осенило. Вот, почему Арсения не трогали издёвки ребят. Он пытался быть хорошим. Хорошим одноклассником, хорошим старостой, хорошим учеником. Но жестокие дети не ценили его стараний, не принимали его извинений и делали то, что умели лучше всего — избегали, насмехались. Да, Арс, защищаясь, стал надменным и холодным, но он так и не бросал попыток делать всё хорошо. Делать всё правильно. Может, он и сам не понимал, насколько старательно пытался понравиться всем вокруг. Он искал одобрение, и поэтому не обижался ни на кого. Не потому что считал их глупыми, а потому что подсознательно верил, когда ему говорили, что он плохой. Это разозлило Антона сильнее, чем он хотел бы. — Тебе не нужно пытаться угодить всем, — шептал Шастун, силой воли удерживая потерянный взгляд Арсения на себе, улыбался ему, бережно перехватывая всё ещё дрожащие, холодные пальцы, — Ты не сможешь быть хорошим для всех. В конечном итоге, как бы сильно ты не старался исправить все свои ошибки, всё равно найдутся люди, которые продолжат говорить, что ты злодей. — И что тогда делать? Антон задумчиво закусил губу. Он торопливо сел ещё ближе, защёлкнул второй браслет наручника на своей левой руке и аккуратно сжал влажную ладошку в своей. Арсений боязливо уставился на него своими невозможно-прозрачными глазами, ожидая чего-то и страшась этого чего-то одновременно. Шастун мягко улыбнулся ему, стискивая свободной рукой крепкое плечо. Прошептал: — Будь хорошим для меня. А с остальным мы справимся вместе. Было что-то магическое в том, как медленно заволокло чистой пеленой слёз небесно-голубые глаза. В том, что Антон имел смелость наблюдать это так близко, что мог, при желании, просто сцеловать солёные дорожки с щёк. Выдохнуть слова поддержки в губы горячим шёпотом, а потом сорвать робкий выдох в поцелуе. Возможно, он и желал этого. Но зашуршали ткани кулис, разверзся аплодисментами зал, и всё, что он мог себе позволить — это обнять плачущего Арсения так крепко, как позволяли силы. Спрятать от взволнованных успехом одноклассников, утащить в самый тёмный угол закулисья и продолжать обнимать до тех пор, пока слёзы не пропитают его цветастую рубашку насквозь.***
Вечером в актовом зале остались только дежурные ребята. Они громко переговаривались, делясь впечатлениями, шуршали мусорными пакетами и хлопали дверьми. Гомон стоял белым шумом в ушах, и Антон находил это успокаивающим. Он медленно затянулся, выдыхая стройную струйку дыма в сторону, противоположную той, где сидел рядом с ним Арсений. Тот всё ещё негромко сопел носом и зябко кутался в накинутую на плечи куртку. Иногда Антон ловил на себе его торопливые, взволнованные взгляды и неосознанно сжимал чужую холодную ладонь в руке крепче. — Ты правда думаешь, что я хороший? Когда Антон повернулся к старосте, тот смотрел совсем в другую сторону. Будто ничего не спрашивал и спрашивать не хотел. Шастун привалился плечом к его боку и лёгким движением откинул сигарету на укрытый снегом газон. — Я знаю, что ты хороший, — твёрдо решил он, специально неотрывно наблюдая за выражением лица Арсения. Тот выпустил из груди какой-то укороченный выдох, но не повернулся, продолжая наблюдать за закатным солнцем, — И я знаю, что человек, которого ты полюбишь, тоже это поймёт. Что-то заныло внутри от этой фразы, хотя Антон точно знал, что сказал всё правильно. Попов теперь внимательно смотрел на него, о чём-то ускоренно размышляя. Он хмурился, и его уставшие глаза снова заволакивало какой-то таинственной печалью. — Что? — подобрался настороженно Антон, — Ты уже кого-то любишь? — Я… Да. Люблю, — Шастун впервые видел такое потерянное выражение лица старосты. Ещё никогда он не был настолько неуверен в своих словах и действиях. Он словно боялся даже неправильно моргнуть. Антон крепче сжал чужую руку, переплетая пальцы, а у него самого внутри всё едва не рвалось от напряжения. Арсений сощурился, в мгновение снова закрываясь, — Я люблю Оксану. Уже некоторое время. — Ого, — Антон старался игнорировать ноющую боль в груди, — А она тебя недолюбливает? — дождался ответного тяжёлого кивка и улыбнулся как можно более ободряюще, — Я тебе помогу. Она обязательно увидит, какой ты замечательный! Если он и заметил горькую усмешку Арсения, то списал её на пережитый стресс. К концу второй сигареты на пороге пожарной лестницы появился запыханный Нурлан. Он с размаху запрыгнул на перила, отдышался и театрально развёл руками: — Я всё обыскал, пацаны! Нет там ключа от наручников! Вы их точно сломать не сможете? — Мы пытались, — хмуро заметил Арс, с шипением потирая порядком расцарапанное запястье, — Они стальные. Мы явно слишком сильно заморочились с реквизитом. — Тогда давайте я в подсобку сгоняю, — предложил Сабуров, снова вскакивая на ноги, — Отмычки вряд ли найду, но, может, ножовку какую… Или другана попрошу отмычки достать… — Иди уже, — раздражённо рявкнул Попов, — И ты, — обратился теперь к Антону, отпуская его горячие пальцы и безвольно повисая запястьем на цепи, — Долго ещё курить будешь? У меня скоро зад отмёрзнет. — Да? — ухмыльнулся тот в ответ, — А я думал, холод всегда тебе был по душе, — Арс непонятливо прищурился, и Шастун закатил глаза, пихая пачку сигарет обратно в нычку за ступенькой, — Ты всё ещё не посмотрел «Холодное Сердце»? Чёрт, я теперь обязан его тебе показать! Они неловко разминулись у дверей, пытаясь решить, кто войдёт первым и каким боком, а когда Нурлан с отмычками снял с них наручники, так долго обсуждали, кому они достанутся на память, что Сабуров не выдержал и снова пристегнул их друг к другу.