На следующий день

Сделка всей жизни

      Собственно, у меня была масса времени обдумать все, что сказал мне Янсенсен. Пока меня тащили, как мешок с рисом, обратно в камеру, пока всю ночь с потолка капала вода, мешавшая мне уснуть, — все это время я думал.       И не о том, что могу получить я, а о том, зачем это тем, кто стоит за Араки и Янсенсеном. В желание получить от меня показания я не поверил. Каким бы глупцом я ни был, мне хватало мозгов, чтобы понять, что грандиозные замыслы отца явно кем-то надежно прикрывались на самом верху, а, учитывая неограниченные ресурсы и просто невероятные возможности по сокрытию информации, это сразу говорило о серьезной, большой организации, которая явно не была скованна границами стран или религией.       Кадзи никогда не упоминал ее напрямую, лишь иногда, томно вздыхая, говорил о неких могущественных силах, что ставят под угрозу само существование человечества.       Еще он очень красиво умел рассказывать истории о том, как мы все сделаем правильно и будем служить делу света. Он умел давить на нужные струны, наверное, поэтому я ему и начал помогать. Вот только даже такие люди, как Кадзи Рёдзи, оказывается, могут стать жертвой сентиментальности. И, в итоге, это его и сгубило.        События дня и размышления после допроса так взбаламутили мои мысли, что забыться сном я смог только под утро. И если сначала это были какие-то несвязанные куски старых воспоминаний, так неудачно всплывающие в памяти, то затем начался вполне связанный, хоть и очень странный, сон.        В нем я все искал свои штаны по всей квартире Мисато. Почему-то у нее с потолка тоже капала вода, а ее домашнее водоплавающее, постоянно меняя окраску и форму плавников, разговаривало со мной голосом Араки, стараясь убедить бросить все и пойти куда-то без штанов.        Этот странный, сюрреалистичный сон был похож на тот первый раз, когда, после первой битвы в Рамиилом, мне в порядке экстренной помощи прямо в капсуле вкололи два тюбика фентанила. После него мне тоже снились такие же странные сны.       Утро встретило меня стуком в дверь. Но, в отличие от предыдущих дней, никто не орал команду «подъем». Холодное подобие завтрака вдруг сменилось на вполне себе сносную еду, а при посещении душевой я вдруг обнаружил свежее хрустящее полотенце и новый брусочек мыла на краю раковины. Да и сама душевая выглядела так, словно всю ночь ее очищала бригада уборщиков.       Сразу после утреннего душа и смены одежды, ожидающей меня в камере, меня снова повели бесконечными переходами куда-то внутрь тюрьмы на очередной раунд допроса. В этот раз в комнате был включен свет и, помимо стола и пары стульев, я отметил кофемашину в углу, небольшой телефонный аппарат рядом с ней и зеркальное стекло на всю стену напротив меня.       За столом сидел неизвестный мужчина с кружкой кофе в руках, дурманящий аромат от которой исходил во все стороны. Перед ним лежала пухлая папка с указанием номера дела и моей фамилией.       — Как спалось? — участливо поинтересовался неизвестный. И я тут же узнал голос полковника Янсенсена.        Честно говоря, я представлял его себе несколько иначе. Образ доброго дядюшки растаял вмиг. Это был худощавый, немолодой мужчина; все еще черные, как смоль, волосы были уложены в аккуратный пробор на голове. А судя потому, как ладно на нем сидела его форма, было видно, что, несмотря на сидячую работу, данный полковник совсем не потерял форму.        А еще сегодня он был каким-то другим, не таким холодным и официальным, как вчера.       — Отвратительно. Мне снилась всякая дичь. — Я попытался попасть в тон, предложенный этим странным полковником. — А где ваш друг подполковник Араки? <tab— Боюсь, сегодня вам придется довольствоваться моим обществом, — извиняющимся тоном ответил Янсенсен и зачем-то совсем уж наигранно развел руками.       — Какая жалость. Такой радушный человек. Мне так понравилось, как он меня вчера возил по столу лицом.       — Надо же. — Янсенсен аж хлопнул в ладоши, как будто я ему шутку года рассказал, и добавил: — Я постараюсь на следующую «беседу» позвать и подполковника, раз он вас так поразил своим… м-м-м… радушием.       Изобразив крайне довольное выражение лица, полковник Янсенсен раскрыл папку.        — Вы подумали над моим предложением? — сразу зашел он с козырей.       — Подумал.       — И? Каков ваш ответ? — Хоть лицо и растягивалось от улыбки, глаза его холодно и спокойно смотрели на меня.       — Мой ответ — нет.       — Как это «нет»? — Лицо следователя приняло обиженный вид. — Вы понимаете, от чего вы отказываетесь и чем вам это грозит?       — Да, понимаю. И все равно — нет.       Я пожал плечами, стараясь сохранить как можно более безразличное выражение лица, хотя мои нервы были натянуты, как струны. Фактически, сейчас я опять делал то, что днем ранее обещал себе больше никогда не делать. Я снова сел за этот стол и взял карты в руки. Но сейчас хотя бы я рисковал только своей головой и ничьей больше.       Возможно, я все же чему-то научился? — подумал я, наблюдая за тем, как сидящий передо мной следователь осмысливает то, что я сейчас сказал. Тишину нарушало лишь размеренное гудение ламп под потолком.        Полковник Янсенсен откинулся на кресле и, поудобнее перехватив кружку, посмотрел на меня с очевидным любопытством. Внезапно пропали все ужимки, все эти странные выражения лица; казалось, человек перед мной перестал играть.        И я увидел уставшего, явно не высыпающегося человека под большим стрессом, которому совсем не доставляет удовольствия быть тут и который явно не рад тому, что вынужден делать, но как профессионал продолжает делать свое дело хорошо.       — А вы занятный молодой человек, Икари, — проговорил он, сделав глоток.       — В смысле?       Такие резкие переходы с тему на тему после почти бессонной ночи давались мне с трудом, а запах настоящего кофе, между тем, сводил с ума.       — В прямом. Вы ведете себя совсем не так, как должен вести себя Икари Синдзи, пятнадцатилетний мальчик, просидевший столько времени в каменном мешке при минимальных удобствах.       Он сухо продолжил:       — Судя по тому психологическому профилю, которым мы располагали, после вчерашнего допроса вы должны были на все согласиться и все подписать. Однако, вместо этого вы бравируете, дерзите, даже пытаетесь натужно шутить…       — А вчера я совсем не реагировал на ваш подход плохого и хорошего следователя, — закончил я.       — Верно, — любезно согласился Янсенсен. — Совершенно очевидно, что ваш психопрофиль — это полная ерунда. Не стоило нам доверять данным NERV.       Он скомкал пару бумажек и точным броском отправил их в корзинку, стоящую на полу рядом с кофемашиной.       — Я просто кое-что понял.       — Любопытно. Поделитесь?       — Полковник, я бы кофе выпил. Понимаю, что наглость, но спал плохо, место не располагает, знаете ли.       Янсенсен с невозмутимым выражением лица сделал пригласительный жест в сторону кофемашины. За пару секунд разобравшись с управлением, я наблюдал, как белая кружка наполняется черным напитком с божественным ароматом. А затем первый глоток. Я почти сразу ощутил, как сонливость — неизбежный спутник недосыпа — стала отступать.       — Ну так… — подбодрил меня полковник, глядя на меня с легкой усмешкой, — и что же вы поняли?       — Все относительно просто. Ваш вчерашний спектакль я раскусил, не сразу, конечно. У меня, скажем так, был не в меру словоохотливый… — я на мгновение задумался, не очень понимая, как верно описать мои взаимоотношения с Кадзи, — ментор, да, пожалуй, что ментор. Он много чего рассказывал про техники допроса.       — И потому вы не повелись на наш, как вы выразились, спектакль? — досадливо хмыкнув, закончил за меня полковник.        