***
Последнее кладбище — небольшой закуток, который они с Лань Чжанем зачищают практически в мгновение ока. Здесь, как и на всех других, пахнет смертью и цветами; маленькая, ветхая деревушка поблизости очень ценит традиции и, похоже, приносит новые букеты едва ли не каждый день. Некоторые из могил, пока Вэй Усянь выполняет процедуру, укрыты тонким слоем пахнущих не то дурно, не то приятно трав — полевые цветы, вероятно, пригодные для врачевания и в качестве украшения. Высоко в небе всё ещё висит солнце, ветер не утихает, а со стороны Юньмэна подступают грозовые облака. — Похоже, пора возвращаться, — произносит тихо Вэй Усянь, печально глянув на небо. Прежде он хотел, как закончит, предложить Лань Чжаню, раз сегодняшняя последняя вылазка совместная, дойти до Цайи и недолго посидеть там… То было желанием его изнывающего от тоски сердца. Даже было необязательно идти и покупать «Улыбку Императора», уговаривать Лань Ванцзи выпивать или покупать еду. Достаточно было бы простой прогулки и ещё одной минуты, которую они могли бы провести не за работой, а за… чем-то обычным. Но теперь, когда дождевые тучи стремительно надвигаются на Гусу, планам, похоже, было не суждено сбыться. С уст срывается невольный разочарованный вздох. Вот сейчас Лань Ванцзи тоже посмотрит на небо и скажет, что им нужно срочно возвращаться в Облачные Глубины… — Отправимся в Цайи, — оповещает Лань Ванцзи. Озадаченно моргнув, Вэй Усянь отряхивает рукава от пыльной земли. — В Цайи? — удивлённо переспрашивает Вэй Усянь, тяжело сглотнув. Мог ли он проболтаться, или Лань Ванцзи научился читать его мысли? — Зачем… Зачем нам туда? — Лань Ванцзи, обернувшись к нему, смотрит прямо и по-прежнему бесстрастно, но в глазах того Вэй Усянь неожиданно для себя замечает хорошо сокрытое веселье. Первая капля упала на лоб. — Ты заслужил отдых. Припоминаю, как вы так делали в прошлом после охоты. Ты рассказывал. Рассказывал? Даже попытавшись вспомнить, Вэй Усянь лишь смутно вспоминает, как действительно рассказывал о чём-то подобном Лань Ванцзи, но среди всего, что он разбалтывал в то время, это — песчинка в толще воды. В те времена он действительно болтал без умолку, рассказывал или небылицы, или реальные истории своей жизни, и в целом делал всё, что могло бы привлечь внимание второго молодого господина Ланя. Словно идефикс. Однако пойти и расслабиться в таверне города Цайи или прогуляться под проливным дождём, разглядывая закрытые прилавки и круги на водной глади, которую тревожили бы те самые капли дождя, кажется если не романтичной, то занимательной идеей. Возможно, они могли бы и задержаться там немного после, когда ливень утихнет… На устах сама по себе расплывается нежная улыбка, и он смотрит на Лань Ванцзи, искренне счастливый, что тот предложил ему что-то подобное. — Конечно. Давай отправимся в Цайи. Ты тоже заслужил отдых, Чжань-Чжань. Тот фыркает на глупое — как сам его называет — прозвище, но Вэй Усянь пробует чужое имя, такое интимное и сокровенное, на устах, довольствуясь тем, что ему позволяют. Встав на мечи, они оба отправляются к Цайи и летят быстро, так, чтобы обогнать тёмные тучи, но первые капли дождя, так или иначе, попадают на волосы и одежду. Сейчас — полдень, поэтому поселение у подножья Облачных Глубин встречает их шумом, живостью и прохладой речки. Люди или блуждают по широким улочкам, или бегут скорее под навес или в дом, чтобы укрыться от надвигающихся туч. Жизнь бьёт здесь разношёрстным ключом, и в сравнении с тишиной Облачных Глубин это — шумный поток реки, заглушающий собой всё вокруг. Вэй Усяню всегда нравился Цайи. Не только за «Улыбку Императора», которая продаётся только здесь, но и за