Совместные работы

«Э?» Не то чтобы Хранитель Облака, адекватный двадцатишестилетний мужчина с обозом образования за плечами не мог подумать более ёмко о ситуации, но ведь сама ситуация была попросту не укладывающейся в голове. Проще говоря, Хибари не ожидал увидеть сомнительные действия мелкой версии своего босса. — ... Мозг беспомощно сигнализировал, что обратный эффект Базуки сейчас был бы очень кстати. Савада был трусом. Ему было страшно оказаться в этом времени, страшно за судьбу матери, отца, друзей. За самого себя. Это время было безжалостно к ним и его близким, и сейчас ответственность за оплошность _его_ взрослого свалились на хрупкие четырнадцатилетние плечи. Тсунаеши просто н е в ы в о з и л. Идея выместить моральную боль физической пришла ему не сразу. Наверное, после серии тренировок с Хранителем Облака, до мальчишки дошло, что это, в общем-то, неплохой способ заглушить тот ядовитый дым, что крутится внутри него. Новый порез. Второй. Третий. Слёзы льются ручьём, Тсунаеши больно и страшно, но он не останавливается. Утирает лицо от слез окровавленными из-за лезвия руками, и вздрагивает, делая особо глубокий порез на вене, из-за голоса хранителя. Не его, чужого. Сам Савада в этом мире был чужим. — Х..Хибари-с..сан… Скрутить мальчишку, выбив из, в общем-то, слабых рук (это достаточно мягкие тренировки его так загоняли?) лезвие, было слишком просто. Доля секунды, чтобы ухватить покрепче. И еще меньше, чтобы впечатать подростка в стену спиной. — Какого. Хрена. Хибари не имел счастья сталкиваться с подобными девиациями, а в том, что это девиация, он был уверен. Кажется, приложил Тсунаеши он неслабо. Гребанный суицидник. Взгляд нездоровый, руки трясутся, рожа в разводах крови и слез — краше некуда. Успокаивало только то, что Небо определенно дожил до более солидного возраста. — Это что такое? — А Вам-то какое дело? Какое вам, нахрен, всем дело до меня и моих травм?! — кажется, у Савады начиналась истерика. Его трясло, перед глазами все плыло (не понятно, от чего больше: от слез или от того, что его приложили головой о стену). То, что лезвие выбили из его рук, ещё больше порезав пальцы, шатен понял только потому, что оно тихо взякнуло, а пальцы резануло болью. Даже селфхарм не спас от того, насколько шатена душила боль. — Почему.. Почему все вечно лезут туда, куда их не просят?! — откуда в хрупком, замученном теле, силы, чтобы оттолкнуть мужчину, Тсуна не знал. Он лишь отшатнулся, едва ли не упав, и отошёл на пару шагов в сторону, шмыгая носом. — Оставьте. Оставьте меня, черт возьми, одного! Рука почти дернулась отвесить оплеуху наглецу — выдумал ещё, орать на него. Отчасти растерянно застыв, Хибари напряжённо сказал: — Потенциальный самоубийца хочет остаться один. Думаешь, твоя просьба выглядит со стороны адекватно? Мужчина двигался медленно, чтобы не спровоцировать очередной взрыв эмоций. — Кто лезет? Что конкретно тебя не устраивает? Выждать, пока мальчишка не назовет причину, скрутить и к медикам. Хибари подписывался исключительно на обучение, за иное он не отвечает. — Даже травоядные имеют инстинкт самосохранения, так где ты его потерял? Не делай глупостей и иди сюда. Успокаивать кого-либо Кея не умел. — Иди. Сюда. — Не. Пойду. Вены болезненно пульсировали, кровь стекала по рукам на пол, пачкая одежду и пол алыми пятнами, но шатену было плевать. Сейчас ему и вправду было плевать на все и всех, хотелось только одного — покоя и чтобы от него отстали. — Какой из меня спаситель человечества? Какой? Мне четырнадцать! — голос, что вперёд был тих и практически безжизненен, вновь срывается на хриплый крик, а сам Савада сползает по стене, обхватывая руками ноги и крупно дрожа всем телом. — Я хочу простой спокойной жизни! Никакой мафии, войн и разборок! Почему все вечно все решают за меня?! Уйдите! — Потому что однажды твой папаша решил обзавестись потомком, а твои кузены подохли, не дожив до получения статуса дона. Смысла ждать, пока это все прекратится, не было. Хибари сунул руки в карманы брюк, и нарочито небрежно продолжил. — Выбора у тебя нет. Есть «хочу», а есть «должен». Все чем-то недовольны. Может, ты не сможешь спасти человечество. Может, тебе плевать на него. Но разве ты можешь позволить себе разрушить жизнь тех, кто тебе