Лжец

«Получив подарок от жизни, посмотри, нет ли на нём цены». Сергей Балашов

      Когда тебя объявили в федеральный розыск, а твоё до безобразия запоминающееся лицо «украшает» фонарные столбы и засыпанные снежной кашей павильоны автобусных остановок, а надо срочно встретиться с единственным, кого в этой сраной жизни ты можешь назвать не то что другом, а в принципе близким человеком, приходится изощряться. К слову, собственную рожу с плывущими пикселями на промокшей газетной бумаге Ануар содрал прямо у входа в метро, мелко радуясь, что москвичам откровенно похер на тех, кто проходит мимо, — что они вообще видят, кроме экранов телефонов, куда постоянно обезьяноподобно утыкаются. Попервах по приезде из Казахстана в Москву Тлегенова сильно удивлял подобный похуизм местных, минимум половина из которых — такие же понаехавшие, быстро впитавшие в себя дух чужеродных правил, лишь бы не выделяться среди «элиты». Теперь же он только вызывал облегчение, помогая слиться с безликой толпой.       Сутки «на свободе» ожидаемого успокоения Тлегенову не принесли. Его сокамерники в СИЗО — хорошие ребята, объективно, не моральные уроды и не прожжённые тюремной жизнью рецидивисты — часто обменивались мечтами, как кардинально изменят свою жизнь после того, как их выпустят. Ануар же никогда не принимал участия в этих щекотливых разговорах: не знаете вы, дураки, как дорого заплатите за возвращение на волю, если вообще нахрен отсюда выйдете. А из-за всех свалившихся на голову пиздецовых событий, разгребать которые придётся ему одному, Тлегенов вообще не ощутил, отличаются ли чем-то тесные стены сырой каталажки от той клетки, которую создали низкие тучи, разверзающиеся снегом напополам с дождём, и тиски-мысли, скручивающие внутренности в тугие жгуты.       Переночевал Ануар у Катюхи — искренне не хотел, несколько раз порывался уйти из квартиры как можно скорее, лишь бы не навлекать на неё неприятности, если вдруг в полиции вспомнят, кто впрягался за возникновение его отсутствующего алиби. Горячий душ и нормальная одежда стали приятными бонусами к вкусному, хоть и запоздалому ужину, а завтрака Тлегенов уже не дождался — ушёл, когда ещё не рассвело. Но перед уходом разбудил Клэп, чтобы дать ей последние инструкции на случай, если всё пойдёт не по плану. Что было бы совсем неудивительно с учётом того, что никакого плана у Ануара по-прежнему не появилось.       — Ты помнишь, детка: если всё-таки нагрянут копы, не скрывай, что я к тебе приходил. Хер знает, на каких камерах теоретически я мог промелькнуть и кто из соседей мог что-то видеть и слышать. Я тебе угрожал, вынудил дать пересидеть у себя ночь — и дальше по списку. Сама даже не вздумай меня искать и пытаться что-то узнать. При первой же возможности я позвоню тебе и расскажу, что к чему. Думаю, разговор с Жекой всё прояснит.       Катя по-наивному трогательно тёрла сонные глаза, сидя на кровати, и одновременно с этим внимательно слушала Тлегенова, кивая в ответ на каждую данную им установку. Дурой она точно никогда не была и наверняка понимала и без лишних уточнений, что одним разговором дело не закончится: даже если Баженов всё осознает и озарится отчётливым пониманием, как тупо его наебали, оставались ещё личности, которые сыграли в этой некрасивой истории не последнюю роль.       Шарахаясь ярко горящих уличных фонарей, Ануар тенью скользил между окованными в лёд деревьями. Вряд ли спешащие в такую отвратную погоду на работу люди его узнают, а тем более сопоставят с оперативно расклеенными полицией листовками, но цену халатности или наивной надежды на авось Тлегенов знал слишком хорошо. Вообще всему на этом свете есть цена — этот жизненный урок он усвоил до самой гробовой доски.       Выпросить телефон, чтобы позвонить Бэду, получилось у сердобольной продавщицы в маленьком затхлом магазине-наливайке в Ясенево — райончик, само собой, не под стать поистине столичному, с его-то колхозным рынком и человейниками немодной застройки, но, во-первых, здесь затеряться проще простого, накинув капюшон поглубже, а во-вторых, отсюда удобно добираться до точки назначения. Над тем, где можно безопасно и вдали от чужих глаз переговорить с Женей, Ануар не задумывался — «своим местом» на подобные случаи они давно уже определили развалины, в советские времена представлявшие собой местечковый дом кино, которые, несмотря на небольшое расстояние от Москвы, до сих пор нахрен никому не сдались.       Сейчас уже Тлегенову пришлось рискнуть жопой и, сильнее прячась в капюшон и сделав морду кирпичом, сесть в автобус. Радовало, что ехать нужно против пикового течения, а потому извечным старушкам с баулами в семь утра место уступать не надо — половина салона оставалась пустой почти до самой остановки Ануара. Так что всю дорогу он неотрывно смотрел в замызганное окно, провожая пустым взглядом вырастающие словно из ниоткуда цветные дома-коробки и стройные сосны, которым с такими темпами расширения столицы жить суждено недолго. Как и ему, наверное.       В заброшенном кинотеатре за восемь лет так ничего и не изменилось — разве что крышу ещё больше побило дождями да стены сильнее осыпались. Неудивительно, что тут не устраивались на ночлег даже здешние бомжи, — от холода и сырости у Тлегенова зуб на зуб не попадал. Бэду от Нахабино сюда и по самым оптимистичным прогнозам добираться не меньше часа, если ещё не угодит ненароком в вездесущие утренние пробки, а с раной в плече это время смело можно увеличивать раза в полтора, хоть и Ануар прекрасно понимал, что, услышав его безжизненное: «Надо срочно увидеться», Женя и из чертог ада сию же секунду бы выбрался.       У казаха не было возможности распинаться и объяснять подробности, но то, как голос Бэда от облегчённого в секунду сменился на настороженный и заметно напрягшийся, сжирало противным совестливым червяком. Стоило всё же обтекаемыми формулировками его успокоить и убедить, что он в порядке, — насколько, конечно, может быть в порядке человек, которого разыскивает полиция и которому теперь уже наверняка впаяют пожизненное за побег. Как бы там ни было, Ануар обязан разобраться и помочь — а дальше уже вплоть до того, что сам ментам сдастся. Прости, Жека, все твои усилия смачно пошли по пизде.       Хороший друг, говорят, влезать, куда не просят, не будет, и мешать счастью товарища тоже не станет. Ну, связался Баженов по влюблённой дурости с ментом, хоть и бывшим, поймался на его удочку, и ладно. Пусть набивает свои шишки, негативный опыт — тоже опыт, и всё такое, но в эту хуету Тлегенов не вписывался. Один раз он уже пустил события на самотёк. И в тот же день с дыркой в печени поклялся себе, что, если жив останется, больше ни за что подобного не допустит.       Женька, естественно, — умный мужик, такие мозги, как у него, в придачу к поставленному кулаку — редкость, но горячая голова и такое же горячее сердце всегда срабатывали у Баженова в первую очередь. Если Бэд ненавидит, то врагу наступает полный пиздец, если любит, то… То пиздец, как выходит, медленно, но верно наступает ему. Вихлянцев тоже не промах оказался — выждал, вытерпел, доиграл свою многоступенчатую роль до конца, избавившись от недоброжелателей и переодевшись в антракте. Не мог, в общем, Ануар оставаться в стороне, это претило ему изнутри, червячок прогрыз там уже огромный туннель, света в конце которого, увы, он не видел.       Осторожно нашаривая ногами в темноте каменные ступеньки, сохранившиеся чудом, Тлегенов спускался в полуподвальное помещение, с малозаметным успехом подсвечивая себе зажигалкой. Замок, который он самолично установил около месяца назад на дверь подсобки, судя по внешним признакам, никто не трогал — бомжам и вправду тут было нечего ловить. Не знали они, что Ануар конкретно заморочился над обустройством места для пересидки на всякий пожарный: притащил сюда несколько матрасов, пледов и прочей дребедени, чтобы не замёрзнуть к херам, в углу из валявшихся неподалёку кирпичей соорудил нечто наподобие буржуйки, спрятав внешнюю трубу под грудой перегнивших листьев. А самое главное — именно здесь, как когда-то и говорил Бэду, он спрятал общак. Давно было пора, по-хорошему, разделить его между пацанами, вот только большинству из них на том свете бабки уже не нужны.       Разжечь огонь из отсыревших деревяшек и бумажного мусора ожидаемо получилось не с первой и даже не с пятой попытки — зато, как только между камнями разгорелось плавное и ровное пламя, Тлегенов стащил с себя куртку и увалился на матрас, экономя силы. Слишком уж это место придавливало воспоминаниями, швыряясь флешбэками о чуть не стоившей ему жизни ошибке. Тогда Ануар, с каких-то херов поверивший, что никому нихуя не должен, наивно решил, что это Женина война, и самоустранился.       Проебались они тогда реально тупо — уже на последней точке из запланированных четырёх. Всего-то и нужно было, что объяснить на пальцах конкурентам, что на их территории впаривать палёную алкашку по бросовым ценам не стоит. До слёз смешно попасться на такой откровенной хуйне — пока Макс и другие ребята напрямую связывались с наркодилерами, им с Баженовым прилетала только паршивая мелочь, которая и оплачивалась соответствующе. Спрашивали за неё, правда, так же, разницы между травой и винно-водочным контрафактом их лидер как будто бы не видел. Но, во-первых, баба за прилавком слишком ушлая оказалась и успела вызвать ментов, а во-вторых, ни он, ни Женя не допустили почему-то и мысли, что в этом захолустье кто-то мог додуматься поставить наружку. И наследили нехило — Баженов ещё и забулдыгу одного ранил, когда тот хотел огреть его монтировкой.       Несколько месяцев они скрывались, где только могли, пока старый хрен, на которого приходилось пахать как проклятым, откровенно ржал и выставлял их на счётчик за простой в делах. Именно в те дни Женьке крышу и покосило — ушёл из универа, деньги, которые в прямом смысле доставались ему кровью, утекали сквозь пальцы, брат после того, как к ним в квартиру наведались менты, высказал всё, что думает, зафиналив красноречивым посылом по общеизвестному адресу… Ануар в этом плане всегда был более железным: всё происходящее — лишь временные трудности, от срока, если что, отмажутся, долг отработают, ещё и сверху останется, всё пройдёт, перемелется, а Баженова накрыло не по-детски. Тлегенов, к своему стыду, даже не заметил тот момент, разделивший психоз Жени на «до» и «после»: ещё вчера вроде всё было неплохо, они бухали в захудалом баре, говоря на отвлечённые темы и смеясь над киноляпами, а уже сегодня Баженов в ответ на требование поехать в Чертаново, чтобы стрясти бабки с обнаглевших барыг, выхватил пушку и пальнул в босса. Промазал, стреляя трясущимися в истерике руками, и, наверно, к счастью. Иначе живым бы он точно из кабинета не вышел.       Ануар сухо сглотнул и с силой зажмурился — от липкого чувства мук совести он не смог отмыться даже спустя годы. Он ведь должен был увидеть, что с его лучшим другом творится такой пиздец, должен был остановить разбушевавшегося Жеку, успокоить, тормознуть. Принять удар на себя, в конце концов, или хотя бы разделить его напополам с Баженовым. А он просто стоял рядом с другими пацанами, точно такими же похуистичными зеваками, уверенный в ёбаной установке не лезть в чужую жизнь без спроса и разрешения, и ни хрена не делал.       И вроде столько времени прошло, отболеть должно было, затянуться — любой другой наверняка давно сказал бы, что Ануар с лихвой отработал все кармические долги. А всё равно не отпускало и корёжило грёбаным чувством вины, которое в этих стенах, которые видели и помнили слишком много, лишь усиливалось с каждой секундой, превращая и так томительное ожидание в каторжную пытку.