живую картину, которую он собой создаёт. Уникальную, восхитительную, полную жизни и красок, которой лишены Облачные Глубины. Разумеется, и у тех есть своя особенная красота, оттого столь разительное отличие и бросается в глаза ошеломляя. — Свежие локвы! — Улыбка Императора! Отдам за полцены! — Только-только привезённые пряности! Острые, сладкие, на любой вкус! Торговцы, точно и не замечая первых капель, продолжают свою работу. — Куда желаешь заглянуть? — спрашивает его Лань Ванцзи. Подумав над этим, Вэй Усянь указывает на таверну. — Твоя белая одежда посереет, если простоишь под дождём так долго, — отшучивается Вэй Усянь. — Давай спрячемся в таверне. Лань Ванцзи не высказывает возражений или дискомфорта и следует за ним до дверей таверны, а уже там садится напротив, как обычно, прямо и прилежно. Другие посетители заинтересовано поглядывают на их компанию, пока Вэй Усянь, не заботясь о досужих взглядах, заказывает им еду, зная предпочтения Лань Ванцзи и учитывая собственную свободу. Здесь нет ни господ, ни других глав орденов, ни даже мелких клановых заклинателей, кроме них с Лань Ванцзи, поэтому он пользуется редкой возможностью заказать себе острую еду. В прошлом, когда он был ещё беззаботным юношей, он мог бы заполнить тишину между ним и Лань Ванцзи разговором, увеселительной историей или дразнилками. Сейчас, став куда более взрослым, и пройдя войну, он довольствуется этой тишиной между ними и находит её не менее приятной. С Лань Ванцзи всегда так: достаточно лишь пронзительного взгляда, тихой компании и возможности привалиться к крепкому плечу, чтобы остаться довольным тем, что есть. Не нужно большего. Наверное. Во всяком случае, Вэй Усянь убеждает себя в этом каждый миг их совместного времяпрепровождения. Отняв взгляд от любопытной толпы, Вэй Усянь смотрит на Лань Ванцзи и замечает, как тот смотрит прямо на него — пронзительно, скорее всего, уже давно и долго… Сердце пропускает удар, а к щекам приливает нежеланный румянец. — Неужели я настолько красив, что ты не можешь отвести даже взгляда, Лань-гэгэ? — дразнится Вэй Усянь, не сдержавшись. Вместо ответа тот отворачивается — резко, а в глазах загорается толика смущения. Вэй Усянь почти представляет себе, как уста того двигаются, и с них срывается «Вздор!». Только представив это, Вэй Усянь тихо смеётся себе под нос, а слуга тем временем ставит на их стол тарелки с заказанными блюдами и — удивляя Вэй Усяня — кувшин «Улыбки Императора». — Должно быть, вы ошиблись, — улыбается Вэй Усянь, — я не заказывал кувшин… — Здесь нет ошибки, господин. И, поклонившись, слуга стремительно уходит, а Вэй Усяню только и остаётся, что глупо смотреть то ему вслед, то на кувшин алкоголя. Щедрый дар хозяина заведения, который узнал в нём главу ордена Цзян, а в Лань Ванцзи — второго Нефрита? Странно. Вэй Усяню не доводилось бывать в Цайи… Должно быть, все эти пять лет — или больше? — так с чего бы кому-то знать его в лицо, а тем более — титул, принадлежность или должность? — Я заказал, — тут же вмешивается Лань Ванцзи, точно уловив долгие раздумья Вэй Усяня. — И когда ты только успел? — улыбается Вэй Усянь, искренне недоумевая. — Как только ты указал на таверну. «Бабочка-вестница», — догадывается Вэй Усянь с лёгкостью, припоминая тот тайком сделанный жест, замеченный им ранее. — «Хитрец...» — ласково думает мужчина. Налив себе чашу, он поднимает её в воздух. — Тогда благодарю за щедрый подарок, господин Лань, — произносит Вэй Усянь и делает первый глоток — большой и затяжной, осушая чашу до дна. Отставив посуду, он замечает, что мочки ушей Лань Ванцзи покраснели, а взгляд того по-прежнему прикован к нему — вновь. Такое внимание льстит тоскующему сердцу, и он вновь убеждает себя: «Этого будет достаточно».