***
От Антона не было никакой пользы в парнике, но Арсению было всё равно. Он не просил помощи, сам копался в грязи, обрабатывая корни новых кустов, подсыпая удобрение в заготовленные лунки и критично осматривая свежие побеги. Шастун мог только сидеть возле пока выключенного фонтанчика, любоваться своим парнем и чуть ли не мурчать под ласковыми лучами весеннего солнца. — В прошлом году ты говорил, что еле выходил ту особенную розу, — лениво перекатываясь с бока на бок, начал Антон, — А в этом году уже высаживаешь новые? — Она дала мало бутонов, но много черенков, — пожал плечами Арсений, смахивая со лба пот, — И я подумал, что раз уж у меня получилось вырастить одну, то почему бы не размножить вид? Антон только хмыкнул в ответ. Ему было сложно сконцентрироваться и сказать что-то язвительное про любовь Арсения копаться в грязи, потому что, объективно говоря, даже весь перепачканный грунтом, потный и лохматый, тот выглядел как фотомодель. Короткий рукав футболки открывал превосходный вид на крепкие мышцы, перекатывающиеся под светлой кожей с каждым взмахом лопаты, рельефный торс, подтянутый ежедневными пробежками и тренировками, привлекательно просвечивался сквозь промокшую ткань, а сосредоточенное выражение лица… Антон поймал себя на мысли, что хочет слизать капельки пота с верхней губы Арсения, и икнул от неожиданности. Попов обернулся, отвлечённый этим звуком, и, заметив яркий румянец на щеках парня, ухмыльнулся. — И когда она зацветёт? — пытаясь перевести внимание Арса в другое русло, торопливо спросил Антон. Сражённый смущением, что только усиливалось от неожиданно накативших воспоминаний об их первой ночи, Шастун опустил взгляд на каменную кладку под ногами. Уши пылали, и сердце билось где-то под горлом. Но затем мягкие, сильные руки оказались в поле зрения, подхватили под коленками, и потянули на себя, и пискнувший от неожиданности Антон в мгновение ока оказался лежащим под Арсением, моментально забывая обо всех заботах. Тот хитро улыбнулся, пытаясь поймать блестящий взгляд зелёных глаз, обольстительно-медленно наклонился ниже, но продолжил крепко удерживать парня в тисках рук, не позволяя вывернуться и сбежать. — Розы начинают цвести в конце мая, — наконец ответил на вопрос он, плавным движением прижимая вновь икнувшего от смущения Антона к себе вплотную и жадно забираясь руками под его футболку. Погладил покрытую мурашками кожу, вдавил пальцы в бока и горячо прошептал на ухо: — Тебе она так понравилась? — Просто красивая, — ответил Антон и улыбнулся так кокетливо, словно говорил совсем не про розу. Не дожидаясь реакции парня, Шастун порывисто приподнялся на локтях, прижимаясь к сухим губам долгожданным поцелуем. Его язык игриво прошёлся по верхней губе, с наслаждением осуществляя воображаемое, и Антон несдержанно простонал, перекатывая во рту вкус своего парня. Арсений ухмыльнулся, отрываясь на короткий миг, чтобы пройтись горячими и липкими поцелуями от мягкой щеки до рельефных ключиц. Антон фыркнул, смеясь, откинул голову, подставляя шею, но Арс этим не воспользовался. Он ещё раз мокро чмокнул его в губы и быстро поднялся на ноги. На обиженный взгляд Шастуна ухмыльнулся, подавая руку: — Ты хочешь обжиматься на холодной земле? Или лучше поднимемся ко мне в комнату? Антон закатил глаза, но руку принял и тоже поднялся, отряхивая джинсы от земли. Критически осмотрев себя, он заметил тёмные пятна на футболке и уже хотел возмутиться, но, обернувшись, Арсения рядом не обнаружил — тот уже был у самых дверей парника, ухмылялся, стряхивая с рук комки грязи. — Ах ты козёл! Арсений побежал, не сдерживая хохот, а Антон, чуть помешкав, бросился за ним. Небольшая шутливая гонка, полная смеха и дурачества, обязательно должна была перетечь в