«Разница между ложью и правдой в том, что у лжи всегда есть свидетели, а у правды — никогда». Михаил Задорнов
На переднем сиденье далеко уже не новой, но всё ещё душевно родной тачки Агашкова Руслан чувствовал себя уютно. Можно было на зашкаливающей за сотку скорости закрыть глаза и вновь ощутить себя там, в беззаботном мире пятилетней давности, где всё казалось легко и просто, где в качестве главной проблемы стояла дилемма, в какой стране он сильнее хочет побывать и как уговорить более инертного Кира махнуть на выходные куда глаза глядят, закинув в рюкзак только паспорт и две футболки. Сейчас от этого беззаботного мира Усачева отделяли волнение, что пусть чутка и поутихло, но не улетучилось безвозвратно, зажатая между дверью и обивкой папка с наработками проекта, которую он периодически листал, освежая в памяти незначительные мелочи, а ещё трёп Поперечного, по-царски разлёгшегося на заднем. Они с Агашковым на удивление быстро нашли общий язык — молчал в основном в их разношёрстной троице как раз Руслан, то углубляясь в различные размышления, то прокручивая в голове, что скажет и как будет себя вести на встрече с Эльдаром. Данила ржал, в красках расписывая Киру выдающиеся истории о детективных талантах майора Усачева, Агашков, пряча смешок, ухмылялся в противоположную от Руслана сторону, а затем они поменялись — когда наступила очередь Кира проливать свет на серое прошлое прыткого контрабандиста Вихлянцева. И тот факт, что Агашков так просто вывалил Поперечному столько, откровенно, не самой законной информации, Усачева успокоил: Кир действительно без сомнений доверился тому, кому безоговорочно верил Руслан. А это, в общем-то, следует назвать прецедентом. Нонсенсом даже. — …А ещё как-то нам удалось прямо из-под носа Бэда увести одного выгодного партнёра — мы на самом деле тогда нефигово так озолотились! И что ты думаешь, Дань? Русик целый лям пожертвовал в «Ночлежку», благотворитель херов! Сам в съёмной хате жил, блогерские фесты и другие мероприятия за спасибо организовывал, ещё и последние трусы мог всем подряд раздавать. Я надеялся, что хотя бы полиция его изменила, но он и там, блять, волонтёрством, как я погляжу, занимался! Усачев незаметно улыбнулся, запросто обнаруживая в наигранных возмущениях Агашкова своеобразную гордость, однако не отреагировать на нахальное обсуждение собственной персоны и пусть добрые, но смешки в свой адрес, естественно, не сумел. — Ничего вообще, что я нахожусь здесь и всё прекрасно слышу? — Руслан закатил глаза и едко фыркнул. — В съёмной квартире я жил только потому, что не хотел связывать себя по рукам и ногам в одном пространстве, и ты это знаешь. И вообще, Кир, на себя посмотри: ты до сих пор ездишь на этой развалюхе, которой лет больше, чем нашей дружбе, и ещё учишь меня, как грамотно и с умом вкладывать деньги? Да ты почти два года вкалывал на щедрой кормушке у Бэда — неужели за это время не заработал на малышку мечты? Вопрос явно застал Агашкова врасплох — Усачев и впрямь здорово ввернул его предъявы. Резко крутанув руль на гладкой, идеальной трассе, Кир перестроился в правую полосу и слегка сбавил скорость, готовясь к не самому приятному разговору. — Почти все эти месяцы, чтобы не палиться, я пользовался каршерингом, — пожал плечами он, не отрывая взгляда от мягко стелющегося под колёсами полотна дороги. — Так что необходимости покупать машину я поначалу не испытывал, а потом стало банально некогда заниматься мониторингом авторынка. В ближайшем будущем погружусь в это — но сначала увезу своих куда-нибудь на моря, отдохну, а потом видно будет. Прости, Рус, тебе поехать с нами не предлагаю: это исключительно семейная история. Впрочем, слова Агашкова цепанули Усачева далеко не этим — куда больше его задело то, что Кир, по факту, надумал в дальнейшем самоустраниться. Путём осторожных прощупывающих уточнений Руслан узнал, что перспектива впрягаться в нелегальщину под руководством не пойми кого, в отличие от других парней Бэда, его не прельщает, а обычная рутинная жизнь, которой Агашков и не жил-то никогда, в общем-то, наводит на него туманную тревогу. Типичный пример синдрома Мартина Идена — он бы наверняка беспощадно атаковал и самого Усачева, если бы тот вовремя не придумал себе новую цель. У Кира с этим впервые в жизни, кажется, появились серьёзные сложности. — Даже не надейся, что мы с Женей оставим тебя без работы, — поспешил заверить его Руслан и фирменно подмигнул, хитро выглядывая из-под сползшей на лоб шапки. — Я не скажу тебе всего, поскольку сам пока ещё не до конца представляю, что получится из этой идеи, но ты со счетов себя раньше времени-то не сбрасывай. Нас ждут великие дела, поверь мне, дружище! Улыбка, затаившаяся в уголках губ Агашкова, лучше любых слов сказала Усачеву, что тому польстили его обещания, однако вербально выдавать свои эмоции Кир не захотел. Напротив, он почти сразу нахмурился, отвлекаясь на идиота на чёрной «Бэхе», который нагло его подрезал, и задал вопрос скорее отмазки ради, чтобы не продолжать разговор, который они оба по разным причинам не смогли бы развить во что-то конструктивное. — Вы с Женей? — Подтекст в скепсисе Агашкова прочитывался более чем очевидный, однако у Кира хватило ума сейчас, мельком взглянув на пластиковую папку на коленях у Руслана, умолчать о деталях. И без слов было понятно, что Баженов ни сном ни духом о его наполеоновских планах. Оставалось лишь надеяться, что это временно и совсем не опасно. — Пусть для начала Бэд с Голополосовым разберётся, окей? А потом мы уже предметно все вместе побеседуем. На этом заскучавший было Поперечный, что лениво прокручивал ленту в мессенджере, оживился и ловко втиснулся в свободное пространство между двумя передними сиденьями. С привычным задором поглядывая то на одного, то на второго, Данила со свойственным себе азартом, словно из автомата, выстрелил очередью внезапных вопросов: — С кем-с кем разберётся? С этим крашеным долбоёбом с пизденью на ушах? Какие у Бэда с этим хуем тёрки? А ну-ка, пожалуйста, обо всём поподробнее поведайте лейтенанту полиции — пока, так и быть, не для протокола. Усачев обернулся и изумлённо посмотрел на разошедшегося в огненном подъёме Поперечного, безмолвно требуя вначале пояснений от него. За время работы в участке Руслан, если и слышал эту фамилию, то вскользь, в случаях, уж точно не заслуживающих должного внимания. А поскольку все процессуальные документы так или иначе шли через Усачева, по текущим делам этот набивший в последние дни оскомину тип в их отделе точно не проходил. Руслан бы вспомнил. И сопоставил бы все факты уже очень давно и без чьих-либо подсказок. — Этот мудак пару лет назад нехуёво попил моей бедной кровушки, — прыснул Данила и закатил глаза. — Хер знает, что он с конкурентами не поделил, но свои холивары его уроды развели прямо в квартале от нашего управления — ещё и в ночь моего дежурства, блять! Доказухи у нас не было никакой: они сразу съебались, как только жареным запахло. Один Голополосов издевательски нарывался, как сраный мажор, начальство вытрахивало из Кшиштана последние крохи нервной системы, а он, в свою очередь, — всю жизнь из меня, но так ничего с глубокоуважаемым, сука, Максимом Сергеевичем нам сделать не удалось. Отпустили, принесли публичные извинения за «доставленные неудобства» и, само собой, обосрались по самые щиколотки… И я чё вспомнил о нём вообще — приходил на прошлой неделе Голополосов ваш к нам в участок, свидания с Тлегеновым просил. Кажется, только сейчас до Поперечного дошло, как тесен мир и насколько всё-таки Москва — грёбаная деревня, хоть и самая большая в стране. Однако Усачева царапнуло вовсе не это. Пусть и как следует оформить в голове фрагменты пазла в единое целое он ещё не сумел, но всё же это странное совпадение что-то да значило. Женя, Макс, теперь вот Ануар… Есть между ними какая-то цепная связь, определённо. — Почему ты сразу не рассказал мне, Данька? — А нечего рассказывать, — развёл руками Поперечный и шикнул, случайно задев от бурной жестикуляции локтем спинку водительского сиденья. — Оснований для свидания у Голополосова нет, он не родственник и не какой-нибудь там нотариус. Так что Миха с чистой совестью подписал отказ и отправил его далеко и надолго, то есть человеческим языком нахуй. Мы, по-честному, тогда даже порадовались, цирка какого-нибудь ждали, на движуху надеялись, но клоун наш оказался типичным ссыклом. Спросил всего лишь, можно ли хоть книгу в таком случае Тлегенову передать, да и всё. Я ещё поржал, мол, книгу можно, если только не Библию, а то у нас в тюремной больничке и так всё переполнено, мест свободных нет нихуя. На этом всё и закончилось. Действительно, нечего. Руслан уж было навострился на теории заговоров и запутанные, сложные загадки и допросы с пристрастием Баженова, а в реальности всё оказалось донельзя обыденно и скучно. И Данила, блин, ещё — заинтриговал на ровном месте и слился, вновь увалившись с ногами на заднее и уткнувшись в свой низкопробный шутер на телефоне. Даже аналитик Кир, который наверняка почуял бы то, что ускользнуло от внимания Усачева, молчал, а значит, можно спокойно закрыть глаза и подремать оставшиеся два часа езды до северной столицы. Стелу с пафосной надписью: «Ленинград — город-герой» Руслан встретил с горящим восторгом взглядом и непривычным тахикардийным боем в грудной клетке. Как давно он здесь не был! Без преувеличения — в последний раз аж в прошлой жизни. Нет, Усачев не из тех, кто делил отрезки собственного существования на какие-то значимые этапы, начинал всё заново со следующего понедельника или с первого числа грядущего месяца, но в данной ситуации ни много ни мало так Руслану всё и представлялось. Да он, если бы ему позволяло воспитание, с огромным удовольствием показал бы смачный фак на выезде из осточертевшей Москвы вместе с её архитектурными оргиями, эклектикой несочетаемой вульгарной роскоши в центре и уродливых серых высоток уже в паре километров от него, вечно грязной кожей лица после каждой прогулки и выхлопными газами вместо озонового слоя. И теперь Усачев здесь, чтобы откатиться на полтора года назад и обнулиться, исправить допущенные ошибки и удовлетворить кричащее в отчаянье альтер эго, которого едва не вышвырнули «с корабля современности», если по Маяковскому. Потому на съезде на Московский проспект, убедившись, что Женины верные орлы по-прежнему едут чуть позади в представительском чёрном джипе, Руслан достал из кармана куртки телефон и отрапортовал Баженову, пусть и зная, что тот всей душой ненавидит переписки: Пусть прошлое умирает. Убьём его, потому что понадобилось.* * *