<hr /> — Минцзюэ просит помощи. Сможешь ли ты отложить своё возвращение и заглянуть в Цинхэ? — просит Лань Сичэнь за чашкой чая — чёрного. Привычки главы ордена привычками и останутся на всю жизнь. — Конечно, — улыбается Вэй Усянь, испробовав горечи напитка. — Полагаю, встречу я там не только его? Лань Сичэнь не отводит взгляда, ровно как и не скрывает пренеприятных новостей, отчего на душе становится совсем погано. И чай заварен ведь с определённым, не лучшим намерением. В то же время сидящий рядом Лань Ванцзи не высказывает и капли дискомфорта так же, как и не вмешивается в происходящий разговор. Остаётся только загадкой, решил ли старший брат пригласить на чаепитие — горькое! — своего младшего или захотел впутать его по определённой причине. Зная Лань Сичэня, Вэй Усянь делает ставки на второе. — Цзинь Гуанъяо, — подтверждает Лань Сичэнь, и Вэй Усянь, нахмурившись, сжимает чашу. — Не Минцзюэ не слишком рад, но А… Гуанъяо давно не заглядывал к нему без причины, как в прошлом. «Уже не А-Яо», — туманно думает Вэй Усянь. — Полагаю, донёс, что кто-то украл печать? — догадывается мужчина. — Намекает на это, — вздыхает Лань Сичэнь. — Но Минцзюэ делает вид, словно не понимает и ни о чём таком не знает. Не Хуайсан тоже. Однако люди начинают… судачить. Разумеется, это — начало, и Вэй Усянь боится представить, насколько быстро эта новость долетит до других кланов и тем более — в каком виде. Скорее всего, его назовут монстром, вором и псом, которого семья Цзян приютила почём зря. Это очевидный исход. Иного быть не может. Чего Вэй Усянь не понимает, так что ещё держит Цзинь Гуанъяо в Цинхэ Не, если слухи уже начали расползаться. Первую ниточку дёрнули, а за ней потянутся другие — на это дело не требуется никаких усилий. — Значит, пробраться, помочь и постараться не привлечь к себе внимания? — размышляет вслух Вэй Усянь. — Должно быть, их тревожит там приличное количество мертвецов, раз люди поднялись на уши, а Минцзюэ-гэ не может справиться с этим сам… И сколько Цзинь Гуанъяо собирается там пробыть? Может, получится выждать… — Он будет ждать тебя, — тут же обрывает его размышления Лань Сичэнь. — Не Минцзюэ сказал ему, что напишет тебе, и если ты согласишься — пусть тот дождётся и сам всё увидит своими глазами. Лань Ванцзи опускает чашу с тихим звуком и хмурится, но всё также остаётся молчалив. Искоса глянув на него, Вэй Усянь задаётся вопросом, о чём тот так усиленно размышляет. Отвернувшись, он смотрит на Лань Сичэня. Старший из Нефритов хмур, и растерялась даже его привычная улыбка. — Ладно, — отмахивается Вэй Усянь. — Загляну на чай… Лучше бы он подал зелёный, когда приду, — вздыхает Вэй Усянь. — Боюсь, дагэ не слишком хорош в манерах, как мы, — тихо смеётся Лань Сичэнь. — Он подаст вам то, чего ты пожелаешь. Не утруждай себя формальностями, когда находишься у него. Моргнув, Вэй Усянь запоминает это. С тех пор как перенял пост главы ордена Цзян, Вэй Усяню не доводилось посещать Цинхэ и тем более гостить у Не Минцзюэ. Они поддерживали деловые отношения, можно сказать, немного дружили, но никогда не ездили друг к другу, кроме как на Советы. А раз так… У него будет чуть больше времени на свободу, чем он думал раньше. Ах, какое прекрасное чувство… — Брат. Оглянувшись на Лань Ванцзи, он заинтересовывается: о чём тот просит? А Лань Сичэнь тихо смеётся — снова, — едва прикрыв рот рукой, и кивает. Порой молчаливый разговор братьев Лань его если не пугает, то удивляет точно. Иметь такую крепкую и прочную связь, как у них — редкость, дарованная Небесами, и возможность понимать друг друга без слов — вовсе не талант, а усердие. Он помнит. И надеется, что однажды сможет понимать Лань Ванцзи, как Лань Сичэнь. — Можете отправиться вместе.***