доверился? Ладонь с размаху опустилась на спину Савады, а сам Хибари лишь притянул пацана за плечи к себе, показательно не обращая внимания на прошедший эпизод. — Мама.. А если с мамой что-то случилось? Я же.. Я же не смогу пережить.. — голос снова срывается на шёпот: стало также безумия страшно, что даже объятия хранителя отошли на задний план. Из-за отца он оказался в этой ситуации. Из-за того, что этому человеку вздумалось связаться с мафией, втянуть в разборки сына и подвергнуть опасности жену. Тсунаеши спросит с него, обязательно спросит. А сейчас... — Отпустите, Хибари-сан.. — кажется, он потерял не меньше литра крови — язык уже практически не шевелился, внутри все постепенно обдавало холодком, в глаза грозились вот-вот закатиться — шатен уже чувствовал покалывание в кончиках пальцев и онемение ступней. — С твоей мамой обязательно что-то случится, если ты продолжишь отбиваться от силы и влияния, — пожал плечами Хранитель и подхватил легковесное тело на руки. — Мы тут тебе все свои жизни вверили, так что не смей пытаться уйти от этой ответственности. Говорил Хибари спокойно, но Савада был более чем прав: в четырнадцать лет никто не должен иметь груз ответственности такой величины. По прошествии стольких лет он уже сам готов был плюнуть в Реборна: и возраст подобрал подходящий, и сманипулировал грамотно — все они оказались подцеплены на крючок без возможности выпутаться. Гадко. Он должен был сказать другое. Что все будет хорошо, если потерпеть. Что он не обязан быть вечной жертвой обстоятельств. Но он ему не мамочка и не Реборн. Ни-хре-на не будет хорошо, но будет еще хуже, если Тсунаёши не соберется. Савада и в пятнадцать, и в двадцать, и в двадцать пять будет таким же. Почерствевшим и при этом до идиотизма несчастным в своей запутанности. — ...пока ты будешь тем, кого пытался вырастить Реборн, все будет хорошо. Притихшая ноша вроде как брыкалась, но не то чтобы сильно, так что донести ее было нетрудно. — И давно ты режешь себя? — Не сказать, что прям давно. Но это.. Помогает отвлечься от душевной боли. Рассуждал Савада, наверное, глупо. Была куча других способов унять ментальную боль, но он, как настоящий трус, выбрал самый простой. И болезненный. Но в тот момент мальчишке показалось это самым логичным и уместным вариантом событий А еще Тсуна не понимал, куда его несут. Зачем? Для чего? Он, кажется, неплохо устроился на тренировочной площадке, где его никто не видел и не слышал, но нет, Кея опять решил все за него. У всех, видимо, привычка решать все за Тсунаеши. Как же они этим замучали, кто бы знал. — Куда Вы меня несете, Хибари-сан? — Догадайся, — мужчина не церемонясь выволок Саваду из тренировочной площадки — не сахарный, не растает. Дотащил до ближайшего места с аптечкой внятного содержания и сгрузил. Все шло настолько не по плану, что растерянность переросла в глухое раздражение: план тренировок летит к черту, так как вместо того, чтобы использовать психологическое и физическое напряжение, возросшее до критической точки, для прорыва, этот гений решил вывернуть это все в самоповреждение. Хреновый наставник, конечно. Хибари прикоснулся к переносице — голова трещала. Что-то надо мальчишке сказать, Реборн же мог мотивировать. — Душевная боль не уйдет от того, что ты конвертируешь ее в физическую. Причем впустую. Гораздо логичнее потратить эмоциональный ресурс на полезное дело. Приводи себя в порядок, п о ж а л у й с т а. Тсунаеши ничего не говорил. Молчал, слушал эти неумелее утешения от человека, который, кажется, никого никогда в жизни не утешал, и думал. Думал о том, что в его словах была доля истины: то, что он себя режет, то, что делает больно, однажды может закончится не так, как хотелось бы. Не временным успокоением эмоций, в вечным. А огорчать мать, оставлять ее наедине с этой болью, шатен не хотел. — Спасибо, Хибари-сан. Правда. После молчания, которое казалось вечным, чуть слышно отзывается юноша, наблюдая за тем, как его раны обрабатывают, не шибко бережно, но все же аккуратно, и, почему-то, улыбался. Все обязательно будет хорошо. Ведь у него есть _семья._ Хранитель поднял глаза на довольного не-босса и отпустил чужое запястье: — Чтобы завтра утром был на площадке, сегодня у тебя отгул. Опоздаешь — забью до смерти.