Я кивнул:       — И поэтому же и сейчас вижу, что вы продолжаете со мной играть. Второй стиль общения меняете, все пытаетесь ко мне ключик подобрать, так?       — Верно, — ответил Янсенсен с довольным выражением лица, — а вы и правда интересный персонаж. Если бы я не видел вас в живую, решил бы, что вы несколько старше своего возраста. Что ж, ладно. Давайте дальше, что же вы еще поняли такого, чтобы отказываться от моего предложения?       — Теперь серьезно? — переспросил я. — Без всяких там приёмов из вашего арсенала?       — Конечно. Вы можете мне верить, — ответил полковник.       «Насчет верить это ты, дядя, сильно», — подумал я, продолжая прихлебывать кофе.       — Вы мне сказали подумать, и я подумал, — начал я, — что почти три месяца меня не допрашивали, не проводили никаких следственных мероприятий, держали в полутемной камере в пустой тюрьме — все это говорит о том, что вам было просто на меня плевать. Я для вас был отработанный материал. Просто еще один не представляющий ценности кусок мяса, который слишком много видел и слишком много знает. Проще было бы убить, но у нас все же не средние века — детей пока не убиваем. А вот посадить в какую-то дыру и выбросить ключ — это вариант. Да и зачем я вам? Вы же взяли всю дружную компанию — отец, Фуюцуки, Акаги и еще Мисато в придачу. Полный комплект. Да и смену КЦ наверняка прихватили. Допрашивай, не хочу. Они и знают больше, и нажать на них можно гораздо сильнее, чем на ребенка. А то еще выплывет на открытом процессе, что тут у нас, в оплоте мира, детей пытают. Общественность будет в шоке…       — А с чего вы решили, что будет какой-то процесс и тем более открытый? Может, мы вас просто всех к стенке поставим? — с вежливой улыбкой холодно поинтересовался полковник Янсенсен.       — До вчера и в мыслях такого не было. Но вот после того, как вы так резво стали добиваться от меня признаний, логично предположить, что он будет открытым. Вам же нужны подписанные показания, которые потом нужно будет подтвердить устно. А будь это закрытый суд, нас бы поставили к стенке, как вы изволили выразиться, без всяких бумажек уже давно.       — Хм… — протянул Янсенсен, — неплохо, Икари, совсем неплохо. Вы правы, процесс действительно открытый. Но тогда отказываться от моего предложения еще более глупо. Дайте показания, разоружитесь перед присяжными, перед народом страны. Люди у нас добрые, они поймут, простят. В конце концов, вы еще ребенок, и потом, как вы сами заметили, у нас масса других заключенных с показаниями.        «Ага, конечно. Понял, что прокололся, но все еще пытаешься мне продавить», — подумал я, наблюдая, как следователь пытается выкрутиться из ситуации и не потерять контроль над подследственным.        В такие моменты я был больше, чем когда-либо благодарен Кадзи за все его уроки. Если бы не он, сейчас бы я уже сидел в камере, только с матрасом поновее.        — Вы три месяца пытались их сломать, ведь так. И максимум, что смогли получить от них, — написанные под диктовку самооговоры. — Я пристально посмотрел в глаза Янсесену, которые ничего не выражали, лишь прохладное любопытство под маской добросердечности. — И этого бы хватило, будь у вас обычная формальность вместо суда. Но ваши хозяева решили сделать открытый процесс, а это совсем другое дело, так?       Несколько томительных минут я сомневался, думая, верно ли я все прикинул, правильно ли оценил свою роль во всем этом. И вот, на мгновение, я увидел в его глазах проблески беспокойства и тревоги, и это было как раз то, что я ждал.       — Выяснилось, что ваши тузы совершенно бесполезны. Ведь на процессе нужно говорить по доброй воле, наговаривая себе на высшую меру. При таком раскладе трудно их чем-то соблазнить, ведь так? И тут вы вспомнили обо мне. Пешка вдруг стала ферзем. Фактически, от того, удастся ли меня уговорить подписать то, что вам нужно, зависит исход всего процесса. И время поджимает, верно?       