горячие поцелуи у двери, где в пылу желания парни скинули бы друг с друга одежду, а затем наверняка приняли бы совместный душ. Но на пороге кухни их встретила вернувшаяся с ночёвки у подруги мама. Арсений замер, и обольстительная улыбка спала с его лица. Он вытянулся, неосознанно выпрямляя спину и загораживая собой смущённого Антона. Женщина пару раз моргнула, всмотрелась в ребят критическим взглядом, оценивая грязную одежду и пятна румянца на щеках. Слегка неловко произнесла: — Привет? — Здравствуйте, — кивнул болванчиком Антон. Арсений же промолчал, окатывая мать ледяным, чуть ли не угрожающим взглядом. Спустя пару долгих мгновений обернулся к Антону, бросая ему заботливое: — Ты иди наверх. Я приму душ и тоже приду. Тот кивнул, быстро поправил на себе футболку, стараясь закрыть воротом светлеющие засосы, и взлетел по лестнице на второй этаж. Арс проследил за ним напряжённым взглядом, и только когда он скрылся из вида, смог расслабленно выдохнуть. Игнорируя само существование матери рядом, Попов прошёлся вглубь дома, на ходу снимая грязную майку. Уже почти скрылся за дверьми коридора, когда она окликнула его: — Вы ужинать не будете? Я могла бы что-нибудь заказать, если не хотите суп. — Нет, мы поели, — грубо оборвал Арсений, даже не оборачиваясь. Пару секунд постоял на месте, раздумывая над чем-то, а затем бросил на неё нахмуренный взгляд и предупредил: — Мы будем у меня в комнате. Стучись, если не хочешь увидеть то, что тебе не понравится. И, не давая ей и шанса высказать что-то против, уверенным шагом скрылся за дверью ванной комнаты.***
Арсений не хотел, чтобы мама видела Антона. Он понимал, что легко мог притвориться, будто они просто друзья, тем более что сам Антон неосознанно так и поступал на людях. Да и, откровенно говоря, Арсений тоже не стремился демонстрировать на публике то, что таилось где-то в самом тёплом местечке его души, предпочитая выражать чувства к Антону незаметными касаниями и сверкающими любовью взглядами. Но что-то тёмное и злобное требовало не придерживаться таких правил при матери. Почему-то перед ней хотелось быть даже излишне откровенным, показать, что он такой и никаким другим не будет. Теперь, выходя из ванны и поднимаясь на второй этаж, Арсений корил себя за такое поведение. Они всё ещё были несовершеннолетними, не имели своего жилья и средств к самостоятельному существованию — если их родители захотят их разлучить, появится очень много проблем. Арсений не рассматривал вариант с насильственным разлучением, он знал, что сделает всё, чтобы остаться рядом с Антоном, каких бы жертв ему это не стоило. Впрочем, такие неприятные мысли были излишни. Мама тихо-мирно читала книгу в зале, ничем даже не пытаясь выразить своё недовольство. Арсений почувствовал удовлетворение и окрыляющую вседозволенность, существовавшую благодаря бесконечному чувству вины его матери перед ним. И чем сильнее она ненавидела себя, тем легче и проще становилось жить Арсу, и было что-то невероятно неправильное в этом. — Антон? — позвал парня Попов, не обнаружив его в своей комнате, — Антон! — Арс, я в гостевой! Арс кинул на постель мокрое полотенце, выхватил из открытого шкафа первую попавшуюся футболку и, нахмурившись, направился в соседнюю комнату, одеваясь на ходу. Он не мог представить, что могло заинтересовать Антона в гостевой, но, когда переступил порог, моментально вспомнил и мысленно перекрестился. Шастун, одетый в чистую арсову футболку, сидел возле пианино, задумчиво смахивая с чёрной лакированной поверхности пыль. Обернувшись на вошедшего, он широко улыбнулся и приглашающе похлопал по месту рядом с собой. Арсений нехотя сел, сложив руки на груди и смотря на инструмент, как на злейшего врага. — Ты играешь? — Антон, кажется, даже не