Заложник

      У меня складывалось стойкое впечатление, что старое здание тюрьмы, по крайней мере, раза в два больше нового. Все эти коридоры, шахты, закоулки, лестницы никак не хотели кончаться. Я бы и в нормальном состоянии уже зверски бы устал, не то, что с такими ранами. Но жестокий Ирзе все подгонял и подгонял меня, а мне приходилось его слушаться, потому что он — единственная моя защита здесь. От кого тут защищаться — спросите вы. Да от тех же тоннельных крыс — гигантских чешуйчатых тварей, которые и раньше, бывало, доставляли нам неприятности, неожиданно появляясь из самых нижних уровней, канализации, хранилища отработанных топливных материалов. Что они там жрали и как выживали — загадка, но здесь, в заброшенных складах и камерах, полагаю, этим зверькам будет ещё привольнее. Шорох и приглушенные визгливые звуки иногда долетали до нас, смешиваясь с низким гулом сквозняка в тоннелях.       Когда я уже готов был свалиться замертво, Ирзе набрел на какой-то склад и сообщил, что собирается отдохнуть. — Можешь посидеть, — милостиво разрешил он мне. — Рад бы, если бы было чем сидеть, — тяжело дыша, я облокотился о стену, — а если я лягу, то больше не встану. — Это твое дело, — ответил Ирзе. Я не ответил. Мне нужна была хоть крошечная передышка. Почему я до сих пор жив? Я потрогал брюки, они были мокрые и холодные, но кровь немного унялась. Мне бы операцию… Но Янарета об этом просить точно не стоит — он в своем садистском усердии мне мой собственный пупок на лоб натянет, правда тогда у меня появится очумительный галстук… Я тихо засмеялся. Наверное, у меня болевой шок. — Как ты оказался у Ино? — спросил Янарет. — Благодаря закону подлости, — вопрос был неожиданным, но откровенничать с ним мне абсолютно не хотелось. — Ты был рабом? — да что ж он такой настырный. — Нет, наемным работником, — сердито ответил я, — но, можешь поверить, это было совсем не лучше рабства. — А что с вами ещё делать, с неразвитыми видами? — Ирзе уселся на деревянный ящик, скрестил ноги. — Только в рабы и годитесь. — Да делайте что хотите, — устало сказал я, — Глядя на вас, развиваться совсем не хочется. Вы, чем продвинутее, тем больше уподобляетесь бессовестным, бессердечным животным, с той лишь разницей, что животные не убивают ради развлечения. — Каждому свое. — Барану сено, а волку клыки, — закончил я фразу, закрывая глаза, не в силах бороться с невозможной, выкручивающей суставы, усталостью.       Мне снилось, что я падаю куда-то вниз, но мне не страшно — я падаю медленно, как перышко, а вокруг только мягкий приглушенный свет — Расскажи о себе, — просит тихий ласковый голос. Мимо меня проплывают мыльные пузыри, сверкая гладкими радужными боками. Я лопаю пузыри пальцами. Что-то теплое обнимает меня. — Кто ты? — снова спрашивает голос. В нем столько участия и теплоты… Я не могу отказать голосу. — Норд, Терри, — отвечаю я. — Откуда ты? — С Велестии… — Где это? — Звездная система Шанон, что рядом с Талосом. — У тебя есть семья? — Была… давно. Я много лет не общаюсь с ними. — Почему ты здесь? Пузырь размером с мою голову задрожал и рассыпался сверкающими искрами. За секунду до того, как он лопнул, я успел разглядеть в нем свое отражение. Боже, какой же я некрасивый…. — Я прячусь. — От кого? — От себя. — Почему? — Я убийца. — Кого ты убил? — Я убил тех, кто делал мне больно. — Ино делал тебе больно? — Делал, но это было уже потом. Я знал на что иду. Я привык. — Разве можно привыкнуть к боли и унижениям? — Можно, если хочешь жить. — Ты когда-нибудь любил? — Я не успел. Некого было любить. — Может быть, это и к лучшему, — задумчиво сказал голос. Пузыри превращались в разноцветные бутоны. Капли росы замерли на свежих лепестках подобно слезинкам. Это были мои слезы, пролитые когда-то давно. С тех пор я уже разучился плакать.       