Вечером другого дня они отправляются в путь. За плечами Лань Ванцзи висит неизменный гуцинь, а на поясе — верный Бичэнь; на талии Вэй Усяня — колокольчик ордена Юньмэн Цзян и Суйбянь. В прошлом, когда он только сошёл с горы Луанцзань, мужчина пытался играть на флейте и призывал с её помощью мертвецов, но позже, когда война окончилась, необходимость в ней отпала, и теперь та валяется где-то в его кабинете, пыльная и позабытая. Лишь попрощавшись с главой ордена Гусу Лань, они поднимаются на мечи и летят в направлении Цинхэ Не. Дорога предстоит долгая, поэтому летят они молча, уверенно глядя только вперёд, хотя порой — совсем редко — Вэй Усянь украдкой смотрит на Лань Ванцзи и волей-неволей желает, чтобы у них было побольше таких вылазок. Только они. Никого более. Поджав губы, Вэй Усянь отворачивается: этому не бывать. Как минимум по той причине, что он — глава другого ордена и мужчина, как максимум — потому что у него не может быть ни супруга, ни супруги. Так что, усмирив шальные мысли, Вэй Усянь пытается сосредоточиться на полёте. Выходит это, однако, скверно. Особенно когда это замечает Лань Ванцзи. — Вэй Ин? «Что такое?» — спрашивает тот, назвав всего-навсего его имя, и в этих нескольких иероглифах столько беспокойства, что Вэй Усянь тяжело сглатывает, чувствуя на плечах тяжесть собственных чувств. Горло сжимает спазмом, но он пытается заставить себя сказать хотя бы несколько слов. — Всё в порядке, — произносит он, чуть улыбнувшись. Натянуто, волнительно. Не как обычно счастливо и беззаботно. Тот хмурит брови и смотрит только с ещё большим беспокойством. — Вэй Ин. — Правда, всё в порядке. Просто… — он оглядывается на облака чуть выше, но по-прежнему смотрит прямо. — Как думаешь, нам тяжело придётся в Цинхэ Не? То есть… Этот Цзинь Гуанъяо… — Вэй Ин. — Айя, Лань Чжань, что ты всё заладил «Вэй Ин» да «Вэй Ин». Я так скоро начну думать, что тебе просто нравится произносить моё имя. Может, для тебя оно, как мёд на устах?.. — Вздор, — тихо говорит тот словно бы немного нежно. Оглянувшись на миг, Вэй Усянь замечает, как покраснели мочки чужих ушей. Ухмыльнувшись, Вэй Ин подлетает немного ниже и практически шепчет — говорит не совсем тихо, но так, чтобы ветер не до конца заглушал его слова. — Вздор, говоришь? А этот румянец мне хорошо знаком, — поёт Вэй Ин, едва коснувшись шелковистых волос мужчины. Тот дёргается, но лишь за тем, чтобы выровнять траекторию полёта. — Вэй Ин! Заливисто засмеявшись, он отодвигается от того, но остаётся доволен своей проказой. — Мёд? Или моё имя для тебя, как сок локв? На что оно похоже для тебя, Лань Чжань? На мгновение воцаряется молчание, и Вэй Усянь, в конце концов, решает, что тот больше не станет ни спрашивать, ни отвечать на глупый игривый вопрос. Так проходит минута, другая, третья — и они тянутся и тянутся, словно длинная-длинная нить, у которой нет конца. До тех пор, пока он не слышит тихие, обрывистые из-за ветра слова: — Как нектар. Покраснев так, что едва ли смог бы узнать себя в зеркале, Вэй Усянь скрывает за волосами пылающее лицо — и улыбку. Возможно, это был всего лишь свист причудливого ветра, или его собственное воображение, которое так отчаянно хотело услышать что-то невероятно приятное, как это. Разумеется, так оно и было, потому что с уст Лань Ванцзи — правильного, доблестного, доброго второго господина семьи Лань не могла сорваться подобная чушь. Однако он надеется, что это было вовсе не обманом слуха. Спустя время их ушей достигает уже то, что, очевидно, не является миражом или слуховой