обратил внимание на его воинственный настрой. Он поднял крышку и с тихим взволнованным вздохом прошёлся пальцами по белым клавишам. Громкий, но не особо мелодичный звук прокатился по комнате волной, и Шастун улыбнулся ещё шире. — Раньше играл, — наблюдая за своим парнем, невольно отмер Арсений. Он просто не мог не реагировать на его умилительную мордашку, уголки губ так и тянулись вверх, — Пока в музыкалке учился. Антон замер, задумчиво сощуриваясь. Нажав ещё пару клавиш, развернулся к Арсению и проговорил, пропуская в голос едва заметное сочувствие: — Учёба, борьба, музыкалка, садоводство… У тебя было очень занятое детство. Арс хмыкнул, кивая. Несколько мгновений молчал, будто прокручивая в голове особо яркие воспоминания, жилистыми пальцами неосознанно проходясь по клавишам, почти моментально находя нужные и воспроизводя кусочек одной из тех мелодий, что ему приходилось заучивать долгими ночами. До невыносимой головной боли и мучительных мозолей на кончиках пальцев. — Мама думала, что если занять меня до самой ночи, то я не замечу её отсутствия дома, — ответил Арс с запозданием. Его губы были плотно сжаты, а пальцы, до этого спокойно перебиравшие клавиши, остановились, замерев над чёрно-белой гладью и едва заметно подрагивая от напряжения. У Антона отпало всякое желание продолжать этот разговор. Ему не нравилось, как Арсений реагировал на свою родительницу и как быстро у него портилось настроение, стоило хотя бы просто вспомнить про неё. Антон искренне и слегка наивно желал, чтобы их отношения стали настолько же хорошими, как и у него с его мамой. Но, смотря на суровый профиль Арсения, Шастун не понимал, чем он мог помочь. Пока Арс не хотел даже видеть свою мать, надеяться на потепление в их отношениях не стоило. Поэтому Антон решил отвлечь своего парня от гнетущих мыслей. Он привалился к его боку, укладывая широкую ладонь на его горячее бедро. Оставив нежный поцелуй на едва колючем от щетины лице, прошептал на ухо мягко и мурлычуще: — Сыграешь что-нибудь? Арсений покраснел, ощутив себя целиком и полностью покрытым теплом и заботой Антона. Он ощущался повсюду и везде, трогал, гладил, целовал и шептал. Уговаривал, но будто бы не ради того, чтобы действительно что-то услышать, а просто чтобы поприставать. Отвлечь. Давя поднимающееся в груди смущающее желание просто уснуть в его объятиях, Попов откашлялся, неуверенно протянув: — Я давно не практиковался. — Да ладно тебе! — лучезарно улыбаясь, пихнул его острым локтем в бок Антон, — Ну пожалуйста. Арсений правда терпеть не мог играть на пианино. Он умел, у него был превосходный слух, но долгие годы учёбы в музыкальной школе превратили его талант и умения в тихую ненависть к инструменту. После выпуска он ни разу даже не вошёл в эту комнату, а уж тем более не собирался играть, но у Антона так горели глаза… Он был так восхищён музыкой, так настойчиво ластился, не прекращая поглаживать покрывающуюся мурашками кожу бёдер, что у Арсения не было шанса. Он устало выдохнул, стараясь дыхательным упражнением сбить краску с щёк, и обречённо произнёс: — Что хочешь услышать? Антон хотел услышать многое. Большинство его запросов составляли популярные песни или саундтреки из последних киноновинок. Арсений фыркал, недовольно закатывал глаза, но покладисто находил нужные ноты и ловко наигрывал знакомую мелодию, чем очень веселил Шастуна. Конечно, идеального исполнения за считанные минуты ожидать не стоило, но Антон не обладал музыкальным слухом, и поэтому радовался нескольким узнаваемым секундам из любимой песни. Они сидели в гостевой комнате до самого вечера, перебирая все мелодии и песни, которые только могли вспомнить. Под конец Арсений, изрядно устав от попсы, оттолкнул от себя излишне любвеобильного