— — // — —

      Начиналось всё, в общем-то, обычно: босс всегда собирал парней по понедельникам в своём офисе, который арендовал на первом этаже неприметной панельки в спальном районе на окраине. Обсуждали планы, прогоняли на словах дальнейшие вылазки и, разумеется, делили выручку «по справедливости». До поры до времени Женя молчал и даже на приветственное рукопожатие Тлегенова ответил скупо и уселся подальше от всех, практически не участвуя в разговоре. Ануар знал о глубокой интровертности Баженова, которая иногда достигала пиковой отметки, а потому не лез — и охренел не меньше остальных, когда уши заложило от прозвучавшего выстрела.       Тлегенов инстинктивно зажмурился и открывать глаза не спешил — периферийным зрением он выцепил траекторию свистящей в воздухе пули, и смотреть на то, как его единственного и лучшего друга сейчас при самом оптимистичном исходе до полусмерти отпиздят, было реально страшно. За секунду в сознании Ануара пролетела будто бы вся жизнь, хотя, по идее, умирал сейчас не он. По идее. Однако босс тем и выбил себе в своё время место под солнцем в бандитских кругах, что действовал не так, как от него ожидают, а так, как в конкретно сложившейся ситуации вышло бы наиболее эффективно.       — Женечка, ну раз уж решил меня убить — так хоть попадай в цель, не позорь мои седины, — он хохотал в голос, надрывая глотку, и от этого смеха у Тлегенова кожа спины прилипала к позвоночнику от страха. Огромным усилием он заставил себя взглянуть на Баженова, но, увидев угрожающе нависшего над ним Макса, что крутил в пальцах пистолет будто играючи и показательно дул на собственный кулак после наверняка мощного удара, смотреть дальше не стал. — Я же душу в тебя вложил, стольку научил, эх ты… Как думаешь, что я должен сделать после твоего дурацкого поступка?       — Ну грохни меня уже, давай, мне похуй! — Женю держали сзади под руки крепко, не позволяя ему разогнуться, и только сильнее заломили предплечье, когда он гордо вскинул голову вверх, чтобы посмотреть «учителю» прямо в глаза.       Все присутствующие здесь, видя в бойком и вспыльчивом парне, который никогда не лез за словом в карман и был одним из немногих, кто говорил боссу правду в лицо, может, и не догадывались, что Баженову и вправду было похуй. Зато чудовищная искренность этих слов оглушила Ануара — как же, блять, он слеп и глух, если не распознал вовремя, в какой беспросветной заднице засел Жека! И, наверно, нельзя уже ничего исправить, поздно и бесполезно, но теперь уже просто стоять Тлегенов не смог. Он дёрнулся неожиданно и резко, в три секунды оказавшись возле старого мудака, что смотрел на корчащегося от очередного удара в живот Баженова с самодовольной садистской улыбкой, и даже смог выхватить ствол и направить дуло прямо в эту наглую рожу.       — Всем нам в той или иной мере похуй на свою жизнь, раз мы вляпались в это дерьмо. Тебе ли, Женя, не знать, — босс говорил с наигранной весёлостью, и только его статичные, немигающие глаза выдавали, насколько он сейчас сосредоточен и напряжён. — Максимка, будь так любезен, сделай одолжение старику.       Ануар не видел, как лидер кивнул своему верному псу, — Голополосова давно уже все за глаза называли правой рукой босса и прочили ему место главаря в ближайшей перспективе, — но поймал ошарашенный и преисполненный ужасом взгляд Баженова. Правый бок обожгло, будто он неловко завалился одной частью тела на раскалённые угли, глаза застлало мутной монохромной поволокой, и все звуки смешались в непонятную кашу, среди которой на репите прокручивались последние слова, что Тлегенов сумел разобрать, перед тем как получил пулю в живот:       — Запомни, Евгений, на будущее: если хочешь наказать непокорного идиота, не надо его убивать. Это всё равно будет слабой наукой для остальных, пока их это напрямую не касается, а самому идиоту, как ты говоришь, похуй. Убей лучше то, что ему дорого, и только тогда твоё назидание возымеет смысл.       Спасительная темнота всё никак не приходила, оставляя вместо себя лишь боль, страх и паническое ощущение неслушающегося, будто чужого тела, — в голове Ануара только в первые секунды долбило необходимостью вслушиваться в слипшиеся голоса и пытаться понять, чьи холодные руки касаются его лба и рвут на нём кожанку. Недешёвая была, добротная — на этой мысли Тлегенов окончательно распрощался с реальностью, а очнулся, когда Женя, матерясь сквозь зубы, волочил его к машине, постоянно оглядываясь назад.       — Не вздумай, блять, подыхать и опять отрубаться, или я тебя, сука, на том свете достану и отпизжу от души!       Баженов с силой залепил с трудом пытавшемуся сфокусировать плывущий взгляд Ануару по щеке. Добившись от него мало-мальски вменяемой реакции, Женя зло выдохнул и, аккуратно поставив Тлегенова на ноги, сильнее обхватил его за плечи, одними глазами умоляя сделать несколько шагов. До тачки осталось всего-то рукой подать — но как же тяжело было просто шевелиться, не говоря уже о том, чтобы передвигать забитые жгучим металлом конечности и даже банально соображать.       Куда они едут, зачем, какого чёрта Баженов промчал на красный — клубок мыслей упорно не желал распутываться и приходить к какому-нибудь понятному выводу. Хотелось задать миллион вопросов, главный из которых — какого хрена, мать твою, они ещё живы? — но пересохшие губы не размыкались, и лишь через пару минут, когда боль хоть немного поутихла, Ануар привстал на заднем сиденье и промычал что-то невнятное. Благо, Женя, беспокойно обернувшись, относительно плавно въехал в съезд с ебучего МКАДа в неизвестную глушь и наконец заговорил:       — До пацанов наконец дошло, что пидорас этот поехал крышей и отправляет всех на убой, а мы для него — тупо пушечное мясо для удовлетворения каких-то там его ёбаных амбиций. Сдохнем — наберёт других, блять, невелика беда, — Баженов говорил зло, от выдыхаемой им с каждым словом ненависти становилось реально страшно. Ещё страшнее — от осознания, что теперь им скорой смерти точно не видать, даже если удастся сейчас успешно свалить и скрыться. — Когда Макс в тебя выстрелил, в офисе началась заварушка — некоторые поняли, что это уже охуенный перебор. Ну и под шумок нам помогли по-быстрому съебаться.       Ануар не хотел думать, что их удачный побег — не более чем ловушка, чтобы поизящнее поиздеваться, да и, если честно, думать, когда между пальцами липнет собственная кровь, а через кое-как в спешке наложенную повязку изрядно протекает, очень сложно. Сознание вновь уплывало, Тлегенов цеплялся за остатки вменяемости практически на автопилоте, упрямо отсчитывая секунду за секундой. У него получалось дойти до пяти-шести, и он опять сбивался — боль, захватившая в плен теперь уже каждую клетку, затмевала собой всё. Наверно, если смерть и бывает тупой сукой, то она именно такая.       Наверно, потому Баженов и свернул в эти развалины — печальное наследие брежневской эпохи с тремя радостями в жизни в захолустье: кино, вино и домино. Времени нормально спрятать тачку не было, потому Женя, действуя исключительно на волевых и заглушая напрочь долбящие по голове эмоции, перетрусил автомобильную аптечку в поисках всего необходимого и кое-как втащил Ануара внутрь, уложив его на хоть какое-то подобие удобной горизонтальной поверхности. Навыков оказания первой помощи, как и в принципе адекватного понимания, как правильно поступить, выбирая между смертью и тюрьмой, хватало лишь на то, чтобы со скрипом убедить себя, что отвозить Тлегенова в больницу — не вариант. И поэтому стисни зубы, делай хоть что-нибудь и постарайся не сдохнуть от осознания, что твоего друга чуть не убили из-за тебя.       — Если, блять, после сегодняшнего мы останемся живы, нам надо валить из криминала.       Баженов подёргал за края узла, проверяя надёжность завязок, на всякий случай слил остатки перекиси сверху для дезинфекции и аккуратно лёг рядом с Ануаром, наконец позволив себе выдохнуть. Руки тряслись, как у алкоголика со стажем, голос дрожал, как в шестом классе у доски с картой на уроке географии, но в то, что самое страшное осталось позади, не верилось. Тлегенова лихорадило, знобило и колотило, Женя даже через слои одежды чувствовал, какой от него исходил адский жар, и, пожалуй, малодушно готовился к худшему. Просто сейчас надо что-то говорить, надо как-то отвлекать Ануара и не давать ему провалиться в бессознанку, а параллельно — судорожно думать, как быть дальше, если ещё, конечно, в человеческих силах что-то сделать.       — Надо, — шёпотом согласился Тлегенов, найдя в себе силы кивнуть одними глазами. — Есть предложения, куда податься?       — Хер знает, — хмыкнул Баженов. — Давай подумаем.       Получилась странная игра в пинг-понг тем, чему никогда не суждено сбыться: фантазировали о том, как наконец оба возьмутся за ум и помирятся с семьями, обзаведутся жёнами и детьми, превратятся в добропорядочных граждан со стандартным набором «работа в офисе, дача по выходным, ипотека». Потом, когда Тлегенов рассмеялся, закашлялся и от боли чуть не орал, поняли, что такие банальные истории не про них: не заслуживают они нормальной человеческой жизни. И Ануар предложил уехать куда-нибудь подальше — в Штаты, например, — заделаться блогерами-путешественниками. Но не такими, как в стандартных тревел-шоу, иначе это скучно — можно же, например, устроить вояж по местам съёмок самых выдающихся блокбастеров, отснять своеобразную документалку на тему кино, может, проснуться знаменитыми.       Этой несбыточной херне, конечно, как нельзя лучше способствовало место, в котором они случайно оказались: ещё каких-то три десятка лет назад здесь влюблялись, встречались, скрепляли только зарождающиеся отношения целомудренными поцелуями или подливали масла в огонь страсти неприличными лобызаниями. Сейчас же можно было лишь диву даваться, почему это здание советского модерна, с колоннами и лепниной, от которого лишь одни стены и остались, не разрушили ко всем херам — ещё и разграбили не полностью. Непонятные доски, обломки кресел из зрительного зала, изредка под ноги попадались даже ошмётки плёнки и безымянные железяки — то ли здесь плотно обосновались бомжи, которых Женя напугал парой-тройкой выстрелов, перед тем как затащить внутрь Ануара, то ли подмосковная глубинка и впрямь относится к достоянию совковой эпохи с долей благоговейного трепета.       — Вообще похер, веришь? — не выдержав, Баженов вдруг уткнулся Тлегенову в шею и приобнял его. Бинты, кажется, вновь насквозь промокли, речь Ануара с каждой секундой становилась всё более сбивчивой и бессвязной, а сам он на остатках сил стирал пот со своего лба и старался дышать ровно. — На всё похер, лишь бы мы выбрались отсюда живыми.