галлюцинацией: звуки битвы. Замерев, они оба опускают взгляд на лес, сквозь листву которого замечают заклинателей в оранжевом и нескольких видных с высоты монстров — больших, массивных, похожих с виду на Яоугаев. — Поможем? — предлагает Вэй Усянь нахмурившись. — Не привык оставлять кого-то в беде… Если, конечно, им вообще нужна помощь. — Проверим. Синхронно кивнув — так, словно они оттачивали этот навык веками (что недалеко от правды, учитывая, как часто они сражались спина к спине во времена Аннигиляции Солнца), они спускаются с высоты и тотчас присоединяются к битве: заклинатели, заметив их на подлёте, попросили о помощи. Враг — всего лишь скопище болотных чудищ и одного Яоугая, которые на деле не особо опасны — даже в такой группе, — но по какой-то причине заклинатели клана Чан (как они узнают позже) не могут справиться с ним. Мешающим фактором, также чуть позже понимают они, становится девушка — наследница этого самого клана, и Лань Ванцзи с Вэй Усянем приходится изворачиваться так, чтобы не навредить ни ей, ни другим заклинателям и убить всех тварей до единой. К ночи, к счастью, у них всё получается. И в качестве благодарности Чан Мэй приглашает их переночевать в доме её отца. — Не думаю, что у нас есть выбор. Лучше, чем открытое небо, да? — размышляет Вэй Усянь, встав подле Лань Ванцзи. Тот, едва нахмурившись, колеблется, но кивает. И вскоре они замечают неподалёку особняк, а за ним — небольшой городок. Само собой, глава клана Чан встречает их с распростёртыми объятиями. Это — мужчина средних лет, не худощавый и не полный — держится где-то посредине, но назвать его заклинателем язык не поворачивается; меч в ножнах выглядит обычным и непримечательным, однако убранство дома его, безусловно, выглядит роскошно и даже богато. Стоит своего внимания. А вот слуги… Отчего-то Вэй Усяню кажется, словно те не то дрожат, не то стремятся спрятаться в какой-нибудь уголок. — Я так рад приветствовать в своём скромном доме главу ордена Юньмэн Цзян и второго Нефрита ордена Гусу Лань! Прошу, проходите, проходите! Хмыкнув про себя, что «скромно» — слишком громкое слово для золотых ваз и украшенных позолотой картин, Вэй Усянь проходит с Лань Ванцзи в дом и чуть склоняет голову в ответном жесте. — Прошу, не стоит почестей. Мы всего лишь путники, которые держат свой путь в славный орден Цинхэ Не. Мы просим только предоставить ночлег, обещаем, тревожить не станем. — Полно вам, Фучжай-цзюнь (благородный должник — прямо), полно. Я рад приютить у себя столь достопочтенных господ… Ох, где же мои манеры, — он качает немного лохматой головой. — Не желаете отведать чаю и закусок? Позвольте отблагодарить вас за спасение моих учеников и дочери. Вэй Усянь переглядывается с Лань Ванцзи и видит, как тот напряжён, но, несмотря на это, выглядит согласным. — Хорошо, — натянуто говорит Вэй Усянь, вежливо улыбаясь. — Ведите, господин Чан. Тот, кивнув пару раз, словно поклонившись, потирает руки и разворачивается, а по пути раздаёт слугам указание: подготовить лучшие блюда для лёгкого вечернего перекуса и розовый чай. Дочь его шествует рядом, тихая и смирная, уже переодетая в более милый и изящный наряд, чем в котором они нашли её в том лесу. Последнее напрягает и Вэй Усяня, и Лань Ванцзи, и они искоса смотрят друг на друга, выглядя одинаково настороженными. Столовая украшена по-прежнему богато, а вот посуда — обычный фарфор. Им действительно приносят простые закуски — расположение к гостю, заглянувшему на ночь, — и розовый чай, который обычно… используется в более личных беседах, касающихся скорее романтических дел. Очевидный намёк, даже открытый, на самом деле. Сложно упустить его из виду. — Знай