Лепестками убитой весны

      Убийственно долгая зима на отрезанном от войны Солстейме с избытком дала Телдрину возможностей наградить себя всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями. Он думал, что за эти месяцы вынужденного ожидания уже переварил чувство вины и страх за Нерин – но после встречи с ней они воспряли в полную силу.       Легко переживать за тех, кто далеко от тебя, кто никак не может получить от тебя помощь. В разы тяжелее ловить в знакомых глазах боль и опустошённость – и не знать ни единого способа их залечить. Да и кем надо быть, чтобы суметь исцелить подобное? Кто они вообще друг другу?       Телдрин не спрашивает вслух, потому что это прозвучит странно. Потому что это заставит заметить шаткость их отношений. Потому что он может услышать не тот ответ, который хочет услышать.       При встрече в Солитьюде он настоял на том, что теперь они не наёмник и наниматель, что Нерин больше не обязана платить за его помощь, а сам он уже не обязан выполнять её указания. Он настоял – и она согласилась.       Охотно? Или скрепя сердце, «ну ладно, так и быть, уговорил»?       Он смотрит на её расчерченную свежими шрамами щёку, на колкую ледяную пустоту в её взгляде – на последствия его неумышленного предательства – и во второй раз за свою жизнь боится задать вопрос.       Кто мы друг для друга?       Когда дела тянут Нерин на юг, в Фолкрит, Телдрин безапелляционно заявляет, что отправляется с ней, и тут же старается уйти подальше, чтобы не услышать возможных возражений.       Он не слышит возражений в начале пути, он не слышит их и через пару дней. Он мог бы решить, что ничего не изменилось с их ссоры перед войной – но для этого он нынче слишком, слишком редко слышит голос Нерин.       Она не реагирует, когда Телдрин делится мнением о Морфале – той ещё дыре, если говорить честно. Отделывается парой коротких фраз в таверне, приютившей их на ночь. Молчит тихим летним вечером, когда они разбивают лагерь чуть в стороне у дороги и вдвоём встречают приближающийся закат.        – Довольно тепло сегодня, – говорит в пустоту Телдрин и ожидаемо встречает в ответ лишь молчание. Сейчас его черёд следить за возможными опасностями, поэтому Нерин чистит доспехи, оставшись лишь в штанах и лёгкой рубахе. Она сидит спиной к нему, всего в полушаге – и Телдрин не может отвести взгляда от её шеи, полускрытой отросшими тёмными волосами.       Когда она начала его привлекать?       Он заворожённо скользит взглядом по выбившимся из небрежного хвоста прядям волос, по коже, по телу, об изгибах которого не стоило бы думать, чтобы не сделать всё ещё сложнее, по дробной череде выступающих позвонков… Он замирает, словно споткнувшись, и проклинает свою ущербную внимательность.       Лишь полный идиот – или он сам – мог не заметить то, насколько она похудела.       Телдрин без единой мысли тянется рукой и проводит пальцами по натянутой поверх позвоночника чужой тёплой коже – и вздрагивает, когда не ожидавшая прикосновения Нерин отшатывается испуганной птицей.        – Телдрин?       В её широко распахнутых глазах захотелось бы утонуть, если бы не застывший на их дне лёд. Поэтому Телдрин не бросается вплавь, а идёт по краю берега, пробуя холодную воду босыми ногами.        – Тебе надо больше о себе заботиться, – ворчит он, маскируя неловкость. – Совсем похудела.        – Почему? – спрашивает Нерин, склонив голову набок и словно решая в уме какой-то сложный пример. – Какая разница?        – Если совсем ослабеешь, не сможешь нормально сражаться.        – И что?       Беседа уходит в холод и мрак, которых Телдрину совсем не хочется касаться, и он пытается извернуться:        – Если с тобой что случится, мне тоже не поздоровится.        – Постараюсь своей смертью не слишком тебя подвести.       Телдрин со всего маху уходит под лёд, в стылую тёмную воду.        – Не смей даже заикаться об этом, – шипит он.        – Почему? – Нерин встречает его холодную ярость твёрдо, с какой-то непонятной обречённостью, словно уже знает ответ.       Она смотрит на него прямо, пытливо, неуступчиво – и Телдрин не хочет знать, какие именно вопросы бьются сейчас в её голове.        – Не хочу, – дыхание заканчивается, и он еле находит в себе силы, чтобы вынырнуть из ледяного плена, – не хочу лить слёзы на твоей могиле.       Нерин смотрит на него – и лёд на дне её глаз, кажется, становится чуть тоньше.