— — // — —

      Закончилось лишь, к сожалению, хуёво — по итогу ни он, ни Женя не только не смогли соскочить с уголовщины, но ещё и срослись с ней воедино, какая там нахрен Америка. Порой, сдаваясь всепоглощающему отчаянию, что накатывало изредка, зато невероятно метко, Тлегенов жалел, что в тот злополучный день зачем-то остался жив. Уж лучше бы выстрел Макса пришёлся на несколько сантиметров выше, чтобы быстро и почти безболезненно, чтоб даже понять толком ничего не успел, чем ещё больше топнуть в вонючей дерьмовой жиже, из которой они так сильно хотели выбраться.       Собственно, Макс и приехал спасать их с Бэдом — что было странно с учётом того, как услужливо и преданно он вылизывал задницу старику, выполняя его любые, даже самые долбанутые, поручения и капризы. Совершенно не ожидая от Голополосова, что он в последний момент переобуется, наконец осуществив свою давнюю мечту поквитаться с выжившим из ума маразматиком и отомстить ему за все мучения и унижения, Баженов попытался в одиночку полезть против четверых мужиков, пока Макс в привычной для себя гневной и саркастичной манере не объяснил, что он тут затем, чтобы восстановить «историческую» справедливость. Скрепляя свои добрые намерения во имя установления хотя бы хрупкого мира, Голополосов обещал отвезти Ануара в частную клинику к знакомому хирургу, который за дополнительный приработок к зарплате втихую подлатает, как надо, — шрама не останется.       Шрам, увы, остался. Не только на животе.       А ещё осталась клятва, данная себе на грёбаном операционном столе перед тем, как наконец отправиться в избавительную отключку, — больше никогда не бросать Женю один на один с его заёбами и сдвигами по фазе. На памяти Тлегенова такие срывы происходили нечасто, особенно после того, как он стал держать ответ за других, и их все Ануар пытался пусть не контролировать, но, как минимум, держать в узде. Знал, когда нужно дать Бэду остыть, оставить его в покое, и всё само пройдёт, и чутко угадывал, когда, наоборот, стоит его раззадорить посильнее, выбесить, вывести на эмоции и достойно выдержать последующий за этим негативный накал. Сейчас, наверно, был как раз такой случай.       Шорох колёс по бездорожью послышался, как раз когда Тлегенов, психанув на самого себя за позорную слабость, подорвался с места и сделал несколько звонков с телефона, стыренного у одного зазевавшегося в метро полудурка. Нехорошо и не по-мужски, однако выбирать не приходилось. Сапёр, по всей видимости, только проснулся, пребывая в жутком похмельном синдроме, не сразу догнал, что от него требовалось, и всё, что Ануар смог от него добиться, — краткая информация о том, что выдвигаться обратно в Москву они с Русланом договорились примерно после двенадцати. Точнее не скажет, пока ему не позвонит Усачев, у которого назначена контрольная встреча с Эльдаром. Остальные пацаны всё ещё торчали на базе, ни сном ни духом не догадываясь, что вчерашней облавой на полицейский бобик их работа не ограничилась, — планировали, наверно, спокойно прибухнуть и залечь на дно, пока в городе активно ищут напавших на фсиновцев, но, увы, это, по ходу, не получится.       — Я тебя убить, сволочь, готов за то, что ты мне сразу, блять, не позвонил.       Несмотря на неприкрытую претензию, голос Баженова звучал на удивление тихо, а сам он почти флегматично стоял в дверном проёме, опёршись плечом о косяк, и исподлобья смотрел на Тлегенова, сдвинув брови. Впрочем, Ануар не отставал и лишь добавлял напряга в неразрывный зрительный контакт, не без грусти отмечая слишком очевидные синяки под глазами у Жени, морщины на его лбу, ненормальную даже для нынешней январской погоды бледность и блестящие нездоровым блеском глаза.       — Ну, подумай хорошо, Бэд, почему я первым делом позвонил не тебе, — хмыкнул Тлегенов.       На этом деланое равнодушие лопнуло, как мыльный пузырь, — они сделали шаг навстречу друг другу почти одновременно и обнялись так, будто сто лет не виделись. Баженову, наверно, так и казалось — Ануар же не без удивления отметил, что три недели, проведённые в СИЗО, пролетели для него незаметно, превращаясь в беспросветный день сурка. Как же он был рад снова ощутить крепкую дружескую руку на своём плече, а ведь даже уже не надеялся когда-либо вновь заговорить с Жекой вот так, не через разделяющие их прутья грубой железной решётки. Расчувствовавшись, пусть это и не подобает повидавшим жизнь на самом дне мужикам, Тлегенов сжал Баженова в объятиях сильнее, отчего тот болезненно шикнул и вынужденно отстранился.       — Блять, прости, брат, забыл, — криво улыбнулся Ануар и участливо кивнул в сторону Жениной куртки, которую тот аккуратно стягивал с себя вместе с толстовкой, чтобы проверить бинты: видимо, вести машину с незажившей раной для него оказалось нехилой проверкой на выносливость.       Следующие несколько минут сидели молча: Тлегенов от души приложился к еде, которую привёз с собой Баженов, запивая её пивом, Женя привычными, явно отточенными до автоматизма движениями затягивал на плече новую повязку взамен повлажневшей прошлой. Ануар невольно ухмыльнулся иронии ебанутой судьбы: Бэда, ещё до того, как он взял себе это простецкое прозвище, часто в шутку нарекали невидимкой за то, что из всех замесов он выходил целым и невредимым. А тут схлопотал пулю на такой войне, которую по глупой влюблённой наивности считал своим миром.       — Я всё жду, когда ты полезешь ко мне со своими нотациями или хотя бы забомбишь требованиями рассказать, что здесь было, — откинув лишние бинты, поднял голову Баженов, ловя взгляд Тлегенова. — Тоже считаешь, что я ёбнулся и свистанул флягой?       В идеале данный разговор должен начинать не Женя. То, что он сам шевелит этот коварный муравейник, означает лишь, что на все каверзные вопросы у него заготовлены вменяемые ответы. Ануар ждал не такой реакции: его первостепенная задача — вынудить Баженова посмотреть на ситуацию под другим углом, перезагрузиться и включить голову, а не выслушивать то, о чём он догадывается и так.       — Я лучше спрошу, насколько сильно ты продался Максу, чтобы он меня вытащил, — виртуозно, с необходимой каплей эмоций перевёл тему Тлегенов, взглянув на Бэда так, как мог лишь он один — проницательно и будто бы насквозь. — Зная твои принципы, я не думал, что после известных нам обоим событий ты нарушишь ваш уговор.       Само собой, так просто оставлять без внимания факт, что Голополосов едва не отправил на тот свет его лучшего друга, пусть и действуя по чьей-то указке, Женя не собирался. Да, он охотно принял его предложение о перемирии, давая Ануару шанс вычухаться, а не умереть от сепсиса или потери крови, воспользовался предоставленной им возможностью притащить Тлегенова в клинику, но после, когда опасность вроде как миновала, всё равно выставил счёт. На взгляд Ануара, это был долбоебизм высшей степени, однако его, всё ещё прикованного к койке отходняками от операции и жёстким воспалительным процессом, естественно, не спрашивали.       Он знал только, что Бэд в одиночку припёрся к Максу, закономерно занявшему место собственноручно убитого им босса, и выдвинул условия, от которых даже хорошо знавшие нахальную двинутость Баженова конкретно охренели. Они с Тлегеновым ничего не должны, от них отстают и отпускают на все четыре стороны, и с Голополосовым и его новой старой шайкой их отныне не связывает никогда и ничего — и это почему-то сработало. В подробности, что пообещал Женя взамен, Ануара не посвящали, но благодаря своим незаурядным аналитическим способностям он прекрасно понимал, что одной из причин, почему Баженов так и не смог покончить с преступной грязью, стало как раз это его тайное обязательство.       — Когда больше нечего терять, теряют принципы, — Бэд многозначительно закурил и протянул Тлегенову вторую сигарету, которую самолично поджёг о свою. Практически всегда все откровенные разговоры они делили вместе с дымом, что словно скрывал лишнее и обнажал нужные детали, помогал сделать правильные акценты. — Далеко бы я не ушёл, если бы всё время держался за одни и те же смыслы. Давно пора начинать что-то новое, а развивать старое и уже отжившее своё как раз в стиле Макса.       Можно было, само собой, возразить Баженову, напомнить ему, с каким трудом «огнём и мечом» они выбивали себе место под солнцем, создав свою группировку, как безжалостно сталкивали с шахматной доски конкурентов, нарушая все данные обеты. Вместо этого Ануар, сильнее обхватывая губами сигарету, красноречиво посмотрел на испещрённое уродливым рубцом запястье, ставшее будто бы наглядным и выставленным на всеобщее обозрение олицетворением скрытого одеждой шрама от груди к низу живота, и грустно усмехнулся. Так уж вышло, что руины, оставшиеся от когда-то незыблемых принципов Жени, его завалили и похоронили под собой.       — Тебе ведь уже рассказали, — вздохнул Баженов, который наверняка и без слов с лёгкостью прочёл всё, о чём в это мгновение думал Тлегенов. — И мне очень хочется верить, что человек, который знает меня как облупленного, понимает: это не сиюминутная блажь, у меня к Руслану вправду всё серьёзно. Блять, меня ещё никогда так не крыло, как с ним, и…       — В том и дело, что у тебя всё серьёзно, — нещадно перебил его Ануар. Степень того, насколько Тлегенов сейчас на взводе, выявило лишь остервенение, с которым он вдавил в стену недокуренный бычок, но голос его, как всегда, был предельно спокоен. — Да, мне всё рассказали, но я хочу услышать твою версию, перед тем как сделать окончательные выводы. Переубеди меня, Жень.       Пожалуйста. Это слово отчаянно вертелось на языке, но Ануар уже не смог его озвучить.

* * *

      Забили стрелку на Кронверкской набережной — недалеко от центра, в котором оставшийся без дела Данила решил послоняться и заодно протрезветь после безумного вояжа по питерским барам, а ещё рядом с нормальной заправкой и по здешним меркам просторной стоянкой. Локация, на взгляд Кира, самая что ни на есть отвратительная: тюрьма с одной стороны, место казни декабристов — с другой, а в пятидесяти метрах от живой страницы кровавой российской истории — пошлая жральня от «Бургер Кинга» и бухающие независимо от поры года студенты на лавочках в сквере неподалёку. Не то чтобы Агашков ненавидел Питер с этими его парадоксальными контрастами старинного и нового, мёртвого и живого, просто смириться не мог, хоть и в различных городах и странах видел то же самое, а то и похлеще.       Хотя, на самом деле, конечно, причина плохого настроения Кира крылась в другом. Он курил на Иоанновском мосту, тщетно игнорируя назойливые мысли, которые никак не выходили из головы и с каждой новой секундой лишь сильнее накручивались на вентилятор его сомнительных открытий. Не сказать, что он и раньше не осознавал, с каким человеком стоит бок о бок и чьё поведение, можно смело заявить, самолично поощрял, но сейчас в голове Агашкова взрывались мириады микроимпульсов, монотонно повторяя слова Эльдара, за которые он невольно зацепился.       «Ты ведёшь очень крысиную игру, Руслан. Кто бы мне сказал пару лет назад, что ты так красиво всех обставишь и пропихнёшь себя ради своих меркантильных целей — бля, самого Бэда подвинул! Э-эй, я боюсь тебя, брат!»       Кир не хотел себе в этом признаваться, но что-то, до сих пор тщательно закапываемое внутрь, было готово подписаться под каждым словом Джарахова. Даже кровью, если понадобится. Майор Усачев, которого Агашков собственными руками и создал, включая необходимую бэкграундную легенду погнавшегося за карьерой и деньгами провинциального мента с непомерными амбициями, слишком хорошо вжился в свою роль. А может, Кир просто на уровне подсознания вытянул наружу то, что всё это время упорно не признавал?       — Ну, ты долго ещё? — из раздумий Агашкова вырвал ворчливый голос Руслана, который, подойдя к нему, припрыгивал на месте и пытался согреть дыханием сложенные лодочкой руки.       Отвечать Киру совершенно не хотелось, но замораживать Усачева, который потом наверняка распилит мозг по этому поводу, — ещё больше, поэтому Агашков абсолютно молча, сильнее затягиваясь сигаретой, вытащил из кармана куртки ключи от машины и за брелок держал в воздухе. Однако Руслан брать их не захотел, как и уходить отсюда в принципе, — не то почувствовал, что Кир находится на самой тонкой грани, ещё чуть-чуть — и порвётся, не то, как обычно, эгоистично не желал оставаться один.       — Поперечный до сих пор где-то шляется, — Усачев сделал ещё одну попытку заговорить. — Договорились же ровно в полдень — уже на пятнадцать минут опаздывает.       Агашков взмахнул рукой, отчего ключи издали красноречивый звон, ещё раз намекая Руслану тупо свалить греться в салон тачки и оставить его наедине с собой. Тем не менее, этот нехитрый приём не сработал — в манипуляцию, как выяснилось, среди них двоих в совершенстве мог только Усачев.       В происходящем Кира удивляло то, что Руслан по-прежнему стоял рядом, практически прижимаясь плечом к его плечу, — за спиной туда-сюда сновали активизировавшиеся в последний день новогодних каникул машины, шумя, жужжа и раздражая барабанные перепонки, в лицо ему промозглый питерский ветер подло швырял никотиновый дым, а он по-прежнему не сдвигался с места и внимательно смотрел на профиль Агашкова, пытаясь поймать его взгляд. Сюрреалистично и по-своему неправдоподобно — всё-таки чувствует, гад.       — Позволь чуваку насладиться выходным в городе, в котором он ещё не был, — Кир постарался ответить нейтрально и вытащил из купленной полчаса назад пачки ещё одну сигарету. Огонь зажигалки от влажности и очередных сильных шквалов гас почти сразу же, и он выматерился сквозь зубы, даже не подняв глаз, когда Усачев услужливо подставил ладонь в защитном жесте. — Чудо, что он вообще встал на ноги после всего списка баров, где мы с ним отметились этой ночью.       Зная, что наутро его ждёт очередной напряжённый и тяжёлый разговор с Эльдаром, Агашков приложился всего лишь к парочке шотов и немного налёг на коньяк, когда Данила с напористым интересом допытывал бармена насчёт его зарплаты, а потом ещё возмущался, что он неделю вкалывает в полиции, рискуя жизнью, за те же бабки, какие этот мудак в бесячей бабочке поднимает за одну смену. Из обрывков пьяных россказней Поперечного Кир выжал для себя, помимо неудовлетворённости работой и личной жизнью, ещё одну любопытную деталь: Руслана Данила едва ли не боготворит, но тоже выдвигает ему предъявы за то, что тот всё решает в одиночку, а от остальных требует лишь включиться в его игру по условленному сигналу. И привык уже вроде, а всё равно противно царапает.       Вторую Кир курил уже быстрее, ёжась от холода и переступая с ноги на ногу, — да уж, петербуржские минус пять ощущаются куда жёстче, чем такое же цифровое значение в Москве. Усачев, к слову, у которого лишь кончик носа торчал из-под повязанного вокруг шеи тёплого шарфа, никаких признаков замерзания больше не выдавал, актёр хренов.       — В Питере всегда отличная погода — если только вы любите такую погоду, — цитатой прокомментировал Руслан со своей характерной усмешкой, а потом вдруг вздохнул, устремив немигающий взгляд в потерявшийся в низких чернильных тучах шпиль башни. — Над Петропавловкой всегда особенное небо — не такое, как вокруг. Энергетика места, наверное.       И вправду: несмотря на разгар января, сквозь плотное мрачное полотно над Заячьим островом упрямо пробивались робкие лучи солнца, беспощадно теряясь на фоне. В любой другой момент Агашков, скорее всего, с радостью подхватил бы претендующую на философичность реплику Усачева — но не сейчас. Его перехлёстывало через край, переполняло всё то мерзкое, от чего хотелось избавиться сию же минуту, — желательно до того, как приедет Данила, при котором Кир, возможно, не сумеет высказать ни слова претензий.       — Нахер я тебе сдался, Рус? — Агашков затушил окурок прямо о железные перила и швырнул его в пролив, ни капли не испытывая за это укоров совести. Отойдёт на двадцать метров к ближайшей урне — растеряет весь запал тут же. — Какую роль ты отвёл для меня в своей многоходовой стратегии?       Кир повернулся к Усачеву, наконец смотря на него в упор, и хмыкнул от того, как тот сразу опустил голову, неосознанно оторвав задумчивый взгляд от Петропавловской крепости. Если бы Агашков его не знал — подумал бы, что тому похуй. Но правда была в том, что Руслан больше эмоционировал, если, например, Поперечный вовремя не приехал, чем от собственных проёбов в чужую сторону.       — Ты страшный человек, Усачев, — продолжал Кир, многозначительной интонацией выделив фамилию несуществующего, как он когда-то наивно думал, мужчины. — Для тебя другие люди — пешки, не имеющие права голоса фигуры, которые ты расставляешь по своему усмотрению и передвигаешь, если тебе это выгодно. И ладно бы, если бы ты просто пользовался всеми нами — но ты же можешь хотя бы посвящать других в свои наполеоновские планы? Спрашивать нашего согласия как минимум для проформы? Разумеется, я всё это знал и раньше, и меня пусть не прям устраивало, но, по крайней мере, не бесило — я спокойно делал то, что тебе нужно, и лишних вопросов не задавал. А сегодня, когда ты обсуждал с Джараховым, как Женя и его парни будут вести бизнес, даже не поставив их, блять, в известность, меня озарило пониманием, которого я, честно тебе скажу, охренеть как испугался. Чем больше ты любишь человека, тем мощнее каток, каким ты по нему проезжаешься. По его чувствам, принципам, желаниям, мироощущению в данный момент и вообще. Ты хочешь привязать его к себе намертво, делаешь от себя зависимым и почему-то считаешь, что ты лучше знаешь, что ему нужно. Я ухожу, Руслан, извини. Ты мне по-прежнему друг, и, если тебе понадобится моя помощь, я, как всегда, сразу примчусь, но в этой афере с поставками техники в госучреждения я не участвую. Мне будет больно и невыносимо смотреть, как ты превратишь Бэда в безропотную марионетку.       За всё время, пока Агашков толкал эту пламенную речь, Усачев не проронил ни слова — всё так же стоял с опущенной головой и не двигался, не считая рефлекторно сжимающихся и разжимающихся пальцев. Его оправданий, впрочем, Кир и не хотел получить — пусть только задумается над этими словами, поймёт впредь на будущее, что его себялюбие давно уже выходит за рамки здравого эгоизма и нарушает чужие личные границы. А самым херовым в этой ситуации стало то, что Баженов ведь всем сердцем верил Руслану. И пусть ничего плохого Усачев вроде как не совершил, сам факт того, что он провернул всё втайне, по-крысиному, говорил за себя.       Но уж лучше бы Руслан, как обычно, дерзил и огрызался, чем продолжал угрюмо молчать, утыкаясь лбом в скрещённые ладони. На мгновение Агашков даже пожалел, что высказал всё это, мысленно отчитав себя за чересчур длинный язык, — но передумал вместе с громкой трелью телефона в кармане у Усачева, который тот тут же схватил, постебав оправдывающегося Поперечного, превратившись в самого себя.       Мало, наверно, ещё сказал.