Долгий сладкий поцелуй. Такой искренний и нежный, что сердце рвется на части. Так бывает только во сне. Не хочу просыпаться — там только грязь, боль и мучения. Цветы вянут. В пустоте моросит грустный осенний дождик.       Просыпаюсь от холода. Мы все на том же складе, но температура упала градусов на десять. Во сне я свалился на пол. Странно, что башку не разбил. Стуча зубами, пытаюсь свернуться в комок, но живот жесткий как доска, дотронуться невозможно. Может быть, техники отключили систему терморегуляции, чтобы выкурить Ирзе? Выдыхаю, надеясь увидеть облачко пара. Но пара нет. А ещё что-то сильно давит сверху. — Очень благородно с твоей стороны, — язвительно говорю Янарету, пытаясь спихнуть его босые пятки со своего бока. — У меня ноги устали, — ублюдок с невозмутимым выражением лица скручивает из кусков проволоки замысловатую косичку. — Весомый аргумент, чтобы положить умирающего человека на пол и ставить на него свои грязные мозолистые пятки. — Где они у меня мозолистые? — Ирзе поднял ступню и осмотрел её. — Мозолистые! — упрямился я. — И бородавчатые! Янарет сунул мне пяткой в бок, я охнул и простонал: — Да когда ж ты, сволочь, отсюда свалишь уже?!!! — Скоро. — Лучше бы ещё скорее. Лампы на стенах замигали и погасли. — Подстанцию обесточили, — сказал я. — Просто сбой в генераторах, — Ирзе почесал об меня левую ступню. — Здесь это часто бывает. — Так говоришь, будто ты тут часто сидел. — Было времечко. Попадал по разным статьям… — И почему до сих пор не казнили? — Торо. — Что «Торо»? — Причина того, что меня здесь не казнили. — Ты что, родственник ему? Ирзе усмехнулся, наклонился ко мне и сказал: — Когда-то я был ему больше чем родственник. Я был смыслом его жизни и прочее-прочее… Но только пока он был молод, его прикосновения ещё можно было терпеть… Вы, люди, так быстро стареете и дурнеете. — Какая исключительная жестокость! — сказал я, силясь представить Янарета Ирзе в объятиях пожилого коменданта тюрьмы. Ни черта не выходило, и было обидно за «скоропортящихся» людей. — Спасибо, — поблагодарил он, — только не надо жалеть Торо. Как видишь, он жив-здоров и замечательно руководит этим учреждением. — Верно, но чувства… — Малыш, а кого волнуют чувства? Это была сделка. С моей стороны точно — сделка. Что там вообразил Торо — не мои проблемы. Вы видите то, что хотите видеть. Розовые очки вам на глаза никто не надевает. — Это уж точно, — пробормотал я, кладя ладонь под щеку. Как же все-таки холодно. — Чего ты трясешься? — недовольно спрашивает Ирзе. — Мерзну. — Ты чего, дурак? Тут человеческая температура. — Ты же не лежишь несколько часов подряд на бетонном полу, истекая кровью… — Какие мы нежные! — Ирзе фыркнул, спрыгнул с ящиков, наступив на меня, и я услышал его удаляющиеся шаги. Загудели, зажигаясь лампы — видимо, действительно, был просто сбой. А Ирзе все не было. Я считал минуты, и меня все больше охватывал страх, от мысли, что он ушел, бросил меня здесь на растерзание крысам и инфекции — я наконец-то понял, почему меня знобит. Жаль нет оружия. Я бы застрелился. — На! На меня падает тяжелое одеяло. — Не всю каптерку растащили ещё, — пояснил Ирзе, забираясь обратно на ящик. — С-спасибо, — ухватываюсь за край и пытаюсь завернуться. — Ирзе, — зову его, когда очередной приступ озноба сворачивает меня в дугу. — М? — Сделай одолжение, убей меня, пожалуйста. — Рано ещё, ты у меня заложника изображаешь. — Заложника? — скривился я. — Без пяти минут труп. Кому меня на тебя обменивать