Ответы Кнакла

Когда Кнаклу позвонил Алауди с просьбой сейчас же приехать по незнакомому адресу, Святой Отец не сомневался ни секунды, что случилось что-то из ряда вон. Когда детектив попросил быть готовым к, — Кнакл мог бы поклясться, что в это момент его друг недовольно поджимает губы, — изгнанию Дьявола, Святой Отец был удивлен. Детектив не тот человек, который мог бы поверить в нечто подобное, да и сам падре, признаться, был полон скепсиса, и лишь сдавленные всхлипы женщины, слышимые из трубки, заставили Кнакла торопливо собираться. Небольшая бутылочка святой воды, крестик, четки, старая потрепанная Библия, молитвенник. Детектив Алауди встречал на улице. Остановил у калитки, мимолетно коснувшись предплечья ладонью. От него пахло сигаретным дымом, и Кнакл поправил ворот рясы, прикрывая нос от едкого запаха. Вопросительно посмотрел, недоумевая, к чему было так срочно вызывать, а затем останавливать и молча глядеть. — Ты слышал о несчастном случае неподалеку? — наконец холодно спросил Алауди, и изо рта его вырвалось облачко пара — так холодно было на улице в этот вечер. — Кажется, мужчина упал и свернул себе шею в подворотне, — неуверенно проговорил Кнакл, ¯ Мне его экстремально жаль! Кто бы мог подумать, что подобное произойдет! Воистину, пути господни неисповедимы! — Судя по всему, это был не несчастный случай. Его убили и выбросили из окна, — детектив холодно усмехнулся и кивнул на горящие окна за его спиной, — Этого дома. Кнакл недоуменно смотрел на друга и не понимал, для чего он здесь. Чтобы выслушать покаяние убийцы и отпустить грех? Падре прекрасно знал, что Алауди не стал бы звать его поздним вечером на другой конец города ради этого. Джотто мог бы. Ламбо. Джи. Но только не Алауди. — Это дом принадлежит миссис Джонсон. И судя по всему, ее сын одержим Дьяволом. *** В комнате было холодно. Настолько, что изо рта вырывались облачка пара, а тело непроизвольно подрагивало. Отец Кнакл поднёс ко рту сцепленные руки, пытаясь согреть дыханием, скользя взглядом по комнате. На полке несколько разноцветных роботов. Коллекция игрушечных машинок. Книжный шкаф, в котором, — Кнакл отчётливо видел яркие корешки книг, — много рассказов о рыцарях. — Мне экстремально нужна твоя помощь, — тихо попросил священник, обернувшись к стоящему за спиной детективу. Снял теплый плащ и поежился, когда холодный воздух забрался за ворот рясы, передал одежду Алауди, спокойно улыбаясь. — Что бы ни происходило, не говори с ним. Не слушай его и не касайся. Я скажу, если понадобится что-то сделать. И стоило детективу войти в детскую, как дверь тут же с грохотом захлопнулась. С кровати раздался хриплый смех. Он мог бы принадлежать взрослому мужчине, бандиту, грубому и жестокому. Однако, исходил от крепко привязанного к кровати мальчика, которому было всего лишь десять. И Отец Кнакл точно знал, что раньше смех этого мальчика был другим — звонким, переливающимся колокольчиками, задорным. Раньше, до того, как в теле ребёнка обосновалось зло. Изменило его до неузнаваемости — белое, словно снег, лицо; обескровленные потрескавшиеся губы; темные круги под глазами.Такими жуткими, с яркой желтой радужкой и вытянутым подрагивающим зрачком; пожелтевшими, испещренными алыми сосудами белками. — Святой отец… Пришел убить нас? Или сдохнуть сам? — рассмеялся ребёнок, растягивая губы в оскале, от которого кровь в жилах стыла. Кнакл отвел взгляд. Смотреть на такого мальчика было больно, хоть и знакомы они никогда не были. Сердце сжималось от жалости и хотелось помочь любой ценой. Избавить ребёнка от этого мучения. Святой отец решительно сжал руки в кулаки, как перед важным матчем раньше. Судорожно вздохнул. Алауди, казалось, и дела нет до всего этого. Голубые глаза холодно смотрели на одержимого ребенка, а с губ не срывалось ни звука. — Во имя экстрима, я заставлю тебя отпустить мальчика! — воскликнул Кнакл, глядя в горящие глаза дьявола. Вот только страх навредить все равно оставался в душе. Терзал, оставляя в груди леденящий ужас. Что, если снова что-то пойдет не так? Что, если Кнакл вновь не рассчитает и по его вине мальчик умрет? Или, того хуже, пострадает Алауди? Боже, помоги… — Ха-ха-ха! Ты всего лишь грешник. Такой как ты ни за что не сможет одолеть меня! — Замолчи! — воскликнул