* * *

      Во время сумбурного, но неторопливого и весьма подробного рассказа Жени Тлегенов успел приговорить ещё одну бутылку пива и едва не сбил собственный чешущийся кулак о ближайшую твёрдую поверхность. Сбылись все его самые страшные догадки: и Кир оказался предателем и бесстыжим лгуном, и Бэд — слепцом, не видящим дальше своего носа, И Вихлянцев — беспардонной, но, стоит отдать ему должное, хитрой и рассудительной мразью. Ануара поражало, с какой беспечной и доверчивой лёгкостью Баженов выдаёт ему некоторые особо трешовые детали, совершенно не видя в них подоплёки, и выводила на обычно без труда сдерживаемые эмоции абсурдность, что он должен объяснять Жене столь очевидные вещи.       Когда Баженов замолчал, Тлегенов, отставив на пол почти пустую бутылку, придвинулся ближе к краю, давая лучшую опору ногам, и, несколько секунд напряжённо смотря другу в глаза, сделал первое, что стрельнуло в башку, — одним слитным движением достал из-за пазухи пистолет и уткнул его Бэду в переносицу, для пущей убедительности клацнув затвором. Пусть хоть сейчас наконец ощутит, что давно уже на прицеле: одно неверное движение — и он труп. Хоть физически, хоть морально — в случае Баженова, который вмазался в Усачева по уши, один хер разница.       — Бля, Жека, ты ли это? Я тебя вообще не узнаю. Я видел, как ломаются сильные люди за решёткой, но как самые сильные ломаются на воле, вижу впервые.       По-честному, Ануар искренне не понимал, как можно потерять голову от чувств, какой бы мощной их лавиной ни накрывало. Да, порой и непробиваемого казаха выпиливало изнутри безысходностью собственного положения, когда ему хотелось избивать подушку или что покрепче, а на следующий день в надменно-похуистичной манере отвечать, мол, всё хорошо, заебись же, завидуйте. Тем не менее, ничего из этого не мешало ему продолжать делать свою работу, держа в узде холодный аналитический ум, и беспрекословно следовать намеченным целям и взглядам.       Баженов никак не отреагировал на импровизационный перформанс, призванный продырявить его броню, и Тлегенов опустил ствол, взявшись за следующее оружие — куда более действенное и, чёрт возьми, опасное.       — Тогда я сейчас тебе сказочку расскажу, Жень, — прищурился Ануар и, откинув в раздражительном жесте лезущие в глаза волосы, — единственное, что выдавало его внутреннее бурление, — нарочито непроницаемым голосом выдал синопсис услышанного только что. — Жил-был мужик. Вроде не дурак, всё при нём, авторитет, ум, невеста-красавица… И угораздило его связаться с ментом, который какого-то хера всё никак не мог его повязать. Тогда мент решил заманить его хитростью, но, когда понял, что ему это ни хрена не выгодно, поскольку прошлые долги в таком случае ему никто не простит, поменял тактику: подговорил другана в этого мужика пальнуть, по доброте душевной вызвонил «своего» врача, через него же провернул, чтобы этот мужик не смог лично решить касающийся их обоих вопрос, и поехал вместо него. А дальше уже дело техники — о чём-то, выгодном только себе, договорился, нашего героя вышвырнул за борт, а то и что похуже… Понял, или мне рассказывать дальше?       Это был далеко не первый раз, когда Тлегенов позволял себе в настолько грубой и бесцеремонной манере объяснять Бэду что-либо, — всегда неукоснительно придерживался только чётких правил, что делать это надо исключительно наедине и по возможности на трезвую голову. Один раз даже получил за такое по морде — оба были ещё совсем молодые, горячие, а Баженова в первые годы после создания собственной банды вообще несло не по-детски. Но это был первый раз, когда Женя не орал, не матерился зло, нелепо взмахивая руками и пиная попадающиеся под ноги предметы, а внимательно смотрел, пытаясь переварить сказанное и сопоставить все факты в своей голове.       — Тебя вообще нахрен не смутило, что тот рыжий коп, который, по факту, самолично тебя арестовал, не просто так оказался у служебного входа и, блять, тебя ждал? Усачев твой мастерски обвёл тебя вокруг пальца, внушив иллюзию, что он на твоей стороне, но ответь себе честно: ты знаешь, что у него на уме? И ещё тебе пища для размышлений — ты ведь не сказал Руслану, что собираешься вытащить меня из СИЗО. Почему? Не потому ли, что был уверен, что он тебе в этом помешает?       Судя по тому, как расширились и сверкнули глаза Бэда, Ануар попал в самое яблочко. Нетрудно догадаться, что, узнай Усачев об их дурацкой договорённости с Максом «бизнес в обмен на друга», ни на какую сделку с Джараховым он не попёрся бы. В лучшем случае — просто притих бы, продолжая неумело строить из себя покорную овечку, в худшем — свалил бы, это у него действительно хорошо получается. Только теперь верной псине Агашкову не удалось бы ему помочь — кого-кого, а этого ублюдка Тлегенов мечтал задушить собственными руками.       — Достаточно смело — бросаться столь серьёзными обвинениями, — сухо и пугающе безжизненно ответил наконец Женя.       Рука его, то и дело непроизвольно сжимающаяся в кулак, на автомате схватила лежащий рядом ствол. Тлегенов на это шумно усмехнулся — интересно, через что ещё переступит Бэд ради своей ебанутой любви, блять?       — Тебе нужны пруфы? Хорошо, с радостью, — каменно произнёс Ануар и гневным движением отобрал у Жени пушку. — Поехали, я докажу тебе, какой ты феерический долбоёб. Поговорим с твоим Вихлянцевым втроём.       Насчёт последнего Тлегенов безбожно соврал, не поведя бровью, — вопрос касался не его одного, а значит, не ему одному этот вопрос и решать. Выложить Баженову всю суть его доёба — тоже не вариант, ведь в противном случае до правды, срезав с неё толстенный слой пиздливого грима, у Ануара не вышло бы докопаться. Руслан должен ответить перед всеми пацанами за бабки, которые отдал Джарахову в качестве долга: о том, где они лежат, знали лишь сам казах и Бэд. А денег на их месте не оказалось.

* * *

      — Через двести метров поверните направо.       Только было задремавший Руслан пошевелился и недовольно промычал, сильнее натягивая вниз шапку, в которой ему почему-то было комфортно даже в значительно протопленном салоне, да ещё и на сиденье с функцией подогрева. Данила на заднем давно уже спал, предпочитая именно таким образом преодолеть мучившее его похмелье, потому все три часа оставшейся позади дороги ехали молча — Усачев, всё-таки обидевшийся на опус Агашкова, перебросился лишь парой фраз из необходимости, а так водил что-то карандашом в своём блокноте, отвернувшись.       Кир — даром, что младше, — всегда ощущал себя рядом с ним как старший брат вместе с пиздюком, которого надо вытаскивать из различных передряг, а не то потом от родителей прилетит обоим. Отсюда — и чувство ответственности за этого легкомысленного придурка, и запоздалое понимание, что не сам Руслан виноват в своей зашкалившей эгоцентричности, — нефиг было это поощрять и вестись в своё время на его несложные, в общем-то, провокации. А ещё Агашковым в эту минуту овладело щемящее сожаление: всё же зря он с ним так, можно ведь мягче, аккуратнее. Потому, пытаясь договориться с осевшим горечью чувством вины, Кир вырубил звук на навигаторе и невесомо поправил воротник бадлона Руслана, укрыв его сбоку куском куртки. От двери нехило сифонит — в самом деле, давно пора поменять машину, а ещё и всю жизнь заодно.       Усачев затих, удобнее устроившись полулёжа на сиденье ничком, и Агашков снова вернул полноценное внимание дороге, мысленно радуясь высвечиваемой на экране оставшейся двухсотке. Ещё от силы часа три, ну или четыре, если поймают мкадовские пробки, — и он наконец будет дома, с семьёй, без извечных размышлений, от которых никогда не удаётся насовсем избавиться, просчитываний рисков и продумываний запасных вариантов. Даже не верилось, что всё в кои-то веки закончилось, над ним не нависает дамоклов меч обязательств и угроз, хоть и с Русланом надо было впредь что-то делать. Не к добру его эта тихушная затея, Кир это жопой чуял.       Через двадцать минут по правую сторону вырисовались очертания мало-мальски приличной заправки — посигналив едущим впереди пацанам, Агашков опустил стекло и, поравнявшись, подмигнул им, предлагая привал. С сигаретами за последние сутки у Кира случился явный перебор — даже стреляной у Поперечного пачки не хватило, нервы всё-таки окончательно сдали. Приподняв голову и сонно оглянувшись, Усачев вздохнул, распрощавшись с перспективой вздремнуть, — в доме у Жени он точно не планировал спать до утра — и укоризненно посмотрел на Кира, но промолчал, давая понять, что незапланированные остановки, отдаляющие его от долгожданной встречи с Баженовым, ему вовсе не по нраву.       — Держи.       Спустя пять минут Агашков открыл переднюю дверь, всунув Руслану бутылку колы и хоть что-то поесть, мысленно готовясь к типичному ворчанию и недовольству. Но, на удивление, Усачев благодарно принял угощение, чуть смущённо улыбнулся и вышел к Киру, видимо осознав, что в действительности Агашков не собирается становиться его врагом, вопреки тому, что наговорил.       — Питер позорно теряет статус столицы самой вкусной шавермы, — иронично прокомментировал он, откусив верхушку лаваша. — Блин, Кир, до меня только сейчас дошло… Ты, наверное, был прав.       Услышать подобное от Руслана было сродни солнцу зимой в Петербурге — сегодня оно пыталось пробиться сквозь тучи так же, как сейчас Усачев пытался изобразить раскаяние. Возможно, такое признание чужой правоты оказалось искренним, возможно, Руслан выдавил это из себя специально, осознавая, что потерять Агашкова ему ни в коем случае нельзя, не суть — сам факт того, что Усачев может произносить такие слова, уже что-то да значил. Кир успокаивающе кивнул и протянул руку, чтобы поддерживающе хлопнуть Руслана по плечу, но тот вдруг потащил его за локоть в сторону, подальше от подозрительно поглядывающих на них Сапёра и Тёмыча.       — Я долго не понимал Женю, возмущался на него, не верил, что всё настолько сложно, — Усачев говорил быстро, от нервяка и от того, что в нём как будто тугую пробку сорвало, ещё больше проглатывая согласные. — А теперь сам окунулся в это дерьмо и понял. Отсюда, правда, нет безопасного и безболезненного выхода. Захочешь соскочить — вернут насильно, потому что на тебе завязаны бабки, которые зарабатывает кто-то более влиятельный и наглый. Джарахов Женю и слушать не стал бы, ты же сам это понял на встрече с ним, — Руслан отвлёкся, промачивая горло сладкой колой, и вскинул на Агашкова пронзительный поблёскивающий взгляд. — У меня не было выбора. Если ты не можешь повлиять на ситуацию — возьми её в свои руки. Так мне однажды сам Женя и говорил, он поймёт. Я только поэтому так поступил, Кир. Я не хотел никого подставлять или задвигать на задний план, чтобы продвинуться самому. У меня бифа ни с кем нет — все прекрасные люди.       Суперспособность Усачева всегда и везде казаться правым, даже если все обстоятельства выступают против этого, была одним из тех качеств, перед которым Агашков капитулировал. Подумать только, ещё каких-то двадцать минут назад он злился на Руслана за все грехи на Земле, и не пытаясь оправдать перед самим собой собственную тщедушную обиду, а сейчас вновь готов откликнуться по первому его зову. Сердце сжималось от одной лишь мысли, как на самом деле переживает Усачев, — и неизменно внутри, внешне мало чем показывая всё, что кипит болезненным варевом внутри.       Кир еле остановил в себе сиюминутный порыв приобнять Руслана, выразив ему искреннюю поддержку, — а потом это и не понадобилось, когда у него в кармане раздался громкий сигнал входящего. Усачев весь аж заулыбался, отчего серые глаза вмиг посветлели и налились радостным блеском, хоть и нахмурился в конце на секунду, перед тем как завершить вызов. Агашкову, который, естественно, сразу же догадался, что звонил Бэд, это скомканное прощание тоже не понравилось, но он, как и Руслан, ухватился первым делом за новую вводную.       — Женя сказал приехать не к нему домой, а на вашу базу, — объяснил своё непонимание Усачев. — Хочет разрулить что-то. Ты со мной?       Не успел Кир высказать своё очевидное «ну конечно», как из машины наконец вылез заспанный, но хотя бы уже чуть более трезвый Поперечный, — хмурясь и кривясь на одну сторону, он приблизился вплотную к парням и бесцеремонно отобрал у Руслана еду, заметив, что тот всё равно безразлично держит шаурму в руках. Что Усачев, что Агашков не смогли не проехаться по поводу истинного обличья стражей порядка — а Даниле это было вовсе нипочём, ему всего-то и хотелось, что оказаться сейчас в своей тесной квартирке и проспать до самого утра, пока Родина в очередной ёбаный раз не потащит его на службу.       — Питерские выходные кончились, а вместе с ними — и прекрасная свобода! — сокрушался Поперечный, допивая стыренные у Руслана и остатки колы.       Он и не подозревал, насколько пророческими окажутся в скором времени его слова.