надо? — Ясно, что никому, но я же обещал тебе изуверские пытки. Так что лежи себе и страдай. Могу ногу сломать, хочешь? — Благодарю, но мне и так замечательно страдается, — поспешно процедил я сквозь зубы. — Так кого ты убил? — у Ирзе был необычайный дар задавать неуместные вопросы и в неподходящее время. — Ино убил. Ты что проспал, когда я говорил? — мрачно ответил я. — Нет, был кто-то ещё… Ты сам сказал. — Когда? — я выпучил глаза. — Во сне. — Мало ли что я во сне говорю. Наш медицинский техник до сих пор во сне экзаменационный билет пересказывает по анатомической топографии мукаров. Девять раз его проваливал, теперь ему это все время снится. — Получается и ты не просто так себя убийцей назвал. — Тебе какое дело? — огрызнулся я. — Сам небось счета своим убийствам не ведешь. Скольких бы я ни убил, твоих всю равно не перекрою. — Нет, — согласился он. — Их было немного, но это сильно на тебя повлияло. Эти люди что-то значили для тебя. Так? Я не отвечал. Меня душил ком давних страшных воспоминаний, но я не должен показать это саллийцу. — Посмотри на меня. Его рука мягко взяла меня за подбородок. Он смотрел на меня очень долго, и этот спокойный изучающий взгляд был пыткой страшнее электрода. Там я был просто голый и беззащитный. Сейчас же он видел меня насквозь. — Ты был совсем юным, когда это произошло. Я прав? Я кивнул. — И это, конечно, явилось для тебя чудовищным потрясением. Ты потерял почву под ногами. Мировосприятие было перевернуто с ног на голову. Ты наказал виновников, но тебе пришлось убегать, потому что ты боялся последствий. Не знал, как дальше там жить. А потом тебе пришлось помотаться по океану жизненных передряг, но и этот опыт был для тебя слишком горек, хоть ты и принял его добровольно. Ты постепенно начал обозляться, на этот недружелюбный мир, взращивать вокруг себя стены, искать убежище в забвении, но до сих пор тебя терзают мысли о том, что все могло бы быть по-другому, если бы ты не совершил ту, самую первую ошибку… От которой, — он запустил пальцы в прядь над моим лбом, — у тебя поседели волосы… Я верно все рассказал? Какое счастье, что он не телепат, подумал я. Ирзе показал мне всю мою жизнь как на ладони, практически не зная меня. Я был потрясен, но он ждал ответа, поэтому я согласился: — Более или менее. — Значит, досконально точно, — Ирзе улыбнулся одними глазами, — если бы только мог представить скольких таких вот слабых трусливых личностей я за свою жизнь повидал. Не надо даже заговаривать с таким. Все услужливо рассказывает одно только лицо. А в случае с тобой ещё и поведение. Пока я не смог снова видеть. — И какое у меня поведение было? — поинтересовался я, лишь только затем, чтобы отвлечься от того адского пламени, что загоралось сейчас в моей распотрошенной утробе. — Неестественное. Ты пытался меня запугать, и до определенного момента эта игра была даже интересна мне, пока ты откровенно не начал халтурить. — Да, мама говорила, что мне не стоит пробовать силы в театральном искусстве. — Мудрая женщина, — одобрил Янарет. — Мамы, они вообще существа исключительно мудрые. Только их мало кто слушает. — Не удивлюсь, что ты свою прирезал, чтобы не учила жить. — Маму-то? — растерялся Ирзе. — Ну да, попробуй её прирежь. Клавию Ирзе, по кличке «Королева космических трасс». — Проститутка что ли? Ой!!! — очень плохая и очень твердая пятка попала мне в ухо. — Нет, все больше лайнеры грабит со своей бандой, — пояснил саллиец. — Хорошая у вас семья, — пятка прицеливается в ухо ещё раз, но лицо Янарета донельзя дружелюбно. — Если тебе моя семья так не нравится, расскажи о своей, — предложил он. — Мне интересно. — А мне интересно, кто такой Рейн, — делать этого наверное не стоило, но я решил не упускать возможности ударить Янарета его же оружием — каверзным вопросом. — Откуда…- на его лице возникло замешательство, но он быстро совладал с собой. — Рейн был всего-лишь рабом, потом беглым, потом мертвым. Я удовлетворил твое любопытство? — Угу, — я уже пожалел, что спросил, пусть даже мне за это ничего не было.       