На лице следователя еле заметно заходили желваки, и я понял, что эта партия за мной.       «Значит, я правильно рассчитал. Сломать-то сломали, а вот на процесс вытащить, чтобы они не начали говорить лишнего, не выходит, да? А это значит, что я теперь главная фигура процесса. Теперь бы только не упустить то, что само плывет в руки».       — Ну так как, полковник, прав я или нет? — Я впервые за весь разговор вперил прямой взгляд в следователя.       Янсенсен показал себя профессионалом — справился и никак себя не выдал.       — В некотором роде. — Его спокойный голос совсем не казался искусственным. — Именно поэтому мы надеемся на ваше благоразумие. Я советую вам не упрямиться и помочь нам, а то ведь мы, может, и перестать упрашивать.       Это он так, видимо, пытался проявить строгость. Намек на пытки, конечно, был весьма прозрачный.        — Не напугали, — мягко ответил я ему.       — Разве? — усмехнулся следователь. — Но заставил задуматься?       — Да, заставили. Признаться честно, я не сомневаюсь, что, если надо, то будете и пытать, но не думаю, что это доставит вам удовольствие.       — Вы правы, — отчужденно подтвердил Янсенсен, — но если нужно…       — Ну хорошо, начинайте, — бросил я в лицо полковнику, демонстративно кладя руки на стол перед ним.       — Вы, может, и рассуждаете по-взрослому, но, поверьте, боль вы долго терпеть не сможете. Или вы всерьез полагаете, что мы в итоге не получим, что хотим?       — Долго не смогу, — подтвердил я. — В итоге любой колется. Все зависит от дознавателей. Почему-то мне кажется, что здесь они хорошие. Но это не то, что вам нужно, и вы это знаете.       Мы оба замолчали. Я наблюдал, как несколько минут сидящий передо мной полковник внимательно меня рассматривал, слегка постукивая пальцами левой руки по ладони правой. Затем в комнате раздалась трель звонка. В наступившей тишине это звучало особенно громко.       Мужчина поднялся и быстро снял трубку с аппарата. Затем потянулись мучительные мгновения, пока кто-то из начальства полковника со вкусом уничтожал его профессиональную гордость.        Пока шел этот монолог, я оценивал свои шансы как 40 на 60, что меня все-таки потащат в застенки. И неприятный холодок уже начал медленно подниматься вверх, заставляя задуматься о том, что не лучше ли прямо сейчас на все согласиться.       Усилием воли я заставил себя немного успокоиться, понимая, что сейчас за мной наблюдают. И все же это подленькое ощущение того, что все пропало, как тогда, во время штурма штаб-квартиры, не покидало меня.       — Я вас понял.       Полковник повесил трубку и снова вернулся за стол. Я смотрел на него с некоторым уважением. Мужчина явно сейчас получил одну из самых сильных взбучек в своей карьере, но при этом и взглядом не повел.       — И так… — начал я, — что мы решаем? Пытки или поговорим о варианте, который всех устроит?       — Такие зрелые рассуждения в такой юной голове. — Янсенсен кивнул головой. — Нет, с вами положительно приятно общаться.        Мы оба снова помолчали, хотя, кажется, уже было понятно, к чему все идет.        — Сделка?       — Сделка, — подтвердил Янсенсен. — Что вы хотите?       В этот момент внутри меня словно распрямилась пружина, а чувство облегчения и эйфории так и просилось наружу. Все еще не веря тому, что у меня получилось, я попросил:       — Мне нужен лист бумаги и чем писать.       Спустя пять минут я вернул следователю исписанный иероглифами лист. Полковник быстро пробежал все пункты глазами и был явно удивлен, хотя и попытался это скрыть.       — Я посмотрю, что можно сделать, — произнес он наконец после некоторого раздумья и махнул рукой. Возникший тут же майор Такада потянул меня по коридору прочь от комнаты для допросов.