Откладывать в долгий ящик дело, ради которого сюда приехал, Усачев не стал — в родную квартиру он заскочил, буквально чтобы закинуть вещи и переодеться во что-то более презентабельное, чем невзрачные серые штаны и бадлон им в тон. Джарахов помнил его другим — чуть более выбритым, чуть более беспечным и предпочитающим шмотки ядовитых цветов. Задача минимум — этого козла удивить. Радовало, что ностальгии как таковой Руслан не был способен предаваться — он лишь с улыбкой прошёлся по комнатам, отметив про себя хорошую работу клининговой компании, которой на вере перечислял крупные суммы каждый месяц, чтобы не привести квартиру в запустение, переставил дорогие сердцу безделушки на стеллаже, не забыв включить любимую разноцветную подсветку, и пару минут повалялся на удобнейшей кровати, раскинувшись на ней звездой прямо в уличной одежде. Один раз может себе позволить! Однако эти псевдоцеремониальные акты приветствия с местом вдохновения не сбили Усачева с назначенной цели, и уже совсем скоро он вновь уселся на переднее пассажирское в машину терпеливо ждавшего его Кира, всем видом стараясь убедить друга, что он почти не стремается. Ключевое слово — «почти». Агашков это знал, конечно. Потому на входе в давящий пафосом ресторан в самом центре (других Эльдар не признавал, да и этим шикарным выбором он намеренно подчеркнул своё преимущество и вместе с тем снисхождение: хотели, мол, людное место — нате) Кир, расслабленно идущий по расстеленным на лестнице красным коврам, ненавязчиво коснулся пальцев Руслана, частично спрятанных под рукавом однотонного синего пиджака, и подбадривающе ему кивнул — ещё одна их маленькая традиция. Усачев на это широко улыбнулся, и пусть в этой улыбке чересчур заметно проглядывала нервозность, в целом Руслан, в стильном костюме, белоснежной рубашке и чёрном галстуке, производил впечатление уверенного в себе мужчины, а не самонадеянного птенца, как двумя годами ранее. По крайней мере, именно об этом подмигнуло ему отражение в зеркале — огромном, в позолоченной раме, от которого за версту несло веком, наверное, восемнадцатым. Как будто из Эрмитажа стырили. Может, так оно и было — в Питере удивляться подобным вещам нечего, в карманах частников оседает антиквариата как минимум на десять таких музеев. Вообще, это место Джарахов явно выбрал неслучайно — вход в ресторан разрешался строго через рамку металлоискателя, как в современных аэропортах международного класса, не меньше. Благо Усачев и не думал брать с собой даже балисонг — в этой антрепризе у него припасено другое оружие. Зато ни шкафообразных бугаёв у дверей, которые начали бы обыскивать своими мерзкими лапищами по всем карманам и не только, ни издевательски вежливых: «Вам можно проходить только одному», и, как следствие, никакого внутреннего отвращения и протеста от унизительных проверочных процедур. Легко можно сделать вид, что это просто очередное путешествие — пусть и в новую жизнь, — да ещё и обувь снимать не надо. В основном зале — Эльдар сдержал слово и не стал выёбываться отдельными випами, помня о принципиальном условии про публичность, — в ранневечернее время посетителей было уже немало, но свободных мест оставалось достаточно, чтобы у Руслана имелся широкий круг для обзора. Джарахов, к слову, занял огромный круглый столик, застланный золотистой скатертью до самого пола — паркетного, разумеется, — на котором уже ждали своего часа спрятанные под крышками горячие блюда и красное вино. Помнит, гад, гурманские предпочтения Руслана. Что-что, а Эльдар, в угоду крови, умеет быть гостеприимным. Умеет не скупиться и изумлять своим вкусом в мелочах. Идти на встречу с ним было решено с Киром, а Жениных парней, которым Усачев не доверял настолько, чтобы давать возможность вести переговоры, пригласили за столик в противоположном конце помещения. Неосознанно вытирая взмокшие ладони о ткань костюмных брюк, Руслан, тем не менее, смело шагнул вперёд и благодарно кивнул услужливому рыжеволосому официанту с лисьей улыбкой, что помог ему сесть и задвинул стул, краем глаза наблюдая за сохраняющим хладнокровие Агашковым. Кир, тщательно проинструктированный Женей, видимо, уже готов нырять с разбегу в холодную воду, однако его уверенность Усачеву дистанционно не передавалась. Как такового плана у него не было — толку от всех этих заготовленных речей всё равно мало. Нахрапом надо брать, ошеломлением. — Руслан, сколько лет, сколько зим! Живого мёртвым не назовёшь! Джарахов, казалось, совсем не изменился. Всё те же очки в широкой оправе, тонкие линии эстетично отросшей щетины и усов, улыбка от уха до уха и озорной мальчишеский взгляд — его запросто принимаешь за старого знакомого, с которым когда-то в студенчестве пил дешёвый портвейн в колодце. До тех пор, конечно, пока не узнаёшь, какие суровые «дяди» стоят за его спиной и какие страшные аферы он проворачивает с этой самой улыбкой, не моргнув и глазом. А если добавить сюда кавказский темперамент и упрямство в рабочих вопросах, то испить этот горячий коктейль — на раз-два обжечься. Усачев это уже проходил, и потому без сомнений подыграл Эльдару, расплываясь в ответной улыбке и горячо пожимая протянутую руку — конечно же, ладонью вниз. Следующие несколько минут Джарахов гостеприимно обхаживал Руслана и Кира, предлагая им всяческие закуски, самолично разлил итальянского сухого в глубокие хрустальные бокалы, а ещё заботливо поинтересовался, не унесло ли их снежной бурей, что не на шутку разыгралась после полудня. Из этого могла бы получиться красивая светская беседа в стиле по меньшей мере салонов Анны Шерер — Агашков охотно поддержал получающийся разговор ни о чём, пока Усачев, вяло ковыряя вилкой листья салата и тёртый сыр в «Цезаре», скромно молчал, украдкой оглядываясь и стараясь запомнить лица или хотя бы бросающиеся в глаза черты сидящих неподалёку посетителей. — Думаю, нам стоит перейти от прелюдий к делу, — толком не притронувшись к еде и отложив приборы, взял инициативу в свои руки Кир, заметив, что Руслан конкретно сдал позиции уже на самом старте. — Мы благодарны тебе за радушный приём, но для нас троих не секрет, что мы собрались здесь не за тем, чтобы обсудить погоду. Деньги мы вернём, но наши требования ты знаешь. Доступ к счёту получишь потом — Бэд вышлет тебе код, когда Рус или я отзвонимся ему, что всё в порядке. И ещё… — Не спеши, — Усачев шикнул и как можно незаметней пнул Агашкова по ноге под столом, снова раздвинув губы в до пошлого широкой улыбке. — У Эльдара тоже наверняка есть целый перечень условий, и вначале нам следует выслушать его. По лицу Кира было видно, что он еле сдерживает гнев по поводу того, как позорно Руслан прогибается под Джарахова, хотя ехал сюда совершенно с другим настроем, — Усачев и сам, если бы ему кто-то сказал раньше, офигел бы с себя и со своего малодушия. Но план сработал как надо: Эльдар под напором этой псевдоуязвимости расслабился, и в глазах его с новой силой заиграл ребяческий задор вперемешку с неподдельным самодовольством и азартом. — М-да уж, время сыграло злую шутку со старым добрым бесстрашным Русланом, — с усмешкой заметил Джарахов. — В Питере, конечно, время застыло в вечности, вся движуха сейчас в Москве, но вот он, наглядный пример, как столица меняет людей! В общем, дела подождут — насладитесь пищей, прочувствуйте вкус, проживите это великолепие в моменте здесь и сейчас. Нам с вами ведь и вправду торопиться некуда. Торопиться жить — в каком-то смысле торопиться умирать, а мы с вами ложиться в могилу пока не планируем, правда же? За вкусным и сытным ужином время, однако, тянулось расплавленной резиной — Эльдар в красках рекламировал каждое из заказанных им блюд, долго распинался насчёт прекрасности этого заведения и в особенности — о его хозяине, с которым, естественно, знаком лично, и лишь затем наконец озвучил то, что копилось внутри на протяжении полутора лет. Глупо было надеяться, что Джарахов так просто согласится на расторжение выгоднейшего сотрудничества, потому, когда он выдал требование о продолжении поставок со стороны Бэда, Усачев и бровью не повёл. Только сильнее откинулся на спинку высокого резного стула, перестав сидеть так, будто линейку проглотил, сбросил с себя видимое напряжение и, вопреки лёгкой улыбке на губах, уверенно отрезал твёрдым «нет». — Я приехал сюда вернуть тебе долг, не больше, — смягчил свой дерзкий отказ Руслан. Сидящий рядом Кир, наверняка ощущая, как запахло жареным, тоже коснулся его ноги, привлекая внимание и призывая к благоразумию, но Усачев остался непреклонен и тона не сменил. — Вся сумма на этом счёте — там даже больше, с учётом