я о вашем визите заранее, подготовил бы более роскошный стол, уж простите старика… — тот склоняет голову в извинении. — Не стоит, — поднимает руку Вэй Усянь. — Это всё равно можно назвать счастливой случайностью. Расскажите, как же так вышло, что ваша дочь оказалась в том лесу? Глава клана Чан тотчас мрачнеет, но виду почти не подаёт; только глаза его становятся на тон темнее, а на лбу залегает напряжённая складка. — Мои адепты сопровождали её к моей матери — её бабке, но, похоже, путь оказался излишне опасен в это время, — он с сожалением качает головой. — Слышали ли вы о мертвецах? Конечно, слышали. Кто не слышал. Повелось их много, так другая нечисть лезет. Вот и попали, похоже, на стаю. Стая — тоже громкое слово, но Вэй Усянь решает опустить это. — Будьте осторожнее, — советует он. — Глава Не, уверен, использует все силы во благо своих территорий. Лань Ванцзи тем временем хранит мрачное молчание, и Вэй Усянь, поглядывая на него, понимает, почему глава клана Чан не решается того потревожить. Будь и сам он младше или незнаком с ним, то решил бы, будто Лань Ванцзи планирует вот-вот расправиться с кем-либо в этой комнате. Жуткая аура. Деву, однако, это словно бы не смущает; изредка прикрываясь чашей, та поглядывает на Лань Ванцзи украдкой, и Вэй Усянь очень легко распознаёт этот почти влюблённый взгляд. К несчастью той, молодая Чан Мэй выбрала себе не того. Потому что Лань Ванцзи ей он не отдаст. — Конечно, — соглашается с натянутой улыбкой глава Чан. — Между тем, господин Фучжай-цзюнь… — Вэй Усянь мгновенно морщится, искренне ненавидя этот глупый титул, — вы, кажется, ещё не женаты? «О, Небеса, помилуйте», — молится он, обратившись ко всем Небожителям разом. — Верно, — нехотя соглашается Вэй Усянь. И, похоже, желание Чан Мэй разительно отличается от желаний отца. — Не ищите ли вы себе тогда невесту? — начинает он издалека. — Это может показаться грубым, но наш клан мог бы многое предложить ордену Юньмэн Цзян: земли, адептов, книги. Сейчас, кажется, у вас есть недостаток в средствах? — Отец… — робко шепчет девушка, отставив чашку. Тот отмахивается от дочери почти незаметным, но резким жестом. Вэй Усянь невольно морщится: этот старикан, определённо, не собирается учитывать мнение и желание дочери касательно её собственного будущего и брака, и, к сожалению, это — привычное дело в их мире, в котором у дочерей (да даже у наследников) нет ни малейшего шанса на собственный выбор. Кроме прочего… Разве не известно ли всем кланам о договорённости между ним и Цзинь Гуаньшанем (скорее даже — орденом Гусу Лань)? Прежде Вэй Усяню казалось, что слухи об этом должны были разлететься по всей Поднебесной за всего один миг, но если он может понять причину незнания братьев Лань, то какова она может быть у этого старика? Отпив чая, Вэй Усянь внимательно присматривается к тому, как Глава Чан держит палочки в руках: то покручивает, когда молчит, то почти незаметно сжимает; глаза отводит вбок, улыбка подрагивает в уголках губ… Дочь тоже немного взволнована, и Вэй Усянь может её понять: её прямо в этот самый миг пытаются выдать замуж за человека, который на первый взгляд ей совершенно неинтересен, более того — против её воли. И абсолютно не обращая внимания, на второго гостя и на собственную дочь, мужчина заходится соловьём о том, насколько прекрасна, умна и хорошо обучена его девочка; делится её талантами, достижениями и просто всячески нахваливает, пока сама Чан Мэй не становится всё более понурой и безучастной к происходящему. — Глава Чан, — говорит Вэй Усянь, как только тот замолкает. — Ваша дочь, бесспорно, красива и, должно быть, хорошо обучена, — произносит он как можно вежливее