Однако что-то в настроении Ирзе все же изменилось. Он снова слез с ящиков, использовав меня, как ступеньку (бедная моя печень!) прошел по складу, потом вернулся и направился к выходу. — Хватит валяться, — бросил он, не оборачиваясь. Совершенно ясно, что хоть я умоляй, руки он мне сейчас точно не подаст. Исполнив песню, состоящую из завываний, молитв и нецензурной лексики, я снова принял вертикальное положение. Новый забег по катакомбам старого корпуса дался мне ещё тяжелее — стены и пол качало, ноги так и норовили подкоситься, и озноб постепенно сменялся жаром. До чего обидная и позорная смерть. Прав Ирзе! Я сожалею о прошлом, надо было чаще на скучные светские приемы для моих сверстников ездить, а не по борделям за братцем. Он всегда был самодовольным дерьмом! Неужели ты, Терри, надеялся, что он тайно подносит старушкам сумки и развлекает детишек в парке аттракционов? И ещё почему-то надеялся, что игры с Ирзе не будут иметь последствий. Глупый, глупый ты пацан! Янарет остановился и приложил руку к уху. Я тоже прислушался, но никаких других звуков, кроме мерного гудения ламп, заунывных стонов в вентиляционных шахтах да далекой крысиной возни, не услышал. — Что там? — спросил я. Он приложил палец к губам, приказывая мне молчать, потом поманил меня к себе. Мне почему-то стало тревожно. Но ещё тревожнее стало, когда он взял меня за руку и повел. Именно повел! Не как волокут пленников, а так, как ведут ребенка — бережно и аккуратно. — Ты с ума сошел? — прошептал я, заглядывая в очередную лифтовую шахту, куда нас привела причудливая фантазия Янарета Ирзе. Шахта была ещё более заброшена, тросы болтались лохматыми обрывками, а стены были покрыты копотью, словно от пожара. — Нам туда, — сказал Ирзе. — Там явно когда-то что-то взрывали. — Знаю, — Янарет провел пальцем по развороченной створке лифта. — Чья работа по-твоему? Это был мой последний забег отсюда, не считая этого. — Значит, мне повезло, что у тебя в этот раз не оказалось с собой чемодана взрывчатки. — Какой чемодан, котик? Малюсенькая капсула с взрывчатым веществом. Я её за щекой замечательно донес. — А у тебя в заднице случайно нет альпинистского снаряжения? — поинтересовался я. — Змеюка для этого дела коротковата, я зоологию знаю. Как ты планируешь тут спускаться? — А вот как! — Ирзе обхватил меня за талию, прижал к себе и … сиганул вниз.       В детстве меня как-то возили в парк развлечений. Особенно мне запомнился там аттракцион «Дикие скалы» — пять минут сумасшедшего полета маленькой тачки по хлипким рельсовым конструкциям в сопровождении диких визгов посетителей и высыпающегося на головы липкого дешевого попкорна во время особо изощренных кульбитов. Так вот, то, что сейчас вытворял Ирзе было куда круче. Прыжки, скачки, кувырки, пробежки, перевороты. И все это со мной на руках, причем он в полете ухитрялся меня перехватывать, одновременно цепляясь то одной, то другой рукой за выступы и разбитые плафоны ламп.       