двухгодичной инфляции. Реальной, а не той, о которой то и дело врут по зомбоящику. Пальцы Агашкова, сжимающие колено, в миг ослабли, сам Кир, поёрзав и устроившись получше на поистине царском, но жутко неудобном стуле, занял обманчиво размякшую позицию — как и Руслан поначалу. Зато Эльдар, напротив, наплевав на правила приличия, опёрся локтями о стол и склонился ближе, в секунду теряя былое веселье. — Избрал тактику дурака? — едко спросил он, выгибая бровь. — А не боишься ли ты, друг мой, определённых последствий? Ты здесь, твои друзья — там, и, кто знает, успеют ли они прийти вам обоим на помощь, если я вдруг захочу дать своим ребятам отмашку? Да если бы мне на самом деле были нужны эти несчастные копейки, я не стал бы разговаривать с тобой лично, поверь. Бэд приносит мне ежемесячно в разы больше, и мне совсем не нравится, что он решил вдруг выйти из игры в самом разгаре. Вопреки словам, Джарахов вернулся к шашлыку из баранины, который принялся методично разрезать на небольшие кусочки, щедро макая их в острючий даже по запаху соус, и абсолютно не предпринимал каких бы то ни было действий. Но только пока — в этом сомневаться не приходилось. По этой причине Усачев, бросив Агашкову предупреждающий взгляд, чтобы не лез в его схему, скрестил руки на груди и с фирменной иронией усмехнулся. — Да, ты прав, Эл, со свинцом под кожей мне не совсем удобно будет говорить. Поэтому настойчиво прошу тебя отпустить восвояси своих цепных псов, которых ты не особо удачно замаскировал под невзрачных посетителей — в бомжарских шмотках в места с таким грабительским средним ценником не ходят, — и не заниматься хернёй. Ни я, ни Женя не станем больше ввязываться в твои сомнительные махинации. Отныне ты будешь играть по нашим правилам. Пам-пам! Ожидаемо двое мужиков в косухах и мешковатых штанах встрепенулись, повинуясь поднятой руке Джарахова, вот только дойти до ярко освещённого столика в самом центре они не успели. Всё так же играла ненавязчивая релаксирующая музыка, всё так же звучали приглушённые разговоры, изредка прерываемые звоном бокалов и стуком приборов о начищенные до скрипа тарелки, и, в общем-то, того, что происходит у них под носом, сидящие в зале люди даже не замечали. Но Эльдар, к затылку которого прижималось дуло «Макарова», тонко спрятанное под висящим на руке полотенцем, а откуда-то сверху слышались учащённое дыхание готового на всё человека и его победоносный смех, ощущал всё как нельзя явственно. Испарина на его лбу стала этому бесспорным доказательством. — Слышал, что тебе сказали? Пускай эти уёбки сваливают нахер, — шёпотом возле уха напомнил слова Руслана Поперечный. Переодеться в официанта, посветив предварительно администратору ксивой и наплетя бредней о важной совместной операции Москвы и Питера, Даниле труда не составило. Не сказать, что это был просчитанный заранее алгоритм, — скорее, только это они втроём с Усачевым и Киром и продумали. Понятное дело, что вряд ли всё прошло бы гладко — с учётом диаметрально противоположных интересов Джарахова и Руслана. На деньги, вырученные от сбыта техники, которую исправно поставлял Эльдару Баженов, и устраивается весь этот королевский банкет — да что говорить, по свежим сведениям Усачева, Джарахов офис арендует не где-нибудь, а на пятидесятом этаже «Лахта-центра»! А значит, утихомирит его жадность только реальная и, что важно, неожиданная угроза, которой и оказалась тёмная лошадка — лейтенант Поперечный. Он наверняка ещё мозг вынесет насчёт дебильной бабочки, бесящей белоснежной рубашки, застёгнутой на все пуговицы, и необходимости зубоскалить не меньше часа и пресмыкаться перед избалованными бабами и корчащими из себя лордов бизнесменами с пузами до колен, но со своей задачей Данила справился на все сто и даже больше. — Эй, меньше телодвижений, брат! — на кавказский манер произнёс Эльдар и послушно поднял руки, кивая напряжённо замершим посреди зала мужикам на выход. — Понял, разговариваем по-другому. Проводив цепким взглядом вышедших мужчин, Руслан удовлетворённо хмыкнул и кивнул приспешникам Жени, тоже подорвавшимся на ноги и рефлекторно потянувшимися за пистолетами, чтобы те не рыпались. Не то чтобы Усачев нуждался теперь в услугах Сапёра и его напарника, имя которого он постоянно забывал, но моральное давление на Джарахова их присутствие только усугубит. По-честному, в чём-то Руслан ему даже посочувствовал — так тупо облажаться надо ещё уметь. А всё потому, что Эльдар, по сути, только и может, что загребать жар чужими руками. Тоже талант, да ещё и огромный, чересчур изящный — не каждому по силам. Как раз потому он идеально подходит для той роли, что выделил ему Усачев в своей голове. — Мы с Бэдом не собираемся больше плясать под твою дудку — это ты, надеюсь, уяснил, — Руслан поймал взгляд напрягшегося было снова Кира, который, по всей видимости, начал обо всём догадываться, и, успокаивающе кивнув ему одними глазами, вытащил спрятанную в портмоне папку. — Но не отчаивайся: взамен мы предлагаем тебе долгосрочное и взаимовыгодное сотрудничество. Много-много поставок, много-много заказов и много-много ответственности на тебе, потому что задрал ты уже прятаться за нашими спинами. Естественно, ты можешь отказаться — всё на добровольной основе, мы вроде как не изверги. Джарахов в ответ затарахтел о том, что ему приятно наконец говорить не на языке силы и что он сыт по горло агрессивными способами Бэда, с которым тот с каких-то херов оказался в одной лодке, но ни Агашков, ни Усачев его уже не слушали. В целом, Руслана интересовало теперь только одно — вердикт. Поперечный, бесцеремонно притащивший стул от соседнего столика и усевшийся на нём вальяжно, по-хозяйски, ослабил узел осточертевшей бабочки и грубо сунул Эльдару папку, без слов намекая ему приступать к её изучению. Данила ещё и пальцем по собственному запястью стучал в известном ритме метронома — за такие грязные манипуляции Усачев в другой ситуации ему бы даже высказал, но не сейчас. Слишком многое лежит на второй чаше весов. Ведь, в сущности, Руслан сейчас борется не за своё будущее, а за Женино. Точнее, за их будущее. — Вы с Бэдом по серьёзке предлагаете мне пахать на наше замечательное государство? — перелистнув последнюю страницу, спросил Джарахов, даже не пытаясь скрыть шок в глазах. — Здесь где-то установлена скрытая камера? Куда мне улыбаться и помахать рукой? Тендер на поставку техники в органы власти… Вы, блять, ебанулись все втроём? Не меньшее удивление зажглось и во взгляде Кира — совершенно не ожидая, что Усачев вдруг спустя годы реанимирует отвергнутую им же самим когда-то идею, Агашков одним глотком влил в себя наполненный бокал вина. Само собой, он всё ещё по-прежнему мог представить по меньшей мере с десяток очевидных и не очень преимуществ своего тогдашнего бизнес-плана, но, во-первых, Кир не знал всей картины целиком, что так мастерски вырисовал на невидимом полотне Руслан, а во-вторых, это был его звёздный час. — Я бы мог сейчас задвинуть тебе о том, что, оптимизируя работу госорганов, ты автоматически будешь способствовать улучшению жизни людей, но для тебя это не аргумент, я прекрасно это понимаю. Мы заработаем бабки, Эл, — огромные бабки. Ты станешь официальным лицом, которое и будет кидать заявки на участие в тендерах, а мы с Бэдом с удовольствием насытим твоё предприятие всем необходимым товаром. Ты сам устанавливаешь цены, с нашей стороны же — обеспечение минимальной себестоимости. У меня есть связи в таможне, нам за небольшой откат запросто оформят крутой льготный налоговый режим. Разница между суммами в подавляющей степени твоя — мы согласны, скажем, процентов на тридцать. Это немного, согласись, но зато надёжно и практически легально. А ещё это куда лучше, чем связываться с криминальными авторитетами, которые уже завтра могут с лёгкостью поднять тебя на стволы. Переваривая услышанное, Джарахов шумно сглотнул, вновь открывая папку на первых страницах и вникая в графики и схемы уже детальнее. Усачев, пожалуй, мог понять его замешательство: если бы не обстоятельства, он бы тоже ни за какие коврижки полтора года назад не пошёл на работу в госструктуру. Однако именно служба в полиции воочию показала ему все преимущества сотрудничества с правительством. Власть, хоть и ограниченно, вследствие такого тандема передаётся и тебе — а там, где она, там деньги, беззаботное завтра и любые, даже самые смелые, пожелания и капризы, воплощающиеся в жизнь по щелчку пальцев. На такое Эльдар просто не сможет не купиться, хоть и с кровью впитанные принципы не дают ему сделать это сразу. Но так даже прикольнее. — Государство — такое же разбойническое учреждение, но ещё более безнравственно и жестоко, — всё ещё находясь в слишком явном торге с самим собой, возразил Джарахов. — Вы же, блять, и сами, по ходу, не догоняете, на какой пиздец меня толкаете. Если что-то всплывёт наружу, полетит моя голова — не ваша. Какая там статья, товарищ полицейский, не подскажете? Руслан закусил губу, узнавая цитату, и в очередной раз приятно поразился талантам Эльдара. Он только с виду казался смешливым простачком, на что большинство глупцов и покупались, — да что там, сам Усачев поймался в своё время на эту удочку, как последний идиот. И тем интереснее стало бы с ним поработать — если уж изменять сложившимся когда-то нерушимым принципам, то на полную катушку. — Это будет дорога с двусторонним движением, не сомневайся, — Руслан прямо заглянул в глаза Джарахову и наконец поднял свой бокал с красивого, насыщенного цвета вином. — Ну так что, выпьем один за наше плодотворное и крепкое сотрудничество? — Я ведь ещё не сказал