Антона и начал наигрывать что-то из классики. Шастун, игнорируя недовольное рычание парня, всё равно уложил голову на его колени, смутно узнавая знаменитую «лунную сонату», какую-то хайповую армянскую мелодию и, кажется, что-то из Чайковского. Убаюканный музыкой и мерным стуком клавиш, Антон растянулся на коротком пуфике, свешивая ноги с края и чуть ли не забираясь носом под чужую футболку. Переждав очередную волну смущённого недовольства, он прижался щекой к горячему, подрагивающему от напряжения животу и, поймав паузу между произведениями, прошептал: — Ты же любишь играть, да? Арсений замер, опуская руки и сразу же устраивая уставшие пальцы на вихрастом затылке. Задумчиво перебирая мягкие кудри, Попов хмыкнул, улыбнувшись солнечно и нежно. — Я люблю тебя, — выдохнул он рывком, словно запретив себе сдерживать признание, — А рядом с тобой даже ненавистное фортепиано тоже становится любимым. Антон в ответ высоко пискнул, скукоживаясь на глазах от смущения. Он стиснул Арсения за талию, зарываясь лицом в складки футболки на его животе, и от переизбытка чувств выпустил зубы, впиваясь в бок слабым укусом. Попов взвился в его руках, смеясь и наигранно ругаясь. Пытался кусаться в ответ, но мало до чего смог дотянуться, поэтому перешёл к запрещённым приёмам — щекотке и щипкам. Они скатились со скамейки на пол, переплетаясь ногами и руками, и тогда укусы и щипки превратились в полные нежности и любви поцелуи. Губы горели под напором, одежда задиралась, чтобы касаться кожа к коже, а на плечах и шее яркими бутонами расцветали новые засосы, поверх старых, почти исчезнувших. Подростковая страсть разгорелась с немыслимой силой и потухла в тот же момент, как у Антона зазвонил телефон. Антону было пора возвращаться домой, поэтому, когда звонок завершился, парни пришли в себя и смутились тому, что едва не разложились прямо на полу. Они встали, поправили на себе одежду и покинули гостевую комнату, искусанные, исцарапанные и счастливые.***
За ужином Арсений, не отрываясь, смотрел в телефон. Не так давно Антон заставил его завести странички не только в мессенджерах, так что теперь целыми днями под новенькими фотками Попова появлялись всё более приятные комментарии. Он знал, что был симпатичным, но читать комплименты от совершенно незнакомых людей было неожиданно и приятно. Ещё приятнее было читать комментарии Антона. Они пестрели смайликами и ехидностями, но в каждой буковке чувствовалось обожание, и это подкупало Попова, заставляя улыбаться против своей воли. И эта улыбка стала последней каплей в терпении его матери. — Арсень, — осторожно позвала она. Дождалась, когда он поднимет на неё ещё слегка затуманенный любовью взгляд, и только тогда, слегка смутившись, продолжила: — Это Антон, да? Это он твой.. парень? Арсений нахмурился, моментально каменея, словно выстраивая перед собой защитную стену. Вскочил с места, с трудом пропуская сквозь зубы вежливое: — Мы, кажется, уже обсуждали этот вопрос. — Да, но… — Тогда к чему этот разговор? Женщина промолчала, опустив влажный взгляд на тарелку. Разочарованный Арсений, едва сдерживая агрессию внутри, эмоционально откинул вилку на тарелку и вышел из-за стола. Посчитав, что разговор окончен, направился по лестнице вверх, бурча что-то себе под нос, но остановился, когда вокруг его запястья сомкнулась нежная ладонь. Он не хотел причинять матери вред, поэтому подавил желание тут же вырваться из слабой хватки. От неожиданности и на эмоциях женщина могла потерять равновесие и упасть, поэтому Арсений медленно развернулся на месте. Он собирался высказать всё, что клубилось на душе зловонным облаком, но слова застряли в горле, стоило ему увидеть слёзы на её лице. — Я пыталась быть хорошей матерью, — шептала она, держась за