Саллийское чудовище неслось по стенам, как геккон по стеклу. Мир бешено вертелся перед глазами и невозможно было определить где верх, где низ — только бешеная круговерть в четырех измерениях. На случай если он-таки сорвется, я прижал голову к его груди — чтобы при падении она уцелела, и её можно было опознать. Грудь Ирзе была теплой, а сердце билось ровно, словно механическое, чего не может быть у живых людей при таких-то нагрузках. Был бы он человеком, я бы сказал, что он киборг. Но он саллиец, а физические возможности этой расы в сотни раз превосходят возможности многих представителей Галактического Союза. А с другой стороны, даже мой капитан не являл такой невероятной силы, ловкости и выносливости. Непрост этот Янарет, ох как непрост! — Баю-баюшки, баю, — пропел Ирзе, качая меня на руках. — Ишь, как свернулся! Младенчик, мать твою! Титьку дать? Я открыл глаза и стал ошалело озираться — мы стояли на самом дне шахты среди обломков кабины и, отбитых взрывом, кусков стен. — Положь птичку! — скомандовал я. — Пожалуйста, — он отпустил руки, я упал на жопу. Когда ко мне снова вернулась способность дышать, и исчезли звезды перед глазами, я понял, что Ирзе забрался в пролом в стене.       В проломе было ещё темнее, мокрее и холоднее. Причем это был не субъективный озноб от развивающегося перитонита (Да-да! Я немного соображаю в медицине), отопления здесь не было, и от ледяной вакуумной смерти нас защищали только наружные стены этого «помещения». Насколько я мог разглядеть, это был тоннель, вроде канализационного (соответствующее парфюмерное сопровождение прилагалось), в конце которого виднелся забранный решеткой переходник. Ирзе пошел прямиком к переходнику. — Это и есть твой парадный подъезд? — Почему бы и нет? Ничем не хуже любого другого выхода. — Ты знаешь, я даже начинаю сочувствовать вам, великим криминальным талантам, — сказал я. — По каким дырам вы только не лазите. — Да уж, — кивнул Янарет, глядя на меня, — по каким только дырам… Я понял намек, и мне стало ещё жарче, но уже от смущения. — Теперь совсем отдыхай, — сказал он мне. — Скоро все закончится.       Но не успел я толком пристроиться на каких-то трухлявых картонках, как переходник зашипел, выпуская наружу воздух. Задняя стенка переходника отъехала в сторону, пропуская высокого молодчика в боевом скафандре. Ещё один саллиец. Остроухий, холеный, с постно-злым лицом фарфоровой куклы, шлем зажат под мышкой. Янарет отодвинул решетку, саллиец прошел к нам. Они обменялись с Ирзе короткими приветствиями на своем языке. Старший помощник — понял я из разговора. — Ну что, надзиратель, — Янарет присел передо мной на корточки, — давай прощаться. Последнее желание будет? — Сигаретку бы, — вымученно улыбнулся я. — Дай ему, — сказал Ирзе помощнику. — «Грезу» дай. Тот молча достал и протянул мне тонкий стальной портсигар. — Спасибо. Я достал оттуда единственную сигарету. С виду обычную. Только вдоль идет черный кантик с еле различимыми золотыми буковками. «Греза». За одну такую можно купить пару небольших курортных планет. — Наркотики вредят здоровью, — шутливо сказал я Янарету. — Ничего, тебе теперь все можно, — улыбнулся он. Я сунул сигарету в рот, дернул на кончике её нитку розжига и с наслаждением затянулся горько-сладким ядом. Боль, жар, страх бесследно растворялись в белесом шелковистом дыме, уступая место покою и безмятежности. Ирзе не торопил меня. Он все понимал.       Окурок упал в мелкую грязную лужицу, зашипел, погибая, алый огонек. Помощник протянул Ирзе пистолет. — Недолго, но я буду помнить тебя, — Янарет погладил меня по скуле и приблизил свое лицо к моему. Я закрыл глаза, наслаждаясь последним самым бесконечным и самым искренним поцелуем. Сталь прижалась к груди. Тихий щелчок, что-то с силой, коротко ударяет меня, бросая спиной о стену. Ржавое эхо выстрела звучит в коллекторе. На губах теплое дыхание Ирзе. Приторно-сладкий вкус наркотика. Кромешная темнота.