* * *

      Чёрный «Форд» следовал за ними по пятам — поначалу Усачев мысленно обзывал себя дураком, вдалбливая в голову, что, хоть московская деревня и большая, в ней не так уж и много дорог. Но, чем ближе они подъезжали к условленному месту встречи с Женей, тем явственнее Руслан шестым чувством понимал, что происходит какая-то дерьмовая лажа. А ведь и вправду — нахера Баженов велел ему ехать на мифическую базу, о которой Усачев до этого дня и слыхом не слыхивал? И не затем ли их с Киром сзади пасут Сапёр с Тёмычем, что Бэд что-то задумал?       Женин телефон был недоступен — прославленная чуйка Руслана благим матом орала, чтобы он не влезал в эту сомнительную фигню, в которую его втягивают насильно. Агашков же, видя его эмоциональный раздрай, едва ощутимо сжал ладонь Усачева и ободряюще ему улыбнулся.       — На базе часто нет связи, не парься, — Кир вновь уткнулся в дорогу и втопил педаль газа сильнее, надеясь на последних секундах зелёного сигнала светофора оторваться от напрягавших «преследователей». — Там же ебеня из ебеней, мы-то от кое-каких охерительно смышлёных копов скрывались.       В ответ на затейливый комплимент Руслан смущённо улыбнулся и послушно спрятал смартфон в карман. Даня, которого они высадили у станции метро, всё ещё не отписался. Видя, как сильно его подкосили поездка «в жизнь» и мучительное возвращение в суровую реальность, Усачев пообещал себе всё-таки вытащить Поперечного из полицейской тюрьмы, как и планировал, — но как следует обдумать эту идею, вообразив, как лучше обставить это Жене, Руслан не успел. На съезде, ведущем на ткацкую фабрику, «Форд» опасным манёвром перегородил дорогу, чудесным образом умудрившись занять обе полосы, и с обеих сторон от машины, выставив на обозрение пистолеты, встали Тёмыч и Сапёр.       — У Ануара появились к вам кое-какие вопросы, — тем не менее, последний произнёс это с долей доброжелательности и прицел не наводил, держа пушку дулом вниз. — Ответите на них детально и честно — будете свободны.       В глазах Усачева виднелись неприкрытые страх и разочарование, почему Агашков твёрдо кивнул и жестом указал парням свалить с пути. Понятное дело, они с Русланом угодили в идиотскую ловушку, и не в их интересах глупить и сопротивляться — к счастью, это понимал и Усачев, который, чтобы не злить и не нарываться, сидел смирно и никаких бессмысленных действий, что могли только ухудшить их положение, не предпринимал. Тем более, Сапёр предусмотрительно уселся к ним на заднее, да ещё и довольно присвистнул, увидев недопитую Данилой банку энергетика.       — Да тут, блять, приём по высшему разряду, уважуха!       Почему-то известие об освобождении Ануара не удивило — наоборот, стало более чем понятным аргументом в пользу происходящего. Кто ещё мог взбаламутить воду в полный штиль, как не он? И уже не было важно, как Тлегенову удалось выйти из СИЗО, — гораздо важнее стало другое.       Не хотелось верить, что Баженов разыграл весь этот спектакль, чтобы в самом конце так топорно насолить Руслану и выставить ему счёты. Да и не в характере Жени жонглировать несуществующими чувствами и эмоциями. Скорее всего, до парней дошли слушки, что Усачев намутил что-то с Джараховым, и теперь хотят разобраться. И даже хорошо, если Руслан выдаст всё как на духу сразу и перед всеми, чем будет и дальше плести свои тайные интриги, — пусть вроде как они всё между собой и порешали и сам Кир на Усачева больше зла не держал, хороший урок ему в самом деле нужно преподать. Тем и отличается сплочённая командная игра от выёбистого соло.       Этим успокаивал себя Кир, бросая быстрые взгляды на оставшиеся три километра на карте в навигаторе. Руслан, судя по расширяющимся глазам и нервно перебирающим молнию на куртке пальцам, с каждой секундой нервничал всё больше. Тем не менее, из машины, когда она остановилась у засыпанного снегом ржавого забора, Усачев вышел с гордо поднятой головой и даже ничем не выдал своего изумления, заметив с десяток припаркованных рядом тачек. Вся группировка в сборе, кто бы сомневался.       Парни сидели в огромном холле на первом этаже: кто-то стоял, подпирая собой ветхие колонны, кто-то ходил взад-вперёд, поигрывая сжатым в руке стволом, кто-то сидел прямо на холодном бетоне. Объединяло всех тяжёлое гнетущее молчание: немногие из тех выживших, кто работал на Бэда относительно давно, явно были прибиты всплывшими новостями, а новички всё равно ещё не знали всех тонкостей досконально, чтобы брать слово первыми. Ануар в помещении так и не промелькнул — Кир напряг зрение, пытаясь заглянуть в тёмные, не освещённые голыми лампочками закутки, но так его и не увидел. А вот это Агашкову не нравилось уже совсем.       — Не ссы, не убивать тебя сюда привезли. У меня было дохуя способов сделать это раньше, — Сапёр, что всё это время шёл позади, вышел в середину холла и скрестил руки на груди в ожидании. — Садитесь — разговор будет, надеюсь, недолгий, но в ногах правды нет.       Руслан послушно устроился на предложенном стуле, закинув ногу на ногу. Если бы Кир не видел его молчаливый психоз в машине десять минут назад, то подумал бы даже, что тот абсолютно спокоен. Видимо, служба в полиции прочно закалила его внутренний стержень, научила получше скрывать эмоции, а ещё не выдавать своего панического состояния. По большому счёту, Усачеву нечего бояться, он не сделал ничего такого, за что его можно всерьёз приставить к стенке. Да, довыёбывался, да, возомнил из себя хер пойми кого, этого, конечно, ни в одной банде терпеть не станут, но на первый раз простят, особенно зная, как к нему относится Бэд. Попугают, конечно, не без того — если только Руслану не припечёт вдруг зачем-то спиздеть. Агашков уже не был ни в чём уверен.       — Ты обещал мне очную ставку с Ануаром. Ну и где он?       Кир мысленно грязно выматерился на дурное нахальство Усачева. Но, быстро пораскинув мозгами, Агашков невольно восхитился тем, как тонко тот сейчас обвинил Сапёра во вранье. А заодно и в самоуправстве — что первое, что второе, по идее, здорово сейчас понизило авторитет взявшего на себя слово в глазах всех присутствующих. По сложившимся внутри группировки устоям, все важные разговоры разруливали либо Тлегенов, либо Бэд лично, и вкупе с этим нарушением регламента даже мелкая ложь должна восприняться в этом специфическом коллективе крайне негативно. Браво, Руслан.       — Скоро будет, — толпа загалдела, отчего нарочито небрежная фраза, брошенная Сапёром, утонула во всеобщем недовольстве. Оставалось единственное — поскорее обернуть гнев непосредственно к поводу, по которому все собрались. — У нас к тебе всего один вопрос. Где бабки?       На секунду Усачев растерял свою уверенность. Он повернул голову к Киру в полнейшем непонимании предъявы, вот только Агашков ничем не мог ему помочь. Теперь уже, сложив перед собой целостную картину, Кир понял, что Руслан был не так уж и неправ, заподозрив Женю в тёмной игре. Не вызывало сомнений, что Ануар, и правда, на свободе, как стало понятным и то, что за спиной у Бэда (хоть бы за спиной!) назрел бессмысленный и беспощадный бунт.       — Притворяешься, что не понимаешь, о чём я? — Сапёр сделал шаг вперёд и хмыкнул, с видом победителя оглядывая притихших мужчин: несколько, как по команде, уже вытащили пушки из карманов и синхронно, отработанным уже не раз движением клацнули затвором. — Так я тебе объясню. О том, где спрятан наш общак, знали только Ануар и Бэд. Наши бабки, ради которых чуть ли не каждый из нас пулю, а то и не одну, блять, получил. Кое-кто и не дожил до момента, когда мы их наконец поделим, а у них остались вдовы, сироты-дети… Усёк, к чему я виду? Или мне продолжать?       — Продолжай, мне интересно, как ты сейчас прилюдно обвинишь Женю в том, что он выдал мне тайну, где хранятся ваши деньги, — к удивлению Кира, Усачева вся эта ситуация лишь развеселила. — Я правильно понимаю, что ты к этому ведёшь?       Откуда-то сбоку послышались недовольные шепотки, кто-то и громко начал крыть хуями всех подряд и, естественно, Руслана в первую очередь, однако и Сапёр, и Усачев выдержали этот прессинг достойно. Наоборот, они смотрели друг на друга с вызовом, только подстрекая один другого к ожесточению словесной дуэли.       — Не совсем, — усмехнулся Сапёр. — Распиздел тебе Бэд, или ты воспользовался его состоянием после ранения, чтобы узнать всё, что тебе нужно, или коллеги твои выбили из Ануара показания — мы сами разберёмся, это уже не твоего ума дело. А вот вернуть чужое надо. Или, думаешь, мы не срастили, как «вовремя» ты решил отдать должок Джарахову, а наши денежки пропали?       Ситуация доходила уже до какого-то ебанутого абсурда. Агашков неотрывно смотрел на Руслана, а потом, наплевав на то, как это выглядит со стороны, склонился к его уху и быстро проговорил:       — Не ведись на эти дебильные провокации. Дождись Бэда, он разрулит. Ты же отвёз Эльдару свои, или я и тут чего-то не знаю?       Усачев неопределённо мотнул головой — это напоминало, будто он просто отбивается от назойливой мухи. А дальше произошло то, чего Кир ожидал меньше всего, хотя, казалось, его в эти дни уже ничего не должно было удивлять.       — Да, ваши деньги у меня. Да, я выпросил их у Бэда — но не в уплату своего долга, а в обмен на нормальное будущее каждого из нас. Сколько раз вы, перед тем как идти на дело, прощались со своими семьями? А все ли ваши жёны, девушки вообще в курсе, чем вы занимаетесь? Что вы им скажете, если однажды вы спалитесь и вас загребут в ментовку и отпетушат в тюрьме? Не хотели ли бы вы начать наконец работать легально? Не отрицайте — проработав в полиции, я знаю, что каждый преступник в глубине души мечтает о спокойной жизни. Я вам её дам: уже завтра любой из вас может примкнуть к нам с Женей и начать заниматься, по сути, теми же поставками из-за границы, только не боясь за собственную жопу. Со своей стороны гарантирую не только безопасность, но и достойную оплату вашего труда. Кто не согласен — держать вас против воли не будем, забирайте свою долю и идите с миром. Все ваши деньги вложены в дело, но это не значит, что я не смогу выделить то, что причитается каждому по отдельности, из оставшегося резерва. А тем, кто захочет дальше идти с нами, по-прежнему считает Бэда своим лидером и наставником, верит ему и верит в него, — добро пожаловать!       «Сапёр ошибается один раз», — гласит народная мудрость, но в этот вечер она не сработала. Зарвавшийся придурок не только взял на себя слишком много — он вскрыл такой ящик Пандоры, о котором и не догадывался. В холле началась шумиха — одни были недовольны тем, что такие условия им предлагает не Бэд, а крашеная выскочка с «легавым» прошлым, другие орали матом на Ануара, что не разобрался в ситуации, но вытащил их воскресным вечером непонятно зачем, третьи бомбили Руслана вопросами, что именно теперь они все будут делать и действительно ли Бэд поддерживает это решение. Учитывая то, что новеньких было вдвое больше, чем «старичков», и среди молодой гвардии иерархия имела куда меньшее значение, Агашков не сомневался, что затея Усачева раскрыть все карты сыграет на ура.       Кир бросил взгляд на спокойным, уверенным тоном вещающего что-то Руслана и поймал себя на ужасающей мысли, что боится этого человека.