и ласковее, однако в глазах его играют всполохи красного. — Однако, прошу простить, мне не положено иметь ни жены, ни детей. — Ох, что вы, — тут же строит виновато-улыбчивую гримасу мужчина, ухватившись за пиалу чая; руки его точно вспотели и мелко задрожали. — Если бы вы только согласились... Я мог бы устроить всё так, чтобы никто не узнал об этом! Моя дочь послушна и тиха, она не станет разбалтывать почём зря подобные вести, верно, А-Мэй? И мы смогли бы помочь друг другу… Отец поворачивается к дочери со всё той же неровной улыбкой на устах и гуляющим взглядом. — Конечно, баба, — отвечает та звонким голосом, нисколько не переменившись в лице. По левую сторону веет холодом, и Вэй Усянь, обернувшись, вдруг замечает, как крепко сжимает палочки для еды Лань Ванцзи — побелели даже костяшки пальцев; взгляд того необычайно холоден и… Пожалуй, Вэй Усянь мог бы обрисовать эту эмоцию, как жажду убийства. Развернувшись, он решает закончить разговор побыстрее, чем бы он ни нравился Лань Ванцзи: тем, что именно Вэй Усяню предлагают жену, а не ему, или тем, что как раз это и делают — предлагают ему жену, когда это совсем неуместно и — учитывая условия — неправильно. Кроме того, вся эта ситуация — наигранная с виду — совершенно не нравится Вэй Усяню. Кто в здравом уме станет предлагать нарушать правила ради чего-то несущественного? Стоит Вэй Усяню только ослушаться одного из условий, и у него тотчас заберут колокольчик ордена Цзян и пост главы. Он не может поступиться этим. — Сожалею, господин Чан, но вынужден отказаться, — произносит тот, опустив голову чуть ниже в уважении к другому мужчине, и встаёт из-за стола. — Благодарю вас за прекрасный ужин и вкусный напиток, правда, жаль признаваться, чай из роз мне не по нраву. Лань Ванцзи по левую руку от него едва вздрагивает и смотрит с каким-то затаённым счастьем. Затем, поклонившись на прощание, они оба уходят в свои покои под взаимное, но приятное молчание. У всяких стен есть уши, покуда на них не стоит полога тишины. В комнату они заходят в ту, которая была выделена Лань Ванцзи. — Ох, что за люди, — с порога заявляет Вэй Усянь, развернувшись на пятках; талисман загорается, установленный на стену. — Он в своём уме? Так прямо! — Не похоже. Задохнувшись возмущением, Вэй Усянь не продолжает поток ругательств, а восхищённо смотрит на Лань Ванцзи. — Ты пошутил! — коротко смеётся Вэй Усянь и легонько приваливается к чужому плечу, несмотря на то, что они стоят. — Ах, ты умеешь поднять настроение, как никто другой. Шути почаще, а, Лань Чжань. А Лань Ванцзи, позволив ему опереться на его плечо, не двигается и только кивает. На какое-то время они замолкают и просто стоят друг рядом с другом, соприкасаясь плечами. Хотелось бы остаться так на подольше, но Вэй Усянь знает, не в таком положении прямо у двери и не стоя. Поэтому, осторожно обхватив руку Лань Ванцзи своей — ладонь к ладони, пальцы к пальцам, — он ведёт мужчину к столику в комнате, и нежно усаживает того на подушки, а следом садится сам. Лань Ванцзи не возражает: послушно следует, позволяет себя двигать и перемещать, не выражая ни капли неудовольствия или дискомфорта. И вот, когда они усаживаются на подушки за столиком, Вэй Усянь вновь подсаживается ближе к Лань Ванцзи и устраивается у того под боком, уместив голову на таком уютном плече. Мужчина вновь не возражает. — Будешь позволять так многое — и я могу стать очень жадным, Лань Чжа-а-ань, — тянет с придыханием Вэй Усянь, тихо, хрипло рассмеявшись. Точно кошка, он трётся о плечо того, а Лань Ванцзи не сдвигается ни на цунь. — Хорошо. Широко открыв глаза — пока Лань Ванцзи не видит, глядя куда-то в стену, — Вэй Усянь