Стираешь всё из памяти легко и безболезненно И я с оскалом каменным глотаю это месиво Молчи со мной, забудь о том, что было Я запомнил тебя голой, но не помню счастливой Три дня дождя — Перезаряжай
***
Захлопываю ноут, когда понимаю, что читаю одну строку уже десятый раз и не улавливаю суть абсолютно. С вселенским разочарованием отмечаю, что уже пятый час. Летом я люблю засиживаться до этого времени, встречать рассвет на балконе, наблюдая, как просыпается сонная Москва. Зимой же время тянется бесконечно, и, чаще всего, ты можешь уловить только мимолётные лучики солнца, пока перемещаешься между учёбой, работой и общагой. И эти мгновения больше угнетают, напоминая о том, что молодость проходит мимо, ускользая лучами последнего тёплого солнца. А что делаешь в это время ты? Крутишься в колесе, как ёбнутая белка, чтобы оплачивать общагу, еду, одежду, проезд. Свободную минуту по пути от метро к общаге тратишь на то, чтобы отзвониться родным и извиниться, что совсем о них забыл, а потом до конца разговора убеждаешь их, что всё у тебя лучше всех. И на учёбе, и на работе, и вообще жизнь в кайф. Жизнь и правда в кайф. Но вспоминаешь об этом в редкие минуты свободы. Когда торчишь под моросящим дождём, залипнув на огоньке сигареты в чужих руках. Когда слушаешь наивные влюблённые мысли придурковатого соседа. Когда падаешь на пол, но всё же вытаскиваешь мяч, и твоя команда побеждает. Ловлю себя на мысли, что уже несколько минут пялюсь в одну точку. И точка эта пятая. Вика так и отрубилась в джинсах и свитере на Лёхиной постели. Честно говоря, не думал, что она вообще согласится, но, кажется, девчонка действительно устала. Потому что не успел я включить ноутбук, а она уже закрыла глаза. Не забыв, конечно, предупредить о том, что спать она тут не будет. Просто дождётся, пока придёт занявший её комнату Долгов. И бесполезно объяснять, что Лёха, решивший загладить свою вину перед Светой, вернётся к утру, и то, только в том случае, если Жукова сможет на него хорошо повлиять, заставив в кое-то веки сгонять на учёбу. — Я чувствую, как ты пялишься, — доносится осипший ото сна голос Вики. — Мечтай, — усмехаюсь, вставая из-за стола. У неё что, глаза на заднице? Вика тянется к телефону, и её слегка помятое лицо озаряется ярким светом. Та забавно морщит нос, вызывая у меня очередную усмешку. — Можешь позвонить своему соседу, чтобы он тащил сюда свой зад? — спрашивает она, переворачиваясь на спину и потягиваясь на постели, из-за чего оголяется пупок и обтянутые джинсой острые бедренные косточки. — У меня зарядка скоро сядет. Я киваю на старый с треснутым экраном нокиа, которым Долгов пользуется уже третий месяц, потому что умудрился отдать свой телефон в ремонт каким-то «очень надёжным ребятам у метро». — Он специально, я уверена, — утверждает Вика. — Не, он просто распиздяй, — пожимаю плечами. — А если ему кто-то позвонит? — Кроме предков ему никто не звонит, а те обычно совершают ежедневный обзвон вечером, чтобы не дай бог не отвлечь Алёшеньку от занятий, — договариваю и ловлю во взгляде Соколовой то ли усталость, то ли грусть. — Всё в норме? — Просто хочется курить, — язвительно отвечает рыжая. — Я когда долго без сигарет, выгляжу как злая ведьма. — Ты всегда так выглядишь, сигареты ни при делах, — на автомате подъёбываю. Да, не остроумно. И не в моём стиле, честно говоря. Но почему-то не могу отказать себе в удовольствии побесить её. — Тут они тоже трахаются? — спрашивает Вика, подняв лицо к потолку. Молчу. Не сомневаюсь, что ответ положительный, потому что я бываю тут крайне редко. — Не хочу спать в постели, где трахаются практически незнакомые мне люди, — размышляет вслух Соколова. Бля, она такая забавная спросонья. — И что ты предлагаешь? Вика, видимо, решает, что раз пользоваться моим гостеприимством, то с