* * *

      — Нужны тебе ещё какие-нибудь доказательства?       Баженов с Ануаром по московским четырём баллам добрались на базу только пять минут назад, но уже этого времени хватило, чтобы необходимость разговаривать с Русланом с глазу на глаз отпала сама собой. Тлегенов не был в восторге от того, что собрал всех парней тайком от Бэда и устроил внеплановый общий совет, — только прекрасно понимал, что иначе вывести Усачева на чистую воду никак не получится. Уж слишком въедливо и глубоко он вошёл под кожу Жене, слишком прочно там обосновался и пустил такие крепкие корни, что вырвать их без боли, как сорняк-паразит, не получится, как ни старайся.       Они находились в сквозном служебном помещении, служившем когда-то, очевидно, для транспортировки готовых изделий. Об этом свидетельствовали уцелевшие ошмётки конвейерной ленты, что вела от одного конца комнаты в другой. Баженов стоял, опираясь о неё руками и склонив голову, — по закону жанра, Ануару должно быть его жаль. Но жалости Тлегенов не испытывал и вовсе не считал, что Женя её заслуживает. Радоваться лишь надо, что ему удалось открыть другу глаза и не позволить одурачить его охреневшим прохвостам. Пусть и провернул Ануар это запрещёнными методами.       Ведь иногда лучшее, что мы можем сделать для близкого человека, — не дать ему права выбора.       Бэд так ничего и не ответил — по его злым прищуренным глазам и раздувающимся от гнева крыльям носа, впрочем, и так было всё понятно. Следовало уже выйти за порог и заявить о своём присутствии, а затем и взяться за капитальную чистку — бурные обсуждения среди пацанов за считанные минуты вспороли все существовавшие проблемы и указали на потенциальных предателей. Обоим есть над чем серьёзно призадуматься: стоило Руслану лишь немного поманить рублём, как за ним вслепую ринулись верные, казалось бы, люди, готовые наплевать с высокой башни на всё остальное.       Хоть Ануар и понимал, что конкретно это из них двоих парит только его.       Как дальше стали разворачиваться события, казах не успевал даже осознанно реагировать. Из ступора Баженова вывело не понимание патовой ситуации, как он надеялся, а командный, заполошный голос Усачева, приказавший всем заткнуться. Когда в холле воцарилась тишина, изредка прерываемая только взволнованными шепотками, впору было по-настоящему, в голос расхохотаться от бесхребетности вроде как непоколебимых членов опасной группировки, если бы вскоре Ануару, как и всем присутствующим здесь, стало совершенно не до смеха.       — Звонил Поперечный. В их рабочем чате объявили повышенную готовность и вызвали все свободные подразделения оперов. Угадайте, где они будут от силы через десять минут?       Сука, ещё и дружков своих ментовских вызвал и радуется!       Сквозь приоткрытую дверь было прекрасно видно Усачева, что непонятно какого хрена, не скрываясь, ржал, согнувшись пополам. Заебись он их всех подставил! Охеренно пустил пыль в глаза и всё, сволочь, предусмотрел!       Времени на то, чтобы разбираться с этим выблядышем, не оставалось. Женя же, напротив, фурией понёсся в холл, и, чтобы удержать его и не пустить в паникующую толпу тупо срывающихся с места парней, Тлегенову пришлось вложить максимум силы и даже подло надавить на больное плечо. Тогда Баженов, яростно матерясь во всю глотку, развернулся и спустя пару секунд оказался уже в состоянии не то что выслушать, но и наконец вернуться в себя.       — Ануар, быстро съёбывай отсюда! Мы как-нибудь отмажемся, не впервой, но если копы обнаружат здесь тебя, то пиздец придёт нам всем.       — Ща разберёмся, Жек, не кипишуй. Если этот сучонок нас не наебал, успеем.       Тлегенов лишь краем глаза сумел выхватить, как Руслана куда-то прочь потащил Кир. Соблазн догнать их двоих и отомстить за всё желательно с двух точных выстрелов был велик, однако Ануар осознавал, что куда важнее сейчас вытащить собственные жопы. Хитро, конечно, Усачев решил поступить, предупредив о приезде полиции практически впритык: если получится накрыть всех сразу, отлично, не получится — запасной аэродром готов, вот он, блять, благодетель нарисовался, которого за «спасение» теперь все должны боготворить и жопу целовать. Нельзя было Сапёру отпускать ручного рыжего мента, ой нельзя. Глядишь, с ним здесь московские ублюдки в погонах стали бы посговорчивее.       — Вы уже разобрались, блять, «мужики». За мной! У меня машина возле запасного входа.       Услышав твёрдый голос Кати, Тлегенов на мгновение подумал, что от всех сегодняшних потрясений он ёбнулся головой. Видимо, она тоже поддерживала тесную связь с кем-то из людей Бэда, держала руку на пульсе и, узнав, что группировка в полном составе здесь, на фабрике, куда не раз приезжала к Жене или вместе с ним, примчалась сюда, положив болт на увещевания Ануара во что бы то ни стало дождаться его и не лезть. Только этого не хватало!       — Ты совсем спятила, дура?! — в сердцах вскрикнул он. — Я же тебя просил!       — А я просила тебя хоть что-то сделать, а не сопли разводить, — отрезала Клэп. — Поговорить он хотел… Договорился?       На улице слышались голоса, в маленьком просвете заколоченного окна, присмотревшись, можно было различить чёрные пятна экипировки ОМОНа, так что раздумья следовало отложить до будущих времён, которые с такими темпами могут и не наступить. Или они сейчас бросают всё ещё судорожно мечущихся в панике пацанов, только часть из которых успели сделать ноги, или сами становятся одними из главных претендентов для построждественского украшения обезьянника в ближайшем райотделе.       По ушам задолбили звуки перестрелки — видимо, пытавшихся свалить первыми уже засекли. Фабрика была окружена, сомнений в этом уже не возникало.       — Ануар, блять, съёбывай, я сказал!       Баженов развернулся к Тлегенову, наконец из гущи событий обращаясь назад, и обомлел при виде неотрывно, в выжидающей позе смотрящей на него Кати. Она уже не мешкала, в глазах её горел такой злой и решительный огонь, что Женя на мгновение опешил — и этого мгновения Клэп с лихвой хватило, чтобы взять его на мушку и угрожающе погладить пальцем спусковой крючок.       — Ты сейчас идёшь за мной, или я стреляю нахрен в эту дверь и уже через минуту копы будут здесь. Живее думай, Бэд.       — Иди. У меня ещё есть одно незаконченное дельце, — Ануар с улыбкой подмигнул Баженову: это будет лучший расклад, если они с Клэп уйдут отсюда вдвоём.       Не теряя ни секунды, казах молнией пересёк холл и прошмыгнул мимо оставшихся пацанов, выбравших вариант отстреливаться, а не пытаться сбежать с оцепленной территории. По крайней мере, они прикроют остальных, а если получится задержать мудаков мусоров, то и свалить тоже сквозь проплешины в их обороне. Разумно — Тлегенов с радостью помог бы своим парням, если бы не одно «но». Которое сам для себя он окрестил ни много ни мало делом чести.       Узкий коридор, за ним — ещё один, лаз на крышу, и, прячась за обломками вентиляционный системы, Ануар наконец сумел как следует осмотреться. Спасибо недавно выпавшему снегу — на белом фоне все приехавшие омоновцы и опера были как на ладони, невзирая на кромешную темноту. Только интересовали Тлегенова совсем не они. Аккуратно перемещаясь на сто восемьдесят градусов и напрягая зрение на максимум, казах среди расплывчатых контуров высоких стройных сосен наконец нашёл тех, кого искал, и еле сдержал отчаянно рвущийся наружу смех: Руслан и Кир прятались в отдалённой, плавно уходящей в лес частью территории фабрики, а рядом с ними ошивался небезызвестный рыжий мент.       Разыграно всё как по нотам. Пришла пора внести раздрай в план Барбаросса и поставить долгожданную точку в яром споре с собственной совестью.

* * *

      Глаза нещадно слипались, будто в них песка насыпали. Шутка ли — остаться до самого вечера в участке после ночного дежурства? Конечно, сам виноват: нефиг было отпускать Поперечного, предварительно не заглянув в утверждённый график смен, но с другой стороны — на памяти Кшиштовского это первый раз, когда Данила выбирался куда-то, кроме как к матери в Воронеж. И, как правило, ничем хорошим такие поездки не заканчивались, а о городе, в котором прошло его детство, тепло Поперечный никогда ещё не отзывался.       За что Миша любил новогодние праздники, так это за рутину. Сплошная бытовуха: кражи на улице, мелкие травмы на почве драк и ругани соседей, пиротехника в руках у какого-нибудь малолетнего долбоёба разобьёт кому-то машину, совсем уж изредка — средние и тяжкие телесные под влиянием беспробудного январского запоя, да и всё, в общем-то. Скучно.       Скука усугублялась ещё и тем, что в соседнем кабинете без вечного трёпа Данилы и обычно молчаливого, но так метко вставляющего свои едкие комментарии Руслана стало необычайно тихо и пусто. Только во время их отсутствия Кшиштовский понял страшную вещь: так уютно и лампово, как раньше, никогда уже не будет. Поперечный, конечно, вернётся, уже, по идее, должен быть в Москве, да и Усачев, по большому счёту, никуда не исчез и его в любой день можно будет уговорить попить пивасика (ну ладно, винчика) в каком-нибудь баре, а всё-таки что-то прокручивало и без того склонного к самоедству Мишу через ментальную мясорубку. Наверно, всё же неправильно это — жить одной работой, каким бы правильным майор Кшиштовский ни хотел казаться.       Всё равно пошли его наполеоновские планы насмарку. Пусть и не было Мишиной прямой вины, что Тлегенов сбежал по пути из СИЗО, всех собак повесили в том числе и на него — знал же, насколько этот тип опасен, а мер никаких не принял, заранее не продумал опасности и не предотвратил их. С точки зрения полковника это оказалось чистой воды попустительство, на взгляд самого Кшиштовского — знак, что на протяжении всего этого времени их круто водили за нос, а эта благотворительная акция с чистосердечным признанием от казаха была не более чем тщательно спланированным спектаклем, на который все они с радостью повелись. Наверное, Миша нервничал и поэтому: не нравилось ему это затишье перед бурей.       — Товарищ м… — в кабинет привычно заглянул дежурный и запнулся, когда Кшиштовский жестом приказал ему обойтись без ненужных формальностей и перейти сразу к делу. — Коллеги из Химок просят подмогу. Им звонок странный от ноунейма поступил, типа планируется замес какой-то за городом, на территории фабрики нефункционирующей. Ну, они сначала забили, как обычно, аноним же — на всякий случай только пэпээсников и гаишников предупредили, чтобы маякнули, если что вдруг пойдёт не так.       — И что не так? — Миша вздохнул, задумчивым жестом потирая уже с перебором отросшую бороду. Вот, кажется, и буря.       — Тачку Баженова в тех краях видели, — пожал плечами дежурный. — А рядом с ним — пассажира подозрительного. Опера пробили по камерам: наш беглец это, короче. Этот, как его… Ну, узкоглазый который.       — Долго, блять, рассказываешь! Собирай всех, кто свободен, и пулей туда!       Давно Кшиштовского не брал такой сильный адреналиновый задор — почему-то в последние месяцы нежданно-негаданно бразды правления в выездных операциях брал на себя Руслан. Сейчас бы его нестандартные мозги пригодились бы, чтобы организовать захват и окружение наиболее эффективно с задействованием минимума сил. А без Поперечного Миша никакие силовые методы борьбы с преступными группировками и вовсе не видел — тот умел первым лезть в самое пекло, ведя за собой остальных, и именно он был локомотивом, толкающим вперёд застывающий в стремительно прогрессирующем времени нафталиновый полицейский поезд.       Только ни Усачева, ни Поперечного рядом не оказалось, и пятеро человек, один из которых, как и сам Кшиштовский, больше суток на ногах, — всё, чем располагал Миша на данный момент. Ну и химковские коллеги, которые, по идее, на себе и должны тянуть эту лямку. Только Кшиштовский благодаря богатому опыту давно знал: не будут они впрягаться в то, что к ним мало относится. Проворонили заварушку на своей территории — и фиг с ней. А Миша в очередной раз упустит фигурантов дел, которые ведёт, и тогда уже аргументировать необходимость отдела в штабе хрен получится.       ОМОН Кшиштовский, естественно, всё равно вызвал, предчувствуя полную жопу ещё только на подъезде к обозначенной фабрике. Он несказанно охренел, когда увидел обустроенный полигон не хуже среднестатистической воинской части, а ещё целый автопарк внедорожников ценой в пять годовых зарплат майора каждый, не меньше. Сидеть в засаде до прибытия подкрепления не хотелось: у Миши шило в заднице взыграло, чтобы реабилитироваться перед начальством за все былые проёбы. Но и рыпаться сейчас, впятером против целой бэдовской банды (в том, что это именно она, сомневаться уже не приходилось), — верх идиотизма. Жизнь, хоть и стерва редкостная, была Кшиштовскому всё ещё очень дорога.       На удивление, его просьбу, едва услышав фамилию Тлегенова, начальство удовлетворило — полковник попросил лишь продержаться хотя бы полчаса, окружив по возможности здание и удерживая всех находящихся внутри. Вдесятером заблокировать входы-выходы, особенно когда и плана территории площадью в несколько гектаров не знаешь, — задача нереальная, Миша прекрасно слышал, как на противоположном конце, примыкающем к лесу, взревел мотор как минимум одной машины, но что он мог сделать? Кроме того, конечно, чтобы бегом ринуться туда, оставляя группу на толкового опера из другого участка, в надежде, что хотя бы следующих ублюдков он сможет остановить.       Кшиштовский бежал по снегу, мысленно проклиная собственную худобу и невыносливость. Он замёрз, даже несмотря на тёплую куртку с поддетым под неё броником, ноги в тяжёлых сапогах утопали в сугробе, ещё и путались в валяющихся сосновых ветках, отчего и каждый шаг давался Мише с трудом. Двигаться бесшумно вдоль ограждения не получалось, но мужикам, что-то долго обсуждавшим внутри, было не до него и не до патрулирования местности — гостей в погонах здесь явно никто не ждал. Судя по отсутствию громких выстрелов, это и на разборки не похоже — скорее всего, очередная сходка, возможно, даже отмечали «освобождение» Тлегенова. Хер знает.       Через десять минут блуждания по лесополосе Кшиштовскому доложили о долгожданном приезде ОМОНа. Отзвонился и напарник о начале штурма после того, как фабрика будет оцеплена со всех сторон, однако в этой, «глухой» стороне Миша так никого и не увидел. Потому, прислушиваясь к каждому звуку, Кшиштовский упрямо продолжал идти и раз за разом удобнее перехватывал рукоять пистолета, то и дело прячась за стволами деревьев и воровато оглядываясь. За забором, по направлению к основному зданию фабрики, послышалась какая-то шумиха — ну, вот всё и началось. Жаль даже, что он не там, не вместе со всеми бомбардирует «крепость», но Миша довольно быстро поменял своё мнение, когда, как он и ожидал, вглубь леса ринулись три безмолвных силуэта.       Стараясь ступать осторожно и внимательно смотря себе под ноги, Кшиштовский перебежками, от одной сосны к другой, сливаясь с общим фоном причудливой игры ночных теней, приближался к ним. С расстояния, которое сокращалось неумолимо медленно, сложно было различить очертания людей или хотя бы их особенные приметы, до тех пор, пока все трое вдруг не остановились. На него неизвестные внимания не обращали и вообще в эту сторону даже не поворачивались, спасаясь от ветра, который играл сейчас на руку как раз Мише. И вот уже слышались обрывки разговоров, вот уже стало возможным получше рассмотреть спины отморозков, особенно одного сбитого и крепкого, что стоял чуть поодаль и матерился через слово.       Кшиштовский подошёл уже совсем близко, на уровне беспрепятственно и с лёгкостью направляемого выстрела. Один парень, видимо, услышав посторонние звуки, повернулся в его сторону, и при виде слишком знакомой рыжей бороды и сдвинутых густых бровей Миша вмиг почувствовал, как внутри у него всё заледенело.       Даня-Даня, ну какой же ты придурок…