своё «да» и не выразил своё согласие, — настороженно прищурился Эльдар. — А я не согласен. Если честно, я никогда не останавливался на первом бокале! Вдоволь насладившись выражением лица Усачева, который уже чуть было не похоронил свои наполеоновские планы, Джарахов с охотой поддержал тост и вновь в кавказском стиле выпил с локтя, блеснув довольными искрами в глазах. Руслан даже мысленно отругал себя за свой пессимистичный настрой — нет уж, этот человек ни за что не откажется от халявы! Так что первоначальный план был, как никогда, чёток. На одном бокале, правда, всё и впрямь закончилось — воодушевлённый тем, что сможет наконец осуществить то, о чём когда-то едва ли не мечтал, Кир начал детально описывать свою задумку, а Усачев аккуратно объяснял нюансы. Зато двое в другом конце зала заказывали себе уже вторую бутылку вискаря — начали, как говорится, за здравие, а закончили практически, без преувеличения, за упокой. — Сапёр, ты вот скажи: мне одному щас показалось, что этот сопляк занял место нашего Ануара? — один из них закинул в рот две дольки лимона и даже не поморщился. Второй практически сразу последовал за ним, тоже осушив пузатый стакан почти до дна, не чокаясь и не закусывая. Что-то в его взгляде, остекленевшем не только от выпитого, первого крайне напрягло — тот даже отставил бутылку в сторону и невзначай коснулся его плеча, привлекая внимание. — Не, Тёмыч, тебе показалось, — мотнул головой оживший Сапёр. — Не Ануара — он замахнулся сразу Бэда. Пока наш Жека валяется на койке с дыркой в плече, этот шустренько прибрал всё к своим поганым рукам! Король умер? Да здравствует король, блять.* * *
Продолжить банкет выпала удачная возможность в одном из клубов, в который Юру и его группу внезапно пригласили выступить, чтобы закрыть образовавшуюся дыру в программе. Вообще, клубы в Питере — это особая вселенная и особая публика, которая старается выделиться как можно более фриковатыми способами. В Москве, само собой, таких выдающихся личностей тоже хватает с головой, но они пока ещё исключение, а не правило, в отличие от здешнего отбитого контингента. Что говорить, даже Музыченко, переодевшийся из сверкающих концертных шмоток в джинсы и однотонную чёрную футболку и трёхцветную клетчатую рубашкую, выглядел на фоне до смешного серым и блёклым. Кир с Данилой ещё во время перформанса «Шляпников» оккупировали лучшие места у барной стойки, пока Руслан как зеницу ока охранял отдалённый уютный уголок, удобно расположившись на широком мягком диване. Как только Юра, у которого, естественно, возникло очень много вопросов, к нему присоединился, Усачев резво встал и, игриво напомнив про данное им недавно обещание, умчался за напитками — и вернулся уже совсем скоро с затейливым алкогольным коктейлем для себя и бутылками рома и колы для Музыченко. — Боже правый, до меня наконец-то снизошёл Руслан Усачев собственной персоной, чтобы вдвоём прибухнуть! — Юра в один миг оживился и, придвигаясь ближе к столу, сразу щедро плеснул себе в стакан в пропорции два к одному — видимо, уровень эмоций в нём переливался за пределы. — Что ты, я, наоборот, прыгнул выше головы, чтобы иметь честь выпить со звездой питерского и московского фолк-рока, — отразил его улыбку Руслан и с готовностью поднял в воздух свой стакан для тоста. — Вываливай давай свои вопросы — я же вижу, как тебя всего распирает. Музыченко и вправду выглядел так, будто едва сдерживается, чтобы на накинуться на Усачева: нездорово сияющий взгляд, чересчур возбуждённая жестикуляция, не всегда успешно пресекаемые попытки в пятый раз за минуту поправить волосы — всё это Руслан уже неоднократно видел, когда Юру что-то очень волновало или подмывало рассказать. В общем-то, и без этих палевных маркеров нетрудно было догадаться, что Музыченко обязательно пристанет со своим любопытством, — во-первых, Усачев светился, как начищенная монета, а таким его Юра не видел его, пожалуй, никогда, а во-вторых, тот был, наверное, единственным истинным свидетелем недавних страданий Руслана и, как минимум, имел право узнать немного больше об их благополучном исходе. — Ну, во-первых, я предпочитаю называть свой жанр народным алкохардкором на душевных инструментах, а во-вторых, у меня будет урок для тебя: клади телефон экраном вниз, если не хочешь, чтобы тебе читали нотации те, кому ты не безразличен, — Музыченко в секунду погрузился в обеспокоенную серьёзность и придвинул смартфон Усачева, который ярко в полутьме зала мигал синим огоньком пропущенных вызовов и сообщений, поближе к нему. — Мне кажется, я правильно всё понял. Не понять правильно, на самом деле, в данной ситуации было бы сложно — за последние десять минут несколько раз звонил Женя, а не дозвонившись — прислал сообщение, чтобы Руслан обязательно набрал его, как только сможет, потому что он пиздец как волнуется. Читать такое от Баженова стало одновременно приятно и неловко — и даже не от того, что своим молчанием он вынудил Женю нервничать, а потому, что от Юры теперь хрен отмажешься. — Айм рили сорри — надеюсь, мне не придётся объяснять, что я не специально всё это увидел, — всё так же смотря своими чёрными, колдовскими глазами будто бы в самое нутро, добавил Музыченко, так и не дождавшись никакой реакции от Усачева. Тот по-быстрому отстучал Баженову, что всё прошло нормально и подробности он расскажет при личной встрече, бросил телефон в карман пиджака — в костюме, к слову, Руслан здесь как нельзя лучше походил на фрика — и отпил ещё терпкой коктейльной жидкости, раздумывая, с чего лучше начать неизбежное душевное обнажение. — Да и, по большому счёту, я бы хуй догадался, если бы не несостыковка между тем, как ещё недавно вы враждовали, а теперь, по ходу, блять, в дёсны сосётесь. — И не только в них, — прыснул Усачев — благо, свет стробоскопов и софитов, почти не добивающий в это захолустье, не позволял разглядеть, как он невольно отводит глаза в идиотском смущении. Пусть Юра стал волей обстоятельств довольно близким человеком, говорить с ним о таком было чрезмерно странно. — Станешь учить меня жизни и говорить, как сильно я неправ? Разумеется, у Музыченко вагон и огромная тележка причин ненавидеть Баженова. Первая и главная из них — ещё не до конца зажившее ребро, и даже сейчас можно было ещё заметить, как тщательно Юра бережёт его, поддев под футболку поддерживающий корсет, стараясь не делать лишних размашистых движений. Наверняка найдётся ещё и масса других: Руслан никогда не спрашивал у Музыченко о том, что именно произошло с ним тогда, — и, если честно, и не хотел знать, чтобы крепче спать по ночам. — Прав ты или нет, судить не мне — не отбирай эту исключительную привилегию у времени, — философским тоном изрёк Юра, ещё активнее налегая на свою очень сильно интерпретированную «Кубу Либре». — Просто хочешь, я расскажу тебе, как всё выглядит с моей стороны? — спустя несколько долгих мгновений Усачев кивнул, выражая согласие в кровавой борьбе между робостью и интересом, и тогда Музыченко после тяжёлого вздоха продолжил: — Ты сейчас пиздец на какой эйфории, Рус: ты смог расположить к себе и перетащить на свою сторону заклятого врага, е-е-ба-ать! Само собой, это льстит твоему самолюбию, ты чувствуешь себя на подъёме, на вершине, блять, эволюции, но не задумывался ли ты, что Бэд твой испытывает примерно то же самое? Он чудом избежал тюряги — раз, ты решил его проблемы с криминальными внутряками — два, ну и дальше бонусом по списку то, о чём в приличном обществе вроде как не положено трепаться вслух. Вы с ним сошлись в максимально содействующих фазах, когда всё вокруг видится в розовом цвете, — но попробуй заглянуть поверх этих фантазёрских очков, и увидишь, что всё не так гладко, как кажется, а ваши проблемы, из-за которых вы чуть не поубивали друг друга в начале, на самом деле никуда не исчезли. Ты в его глазах — всё ещё коп, чуть не закрывший его на зоне, он для тебя — отморозок и головорез, руки которого по локоть в крови. И он не станет другим, так же, как и ты никогда не переступишь через себя и не изменишь своим принципам. Мой тебе совет: держись от него подальше — и это я тебе говорю даже не как безнадёжный натурал, на ориентацию твою мне глубоко похуй, если ты ещё не заметил. Слова Юры, конечно же, не лишены рациональной составляющей — вот только он не был в курсе деталей, которые, как известно, решают всё. То, что видели оба, напрямую зависело от угла, под которым они смотрели на этот цилиндр человеческих взаимоотношений: если Музыченко в проекции видел только жалкий круг у основания, то Усачев поднялся уже по боковой грани и гордо созерцал отражающуюся тень высокого прямоугольника, плавно растекающегося дугами по ширине. Потому спорить с Юрой Руслан смысла не видел: не докажешь слепому во время грибного дождя, что светит солнце, когда он отчётливо ощущает на коже моросящие мелкие капли. — Бесполезно сейчас доказывать, что не так плох чёрт, как его рисуют, — как можно более беззаботно улыбнулся Усачев и плотнее обхватил трубочку губами, не очень кстати вообразив реакцию на это маленькое представление Баженова и вспомнив фразу, с которой, пожалуй, и начался их взаимный интерес. — Тебе достаточно знать, что у меня есть голова на плечах, и вместе со мной верить моей интуиции. — И член в штанах у тебя тоже есть, без обид, — с неприкрытым намёком возразил Музыченко. — И иногда его мотивация побеждает трезвый рассудок. Но я даже не это хочу до тебя донести, Рус: куда важнее, чтобы ты поразмыслил кое над чем другим. Личность процентов на семьдесят формирует окружение — ну, или меньше, если у этого человека всё в порядке с мозгами. Ты