размахом. И с совершенно беззаботным и наглым видом спрашивает: — Поменяемся? — Уверена, что они не трахаются в моей? Я вот не слишком, — отвечаю, приподняв бровь. — К тому же тут мог трахаться я, или мы с тобой уже достаточно близки, чтобы пройти статус практически незнакомых людей? Соколова фыркает и снова отворачивается к стене. Стягиваю со своей кровати плед и «застилаю» им Вику, сжавшуюся в комок. В это время года в общаге не слишком тепло. Уже успеваю стянуть с себя футболку и штаны, когда слышу совсем тихое спасибо. Словно она сказала это не для меня, а для себя. Чтобы самой себе не показаться грубой и неблагодарной.***
— Ёбаный ж ты блядь, — орёт шёпотом Алексей, чем буквально выдёргивает меня из сна. — Я о тебе такого же мнения, — бурчу недовольно. Хороший был сон. Запоминать его мой мозг, конечно, не собирается. А тем более досматривать. Так что смысла пробовать уснуть нет. — Прикинь, подвернул ногу, пока пытался снять джинсы, — делится Лёха. — Удивительно, что не схлопотал растяжение. Лёха принимается рассказывать о том, как однажды, когда ему было лет восемь, он в деревне у бабушки убегал от гуся и свалился в крапиву, споткнувшись о свою же ногу. Которую к тому же умудрился сломать. Ходит мнение, что шрамы красят мужчину, но на Долгова оно явно не распространяется. Иначе у него, с пятью переломами, одним нанесенным самим себе ножевым и парочкой-тройкой ожогов, от девок отбоя бы не было. Пока только наоборот. От него не может отбиться Светка, а сам Лёха никак не может окончательно отбиться от рук, благодаря ей же. — А чё, Светкина новая соседка у тебя ночевала? — Лёха смешно дёргает бровями в попытке ими поиграть, но выходят какие-то недоконвульсии. — Ну почему же у меня? У тебя. — В смысле? — теряется Лёха, так и застыв с одной ногой в штанине. Видимо, всё же в универ собрался. — Ты у неё, а она у тебя, — разъясняю для тугодумов. — Когда она, кстати, ушла? — Видимо, десять минут назад, когда стучала к нам и угрожала вызвать коменду. Как я уже говорил, коменду Лёха боится, как огня. К тому же, уже декабрь, а он всё ещё не оплатил ноябрь. На прошлой неделе Анатольевна гналась за ним четыре лестничных пролёта, пока хитрожопый Долгов не зашкерился у одногруппницы. На весь день, до тех пор, пока коменда не перестала его караулить на нашем этаже. Ну, это ему так казалось. За посиделки у Маши или Даши он тогда ещё и от Светки огрёб конкретно. Светик девчонка умная, а я искренне не понимаю, как можно ревновать Лёху. Вот этого человека, который в сухомятку давится булкой с изюмом, который он, к слову, не ест. Но по акции с удовольствием. Долгов продолжает травить байки с набитым ртом, но я уже не слушаю. Мои мысли были сейчас за стеной, там, где прямо сейчас слышались недовольные голоса Светы и её новой соседки.***
— Под левую, — бросаю тихо расфасовщику, вместе с ним прикрывая сетку, пока соперник подаёт. В этом году межуниверситетские соревнования мы начинаем с того, что отстаём от наших главных конкурентов уже на семь, мать вашу, очков. Левой я бить не люблю, потому что хороший удар выходит один раз на пять провальных. Но в данной ситуации нужно отобрать мяч, потому что Вершин, капитан команды соперников, въебал уже пять очков подряд, забивая нашему новичку из запаса. Увидел в нём слабое звено. А я, невыспавшийся и раздражённый безответственностью своих же игроков основного состава, решивших, что приходить на первую игру в сезоне нахуй не надо, не могу забить. Что-что, а приём и блок у них отменный. Новичок, в которого летит теперь и подача, принимает её, сам едва не отлетая с поля и с этого света заодно. Расфасовщик Санёк мастерски поднимает отскочивший от сетки мяч и умудряется навесить мне его прямо под левую руку. И я, воспользовавшись элементом неожиданности, наконец, забиваю. Мяч