его руку с такой силой, будто бы без неё тут же упала, — Сначала пахала, чтобы заработать на безбедную старость, потом ушла в отставку, чтобы посвятить всё своё время тебе. Думала, что делала всё правильно, но знала, что это ложь! — она неуверенно кинула на него несчастный взгляд и медленно подняла вторую руку, осторожно проводя пальцами по его слегка колючей щеке, шепча тихо, будто бы самой себе: — Меня не было рядом так часто, что тебя воспитали розы в саду. Вот ты и вырос прекрасным, но колючим. Арсений нахмурился, но вырваться больше не хотел. Что-то внутри болезненно тянуло от вида материнских слёз, и он продолжал стоять на месте, теперь самостоятельно удерживая её за руку. Слушал, не позволяя упасть. Терпеливо ждал, считая каждую слезинку, упавшую с её щеки. — Мне не стоило ожидать от тебя совершенства, — порывисто высказала женщина. На её лице застыла ледяная уверенность, так сильно похожая на его собственную, а в следующее мгновение она поджала губы, роняя тяжёлую голову на его плечо. Говорила теперь приглушённо, но достаточно громко и уверенно, чтобы сын услышал: — Ты не должен соответствовать моим стандартам «правильного», хотя бы потому что я не сделала ничего, чтобы воспитать тебя согласно этим стандартам. Внутри Арсения что-то с громким треском сломалось. Он сам словно надломился, в следующее мгновение расслабляясь, отпуская напряжение в конечностях. Его руки обернулись вокруг её дрожащей спины, а ладони опустились на плечи, крепко стискивая в оберегающих объятиях. Она, почувствовав это, вздрогнула и осторожно подняла голову, вглядываясь в льдистые глаза. Словно пытаясь в них что-то найти, выискать те самые крапинки и переливы, что отличали его глаза от глаз его отца. — Последние пару лет я делала всё, чтобы заставить тебя улыбнуться. Хотела сделать тебя счастливым, а когда поняла, что мне это никогда не удастся, разозлилась, — прикусила язык, с досадой признавая: — На себя разозлилась, но попало почему-то тебе. Арсений поджал губы, но ничего не сказал. Сверкнувшие в его взгляде недовольство и злость быстро угасли под волной новых чувств. Его ладони мягко прошлись по её плечам, словно пытаясь распробовать объятие с матерью получше, запомнить щемящее чувство нежности и тепла. Это не было и близко похоже на то, что Арс испытывал рядом с Антоном, но это и не было чем-то хуже. Это было что-то новое, но такое знакомое, словно давным-давно забытое. Приятное. То, что хотелось бы повторить и никогда больше не забывать. Губы безвольно расслабились, и, когда мама приподняла его лицо, обращая на себя внимание, Арсений уже улыбался. — Он делает тебя счастливым, правда? — улыбнулась мама в ответ, — Ты так ненавидишь пианино, но сыграл сегодня для него. Это мило, — тень ехидства скользнула в её тоне, и Арсений смутился, закатывая глаза. Но она только рассмеялась, щипая его за щеку, — Он, похоже, действительно помогает тебе быть живее. Я не понимаю этого всего, не в то время выросла, сам знаешь. Но… Я не могу противостоять тому, что делает тебя счастливым. Какой я родитель после этого, да? — поймав полный слёз взгляд сына, сама вновь задохнулась в рыданиях, вымаливая между всхлипами: — Прости меня, родной. Арсений не мог ответить, но его крепкие объятия и горячие слёзы, растёртые по материнской блузке, говорили за него. Они вместе осели вниз, и Арсений свернулся под боком мамы калачиком, позволяя гладить себя по волосам и шептать нежности. Впервые ему было приятно и спокойно, впервые он не хотел как можно быстрее сбежать из-под её навязчивой заботы. Впервые она не казалась навязчивой. Конечно, тот мост через пропасть, который они долгими годами строили потом и кровью, было не вернуть, но, похоже, в этот момент они нашли отличного подрядчика.