к месту подвернулся Бэду, когда рядом с ним не стало того, на чьё мнение он опирался. Алкоголь ударил в голову, отдаваясь в сознании приятной мутной дымкой, от которой Усачев удобнее развалился на диване, вытянув вперёд ноги, — и как это распиздяйство шло вразрез с его элегантным костюмом! Но, наверно, именно такое состояние и удерживало Руслана на плаву, чтобы, во-первых, не начать спорить с Юрой до усрачки, а во-вторых, всё ещё сохранять спокойствие и беспечную улыбку на лице. — Я бы согласился с тобой, если бы не разговаривал с Ануаром по душам перед тем, как его перевели в СИЗО, — невозмутимо пожал плечами Усачев и сделал новый глоток, всерьёз подумывая над тем, чтобы заказать ещё один коктейль, покрепче. Если уж изменять принципам… — Он за Женю дьяволу жизнь свою продаст, в этом не приходится сомневаться. — Это меня и пугает, — Музыченко же, в отличие от Руслана, отстранил бутылки подальше от себя и слегка теснее подсел к нему, потирая конкретно отросшую бороду большим пальцем. — Друг твоего любимого человека — тебе враг, заруби себе это на носу. Он будет на твоей стороне только до тех пор, пока ему не покажется, что ты делаешь что-то не так. Да и не это главное в твоей ситуации, в принципе: в вашем противостоянии, которое произойдёт когда-нибудь, как ни крути, ты заведомо проиграл — только потому, что появился в жизни Бэда позже. И, не без удовлетворения отметив похолодевший взгляд серых глаз напротив, Юра решил открыться.— — // — —
По всей видимости, удар по затылку, которым его и вырубили в клубе, пришёлся всё же не в полную силу, раз он ещё в состоянии соображать и даже прикинуть хуёвый (а это всё равно лучше, чем никакой) план побега. Сила внушения, правда, упорно подбрасывала Юре красочную картину, как из отверстия в его голове по шее стекают потоки крови, но он успокаивал себя тем, что, если бы это было действительно так, треклятый казах вряд ли методично бы наносил всё новые и новые удары по его телу. Зачем, когда «клиент» и так готовенький и может в любой момент кони двинуть от черепно-мозговой? Музыченко и рад бы проверить, набравшись смелости и проведя ладонью сзади по волосам, однако с крепко связанными за спинкой дряхлого стула руками это сделать весьма проблематично. — Ещё раз спрашиваю: откуда ты узнал про стрелку? Кто твой информатор? Эту монотонную фразу в разных интерпретациях за последние сутки Юра слышал уже столько раз, что она наверняка будет ему сниться в кошмарах всю оставшуюся жизнь, — правда, может, её тонкие нити здесь же, на этом вонючем заброшенном ткацком цехе, и оборвутся. Казаху, впрочем, терпения было не занимать — отвлекаясь то на сигарету, то на телефон, то на ритмичное постукивание пальцами по подоконнику с облупившейся краской, он тем же ровным тоном повторял вопрос, изредка вставая и вонзая куда придётся крепкий кулак, вынуждая Музыченко сгибаться пополам и выть, искусывая в лохмотья губы. — Да, блять, не знаю я ничего! Сколько можно говорить одно и то же! Юра применял разные тактики, из последних сил напрягая извилины и пытаясь вспомнить просмотренные гангстерские фильмы, в которых обязательным атрибутом были похищения людей. Молчание, угрозы, игнорирование, даже позорные мольбы и обещания — он перепробовал всё, но узлы на запястьях от жалкого сопротивления затягивались только сильнее, а синяков и ссадин на теле становилось больше. О том, что это самое тело давно уже превратилось в сплошной сгусток боли, и говорить не стоило — держался Музыченко, пожалуй, исключительно на чистом упрямстве и больном любопытстве: в какую же, блять, задницу влез Руслан, и сможет ли выбраться из этой прямой кишки, в которую угодил по его милости, сам он? — Столько же, сколько и врать и не краснеть, — обманчиво по-доброму усмехнулся Ануар и снова отошёл к окну, возле которого флегматично устроился в грязном, видавшем виды кресле. Суть подобных передышек Юра ощутил на себе довольно быстро — в ожидании удара организм группируется и мобилизует все силы, но, стоит только ему слегка расслабиться, боль возвращается троекратно, аккумулируясь сначала в последнем пострадавшем месте, а потом растекаясь жгучим масляным пятном по каждой клеточке тела. И, что хуже всего, этой изощрённой пытке не было видно конца — Музыченко ведь, и правда, ни сном ни духом о том, что и откуда стало известно Руслану, он всего лишь, мать его, по номеру позвонил, который ему дали! Жопой чувствовал, что не надо этого делать, но разве ж Киру откажешь? Это же благодаря ему и его вездесущим подвязкам у Юры творческая карьера резко взлетела вверх. — Всё ещё выёбывается, придурок? В помещении, нарастая гулким эхом, раздались чеканные шаги тяжёлых берцев. Музыченко, с трудом подняв чугунную голову, узнал в вошедшей чёрной тени Бэда — до вчерашнего вечера об этом беспардонном ублюдке он слышал только из пробиравших до мурашек рассказов Руслана, зато сейчас имел возможность в полной мере оценить его пока ещё фантомное, но уже ужасающее воздействие на собственной шкуре — и в прямом, и в переносном смысле слова. Ануар коротко кивнул, но руку Баженову пожал горячо, сильно — и, кажется, даже слегка улыбнулся. Надоело ему, наверно, куковать тут целый день одному рядом с несговорчивым дурачком, а с другом и по совместительству боссом дела, скорее всего, пойдут намного лучше. — Юрец, ты же у нас любишь играть на скрипке, правильно? — делано равнодушно спросил Бэд и приволок стул, на который сел верхом, упираясь подбородком в сложенные на спинке руки, так, что между ним и Музыченко осталось совсем мало пространства — с лихвой хватало и вытянутой вперёд руки. — А я вот люблю делать своим хорошим знакомым подарки. Вихлянцеву понравится посылка, в которую я положу твои пальцы, как думаешь? Забавно: в том, что с ним здесь церемониться не собирались, Юра понял практически сразу — разбитое лицо, ноющий затылок и онемевшие руки-ноги были тому нагляднейшими иллюстрациями, — но перспектива серьёзных и длительных мучений раскрылась перед ним в полной мере только сейчас. Если казах не торопился и изображал тягучую медлительность лениво, будто бы ему просто в кайф разнообразить свой досуг «общением» с пленником, то Бэд создавал впечатление того, кто бережёт своё время и выбирает наиболее эффективные меры. От его взгляда, интонаций, холодных прищуренных глаз, в которых насыщенная зелень напоминала мутную, вязкую бездну, по спине пробегали мурашки, и теперь Музыченко стало по-настоящему страшно. — Я, честно, ничего не знаю… — шёпотом выдавил из себя Юра, вновь опуская голову, которую держать на весу было с каждой секундой всё сложнее. Волосы упали на лицо, закрывая его будто за непроглядной шторой, и в следующее мгновение Музыченко ожидаемо схватили за густые пряди железной хваткой, отчего шейные позвонки, кажется, протестующе хрустнули. — Меня использовали как посредника, я вообще, сука, не в курсе… На какой хер мне вмазываться в ваши грязные делишки, я преуспевающий в последнее время музыкант, ну сам подумай!.. Голова обессиленно мотнулась в сторону от очередного удара кулаком, теперь уже пришедшегося по скуле. Бэд, небрежно встряхнув рукой, встал со своего места, и Юра неосознанно выдохнул с облегчением и извернулся, чтобы сплюнуть набок вновь ощущающуюся во рту кровь. Потому Музыченко не увидел, как потерявший терпение Баженов выхватил из кармана дутой куртки пистолет, но отчётливо услышал выстрел в потолок, раскатившийся жутким эховым залпом от стен. Не помня себя, Юра не смог сдержать громкого вскрика, инстинктивно дёрнувшись из крепко удерживающих его верёвок. Посмотреть в глаза Бэду, пытаясь разглядеть в них хоть что-то сквозь плотную пелену, — последнее, на что у него осталось моральной и физической выдержки. К счастью, в них Музыченко смог увидеть внушающие оптимизм проблески. — Знаешь, Ануар, я ему верю, — подтвердил смелые надежды Юры Баженов. — Вихлянцев ведь не настолько дурак, чтобы доверять такому ссыклу. Внутренне соглашаясь с данным определением, пусть и негативным, но справедливым, Музыченко сжался на неудобном твёрдом стуле, к которому прирос за несколько часов словно намертво, и прикусил серёжку на разбитой губе. Когда Бэд вновь к нему приблизился, Юра заставил себя расслабиться, предчувствуя скорое освобождение, но вместо этого вдруг увидел, как быстро мелькнула в воздухе рукоять пистолета, и тут же ощутил, как в правом подреберье взорвались одновременно миллиарды ядерных атомов, врезаясь под кожу раскалённым металлом. Дышать стало практически невыносимо — Музыченко инстинктивно затрепыхался, когда перед глазами всё погрузилось в кромешную темноту, тщетно пытаясь глотнуть воздуха широко раскрытым ртом и помочь себе связанными руками и улавливая звучный гортанный смех двоих будто через слои ваты. — Это тебе для профилактики, музыкант, — последнее, что услышал Юра, перед тем как потерять сознание окончательно. Очнулся Музыченко, когда за измазанным грязными разводами окном было уже совсем темно, — единственная лампочка в помещении не горела, и Юра лишь на ощупь догадался, что лежит пластом на каком-то затхлом матрасе. Лишь спустя пришло запоздалое понимание, что запястья, так же как и щиколотки, уже не опутывают тугие петли и он легко может встать и даже немного пройтись. Ну, как легко: на то, чтобы наконец принять вертикальное положение и размять испещрённые болью мышцы, ушло, по ощущениям, минут пять, а может, и больше. От кровавого привкуса на языке пить хотелось до умопомрачения. За стеной слышались приглушённые голоса, потому, хоть и понимая, что рассчитывать на благосклонность похитителей придётся едва ли, Музыченко