святой отец и, быстро достав небольшую колбу со святой водой, двумя размашистыми движениями очертил крест, окропляя каплями мальчишку. Мальчик, — нет, Дьявол, — зашипел и заверещал, задергался, пытаясь вырваться из пут. Глаза его стали безумными, а зрачок задрожал, словно тонкое пламя свечи. Это выглядело так жутко и неправильно, что хотелось как можно скорее закончить работу. Уйти как можно дальше и забыть, словно страшный сон. Происходящее пугало, и только спокойствие Алауди рядом позволяло держать себя в руках. Кнакл не должен показать слабину. Не должен предать доверие и ожидание друга. — Трахни! Трахни меня! — рассмеялся вдруг мальчишка, скидывая на пол одеяло и раздвигая ноги. Тонкая белая кожа была вся в глубоких царапинах и кровоподтеках, словно кто-то жестоко избивал и резал ребёнка. — Ты же хочешь! Все вы, священники, педофилы! Засади в задницу! Крики демона были противны до тошноты. Грязные слова вбивались в мозг, словно раскаленные гвозди. От этого было почти физически больно. Противно и страшно даже для такого человека, как Кнакл. Словно что-то внутри погасло, как солнце, затянутое черными непроглядными тучами. Алауди сжал руки, словно собирался вот-вот ударить кричащего мальчика, и Кнакл поспешно опустил ладонь на плечо друга, покачал головой. — Давай же. Скажи: "У тебя классная жопа", и выеби, ха-ха-ха-ха! — все не унимался Дьявол. — Во имя экстрима, замолчи сейчас же! — воскликнул снова святой отец, борясь с желанием закрыть уши руками. Нельзя идти на поводу. Нельзя поддаваться. Дьявол сделает все, чтобы их сломить, чтобы они не смогли изгнать его. Кнакл опустился на колени сбоку от кровати, достал из потертой сумки молитвенник. Краем глаза он отметил продолжающего неподвижно стоять Алауди. Сердце колотилось в груди, словно выпрыгнуть хотело, и никак не удавалось успокоить его. Однако голос звучал уверенно, без запинок зачитывая молитву, пока демон бесновался на кровати. "Ты, коварный враг, покинь тело, которое ты занял, очисть его от своей сущности." Святой отец сосредоточенно смотрел на плывущие перед глазами буквы и старался не глядеть как дугой выгибает мальчишку, как маленькое измученное тело трясет настолько сильно, что даже кровать ходуном ходит. "Да закончится властвование твое над всем миром, да разрушиться царство твое… " Кровать содрогнулась, медленно поднимаясь в воздух, и Кнакл, не отрываясь от чтения, встал на ноги. У него не было времени ни посмотреть на Алауди, ни предупредить ещё раз, чтобы тот молчал, однако детектив по-прежнему не издавал ни звука, словно его и не было в комнате. — Ты убийца. Ты сам такой же грешник! — натянуто засмеялся Демон, глядя обезумевшим взглядом. — А ты… — взор метнулся к Алаули. — Ты жалкий преступник. Никому не нужный урод, ты убийца, преступник! Преступникпреступникпреступник! — Да как ты…! — начал было детектив, но осекся. Замолчал, скрестив на груди руки. Кнакл украдкой облегченно выдохнул. Звук его голоса не утихал ни на секунду, и от этого, казалось, все становилось только хуже. Картины на стенах дрожали; игрушки посыпались с полок. Кровать вдруг резко опустилась на пол, и одна ножка, не выдержав, надломилась. Раздался тихий рык, и по комнате поплыл запах рвоты — мальчишку стошнило; капли желчи попали на руки и одежду Кнакла, пачкая, но священник старательно не обращал на это внимания, как и на крики Дьявола. — Мне больно, — вдруг прохныкал мальчишеский голос. Темные глаза, — совершенно обычные, человеческие, — смотрели на Кнакла с ужасом. Святой отец на миг сбился, почти замолчал, и лишь чудом вновь вернулся к мерной, напевной отчитке, всеми силами стараясь не поддаться. У него щемило сердце от этого напуганного голоса. — Мне страшно…. Ребёнок плакал, дергался и дрожал всем телом. Жалостливый умоляющий взгляд метался с Кнакла, на Алауди, но детектив застыл статуей, никак не реагировал, только смотрел холодно, поджимая губы. А святой отец все говорил и говорил, мысленно моля Господа помочь этому ребёнку. "Отпусти и убирайся, где бы ты ни крылся…" Мальчика снова затрясло. Глаза его беспрестанно менялись, становясь то желтыми с тонким зрачком, то совершенно обычными — темно-карими. Тело ребенка выгибалось под немыслимыми углами, и Кнакл был уверен, что слышал хруст