переходит к нам, счёт 6:12, ни хрена не в нашу пользу, но, учитывая то, что мы играем длинные партии, шанс отыграться довольно высок. Толком не сыгравшиеся на новых позициях за короткое время перед началом сезона, мы всё же проигрываем первую партию со счётом 18:25. Вершин скалится и что-то показывает своей команде, отчего остальные игроки начинают угорать, а я буквально слышу скрип своих зубов. Мы должны выиграть у них. Обязаны. Или я, к хренам, больше не капитан сборной. Бросаю убийственный взгляд на этого долбоящера, скомандовав своим привычное «собрались», и замечаю мелькнувшую в дверях и просочившуюся в спортзал рыжую макушку. Не думал, что Соколова увлекается волейболом. Рядом с ней Таня, капитан женской сборной, которая, активно жестикулируя, что-то рассказывает Вике. Судя по всему, как говорит тренер, занимается вербовкой. А делает она это обычно по наводке физруков. Значит, Соколова всё же либо сама изъявила желание, либо на паре кто-то из преподов заметил в ней потенциал. Свисток сидящего рядом судьи оглушает и заставляет сосредоточиться на игре. Но взгляд так и притягивается то к Вике, с интересом слушающей Таню, то к Вершину, который почему-то с удивлением смотрит на них же. Новичок косячит на подаче, и мяч переходит к соперникам. Вершин подаёт с прыжка, и удар приходится ровно по диагонали, но не через сетку, а под неё. В только что улыбавшуюся рыжую голову. Судья свистит, показывая, что мяч снова переходит к нам, но я беру тайм аут. Сам не понимаю как, но за секунду оказываюсь рядом с окружённой напуганным народом Соколовой. Рост даёт свои преимущества, так что, я легко пробиваюсь к Вике, разворачивая её лицо к себе. Кулаки тут же сжимаются, желая почесаться о лицо Вершина. Да так, чтобы не только губа была разбита, как у Вики, а всё ебало. — Тань, отведи её в медпункт, — прошу, разворачиваясь к капитану женской сборной. — Да всё нормально, — отнекивается рыжая, а из треснувшей кожи сочится кровь. Я киваю Тане на дверь, и та, подхватив Вику под локоть, почти тащит её к выходу. Возвращаемся к игре. И теперь я сам готов сдохнуть на этом поле, лишь бы сегодня одержать победу. Буду бить каждый раз, не щадя свою цель. Дисквалификацию за разбитое в драке лицо соперника мне для команды зарабатывать не хочется, так что сделаем его морду той самой целью. Если мяч послать с достаточной силой, то удар выйдет что надо.***
Вторую партию мы выигрываем со счётом 25:8. Не надо злить дядю Макса. А третью охреневшие от своего положения соперники практически сливают в сухую, опустив руки и начав лажать на элементарных вещах. Несмотря на пелену ярости, замечаю, что к третьей партии Вика и Таня возвращаются. — Отличная игра, — Таня даёт мне пять и обнимает за плечи, рост ей позволяет почти не тянуться. — Я думала, зверь уснул навсегда, — смеётся она. Зверь. Забавно, но у меня действительно давно не активировался этот режим. Режим разъёба. Я даже думал, что повзрослел. Оказывается, меня просто сложно было разозлить после того, как я отыграл в команде несколько лет. — А Вика где? — спрашиваю, не заметив рыжую рядом с Танькой. Та оглядывается тоже и пожимает плечами, переключаясь на других ребят из сборной, в особенности на Кирюху, с которым они уже второй год зажимаются в раздевалке. Решив, что выполнив свой долг перед увлеченной Таней, Соколова ушла, топаю переодеваться. Но взгляд цепляется за номер один на спине Вершина, а потом и за впившиеся в его руку ногти. — Я думал тебе разъёба на поле было достаточно, разворачиваю Вершина к себе, и Игорь скалится ядовито, всё ещё держа руку на стене, рядом с лицом Вики. — Вали домой, чемпион, — на всё-таки помятом после игры лице играют желваки. Вершин в ярости, хоть и пытается сделать вид, что мои слова его не задели. Кладу руку поверх Вершинской и скидываю её с плеча рыжей, после чего хватаю её за запястье и увлекаю за собой в сторону раздевалок. В спину нам доносится мерзкий голос: — Мы не договорили, солнце.***