* * *

      Клэп по-прежнему держала указательный палец на спусковом крючке — если бы ей ещё месяц назад сказали, что её Женя будет идти рядом с ней под направленным между лопаток прицелом, она бы только заржала и плюнула в лицо придурку с богатой, но больной фантазией. Да, между ними никогда не было всё гладко, с самого начала, и их отношения взяли свой исток с циничной и преднамеренной лжи, но дойти до такого цирка — это уже перебор.       — Садись в машину. Быстрее!       Что хуже всего — Баженов даже не пытался её вразумить, смеялся только зло, но выполнял все озвученные команды, как болванчик, на автомате и с явно опустошённым автоматизмом. Видимо, пары выстрелов (ударной волной от второго задело даже рукав его куртки) Бэду хватило, чтобы быть паинькой и звуками пальбы не привлекать к ним обоим внимания оцепивших местность копов.       — Ну и нахера? — уже в машине, когда Катя успешно выехала на трассу через плотный лесной массив, наконец подал голос Женя. Они не раз обсуждали между собой, как можно скрыться с базы в случае опасности, преодолевали эту «полосу препятствий» в шутку и даже не допускали, что однажды таким образом придётся валить по-настоящему. — Сначала ты сдала меня ментам, а теперь увозишь отсюда. Женскую логику мне, блять, никогда не понять.       — Заткнись, — процедила Клэп, ещё больше газанув, а после всё же передумала и добавила уже мягче: — Спасаю тебя, дурак.       Немного сбросив на крутом повороте, Катя на секунду оторвала взгляд от заснеженной дороги и посмотрела на Баженова. Сердце дрогнуло и сжалось внутри, пропустив мощный удар: всего два раза в жизни она видела Женю таким — в тот злополучный вечер, когда арестовали Ануара, и сейчас, когда он в полной мере осознал, как ловко его обвёл вокруг пальца тот, кому он безоговорочно верил и на кого поставил всё, что имеет.       Руслан — лжец, наконец-то до тебя это дошло.       Баженова бросало то в жар, то в холод, он крепче вцеплялся в воротник, сильнее затягивая шнурок капюшона, а его пустые глаза, не выражающие больше никакой искры, которая Клэп когда-то и покорила, пугали до чёртиков. Казалось, из человека вынули душу и оставили только бесполезную оболочку — таким сейчас выглядел Бэд, ещё час назад представлявший собой главаря серьёзной преступной группировки, подмявшей под себя сразу две столицы.       Чем ближе к черте города, тем лучше становилась дорога, но тем больше Катя сбавляла скорость. Благодаря хорошему зрению она вовремя заметила стоящую на обочине патрульную машину, мигающую аварийкой, и успела свернуть на второстепенную дорогу — всё-таки быстро менты сориентировались, целую облаву организовали. Хорошо, что по мере приближения к Шереметьево поток машин увеличивался и стало проще слиться со спешащей лентой фар и фонарей, не боясь, что их остановят с целью досмотра и проверки документов.       Успокоившись, что в этом районе полиция уже не стоит на ушах в попытке поймать опасную банду, Клэп выдохнула, разжала стиснутые до побеления на костяшках пальцев кулаки и ударила по тормозам. Сейчас или никогда — у неё не было уверенности, что Женя захочет её слушать, но и молчать Катя оказалась уже не в силах.       — Агашков угрожал мне, — с места в карьер прыгнула она, опустив глаза. Голос Клэп срывался на шёпот, и именно это привлекло внимание Баженова, который, до этого бездумно пялясь в боковое, повернул голову влево и аж расширил глаза, совершенно не ожидая подобных откровений. — Я по глупости нарвалась на него, хотела с его помощью срубить немножко бабла… — Катя запнулась и фыркнула, вспоминая свои неудачные и нелепые попытки соблазнить верного до мозга костей семьянина. — Не тебе судить меня за это, я зарабатывала как могла. Мне сразу не понравилась его идея, чтоб я трахалась с тобой: прости, Жень, репутация у тебя была законченного мудилы. Вот только выбора мне Кир не оставил — намекнул, что знает всё о моих родных, и…       По щедро намазанной слоями тоналки щеке прокатилась мутная слеза, и Клэп отвернулась влево, вскидывая густую копну волос. Меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы Баженов подумал, что она давит ему на жалость, применяет все эти бабские штучки и всё такое. Женя лишил её возможности всё объяснить, даже слушать не хотел её оправданий, однако сейчас, когда дверь со стороны пассажирского заблокирована, а они находятся в ебенях около часу ночи, Катя наконец сможет признаться в том, о чём никогда ещё прямо не говорила.       — У нас с тобой были странные отношения, — собравшись с мыслями, спустя минуту продолжила она, не реагируя на скептическое хмыканье Бэда от последнего слова. — Я никогда не просила тебя завязать с криминалом. Никогда не выносила тебе мозг, хотя ты не представляешь, как сильно мне было, блять, страшно, когда ты уезжал на очередную стрелку или разборку. Я вздрагивала от каждого звонка ночью или с незнакомого номера — почему-то каждый раз мне казалось, что сейчас мне сообщат, что с тобой что-то случилось. Не задумывался почему? А я тебе скажу. Я боялась тебя потерять. Боялась, что если я начну предъявлять тебе претензии, то ты пошлёшь меня куда подальше и найдёшь себе тупую дурочку, которая за цацки будет заглядывать тебе в рот и хуй глотать по первому твоему приказу. А мне ты нужен был…       Слёзы душили, с каждой следующей фразой Клэп становилось всё сложнее говорить, да и Баженов молчал и никак ей не помогал. По его прищуренному взгляду и ходящим желвакам трудно было понять, что он думает на самом деле, верит ли, но Катя упорно выталкивала из себя слова дальше — пусть не для Жени, а хотя бы для себя.       Она рассказала, как очаровалась Бэдом буквально с первой же встречи. Прекрасно зная, чем он занимается, Клэп совершенно не ожидала разговора с настолько эрудированным и начитанным человеком, да ещё и, как выяснилось, Баженов смущался повышенного внимания к своей персоне. Поначалу пришлось изрядно попотеть, чтобы добиться его расположения и расслабленности, зато их первый секс, бесшабашный, безудержный, но при этом учитывающий желания обоих, с уместной заботой, выбил из Кати все сомнения о том, правильно ли она поступает.       К тому же Кир от Клэп ничего и не требовал — её долг перед ним забылся, ведь она и вправду была бесполезной для Агашкова, и он её и не трогал. Женя оберегал Катю от жестокого внешнего мира, охотно давал ей деньги на покупку всего, что душа пожелает, сам не ленился несколько часов юзать Интернет для того, чтобы найти для неё наилучший подарок. Да, они не ходили, как классическая парочка, по ресторанам и в кино, не гуляли вдвоём по набережной Москвы-реки и по Воробьёвым по ночам за ручку, не целовались под луной, и этого Клэп по-женски порой катастрофически не хватало. Но, с другой стороны, Катя была благодарна Баженову за собственное спокойствие и какое-никакое положение в обществе, в котором тот обитал, — она в любое время могла приехать хоть на эту же базу и проводить с Женей время тут, практиковаться с ним в стрельбе, рукопашке, стонать от его члена внутри прямо в лесу, чувствуя себя героиней качественных зарубежных фильмов, которые они вместе смотрели, и быть той отбитой подружкой крутого парня. По крайней мере, до того дня, пока Агашков не напомнил Кате, что она здесь не для того, чтобы ложиться под Баженова за деньги и наслаждаться даримой им роскошной жизнью.       Дальше Клэп рассказала, как пришла в ужас от одной только мысли, что она своими же руками должна отправить Бэда и всю его компашку за решётку, слив важную информацию Руслану. Тогда Катя уверенно и твёрдо послала Кира нахер, пригрозив, что, начни он на неё давить, она тут же сдаст его Жене. На это Агашков лишь рассмеялся — во-первых, даже если Баженов и поверит в её нынешние чистые намерения, так легко простив её изначальное предательство, то Усачев всё равно в любом случае накроет всю банду Бэда и в первую очередь его самого. Механизм запущен, и только от Клэп зависит, получит ли она свою долю по итогу или останется ни с чем. Параллельно Кир вновь напомнил ей о близких, безошибочно, с точностью до секунды пересказал распорядок дня матери и перечислил места, куда дедушка ходит за продуктами. Агашков действительно знал о её семье всё. И тогда Катя пошла ва-банк.       Её условие было простым — она делает всё, что от неё требуется, взамен на то, что Кир поможет Жене избежать тюрьмы. Он мог сделать это запросто, он якшался с такими людьми, одно упоминание которых доводило до дрожи, — тем более, Агашкову отнюдь не понравилась перспектива, что Бэд узнает и о Руслане. Клэп в таком случае не поздоровится, но и все планы Кира улетят к собачьим чертям и предназначавшаяся когда-то ему пуля достигнет цели, а вторая — продырявит и смазливое личико Усачева. Их сделка оказалась взаимовыгодной, и, с трудом дождавшись, пока после той жуткой ночи Женя вернётся в место, ставшее их временным домом, Катя не могла перестать лить слёзы от радости, что Агашков сдержал слово и не кинул её.       — …Тебе, само собой, он наговорил другое, чтобы прикрыть свою мерзкую жопу, — откашляв вставший в горле комок, Клэп наконец перевела заплаканные глаза на хмуро смотрящего в никуда Баженова. — Типа он сам хотел тебя вытащить, сволочь. Знаешь, мне ведь уже даже всё равно, веришь ли ты мне — в последние дни я поняла, чего стоят все слова, что ты когда-то мне говорил. Ты вроде и признавался мне в любви, Жень, но я для тебя так и осталась красивой куклой, которую не стыдно показать отморозкам-друзьям, и которая бонусом нормально сосёт и трахается. Только ты очевидного не понимал — блять, да мне стоило одним лишь пальцем поманить того же Ануара, чтобы он упал к моим ногам, но я упорно делала вид, что не замечаю его щенячьего взгляда, потому что весь этот год, что мы вместе, нужен мне был исключительно ты… Короче, вот. Со мной ты или нет — решай здесь и сейчас.       Дрожащей рукой Катя вынула из бардачка распечатки электронных авиабилетов на рейс «Москва-Токио» и кинула их Баженову. Собственное решение она уже приняла: с ним или без него, но улетит туда, где ей станет легче. Где не придётся гадать, увидит ли она ещё своего мужика вечером или наутро, не подстрелят ли его где-нибудь в вонючем захолустье, не расскажет ли ему какой-нибудь доброжелатель, что она раньше из себя представляла и как оказалась рядом с ним. Клэп не могла больше жить в страхе, пусть ещё пару недель назад её самым большим страхом казалось потерять того, кого она, несмотря ни на что, искренне полюбила.       — Нет, Кать, я не могу, — севшим голосом ответил ей Бэд и криво усмехнулся. — Я тебе верю, но идите вы все нахуй к чёрту.       Так просто. Их скандалы и ссоры всегда были громкими, бурными, ещё более громкими и бурными становились примирения — а финальную точку они поставили тихо и скуп. Сдерживая подкатывающий всхлип и тщательно сохраняя лицо, Клэп молча разблокировала дверь и втопила педаль газа, даже не давая жмурящемуся явно от боли Баженову, который нет-нет да трогал раненого плеча, медленно выйти из машины.       Вылет через два с половиной часа. Регистрация, досмотр, охраняемый зал ожидания — она должна успеть исчезнуть из города до того, как всё наверняка станет известно.