направился в сторону, откуда раздавались звуки. Ребро, скорее всего, ему сломали, а за каждый вдох приходилось биться, словно на ринге, обнимая себя рукой и будто бы удерживая повреждённую кость на месте, второй при этом пытаясь шарить впереди себя, чтобы в полнейшем мраке не наткнуться ненароком на выступ или дверной косяк. — Я тебе, блять, заебался уже повторять: ты никуда со мной не пойдёшь, точка! Я не намерен больше это обсуждать, закрыли тему! За углом наконец показались слепящие пятна электрического света, отчего у Юры как будто открылось второе дыхание, однако злой, полный отчаянной ярости крик Бэда его остановил, заставив замереть на месте и передумать. Они с казахом явно спорили о чём-то важном уже давно, и потому меньше всего Музыченко хотелось сейчас попадаться им на глаза — азиат, правда, ответил абсолютно спокойно, невозмутимо даже, однако это, по-честному, порождало только сильнейший ужас. Баженов опасен, но предсказуем — Ануар же страшен в своём напускном безразличии, которое в любой момент может вылиться во всё что угодно. — Один раз ты без меня уже пошёл, и ничего хорошего из этого не вышло. Ты, блять, не знаешь, что я чувствовал, когда узнал, что тебя заграбастали в участок, и я не хочу, чтобы ты когда-либо это узнал. К тому же с башкирами с самого начала поддерживаю контакты я, и, чего от них следует ожидать, знаю тоже я. Ты слишком вспыльчив, прости, а голову всегда нужно держать холодной. У тебя Катюха есть, которая тебя любит, с которой у тебя, блять, весной свадьба — подумай хотя бы о ней, если на себя тебе похер. А мне-то что терять, Жек? Голоса умолкли — видимо, на Бэда этот обоснованный опус подействовал прямо в цель. Юра шумно выдохнул, морщась от опять прострелившей внутренности раздирающей боли, и сделал ещё пару шагов вперёд, обещая себе обязательно, если его, конечно же, оставят в живых, впредь уберегаться от сомнительных поступков. И Руслана по возможности отвадить от этой смертоносной хуйни тоже непременно — не с теми он воевать вздумал, ой не с теми. — Нет, Ануар, ни хера: тебе тоже есть что терять. Сам говорил, что ещё многое не успел и даже не влюбился — а всё потому, что, блять, мне вечной нянькой заделался! Так что всё, заткнись и делай, как я говорю: теперь настала моя очередь умирать ради тебя.— — // — —
— …Я это всё к чему, — Музыченко опрокинул в себя глоток неразбавленного рома, от которого поморщился так, будто готов выблевать бронхи, и, от души прокашлявшись, резюмировал свой рассказ, который при всём при этом максимально постарался смягчить, избегая ненужных натуралистичных подробностей. — Стал бы ли Бэд умирать ради тебя, Руслан, если бы это вдруг, не приведи господь, понадобилось? Отсылка к Богу от человека, который в него не то чтобы не верил, но и как-то в пьяном угаре изображал второе пришествие в ярких небиблейских подробностях, вызвала у Усачева неожиданную улыбку. Улыбался он, впрочем, скорее по другой причине — на каверзный в задумке вопрос Юры у Руслана был только один, уверенный — и положительный — ответ. — Я тебе больше скажу: он чуть не умер из-за меня, — Усачев выразительно стрельнул глазами в Музыченко, который загнался из-за своих предрассудков — и печального личного опыта, с этим тоже не поспоришь. Не повезло ему оказаться не в том месте не в то время, увы. — Но, несмотря на это, он всё равно со мной, понимаешь? Юра, судя по его испытующему неодобрительному взгляду, не понимал. Зубами он снова теребил железяку в губе, тем самым выдавая крайнюю степень сковавшей его нервозности, и далеко не сразу, спустя несколько тяжеленных вздохов, задал следующий вопрос с подвыподвертом. — Рус, что ты первым делом вспомнишь, если я попрошу тебя рассказать про Женю? Чёрные глаза-омуты не отпускали, и под их рентгеновским нажимом Усачев впервые за вечер почувствовал себя крайне неуютно. Между тем, ответ у него появился вмиг — лишь совсем немного заготовленный, но, тем не менее, всё равно спонтанный. — Если ты попросишь, я расскажу, что он совсем не такой, как его видят остальные — даже Ануар, которому, как ты говоришь, я проиграл в хронологии. Женя вляпался в криминал по дурости, а на самом деле он — всего лишь человек, который однажды оступился, и ему никто не помог подняться. Он ненавидит себя за то, чем занимается, но в действительности людей с более высокими нравственными ценностями я не знаю. Руслан дёрнул уголком губ в нервной улыбке, понимая, что, по сути, повторил сказанную когда-то Киром фразу, — и оттого она лишь сильнее укреплялась в своей прочности и вере, которую в неё вкладывал Усачев. На Музыченко, однако, эти слова не произвели ровным счётом никакого впечатления. — Я сказал: вспомнишь, а не подберёшь в своей голове, чтобы в чём-то там меня переубедить. Держу пари, одним из первых твоих честных воспоминаний будет то, с чего вы начали, а не чем заканчиваете. А начали вы, насколько я знаю, пиздец как нехорошо. На что непрозрачно он намекал, было понятно без лишних уточнений. Так мог рассуждать только человек, совершенно не желающий вникать в то, что пытался объяснить ему Руслан, — потому Усачев логично взорвался, забив на то, как выглядит сейчас со стороны. — Урок для тебя: никогда не лезь в чужие отношения, если не хочешь, чтобы тебя послали нахер, Юра! — пнув ни в чём не повинный стул, приставленный с другой стороны стола, Руслан фурией вскочил с дивана и послал Музыченко ненавидящий взгляд. — Херовым ты другом оказался, для того чтобы так смело рассуждать о дружбе, в которой ни черта не понимаешь!* * *
На метро Усачев, разумеется, не успел. А жаль, ему так вдруг захотелось, что называется, окунуться в самые кулуары своеобразно ритмичной питерской жизни — даже на «Подорожнике» ещё лежала тысяча, он проверил, как будто он ждал его с нетерпением домой. Московский метрополитен, пусть и вылизанный, напичканный техническими средствами по слову последней моды вплоть до USB-зарядок на каждом шагу, Руслану казался чужеродным и бездушным, в то время как петербуржский — по старинке с жетонами, с витиеватой буквой М на логотипе и с разрисованными анархическими граффити станциями — вызывал приятное покалывание в груди. Потому прогуляться до дома Усачев решил пешком — не спеша пройдёт по Невскому, дальше свернёт на Аничковом мосту, и вот уже до родного дома рукой подать. Давненько уже Руслан просто не бродил без какой-либо цели, тем более что сейчас пищи для размышлений у него появилось хоть отбавляй. Не сказать, что Музыченко удалось посеять в нём благодатное зерно сомнений — Усачев и не думал переобуваться и предавать свою твёрдую уверенность в человеке, которого без малого выстрадал потом и кровью. Зато Юра, сам того не зная, зародил в Руслане радостную идею, о которой ранее тот почему-то не задумывался: порой, доходя до кипучей точки беспросветного отчаянья, он злился не пойми на кого, что Женя пришёл в его жизнь так поздно. Что они так тупо просрали столько шансов быть вместе ещё задолго до роковых событий, стоивших обоим так дорого. Теперь же Усачев благодарил свою чуйку и сложившиеся обстоятельства за то, что Баженов не возник на его пути заранее. Что, если узнай он Женю раньше, Руслан смотрел бы на него глазами Музыченко и видел бы перед собой лишь уродливый силуэт беспринципного мудака, у которого один закон: в чьей руке пистолет — тот и прав? Да что говорить, у Усачева были все шансы узнать Баженова только таким — и только чудо, не иначе, открыло ему Женю настоящим! Ссориться с Юрой, который кричал Руслану вслед, что однажды тот всё поймёт, когда будет уже очень поздно, наверно, всё же не стоило, но сдержаться не получилось. Имеет реальный смысл лишь одно высказанное им предположение: Усачев сейчас в эйфории, и ему настолько хорошо в этом состоянии, которое он, само собой, заслужил, что он не позволит взять над собой верх высосанным из пальца подозрениям. Едва только перед глазами замаячили переливающиеся огнями воды Фонтанки, скованные тонкой корочкой льда, Руслан ощутил такой ванильный прилив банального «соскучился», что ноги сами понесли его по брусчатке вперёд, быстро-быстро, чтобы из дома, подальше от вездесущих ушей гуляющих в рождественскую ночь зевак, наконец-то поговорить с Женей. Немудрено, что он будет против самоуправства Усачева и обязательно выскажет по поводу его не согласованной с ним сделки в самых что ни на есть нецензурных красках, выорется от души, может, даже швырнёт в стену первый попавшийся под руку предмет — всё это Руслана не пугало. Он знал, как совладать с горячей головой Баженова, а ещё знал, что поступает донельзя правильно. Чтобы вытащить занозу из пальца, нередко приходится ковырнуть её ножом, но через дополнительную маленькую боль тебе удастся избежать боли большой и сильной. — Я делаю шаг, делаю второй… Двигаюсь уверенно, как стрелки на часах… В лицо дул промозглый ветер с Финского залива, по не защищённым капюшоном щекам хлёстко били капли дождя, что ещё жалкие секунды назад мнили себя снегом, однако Усачев, вопреки разбушевавшейся непогоде, только ускорялся, подбадривая себя песней «Шляпников», в которой, как и обещал Юра, Руслан узнавал самого себя. — В этом сером городе я бодр, свеж и светел… Вижу цель, вижу преграды — а как их не заметить… Усачев шевелил обветренными губами, которые наутро наверняка покроются болючей корочкой, совсем не в такт нотам, просто повторяя строки, что запали в душу, речитативом, и в очередной раз уговаривал себя игнорировать, что тем самым словно переубеждает в этом себя. Муки совести — а это были именно они, как ни отрицай, — вступили в борьбу с внутренним чутьём, и меньше всего