***
Всю жизнь он будто плыл по течению, не зная, что делать. С чем связать свою жизнь? С кем стоит попробовать заговорить? Лишь одна нерушимая любовь к теплой, солнечной девочке вселяла в него какое-то желание хотя бы плыть, а не задохнуться под морской глубиной. Но делал он это в одиночестве. Иногда казалось, что люди не видят в нем такого же человека, как они. Будто есть в нем что-то неправильное, искаженное, а оттого и противное для других. Ведь он был не единственным, кто подвергался нападкам, но даже такие же, как и он, не обращали на него внимания. А потом у него не появилась надпись. У всех она была, в редких случаях — даже несколько фраз, а он оставался совершенно один с чистой кожей. Только мама все время была рядом и говорила о том, что все наладится. И он ей верил. А в четырнадцать лет совершенно бесмыссленная жизнь вдруг перевернулась верх дном, исчезла, рассыпалась прахом не самых лучших воспоминаний. Это случилось однажды утром. И этот день должен был стать таким же обыкновенным и обыденным, как всегда, но по итогу он превратился в начало чего-то нового.***
Полусонный Тсуна встает с помятой кровати и, сделав все необходимые процедуры, спускается по лестнице вниз. Точнее, пытается это сделать: он запинается о свои же ноги, исполняя идеальное сальто и приземляясь на свою пятую точку. Но довольно бодро встает и продолжает идти к своей цели — кухне. Он уже привык к собственной аномальной неловкости и к тому, что все его синяки и раны, полученные из-за нее, заживают на нем невероятно быстро, и уже перестал обращать на это внимание. Но когда он приходит в пункт назначения, то что-то в привычной картине мира начинает рушиться: он видит свою мать в каком-то уж слишком вдохновенном состоянии. Нана мурлычет про себя какую-то популярную сейчас мелодию и выглядит слишком довольной жизнью. Нет, она всегда находила что-то, чему можно радоваться и была довольно энергичной женщиной, но сейчас ей буквально можно было зарядить какую-нибудь солнечную электростанцию — такое метафоричное сияние приобретал её силуэт. Тсуна смотрит на это непонимающим, сонным взглядом и уже успевает ужаснуться возможному приезду отца. Но Нана машет перед ним какой-то брошюркой, широко улыбается и пытается донести до своего сына то, что у него будет репетитор. — Зачем? — страдальчески выдыхает парень, — Вряд ли он поможет мне с моей проблемой. И нет, плохие оценки и скатившийся социальный статус Тсуна, в отличие от своей матери, не считает проблемой. А вот отсутствие надписи очень даже тревожит его. И из-за этого он чувствует себя особенным в плохом смысле этого слова. И в глубине души уверен, что наличие соулмейта изменило бы его и его отношение к жизни. Нужный лишь своей матери, человек без цели и без будущего — вот кто он сейчас. Тсуна даже не успевает получше обдумать все плюсы и минусы сложившийся ситуации с репетиторством, как в их скромную обитель прямо с ноги врывается мелкое черное нечто, что парень идентифицирует как ребенка. Маленький сгусток первозданной тьмы с оранжевой лентой на шляпе и зеленым хамелеоном, при виде которого сразу начинает болеть голова и сосать под ложечкой. Последнее, конечно, можно списать на голод, но интуиция отрицает это предположение и гонит его куда-то на улицу. Они с ребенком пересекаются взглядами, смотрят друг на друга, глаза в глаза. И Тсунаеши вообще не нравится то, что он видит: слишком уж осознанный и острый взгляд у этого странного карапуза. И черные, на первый взгляд совершенно невыразительные, глаза, по которым нельзя ничего прочесть, пугают. А дите, внимательно изучив своего оппонента, весело фырчит и громко произносит: — Хаос! А мама не менее экспрессивно спрашивает у незнакомого ребенка: — Ты чей, малыш? Ты потерялся? — Я репетитор Реборн, — по-деловому отвечает черноглазая