Adrenaline breath

В жизни с Шерлоком Холмсом были свои определенные плюсы. Например, никогда не приходилось скучать. Сижу в засаде в трех с половиной метрах от заряженного револьвера. Альберт-сквер, 10. ШХ. Почему ты не позвонил Лестрейду? Ты что, сам погнался за тем парнем, убившем троих подростков? Какого черта, Шерлок?! У тебя есть максимум двадцать две минуты. И у меня тоже. Не трать это время на ругань, Джон. ШХ. Еще одним плюсом стало улучшение психического состояния Джона. Ему больше не снились мучающие его видения с Шерлоком в главной роли. Реальное наличие в его постели самого детектива каждую ночь сначала вызывало все ту же реакцию – отторжение, но Шерлок быстро смог приучить интерна к себе. — Джон… — Спи, уже четыре утра. — Джон, положи правую руку выше. — Так? — Так. Спокойной ночи. — Спокойного утра, Шерлок. Наверное, наличие мотоцикла у Шерлока тоже могло считаться плюсом, иногда, когда детективу было совсем скучно, и в Лондоне не происходило ничего криминального, Холмс подвозил Джона до больницы. Здорово было только ехать позади Шерлока, обнимая того за спину, почти засыпая на ходу, но все еще ощущая жизнь вокруг себя. Однако подъезжая к госпиталю, интерн уже не так радовался. Иногда встречались знакомые лица, что моментально подмечал Холмс и принимался комментировать. В таких случаях Джон мог чувствовать себя неловко. Один раз на их пути встретилась Сара. Девушка на секунду, казалось, застыла на месте, пристально оглядывая Джона, слезавшего с байка Шерлока. — Привет, Сара, — как можно более спокойно произнес интерн, но девушка не ответила, лишь вымучено кивнув и направляясь ко входу в больницу еще быстрее. — Хорошего дня, Джон! — напоследок довольно громко пожелал Холмс, его голос сочился ехидством. Минусов, однако, тоже хватало. Помимо всех неудобств, вызванных, в основном хаосом, который умудрялся учинять Шерлок везде, где оказывался, Джону оказалось необычайно сложно привыкать к новым условиям жизни. Прежде всего, детектив не хотел ни с кем делить Джона. Количество смс сообщений, которые приходили интерну во время его рабочей смены, зашкаливало за все возможные показатели, и как бы Ватсон не старался объяснить своему надоедливому гениальному другу, что он не может физически во время операции ответить на сообщение, Шерлок делал вид, что не слышал. Стоило только всему мед персоналу на работе привыкнуть к мысли, что один из лучших интернов и их будущий врач гей, тот начал невольно привлекать к себе внимания другими странными привычками, и неразрывная дружба с мобильным была далеко не самой неприятной. Его понимала, кажется, только Молли, но и она, после прошедшего по всей клинике (спасибо, Сара) слуха о связи Шерлока и Джона, стала, как будто хуже к интерну относиться. Однако она всегда отдавала Ватсону нужные отрубленные конечности или вырезанные органы, стоило тому сказать, что Шерлок попросил. Интерну было до безумия неловко, тем более, что в такие моменты лицо Молли становилось, словно серым, безэмоциональным, она слушалась со сжатыми в нитку губами, и Джон был готов поклясться, что пару раз видел блеснувшую злость вперемешку с капельками слез, запутавшиеся в полуопущенных не накрашенных ресницах. Собственническое отношение Шерлока отразилось не только на работе Джона. Иногда тому казалось, что Холмс, как будто даже рад разрыву Ватсона с родителями, и хотя Джон гнал от себя такие мысли, чем больше он узнавал детектива, учился читать сквозь привычки и мимику его сиюминутные желания и мысли, он понимал, что, скорее всего, так и есть. Не привыкший к семейным отношениям, в какой-то степени лишенный домашнего уюта и заботы, Шерлок иногда поражал Джона своим непониманием человеческих эмоций, особенно тех, что были связаны именно с семьей. Он всегда шарахался на улице от маленьких детей (а те в свою очередь сразу начинали плакать), презрительно корчился, завидев прогулку каких-нибудь добропорядочных семьянинов, и довольно часто отпускал тщательно отлавливаемые Джоном ремарки по поводу бессмысленности так называемых уз – рабства, на которое человек сам себя обрекает. Иногда Джона передергивало. Часто передергивало не только Джона. — Мы обнаружили Рейчел. — Кто она? — Единственная дочь Дженнифер Вилсон. — Нужно привезти Рейчел сюда, я ее допрошу! — Она