Руслану хотелось думать, что ощущаемая им в душе сумятица — не что иное, как их коалиция против него. Только скинув куртку и размотав шарф, Усачев захлопнул входную дверь и, избавившись от обуви, устроился в любимом кресле у любимого стеллажа и тут же позвонил Баженову. — Ты бессмертный?! — заорал в трубку тот сразу же после первого длинного гудка. — Руки бы отсохли написать мне: «Всё нормально», блять? Руслан, в принципе, чего-то подобного и ожидал и потому вместо ответа тепло рассмеялся, между делом подумав, что умудрился вызвать столь бурную реакцию, даже не рассказав ещё самого главного. А по опыту Ануара и его выходки со взятием всех грехов на себя Усачев навсегда уяснил, насколько Женя не любит, когда что-либо решают вместо него или, по крайней мере, без его ведома. — У меня будет для тебя новость, — прекрасно зная, что перебивать волнительную агрессию Баженова можно только объективной конкретикой, с улыбкой отозвался Руслан. — Ты, кстати, любишь сюрпризы? — А этот твой сюрприз мне понравится? — уже куда спокойнее уточнил Женя, с готовностью подхватывая эту игру в слепую угадайку. Ещё бы. Усачев чуть ли не с самого начала знал все действенные способы по-хорошему вертеть Бэдом. Ещё одно доказательство того, что Юра нагородил ему всякой фигни. — Честно? Не знаю, — Руслан на секунду задумался и решил ответить без утайки и неуместной иронии, которую сейчас можно воспринять неправильно. — Думаю, что нет. Но со временем ты поймёшь, зачем я решил обставить дело именно так. Если бы Усачев рискнул набрать Баженова по видеосвязи, он бы наверняка сдался под требовательным напором глаз цвета топей, в которых так запросто погряз. Не смог бы промолчать — особенно видя, как взгляд Жени, и без того всегда чрезмерно проницательный, наполняется гневом и в какой-то степени даже грустью. Боже, да от кого в этой жизни ему ещё ждать доверия, если не от него?! Но сообщать обо всём Баженову сейчас, когда всё пока так зыбко и эфемерно, когда Джарахов сказал лишь предварительное «да» в ответ на шантаж Руслана и убедительные аргументы Кира, было нельзя. В силу своей неприхотливости и отсутствия гибкости Женя согласится на серебро, в то время как Усачев уже практически сжимает в руке заветный золотой слиток. — Блять, Вихлянцев, ты меня в могилу надумал таким образом свести?! Можно было грохнуть уже давно, к чему такие сложности? Рассказывай давай! Баженов зол максимально — наверняка сейчас по лицу его табунами ходят желваки, а кулаки непроизвольно сжимаются и, что называется, чешутся о ближайшие твёрдые поверхности. Усачеву и лишних доказательств было не надо: если тот называет его, как раньше, по старой фамилии, то это всё. Суши вёсла. — Потом, Жень, — мягко, заискивающе пробормотал в трубку Руслан. — Об этом нужно разговаривать лично, с глазу на глаз. Хочешь, я лучше переключусь на видео и покажу тебе свою квартиру? Данька с Киром зависли по барам: мол, грех приехать в Питер и не побывать в выдающихся местных забегаловках! В «Уе! Бар», наверно, подались — Поперечному пар надо выпустить, а то он долго возмущался, что я звал его на настоящие бандитские разборки, но они не получились… Эй, ты меня вообще слышишь? Попытка заговорить Баженову зубы провалилась с позорным треском. Поначалу по ту сторону телефонной линии ещё различалось его ровное дыхание, ритм которому устанавливала медленно выкуриваемая сигарета, но к концу небольшого монолога Усачева послышалась какая-то возня — по ходу, Женя всё-таки дал выход собственной злости ударом обо что-то, судя по всему, железное. — Что у тебя случилось? — чувствуя, как по спине невольно пробежали холодные мурашки, обеспокоенно выдохнул Руслан. Вот она, пресловутая чуйка. А он, дурак, про бары тут распинается, про друзей, которые Бэду, в общем-то, приходятся никем! — Потом, Рус, — точь-в-точь воспроизвёл его интонацию Баженов. — В том и дело, что ничего ещё не случилось. Жду новостей от одного человека, но пока глухо, как в танке. А я иногда бываю параноиком и контрол-фриком ещё похлеще, чем ты. Восприняв на свой счёт эту плохо завуалированную претензию, Усачев раздвинул губы в самодовольной улыбке: комплименты от Жени всегда были, мягко говоря, странными, но оттого не становились менее желанными и приятными. Волнуется, действительно. И не за ход дела, от которого ни много ни мало зависит его дальнейшая жизнь, а конкретно за Руслана, вынужденного принять удар на себя. — Давай я всё-таки покажу тебе, как жил до тех пор, пока в моём мире не появился один серьёзный, грозный, но охренеть какой красивый бандит! На сей раз уловка для отвлечения внимания Баженова сработала как надо: Женя и впрямь заинтересовался, задавал уточняющие вопросы, пока Усачев скакал по собственной квартире, направляя камеру телефона в каждый уголок, и без умолку тарахтел, как удачно купил геймерское кресло за полцены или что эту статуэтку он уволок прямиком из храма Будды, и ему ни капельки не стыдно. Демонстрация стеллажа в любимой комнате Руслана, где он когда-то проводил львиную долю свободного времени, жертвуя сном, заняла целых двадцать минут — и, наверно, затянула бы ещё больше, если бы Баженов внезапно не перебил Усачева и не спросил то, о чём хотелось уже давно — ещё с того дня, как Женя припёрся в жопу пьяным к нему домой. — Ты очень красиво рисуешь. Почему перестал заниматься творчеством? Руслан слегка грустно опустился в кресло и перевёл изображение на фронталку, внимательно заглядывая в глаза Жене и подозрительно сощуриваясь. Наверняка залез в его блокнот — иначе где Баженову ещё было видеть его нелепые попытки в искусство? На стеллаже осталась лишь парочка особо дорогих сердцу Усачева рисунков, но понять, что они принадлежат его руке, с ходу не получилось бы. — Я дизайнер, если ты забыл. Логично, что для поступления мне нужно было притащить в приёмную комиссию целое портфолио, да и весь первый курс нас задалбывали акварелью, как в детском саду, — фыркнул Руслан, вспоминая свою отнюдь не весёлую студенческую пору. Интересную, насыщенную — да, но ностальгировать, как многие, Усачев не планировал. Впереди его ждёт что-то гораздо более важное и нужное. — Послушай, Жень, внимательно, пожалуйста. Тебе не о чем беспокоиться. Я обязательно расскажу тебе всё, когда приеду, подожди ещё буквально день. Утром у нас назначена ещё одна встреча с Эльдаром, где он озвучит своё окончательное решение и мы обсудим последние детали, а потом я пулей к тебе. Дождись меня, пожалуйста, хорошо? Последние слова прозвучали так необычно и так пронзительно, что Баженов непроизвольно опустил голову, являя камере только своё, как всегда, лохматое воронье гнездо. Как же, наверно, сильно он скучал по банальному чисто человеческому, как бессознательно стремился к этому, но зачем-то одёргивал себя! И даже Катя… Чем сильнее и глубже Усачев узнавал Женю, тем больше укреплялся в уверенности, что для него она стала едва ли не прыжком в последний вагон, — просто потому, что надо уехать. В то время, как он, Руслан, будет локомотивом. Ну, или машинистом, что приведёт его в быстрое и уверенное движение. — Ничего не хочешь мне сказать? — не услышав от Баженова каких-либо комментариев или обещаний, с хитринкой в голосе спросил Усачев. По ту сторону экрана наконец загорелась слабая, но всё-таки улыбка, и Руслан почувствовал, как его чуть ли не бросило в жар. Не было в этом ощущении ничего пошлого — скорей, наоборот, Усачева вздёргивало на месте от обыденных эмоциональных реакций. Он тоже соскучился по банально человеческому, определённо. И особенно остро это воспринималось на расстоянии, хоть и виделись они с Женей не далее как сегодня утром. Вернее, уже вчера. — Ты молодец, я не зря в тебя верил, — тепло произнёс в ответ Баженов. Усачев, правда, угрюмо сдвинул брови и требовательно кивнул в ответ с намёком, что даёт ему ещё один шанс исправить ошибку, и тогда уже Женя смог выжать из себя то, что не говорил ещё никому и никогда. — Я люблю тебя, Руслан. Баженов много раз говорил, что у Усачева потрясающая, невероятная и просто умопомрачительная улыбка, что он обожает смотреть на него, когда тот чему-то настолько искренне радуется. И Руслан был счастлив дарить ему такие улыбки — особенно те, что вызваны подобными необходимыми словами. Однако повторять то же самое Жене, опошлять сакральный смысл сказанного Усачев не стал — да ладно, всё и так написано на его лице, он же чертовски хреновый актёр. Но знай он, что это был, возможно, последний их разговор, то обязательно повторил бы.* * *