Переодеваюсь побыстрее, наплевав на душ, но Вику, которую попросил подождать у раздевалки, там, конечно же, не нахожу. Нахожу её уже в общаге. Соколова облюбовала подоконник. Снова курит, не удосужившись выйти на балкон, а лишь приоткрыв балконную дверь. — На других коменду натравить грозишься, а сама решила положить огромный болт на пожарную безопасность? — спрашиваю, тормознув в холле этажа. Твою мать, Максик, ну зачем тебе это нужно? Ты не выспался, заебался на игре, какого-то ляда решив, что нужно наказать Вершина за разбитую губу Соколовой. Да дело даже не в Вике. Нет. Дело в том, что этот урод специально в неё целился. И не пожалел ради этого командных очков. Или всё же дело в ней? Он ведь не просто так засадил ей мячом по лицу. Не чисто поржать, не из-за своей гнилой злобной натуры. — Что за проблемы у тебя с Вершиным? — всё же спрашиваю. Нужно было просто пойти к себе и лечь спать, Макс. Вика точно не слышит вопроса, затягивается и медленно выдыхает дым, тут же улетучивающийся в приоткрытую щель. — Никаких проблем, — отвечает она равнодушно, даже не развернувшись. — Он конечно мудак мудаком, но обычно не тратит очки на то, чтобы влепить мячом кому-нибудь в голову, если это не член команды соперника. — Почему тебе вечно больше всех нужно? — наконец, разворачивается ко мне Вика. Я и сам задаюсь этим вопросом. В школе мне всегда об этом говорили, мол в каждой бочке затычка. Но с тех пор прошло много лет, меня давно не волнует чужая жизнь, я научился не влипать в проблемы, не лезть туда, куда не просят. — Строишь из себя рыцаря в сияющих доспехах, — Соколова вскакивает с подоконника и тычет мне пальцем в грудь. — Я не маленькая девочка, и уж точно не прекрасная принцесса! Меня не нужно спасать. — Склоняюсь больше к тому, что ты дракон, — отвечаю спокойно. Меня не волнует, что она там обо мне думает. — Не рассчитывай, что я буду рассыпаться тут в благодарностях, понял? — практически шипит рыжая, злится, видимо, ещё сильнее от того, что я не ведусь на её провокацию. Я, блин, скала. Ей не удастся вывести меня на конфликт. — Я и не ждал, — вру скорее сам себе. — Отлично, — ядовито улыбается Вика, подхватывая пачку с подоконника и уходит в свою комнату, хлопает дверью так, что слышно в холле. Побелка так долго не протянет. В блоке меня встречает Лёхин храп и заставка «Рика и Морти», орущая с моего же ноута. Хочется сорваться на соседа, что снова взял моё без спроса, но потом вспоминаю аж восемь пропущенных от него, которые увидел после игры. Мозг явно не настроен на работу, так что, просто захлопываю крышку и раздеваюсь, вспоминая, что чистых вещей почти не осталось, а я всё никак не сгоняю к другу на хату, чтобы озадачить его машинку работой. Бреду по коридору на автомате, не обращая внимание на здешние сквозняки. Уже захожу в лифт, когда слышу за спиной быстрые шаги, и знакомый голос выкрикивает: — Придержите лифт. Ухмыляюсь и держу кнопку, когда двери уже дергаются с места, чтобы закрыться. Недовольное от встречи со мной лицо вызывает желание убрать руку, чтобы её зажало, оставив парочку синяков. Сдерживаюсь. — Первый? Вика кивает, не смотря на меня, держится поодаль и сопит. Громко и возмущённо. Двери открываются, выпуская нас наружу, и она быстрым шагом уносится вперёд, шлёпая по лестнице вниз. В душе никого. В общаге живет примерно одинаковое количество парней и девушек, но в женском всегда битком, а шумные разговоры слышно даже в коридоре. За пять лет я ещё ни разу не видел, чтобы в мужском были заняты все лейки. Даже в день, когда после месяца без горячей воды, её включают. Прохладные струи разбиваются о