мертва. — Как?! Когда и почему – тут есть взаимосвязь. — Сомневаюсь, она мертва уже четырнадцать лет. Она не существовала. Дженнифер Вилсон произвела на свет мертвую девочку, четырнадцать лет назад… — Это невероятно! Почему она так поступила? — Почему подумала о дочери в последнюю минуту жизни? — удивленно переспросил Андерсон. — Она не думала о дочери, — холодно втолковывал ему Шерлок, — Она царапала ее имя на полу. Ей было больно. Она умирала. Это требовало усилий, — чеканил он с раздражением, и тут же, вспыхнув, крикнул, — Это было давно, с чего бы ей столько печалиться? В комнате воцарилась мертвая тишина, все взгляды как-то поникли, Салли Донован закусила нижнюю губу, стараясь не смотреть на фрика. Шерлок моментально почувствовал перемену атмосферы. — Что? — и уже тише обратился к Джону, — Плохо?... — Вообще-то да, — признал тот шепотом. Шерлок тогда первый раз покраснел. Таким образом, уже через три недели после того, как Джон Ватсон внезапно обнаружил себя соседом, единственным другом, а также любовником Шерлока Холмса, он, сидя, на краешке постели в своей новой комнате (в которой он бывал редко – во-первых, не требовалось, а, во-вторых, долго не получалось очистить завалы от экспериментов, наведенные в ней Шерлоком), осознал, что жизнь его круто изменилась, не оставив камня на камне от всего, что было до детектива. Конечно, Джон понял это и раньше, но понимание пришло только сейчас и тоже с опозданием из-за постоянной гонки с препятствием, устроенной им обоим Шерлоком. Хотя нет… Один камешек продолжал лежать на положенном ему месте в душе Джона. Афганистан. Ватсон уже не следил за передвижением британских военных, на это просто не хватало времени, кроме того, он больше не мечтал о том, как уедет и что из этого выйдет, но в глубине души идея пройти войну никуда не делась. И хоть каждый день с Шерлоком теперь напоминал баталию со своими проигравшими и ранеными, какая-то по-мальчишески наивная, чуточку более храбрая часть сознания интерна все еще стремилась в страну жары и песков. В конце концов, даже самые невероятные события, так резко захватившие Ватсона, не могли служить достаточным оправданием для уклонения от долга, добровольно и радостно им самим на себя возложенного. О возможных потерях, не предусмотренных его сценарием, в очередной раз предупредила Гарриет, с которой Джон встретился пыльным днем в середине марта. Они сидели в каком-то крохотном кафе на четыре столика, с выкрашенными в разные цвета неровно стенами и бумажными салфетками в клеточку. Сестра выглядела замученно, она сильно похудела, темные глаза чуть впали, но сейчас светились почти весело, как-то искристо и светло, отчего на душе мигом встревожившегося Джона тут же стало спокойно. — Значит, не я одна теперь в опале, — засмеялась она, потягивая из трубочки ананасовый сок. Гарри не пила ни капли уже четыре месяца, с Кларой все было прекрасно, они с Джоном уже обсудили свадьбу, которую сестра интерна хотела устроить для своей девушки. Они оба были уверены, что, даже получив приглашения, родители не придут посмотреть, как их единственная дочь будет заключать брачный контракт… От такого факта обоим стало не по себе. Но вспомнив про родителей, Гарри не могла не вспомнить об Афганистане. — И что, уедешь от своего ненаглядного? — хмыкнула она. Джон нахмурился. — Почему я должен что-то менять? — Возможно, потому, что ты собираешься на войну, где тебя могут убить, — резко отозвалась та, и в глазах плеснули огоньки раздражения. — А могут и не убить. Я же буду военным врачом. — Не мне тебе объяснять, что стрелять по талибам тебе тоже не раз придется. Джон вздохнул. Да, это он тоже, конечно, понимал. — Призыв через полтора месяца. Он знает о моем решении, но ничего даже не говорит. А я решил это еще на втором курсе. — Да, но ты решил это до него… — Гарри наклонила голову, пристально заглядывая в лицо брата, — Неужели это ничего не изменило? Неужели ты хочешь оставить его здесь одного? Кем, ты говоришь, он работает? Детективом? А что, если с ним здесь без тебя что-то случится? — сыпала она вопросами, словно снежный ком наседая на Джона, — А что если случится что-то с тобой? Это ведь война, Джон. Тебя могут убить. А могут оставить инвалидом. Рискнешь ли ты вернуться к нему, если окажешься прикованным