* * *

      Заметка на будущее — обязательно обзавестись запасным незасвеченным телефоном на случай таких вот форс-мажорных обстоятельств.       Если бы его сейчас прослушивали и сложили два и два, можно было бы целый остросюжетный боевик снять о проблеме морального выбора среднестатистического полицейского. Коп, лейтенант, по пути домой на метро с не очень-то легальной сделки обнаруживает в «Телеге» сообщение от начальства, что в соседнем районе собралась банда, которую они так давно выслеживали, в том числе объявленный в федеральный розыск преступник. А собирается она для того, чтобы прессануть его лучшего друга, тоже копа в прошлом. Что сделал бы главный герой? Похуй — важно, что Данила первым делом предупредил Руслана в надежде, что ему хватит ума по-тихому съебаться. А сам сошёл на следующей же станции и, бегом взбираясь по эскалатору наверх, попутно вызывал такси, рассчитывая прибыть раньше, чем ещё один его друг — Миша Кшиштовский, без пяти минут подполковник, ещё и до фанатизма следующий букве закона.       Усачев, благо, был не один, а с Киром — мозговитым мужиком, который уж точно не оставит наивного Русика в беде. Поперечный висел с ними на телефоне и, получив сообщение о том, что они пока пережидают в лесу и не высовываются, вместе с координатами геолокации, бесцеремонно вбил их в навигатор, «убедив» таксиста в своей правоте с помощью ментовской ксивы и выглядывающей из-под пояса пушки. Водила честно довёз его до самой ближней точки и среди беспорядочно торчащих в разные стороны стволов хвойного молодняка развёл руками — дальше его видавшая виды «Киа» класса эконом попросту не поедет.       А затем, высадив проблемного пассажира, этот мудак по-быстрому съебался — к бабке не ходи. И хер знает, как теперь забирать отсюда двух идиотов, которых Поперечный даже с помощью мобильной карты с трудом нашёл, и как выводить их к ближайшей дороге, которая по-любому регулируется пэпсами — естественно, не из их участка, так просто уже не добазаришься. Усачев умудрился перецепиться ногой через выглядывающий наружу массивный корень и хромал, крепко держась за Агашкова, а тот, в свою очередь, пилил его за какую-то хуйню, в которую Данила, обозлённый и вымотанный вкрай, вникать категорически не хотел. И объявил перекур, падая жопой прямо на заледеневший и припорошённый снегом пенёк, — курить, разумеется, нельзя, а вот отдышаться — ещё как нужно.       — Я тебя спрашиваю: какого хера, Рус? — не в силах остыть, Кир нарезал мелкие круги рядом, и десятый раз задавал один и тот же вопрос. — Ты напиздел вооружённым уродам о том, что забрал их бабки, для того чтобы, блять, спастись? Ты сам не слышишь, как ублюдски тупо это звучит?!       — А ты думаешь, мне бы кто-то из них поверил? — раздражённо прыснул Усачев. — Они услышали от меня ровно то, что хотели и ожидали услышать. А потом приехал бы Женя, подтвердил бы, что никакие его деньги я не брал, и угомонил бы своих идиотов. Мне нужно было выиграть время, как ты не понимаешь? Если бы я начал говорить им как есть, мне бы пустили пулю в лоб ещё до того, как я закончил бы первое предложение.       — Ты ебанулся! Окончательно ебанулся! Дохуя поверил в себя, блять, или что? Люди — не пешки в твоей игре, сколько можно, сука, это уже повторять?!       — Не ори, — шикнул на Агашкова Поперечный. — Там кто-то идёт.       Сняв с пистолета предохранитель, Данила одним движением вскочил на ноги и направился прямо к скрывающемуся за деревьями неизвестному. Очень быстро тонкая, долговязая и нескладная фигура приобрела чёткие контуры Миши, и Поперечный расхохотался, сгибаясь пополам и пиная чёртов снег, прилипающий к подошвам ботинок. Вот так встреча двух старых товарищей!       — Ты же не был нахуй ни в каком Питере, — остановившись в метре от своего подчинённого, Кшиштовский скрестил руки на груди, не пряча пистолет.       — Был, — таким же безразличным тоном бросил в ответ Данила. — Стикер из местного бара показать? Билета из Эрмитажа, сорри, нет.       Жизнь, конечно, не фильм: если бы подобную сцену снимали в кино, там было бы много пафосных разговоров о дружбе, долге и чести, преданности и предательстве, взаимных упрёков и криков. Миша, по закону жанра, должен с пеной у рта доказывать, что Поперечный же присягнул на верность Родине, с презрением говорить, что никогда и мысли не допускал, что однажды они разойдутся по разные линии баррикад; Данила же — в ответ швырнуть ему, что он такой не один, что он вслед за Русланом выбрал путь нормального заработка не только на булку хлеба, но и на сливочное масло, путь самоуважения, когда ты не пашешь с утра до ночи за жалкие копейки, выделяемые государством, которое первое тебя же и кинет. Ничего из этого, однако, не случилось — Кшиштовский лишь кусал губы и гладил собственную лысину под шапкой, не зная, что сказать, а Поперечный раз через раз оборачивался, кидая взгляды на оставшихся позади Кира с Усачевым.       — Всё, штурм здания прошёл успешно — ОМОНовцы своё дело знают. Четверо двухсотых, остальных уже запаковали, — спустя паузу повторил Миша то, что доложили ему по телефону, и выжидающе посмотрел на Данилу.       Тот на известие никак не отреагировал — Поперечному было глубоко похуй на то, чем закончится славная история группировки Евгения Баженова. Всё, что его волновало, — паникующий Руслан, тщетно пытавшийся дозвониться до Бэда, да и сам Бэд, если честно. Не то чтобы Данила загорелся к нему симпатией — куда больше его волновало, как этот долбоёб вообще допустил, чтобы Усачева кошмарили за его спиной. Усачев до последнего отрицал, что Баженов устроил это всё специально, но его душили сомнения — это было видно невооружённым глазом.       — Поздравляю, Мих, звёзды подпола теперь точно твои!       Поперечный широко улыбнулся и похлопал Кшиштовского по плечу. Миша, ещё вчера уверенный, что знает его как облупленного, уже не понимал, как интерпретировать этот жест, — издевается или, правда, рад, но, кажется, отныне это уже совершенно неважно.       — А я только выбил тебе старшего лейтенанта, — печально хохотнул Кшиштовский. — Приказ должны оформить завтрашним числом.       — Охуенно, я молодец, служу, блять, Отечеству!       Поперечный шутливо отсалютовал двумя пальцами. Думал сказать что-то ещё — всё-таки не хотелось в глазах друга навеки оставаться полнейшим уёбком, — а потом услышал сзади голоса и подозрительные звуки. Повернулся поздно — спустя секунду после того, как Тлегенов (сука, ну конечно, как он сразу не догадался, кто заварил всю эту блядскую кашу!) нажал на спусковой крючок.       Объясняться было некогда, потому Данила, и не глядя в сторону Миши, бросил сквозь зубы тихое: «Там Руслан» и рванул вперёд, уже не услышав, как Кшиштовский вызывает срочное подкрепление.

* * *

      Казах старался оценивать собственные силы реально: один против троих, включая башковитого мента, он не вывезет. Можно, разумеется, продолжать сидеть — точнее, лежать — в засаде, сильнее уткнувшись подбородком в снег, и, как заправский снайпер, выпустить пулю в удобный момент, но это стало бы последним, что в своей жизни сделал Ануар Тлегенов. А он-то своей целью поставил унести за собой двоих — в идеале можно и троих, этот ушлый лейтёха заслужил получить свинец в лоб за то, что намеренно выбил из строя Жеку.       Потому Ануар терпеливо ждал наиболее благоволящей ему возможности, стараясь даже дышать беззвучно и ничем не выдавать себя. И судьба оказалась к нему благосклонной: вначале где-то вдалеке острым кошачьим зрением Тлегенов сумел разглядеть какое-то движение, а потом Поперечный помчал в ту сторону и застрял там. Чем не знак свыше, что пора действовать?       — Ну вот и встретились. Бог любит троицу, да, Руслан?       В голове Ануар распланировал себе, что просто подойдёт сзади и быстро шмальнёт два раза, а там уже будь что будет. Вместо этого какого-то грёбаного хера он начал разговаривать с Усачевым, на лице у которого не читалось ни удивления, ни, как ни странно, даже страха. И задал свои вопросы Руслан донельзя ровным и бесстрастным голосом.       — Почему ты один? Где Женя?       — Уехал с Катей, — честно ответил Тлегенов. — Ты другого ожидал?       Теперь уже Усачев ожидаемо сник — плечи его опустились, а сам он сгорбился и стал как будто бы меньше, словно сдулся подобно потрёпанному праздником жизни воздушному шарику. Вместо него вперёд шагнул Кир и, приблизившись к Ануару на расстоянии вытянутой руки, похлопал его по плечу.       — Я рано списал тебя со счетов, признаю. Тебе Макс помог, да?       — Допустим, — Тлегенов красноречиво склонил голову и брезгливо скинул чужую ладонь. На автомате посмотрев на Агашкова снизу вверх и обнаружив его внешне безоружным, он хмыкнул и словно с непонятным сожалением поднял свой пистолет. — У тебя был такой превосходный шанс грохнуть меня первым, но увы. Ты, наверное, полагаешь, что я всего лишь хочу отомстить тебе, потому что целых два года ты водил меня за нос и наёбывал, как дурака, однако ты ошибаешься. Я ненавижу себя за то, что столько лет Женя из-за меня чувствовал себя виноватым. Но ещё больше я ненавижу тебя — за то, что эту вину он искупил с твоей помощью и простил предательство, которое нельзя было прощать, только по причине того, что, на его взгляд, ты и так уже наказан самой страшной карой — потерей друга. Бэд напрасно взял себе такое погоняло, он на самом деле слишком хороший человек. А я — нет, так что извини.       Раздался выстрел. Ануар смотрел в стремительно тухнущие глаза Кира и не испытывал ровным счётом никакого удовлетворения. Весь мир для него будто бы сузился до этих тёмных, неразличимых в зимней ночи двух бездонных дыр, до потока кажущейся чёрной крови, хлынувшей из груди Агашкова, пропали все окружающие звуки, а внутри было удивительно пусто. Только истошный крик Усачева и голос Кира — надтреснутый, ломкий, хриплый — доходили до ушей, но совершенно не добирались до сознания.       — Таким образом ты только предал Бэда, а не помог ему, — вытолкнул из себя Агашков — последние силы покидали его, и он рухнул, как покосившееся дерево, теряя опору. — Ты же ни хрена не знаешь…       — И не хочу знать, — каменным голосом отрезал Тлегенов. — До скорой встречи на том свете. Следующий.       В ту же секунду Ануар снова опустил указательный палец на спусковой крючок и выстрелил, параллельно ощущая острый, болючий жар в боку. Лишь краем глаза казах успел выцепить бегущего сломя голову сюда Поперечного — он, очевидно, в него и пальнул. Мгновением позже Тлегенов улыбнулся от вида падающего на снег Руслана, порадовался, что, пусть собственная жизнь вот-вот тоже оборвётся, он не позволил одурачить своего друга, что умирает так — за дело, по-геройски и отважно. Ануар уже не понимал, откуда у плачущего и кричащего во всё горло от боли и ужаса Усачева появились силы, чтобы отчаянно и яростно вонзить нож ему в сердце. Видел только его перекошенное и смазанное лицо, а потом наступила долгожданная темнота.       Тлегенов умер, так и не узнав, что сильнее, чем влюблённость, ослепляет непримиримая ненависть.