костей, от которого внутри все скручивало. Наконец Дьявол затих. Замер, свернув голову в сторону Кнакла. Из приоткрытого рта на подушку вытекала зеленовато-желтая желчь, пачкая белую щеку. Воздух снова наполнился тошнотворным запахом рвоты, от которого мутило ещё сильнее. Кнакл замолчал, устало сел на пол и вытер мокрый от испарины лоб. — У нас есть немного времени отдохнуть, — посмотрел на Алауди и проговорил, едва ворочая языком. Происходящее отнимало все силы. Он устал так, как никогда раньше, даже во время тренировок и соревнований по боксу. В груди образовалась пугающая пустота, словно душу вынули, и она неотвратимо быстро наполнялась холодом. Алауди кивнул, но так и остался стоять в ногах кровати, скрещивая на груди руки и глядя на затихшего мальчика. Какое-то время он молчал, словно обдумывая, стоит ли вообще говорить что-либо, но затем все же спросил: — Ты уверен, что сможешь ему помочь? Кнакл уверен не был. Несмотря на превосходное здоровье и свою "экстремальную" решимость, он понимал, что не всесилен. И хотя Библия гласила, что любой, кто уверовал в Господа, может проводить обряд экзорцизма, святой отец пребывал в сомнениях — все же он и впрямь грешен. Впрочем, идея у Кнакла была. Рисковая, опасная, и Алауди точно будет против. Только Святой Отец не спросит. — Конечно. Мы обязательно спасём его, во имя экстрима! — решительно проговорил Кнакл. В ответ раздался хрипящий смех. В комнате похолодало. До такой степени, что пальцы дрожали и не слушались. Алауди напрягся, и только-только оттаявший взгляд вновь заледенел. Отец Кнакл поднялся на ноги. Раскрыл молитвенник и глубоко вздохнул, собираясь продолжать. — Ты всего лишь убийца. Неужели думаешь, что сможешь меня одолеть? Ego trahunt vos ad Infernum… — с безумной улыбкой прошипел Дьявол, — Ego interficiam fidem in omnis mortalis… Кнакл вздрогнул, энергично махнул рукой, окропляя беса святой водой. Он вновь зашипел, забился, изрыгая проклятья на латыни. Смотрел своими жуткими бешеными глазами и рвался из пут, до хруста выламывая руки. — Я предлагаю обмен, — вдруг сказал Кнакл, глядя в желтые глаза с решительностью. Алауди дернулся, настороженно посмотрел и хотел остановить, но Кнакл, бросив на него быстрый предупреждающий взгляд, покачал головой: "Не вмешивайся". — И что же ты собираешься предложить мне? — Дьявол, казалось, был заинтересован. Ещё бы. Священник предлагает сделку. — Ты заберёшь моё тело, но отпустишь мальчика! Кнаклу этот вариант не нравился, но он чувствовал, что одолеть Дьявола не сможет. Слишком велико сомнение в душе, слишком мало опыта для того, чтобы бороться с такой тьмой. И пусть Алауди сейчас раздраженно смотрит, желая остановить от глупости. Пусть он считает, что жертвенность — не лучший выход, но Кнакл не может оставить ребёнка в таком состоянии. То светлое и радостное дитя, которое он видел на фотографиях, расставленных по всему дому, которое читает сказки про рыцарей и смеется так звонко и весело. — Согласен, — пророкотал довольно Дьявол, пойманный в ловушку священника. Нечто тёмное поднялось над мальчиком, склубилось сгустком чернильного тумана, а затем резко ударило Кнакла в грудь. Стало так холодно и больно, словно суставы и кости выкручивали. Будто все тело вывернули наизнанку. Священник упал на колени, прижимая руки к груди, посмотрел на метнувшегося к нему детектива постоянно меняющимися глазами, и постарался улыбнуться резко побелевшими губами. — Оказывается, это экстремально больно! — выдохнул он и потянулся к замершему Алауди. Тот ничего не мог поделать, не мог помочь другу и даже не представлял, что может сейчас предпринять. Только Кнакл и сам мог все сделать. Нащупал на поясе детектива кобуру и легко вытянул пистолет. Дрожащими руками снял с предохранителя и приставил к виску, изо всех сил сопротивляясь беснующемуся внутри Дьяволу. — Позаботься о мальчике, друг. Выстрел разорвал воцарившуюся в комнате тишину. Кнакл все ещё смотрел перед собой, и Алауди мог отчетливо видеть, как в вечно сверкающих глазах затухает жизнь. Как желтизна белков пропадает, и губы розовеют, всего на несколько минут, пока безжизненное тело не остынет. — Мне страшно. Что происходит?! — раздался с кровати детский всхлип. Мальчик был спасен. Пусть и такой большой ценой.