мелочь. Нана весело смеется, а Тсунаеши пытается вспомнить, точно ли он ушибся задницей, а не головой. Он закидывает на плечи портфель и молча проходит мимо странного посетителя, пока тот пытается ему что-то сказать. Мозги напрягать не хочется, а потому действует он на автомате, так как делает это каждое утро. Нулевой опыт общения с людьми в его поведении виден за версту. «Если игнорировать проблему, она сама пройдет. Если игнорировать проблему, она сама пройдет. Если…» Он идет прямо за ним. Этот странный младенец идет прямо за ним. В голове неприятно гудит, а пятая точка подает сигналы к бегству. И это, мягко говоря, настораживает Тсуну, потому что внутреннее предчувствие еще ни разу не подводило его. Это странно, непонятно и неизвестно к чему приведет, а то, что люди не могут объяснить, они предпочитают***
После вводной лекции о том, кто такой Реборн и зачем он приехал в Японию, у Тсунаеши еще сильнее разболелась голова. Наследник мафиозной семьи? Даже не японской, а итальянской? Которого будет учить ребенок-киллер? Вы серьезно вообще? Ах да, тут еще такая проблема. — Я опаздываю… — грустно сообщает себе Тсуна. — И все же, ты влюблен в ту девчонку, Сасагаву Киоко. — Какое тебе вообще до этого дело? — Тсуна постепенно доходит до точки кипения. Ладно еще сказочки про мафию от младенца, но вот лезть в личное совсем не стоит. — Признался ей? — весело спрашивает Реборн. Тсуна зло смотрит на него, потому что совершенно не стоит давить ему на больное. Ему неловко даже подходить к ней, о каких признаниях может идти речь. — Тогда умри, — воодушевленно молвит Реборн и наставляет на подростка пистолет, в который превратился хамелеон. Тсуна нечитаемым взглядом смотрит на это и вдруг на очень серьезных щах выдает: — Ты Бог, Иисус или Антихрист? Реборн непонимающе пялится на него, а парень развивает свою теорию: — Младенец-киллер, который может вырубить человека, который в три раза больше него. Знаешь о моем прозвище и симпатии, хотя не должен. Превращаешь пистолет в ящерицу. Приехал в Японию для того, чтобы сказать мне о том, что стать боссом мафии — моя судьба. Ты точно человек, а не…? — Тсуна быстро-быстро перебирает волнующие его вещи, буквально вываливая этот весь ворох на Реборна, а под конец вертит руками, пытаясь донести свою мысль. Большинство людей же верующие. И хоть Тсуна сам не очень-то уж верит в Бога, но вот в супер-сильное нечто, которое управляет жизнями людей, очень даже да. И если этот странный ребенок и есть это нечто, то Тсунаеши вообще не был бы удивлен, потому что все происходящее сейчас напоминало какой-то сюрреализм. А внутреннее чутье тихонько намекало о чем-то, что Савада пока не мог расшифровать. — Демон. Пришел по твою душу, — немного помедлив, насмешливо отвечает репетитор-киллер и пускает ему пулю в лоб.***
Тсунаеши горит, а еще кричит. Горло першит, а связки сипят, и он широко раскрытыми глазами пытается рассмотреть хоть что-то, но видит лишь рыжее бушующее пламя. Оно горит неравномерно и полностью покрывает его тело — он это чувствует, знает. На заднем плане слышатся предположительно итальянские фразы, возможно, мат, и его куда-то перетаскивают. Запоздалая мысль о том, что ребенок не может перетащить тело его размеров, исчезает, не успевая оформиться. Пламя не жжется, но ему все равно больно, очень больно. И боль эта совершенно непривычная, не физическая. Вскоре все проходит. Он лежит на траве, мышцы беспорядочно сокращаются до спазмов. Как же хорошо, что он ничего не ел… Его желудок не выдержал бы такой подставы. Чем, чем этот недокиллер выстрелил в него?! Если хотел убить, то лучше бы сделал это более гуманным способом! Реборн смотрит на него. Тсунаеши все еще не может понять, каким именно взглядом. Зато он прекрасно чувствует, что на него смотрит кто-то или что-то еще.