голову, глотаю воду, затекающую в приоткрытый рот. Хочется проторчать тут вечность. Остыть. Во всех смыслах. В ушах всё ещё шумит кровь от злости на Вершина, этот урод всегда меня бесил, но сегодня перешёл на новый уровень. Но ещё больше бесит Вика. Сначала она показалось обычной стервой. Не то чтобы она как-то опровергла своим поведением первое впечатление, скорее наоборот. Но есть там что-то ещё. Что-то интригующее, раздражающее и — бесполезно отрицать — цепляющее. Внезапно всплывает образ из сегодняшнего сна. Рыжая кошка. Она промокла под дождём, сидит на заборе возле универа и дрожит. Мне становится её жалко, но когда подхожу погладить, она расцарапывает мне руку. Ебучее подсознание. — Максим, — окликивает меня вахтёрша, когда я, погружённый в свои мысли, прохожу мимо, не пожелав добрых снов. — Пойди сюда. — Что такое, Зинаида Ивановна? — улыбаюсь милой бабульке, как обычно сидящей на посту с пряжей в руках. Что не говори, а безопасности нашей точно ничего не грозит. В случае нападения недруг будет пронзён острыми спицами и связан шерстяными нитками. — Что это у вас в бытовке куревом воняет? Опять этот наркоман из восемьсот шестой там курит? — Что вы, Зинаида Ивановна, никто там не курит, — успокаиваю вахтёршу. А если и курят, то вряд ли там воняет только сигаретами. — Я пойду? — Иди, иди, Максим. И ты уж проследи, чтоб не курили. У лифта яростно тычет в кнопку Соколова. Меня даже пробивает на беззвучный смех. Тянусь к кнопке сам и, став почти вплотную за её спиной, нажимаю и удерживаю, пока не слышу, как где-то этаже на пятом-шестом закрываются двери. — Не беспокойся, я помню, что благодарности от тебя ждать не стоит, — усмехаюсь и, пропуская Вику вперёд. Снова молчит. Видимо, решила со мной вообще не разговаривать. Вдруг накатывает волна неконтролируемого гнева, и я практически бью по кнопочной панели. Вика вздрагивает, а лифт, недовольно брякнув, тормозит между этажами. — Что ты творишь? — выкрикивает Соколова. — Если мы из-за тебя застряли… — То что? — спрашиваю, разворачиваясь к ней корпусом. — Что ты сделаешь? Что с тобой вообще не так? Ведешь себя, как сука. — А кто ты такой, чтобы быть с тобой милой блеющей овечкой? Я не из тех девочек-припевочек, что падают в обморок, потому что на них обратил внимание сам капитан сборной, мистер Я-Лучше-Всех, — выдаёт Вика, вводя меня в недоумение. — В чём твоя проблема? — искренне хочу разобраться. — Ты завидуешь таким девочкам, потому что они достаточно глупые и не стесняются показывать эмоции? Или может это маска? А под ней прячется такая же девочка-припевочка? — приближаюсь к Соколовой, которая уже вжимается в стену. — Боишься влюбиться в мистера Я-Лучше-Всех? Боишься перестать быть уникальной? — Не трогай меня, — снова шипит рыжая, вырывая своё запястье из хватки моей руки, отчего полотенце на её голове начинает разматываться. — Отпусти! Я резко опускаю руку, внезапно поняв, что сжал её слишком сильно. — Прости, — тут же произношу, видя, как на её глазах собираются слёзы. — Вик, прости, я… Идиот. Козёл. Мудак. Соколова дрожащей рукой тыкает куда попало, лишь бы запустить лифт. — Дай я, — прошу тихо и тяну руку к кнопкам, а она свою сразу же одёргивает. Следующие несколько мгновений проходит в тишине, нарушаемой звуками всхлипов, которые Вика пытается задушить. Двери раскрываются, она тут же, словно ошпаренная, выскакивает и практически бежит к своей комнате, роняя возле неё ключи. Я подбираю всё же упавшее с её головы полотенце, и иду к себе. Да, в ромкомах такие ситуации обычно заканчиваются совершенно иначе. — Выиграли? — спрашивает Лёха, не дав погрузиться в самоанализ на предмет отношения к рыжей и к самому себе. — Да, — отвечаю коротко, а Долгов тут же заваливает меня кучей вопросов об игре. И кто придумал, что победитель получает всё?