тихо, судорожно выдыхает и сжимает руки в кулаки, но спустя всего несколько секунд приходит в себя и тихо смеётся. Это шутка. Очередная шутка Лань Ванцзи в подходящем только ему стиле. В этих словах, определённо, не будет и намёка на истину. Лань Ванцзи это не может нравиться — по крайней мере, не настолько, чтобы тот мог позволять Вэй Усяню всё, что вздумается и сколько вздумается. — Лань Чжа-а-ань, — тянет он, прикрыв глаза. — Почему ты раньше не говорил мне, что умеешь шутить? Выглядел как чёрствый молодой господин, а на деле в тебе скрывается так много сторон… — Вэй Ин. Тот смеётся. «Не дразни», — просит тот, назвав всего лишь одно его имя, но Вэй Усянь уже не может остановиться и переплетает их пальцы, в который раз задаваясь вопросом: почему Лань Ванцзи позволяет ему это так просто и легко, словно нечто само собой разумеющееся? Они ведь… Всего лишь друзья, может, товарищи — или лучшие-лучшие друзья, чья дружба крепче любого самого крепкого камня, но так ли ведут себя друзья? Вэй Усянь старается не допускать такие мысли. Действительно старается. Но, глядя на чужую такую крепкую ладонь, так и хочется поднести её к устам и оставить на бледной коже лёгкий поцелуй. Несмотря на острое, почти смертельно необходимое желание сделать это, Вэй Усянь не двигается и только смотрит, наслаждаясь простым прикосновением. Нужно отвлечься. — Этот мужчина не показался тебе странным? — тихо спрашивает Вэй Усянь, отыскав среди всех тем ту, которая хотя бы реально беспокоит его. — То есть… Это странно, не находишь? Предлагать такое, несмотря на запрет… Кто станет так делать? Сначала ответа не поступает, а пальцы Лань Ванцзи сжимают его собственную ладонь — и сжимают сильно, ощутимо, но всё ещё нежно и осторожно. — Мгм. Странно, — не сразу отвечает тот. — Думаешь, кто-то нарочно подстроил это? Огладив большой палец мужчины своим, Вэй Усянь кивает. — Кто знает, — туманно произносит он. — Разве можно подстроить время полёта, чтобы мы попали именно в его дом, потому что именно его дочь попала в беду и встретилась на нашем пути? Тут нужно учесть так многое… И траекторию полёта, и время, и ещё найти такое место с нечистью… Каким же гением и манипулятором нужно быть, чтобы всё это предугадать? По мнению Вэй Усяня — никто, потому что даже Лань Сичэнь, который известен Вэй Усяню, как прекрасный стратег и человек, что предугадает события на несколько шагов вперёд, не смог бы подстроить всё это. И, определённо, он и мысли не допускает, что Лань Сичэнь может быть в этом как-то замешан. Скорее кто-то, кто скрывается за занавесом. — Вэй Ин, — зовёт его Лань Чжань, и Вэй Усянь поднимает на того мутный взгляд. — Сыграть? Задумчиво замычав, Вэй Усянь вновь смотрит на изящную ладонь и длинные пальцы — и отпускает, кивнув. — Сыграй, пожалуйста, — произносит тот, снова устроив голову на плече… друга. — Можешь исполнить ту мелодию? Ах, я до сих пор не знаю её названия. А Лань Ванцзи по-странному ухмыляется — уголками губ, прищуром взгляда, — и Вэй Усянь чувствует в этом что-то сокровенное и скрытое, о чём он просто обязан догадаться сам. Гуцинь легко ложится на пустой столик, а пальцы незамедлительно касаются струн — и мелодия заполняет укрытую талисманом тишины комнату, накрывает дремотой и умиротворением. Безопасностью. Вэй Усянь улыбается сам себе, понимая: с Лань Чжанем он чувствует себя как никогда защищённым, точно тот — птица, которая укрыла его своим крылом и пообещала защитить от всего на свете. Так он и засыпает, сам того не замечая: любуясь тем, как изящные пальцы перебирают тонкие струны, и заслушиваясь невероятно трогательной мелодией, от которой не то замирает, не то сильнее бьётся сердце.