Приехать к Кате — это, конечно, худшая идея из всех возможных, не стоит и отрицать. Меньше всего на свете он хотел подставлять её и причинять неудобства своим поздним появлением — если верить часам на автобусной остановке неподалёку, сейчас почти одиннадцать вечера, которые в январе ощущаются непроглядной адской тьмой. Ему, впрочем, в самый раз. Сигнал ожившего домофона и звук открывающейся подъездной двери выбили из головы все лишние сомнения, и он выбросил недокуренную сигарету — спасибо пацанам, что не только угостили, но и целую пачку выдали сверху вместе со сложенными вдвое купюрами «на первое время», — и бесшумной тенью скользнул внутрь, дыханием отогревая окоченевшие на зимнем ветру пальцы. Полдня он тенью слонялся по отдалённым улицам Москвы, пока повсюду не расклеили ориентировки на него, постоянно озираясь по сторонам и пугая редких прохожих своим отвратным видом: спутанные сальные волосы, то и дело непослушно торчащие из-под огромного капюшона, пуховик не по размеру, висящий на нём балахоном, осунувшееся лицо и круги под глазами, как у алкаша с внушительным стажем, — и лишь под покровом ночи наконец смог осуществить задуманное. Приехать в Алтуфьево — само собой, ужаснейшая идея, но когда, если не сейчас? И к кому ещё, если не к ней? Потому на кнопку звонка он нажал уверенно, но аккуратно и даже ласково. Из квартиры раздались приглушённые шаги — другой бы, вероятно, их бы и не услышал, это у него кошачье зрение и слух, — ещё через несколько секунд дверь приоткрылась на маленькую щёлочку, а затем распахнулась настежь, и Катя влетела в его объятия, доверительно утыкаясь носом ему в шею. — Ануар, — всхлипнула она, сильнее сжимая его плечо, — ну наконец-то! Ты себе не представляешь, какой пиздец тут без тебя происходит!.. Клэп, как всегда, не задавала глупых вопросов — откуда, почему и как. Понятное дело, что это не доблестная полиция его отпустила на все четыре стороны, да и сбитые костяшки на его руках, на которые она опустила взгляд первым делом, а ещё жизненный опыт невесты не последнего в преступном мире человека подсказали ей как нельзя лучше, что к чему. Катя всегда была умной девочкой, и пушка, которую, к слову, Тлегенов лично ей когда-то и подогнал, которую та сжимала в ладони, утыкая рукоятью ему в спину, это подтверждала. На ночь глядя от непрошеных гостей не следует ждать ничего хорошего, тем более когда за дверью стоит совершивший побег из СИЗО за несколько дней до заседания суда. — Давай мы пройдём в комнату, ты успокоишься и всё мне подробно объяснишь, — обволакивающим, словно гипнотизирующим тоном предложил казах, чувствуя, как девушка мелко подрагивает от тихого плача. Катя отстранилась от Ануара и, свободной рукой вытерев солёные щёки, согласно кивнула. Сняв куртку и повесив её на крючок, Тлегенов вдруг на мгновенье завис, впервые за долгое время вживую увидев ту, что снилась ему на неудобной твёрдой шконке, казавшейся от этих спасительных снов мягкой периной. Без привычного яркого макияжа, с распущенными длинными волосами, что закручивались у кончиков от природы, с блестящими от слёз глазами, Катя заставляла его сердце пропускать один удар за другим: если бы только она была его, как бы, сука, он сам себе завидовал! Жене вот, правда, не завидовал ни разу — только радовался за него и порой молчаливо злился, стискивая зубы, что тот ни хрена не ценит сокровище, в сущности, упавшее ему с неба. Однако на её безымянном пальце его кольцо, Клэп выглядела пусть не бесспорно счастливой, с учётом того, сколько нервов стоили ей постоянные войны Бэда, но как минимум довольной тем, что у неё есть, а сам Ануар ограничивался малым: по крайней мере, у двоих единственных его близких людей всё относительно хорошо, что ему ещё нужно? Противно от самого себя, что умудрился влюбиться в чужую девушку, но с этим он как-то справится. Справлялся же столько времени, в конце-то концов. — Женя ничего не говорил? — Катя села на диван и приглашающе кивнула казаху возле себя: она, правда, была рада его видеть, пусть и не так, как ему того хотелось бы в глубине души. — Как тебе вообще удалось сбежать? Тлегенов отрицательно мотнул головой, отчего особо настойчивая прядь полезла в глаза, и, когда Клэп нежно завела её ему за ухо, Ануар еле сдержался, чтобы не сделать то, о чём потом наверняка будет до конца жизни жалеть. «Нельзя, блять!» — мысленно осадил он себя и чрезмерным усилием заставил сдающийся ко всем чертям рассудок трезво анализировать происходящее. Катя не спешит отвечать на его немые вопросы, зато смело задаёт свои, а значит, всё произошедшее вкупе с тем бредом, что дошёл до его ушей, тесно взаимосвязано. И Тлегенов начал рассказывать. Получив посылку от Голополосова — книгу, блять, «Побег из Шоушенка», — с написанной карандашом по букве через страницу фразой: «Требуй внеочередной допрос», поначалу Ануар хотел послать это гиблое дело нахер. Свой приговор он вынес себе сам, когда поставил размашистую подпись внизу последнего листа с чистосердечным признанием, и ничуть не надеялся на то, что Женя станет его вытаскивать. И даже, зная его упёртый характер, отказывался до последнего — если бы не ещё одна приписка в самом конце, как раз на моменте, где Энди посылает Рэду пустую открытку из Техаса: «Бэд ранен». Потому Тлегенов и не сомневался, когда писал бумагу на имя Кшиштовского о своём намерении поведать следствию кое-что ещё и когда самолично руками, сцепленными наручниками спереди, врезал по затылку ближайшего из конвоиров, в то время как люди Голополосова расправлялись с другими фсиновцами, по-киношному остановившимися из-за перекрывших дорогу двух чёрных джипов. Ни Макс, ни его парни, ни пацаны, которых прислал Баженов, никаких подробностей не знали — только то, что вокруг Бэда ужом вьётся Вихлянцев, не отходя от него ни на шаг. Это, впрочем, удивительным для Ануара не стало — ещё во время их откровенной беседы в допросной он допускал такой исход событий. Не желал его, конечно, но вполне предполагал. Слишком уж хорошо он за эти годы изучил Женю. В том числе из-за этого, к слову, Тлегенов к Бэду и не сунулся — никто не знает, на какой сейчас Руслан стороне. К тому же у Баженова полицейские первым делом и начнут его искать. Да и кто лучше прольёт свет на случившееся, чем Катя? О других причинах Ануар, по-честному, не хотел окончательно признаваться и себе. Нельзя. — Ты главного не знаешь, — Клэп шмыгнула носом, когда к глазам снова подкатили слёзы, и придвинулась ещё ближе к казаху, пытаясь поймать его напряжённый взгляд. — Женю ранил полицейский — Вихлянцев заманил его в ловушку, чтобы тоже засадить за решётку после тебя, но он смог каким-то чудом унести ноги. Тогда Руслан нашёл ему какого-то врача, тоже откуда-то из органов, втёрся в доверие… Бэд выгнал меня и бросил, обвинил в том, что это я сдала вас с ним ментам — Вихлянцев, наверно, с Киром ему навешали этой лапши… А сейчас Руслан с Сапёром и Тёмой в Питере: решает с кем-то из Жениных партнёров вопросы от его имени. Он бросил меня, понимаешь, из-за этого ублюдка! Чем дальше говорила Катя, всё сильнее срываясь на отчаянный крик, тем всё больше и больше мрачнел Тлегенов, ожидая чего угодно, но не подобного пиздеца. Он же, блять, наивно к Вихлянцеву тогда даже проникся, поверил в его чистые намерения по отношению к Баженову, а на деле всё это, по ходу, оказалась хитрая, дальновидная многоходовка не просто по устранению Бэда из жажды мести, а по его тотальному уничтожению. Цинично, мерзко и, пожалуй, слишком странно для Руслана, который всё это время совершал столь идиотские ошибки. — В Питере, говоришь? — задумчиво переспросил Ануар, притягивая уже вовсю плачущую Клэп ближе к себе и утешающе поглаживая её по голове. — Набери со своего номера Сапёра, пожалуйста. Когда-то именно Тлегенов привёл его к Баженову, предварительно вытащив из полной задницы и глубокой ямы карточных долгов. Так что, какой бы ни была расстановка сил на данный момент, перед Ануаром у Сапёра тоже есть обязательства. Да и они всегда легко находили общий язык — Тлегенова парни в их группировке уважали не меньше, чем Бэда. Точнее, Женю скорее боялись. Дрожащей ладонью Катя схватила со стола телефон и, не с первого раза прочертив по экрану графический ключ, без сомнений протянула гаджет казаху. Клэп сильнее прижималась щекой к его сильному плечу и с остервенением теребила зубами многострадальную нижнюю губу, наверняка понимая, что сейчас рядом с ней — её последняя надежда на спасение. Последняя надежда вернуть то, что ей дорого. — Сделай что-нибудь, Ануар, пожалуйста!.. Я тебя прошу… Этот урод же его кинет в тюрьму по итогу, если не грохнет… Разрывая сердце ужасными догадками и истерикой Кати, Тлегенов нашёл нужный контакт и, сцепляя зубы в бессилии, держал себя в руках из последних сил. Нельзя идти на поводу у эмоций и совершать ошибки. Нельзя, блять. Сапёр ответил далеко не сразу — а когда всё же принял звонок, по его пьянющему в стельку голосу Тлегенов сразу понял, что дело шляпа. — Здоров, дорогой, узнал? Мне тут птичка на хвосте принесла, что ты в Питере с Вихлянцевым отжигаешь. Не пояснишь старому товарищу по понятиям? Правда, на вопрос его Сапёр ответил на удивление внятно и пугающе вменяемо расхохотался. Пробравшее до озноба плохое предчувствие не подвело: хоть бы услышанное далее оказалось просто последствиями «белочки» редко, но метко добиравшегося до спиртного бывшего снайпера в чеченских горах, а затем подавшегося в живой бронежилет для очередного жирного чинуши. — Блять, Ануар, сука, как хорошо, что ты выбрался на волю! Макс — молоток, не зря ему Бэд за тебя нормально так отвалил!.. У нас тут, это, блять, свержение власти, хуй знает. Я ни хрена толком не просёк, но Вихлянцев с Агашковым о чём-то договорились у Бэда за спиной. Жека точно не в курсе, они сами проболтались, что он не знает… Я попытался Бэда убедить, что его наёбывают, но он и слушать меня, блять, не захотел — сбросил звонок… Ануар, я реально тебе говорю: его как будто не в плечо, а в башку ранили, он совсем ёбу дал в последнее время, во всём слушается этого педиковатого придурка, мутит что-то непонятное, пацанам ни черта не объясняет… Выслушав всё до конца, Тлегенов, всё ещё стараясь сохранить спокойствие и не поддаваться грязным обвинениям там, где они вполне могут быть надуманы, сухо поблагодарил Сапёра за информацию и вернул телефон Клэп, ничего не говоря. Она смотрела на него взглядом, в котором читалась всепоглощающая вера в то, что он ей поможет вернуть любимого человека, отчего на секунду стало ещё больнее, и, тяжело вздохнув, Ануар капитулировал: — Хорошо, я постараюсь что-нибудь придумать, Кать. Но сначала мне надо поговорить с Жекой. Тут реально что-то нечисто.