к инвалидному креслу? — Да прекрати уже! — вспылил Джон, невольно отшатываясь, — Ты помнишь, как я мечтал об этом? А теперь выходит, что отказываюсь от мечты из-за заносчивого гения, сумевшего уложить меня в постель? Я все еще хочу помочь… — Только не думай, что сможешь прекратить войну, явившись на нее, — фыркнула Гарриет. Тот разговор так ни к чему и не привел. Но лежа в кровати, слушая, как сопит под его локтем Шерлок, Джон думал, что, и правда, не знает, как теперь сможет обречь себя на самоубийство. Дни мелькали перед мысленным взором Джона с невероятной скоростью. Он едва успевал отметить для себя все, что происходило в его жизни. В один из дней, когда проснувшись позже обычного (в свой выходной) Джон обнаружил в голове вязкую кашу из закрытых Шерлоком дел, не назначенных встреч, забытых обещаний, счетов за квартиру, списков покупок и прочее… Интерн понял, что надо что-то делать. В тот памятный день Джон Хэмиш Ватсон завел блог. Еще неделю Шерлок Холмс отпускал шутки по этому поводу. Теперь адреналин почти не рассасывался из крови интерна, но даже в этом царстве гениального безумия бывали ощутимые застои. Прожив с Холмсом под одной крышей месяц и два дня, Джон понял, что даже в криминальном мире имеет место быть волновая теория развития. Из среды расследований, скорости, азарта, в которых Шерлок представал чуть ли не богом, вершителем процессов и судеб, великолепный в запале своего разума, они сваливались в бездну абсолютной скуки и отсутствия хоть какой-нибудь работы. Такие застои были мучительны не только для детектива. Джону было невыносимо видеть, как умственно разлагается его друг на своем излюбленном диване, изнывая от скуки, не умея, да и не желая занимать себя иными делами. В такой период Ватсон узнал, что Шерлок играет на скрипке. Причем, не обязательно днем. Первый концерт Джон услышал около двух часов ночи в своей комнате после небольшой ссоры с другом. Тот играл Стравинского, и Джон в жизни бы не догадался, почему именно его. Но в хаотичных, как сам Шерлок, колючих нотах, вместе складывающихся в удивительный узорный покров, Джон снова видел освобождение сонного изумрудно-голубого дракона с черными контурами, мощно раскрывающего кожистые крылья, заслоняя своего хозяина от дневного света. Сложный характер Холмса становился еще невыносимее, когда преступники Лондона объявляли бойкот. Тогда Джону приходилось сто раз на день бегать по мелким поручениям друга, отнимать у него сигареты, заставлять есть, прогонять спать, буквально вытаскивать на улицу прогуляться, выслушивать его стоны и сдерживать себя, когда Шерлок считал нужным попрактиковаться на нем в дедукции. В один из таких скучающих периодов, затянувшихся аж на целую неделю, когда оба обитателя дома 221-Б по Бейкер-стрит уже готовы были повеситься, в теплое утро в конце апреля после легкого ночного дождя, в полутемной из-за тяжелых штор гостиной внезапно образовался чуть помятый, усталый детектив-инспектор Нового Скотланд-Ярда. — Лестрейд, могли бы позвонить… — раздраженно вспыхнул Холмс, не отрываясь от дивана. Джон с веселой ухмылкой взглянул на него, понимая, что Шерлок еще как рад неожиданному визиту, но гордость… — Шерлок, похоже, ты нам нужен, — почти страдальчески вздохнул Грег. Детектив тут же вскочил на ноги, скуку как рукой сняло. — Я всегда вам нужен, просто вы упорно не желаете этого замечать! — безапелляционно ответил тот, — Что произошло? — Ритуальное убийство, — пояснил Лестрейд, — Честное слово, о таком я еще не слышал… Сразу заехал к тебе. — И правильно сделали. Инспектор, вы на полицейской машине? — деловито уточнил Холмс. Лестрейд недоуменно кивнул. — Тогда мы с Джоном за вами на байке, — голосом, не терпящем возражений, заявил Холмс. Лестрейд вздохнул, покорно кивая и выходя за дверь. Стоило тому исчезнуть, как Холмс за секунду оказался возле Джона, привлекая того к себе и быстро, горячо прижимаясь к его губам и тут же отходя в сторону. — Я смотрю, ты счастлив, — весело заметил Ватсон, облизывая губы – на них еще остался вкус Шерлока. — Ритуальное убийство, конечно, не предел мечтаний, но тоже очень неплохо… — Шерлок… — предостерегающе проговорил Джон. — Что? — удивился тот, — А, неважно, одевайся! И с этими словами он вылетел из комнаты, оставив довольно ухмыляющегося Джона.