***
Следующим днём они прибывают в Цинхэ, где их встречают мрачные лица Не Минцзюэ и солдат позади того. Вэй Усянь стоит перед ним и уважительно кланяется, но плечи его напряжены, а в мыслях пробегает одна мысль за другой — и все они далеко не радужные. — Пройдём, — бросает Не Минцзюэ, склонив в ответ разве что голову. Глянув на Лань Ванцзи украдкой, Вэй Усянь замечает поджатые губы и напряжённую линию плеч — и от этого становится ещё хуже. Во рту скапливается неприятная горечь, а живот скручивает от дурного предчувствия. Не Минцзюэ — мужчина строгого характера, который бывает излишне груб тогда, когда находит это уместным, а вежлив бывает в ещё более редких случаях. Порой Вэй Усянь спрашивает себя: «Как мог этот человек стать названым братом кого-то, вроде Лань Сичэня?» — и всякий раз вспоминает, насколько предан друзьям и родным этот человек. И всё же они — не друзья, и от этого становится неуютно. Лань Сичэнь, может быть, и волен говорить о том, что то, что важно ему, станет защищать и Не Минцзюэ — но на деле всё может обернуться иным. Огромная резиденция в несколько этажей — то, что отличает Цинхэ от любого другого ордена. Здесь есть место и пугающе огромным воротам, и неприступным каменным стенам, и решёткам на окнах — и вся эта мрачная атмосфера дополняется не менее мрачной, даже грозной стражей и самим Не Минцзюэ. Внутри нет ни капли уюта, но Вэй Усянь, уже бывавший здесь пару раз, особо не вглядывается в серость интерьера, а только вспоминает вечные увещевания Не Хуайсана о том, как бы он хотел преобразить это место во что-то поистине изысканное. Просторная зала встречает их молчанием. Стража закрывает массивные двери, оставшись снаружи, а Не Минцзюэ, прилепив к стене знакомый талисман, садится на своё главенствующее место. — Присядьте. Переглянувшись, Вэй Усянь занимает место за одним из столов, а рядом с ним устраивается Лань Ванцзи, садясь до того близко к нему, что их скрещенные колени почти соприкасаются. Это немного отвлекает, и Вэй Усянь тихо выдыхает, а после выпрямляет спину и с готовностью смотрит на Не Минцзюэ, какое бы обвинение тот не выдвинул. — Полагаю, о Цзинь Гуанъяо Сичэнь уже рассказал? — начинает тот, оперевшись об одно колено рукой. Вэй Усянь кивает, а Лань Ванцзи подтверждает это разве что взглядом. — Хорошо. Этот… шлюший сын следит за всем, что здесь происходит. Вэй Ин, — он хмурится, — есть вероятность, что он ищет тебя. Или ждёт твоего прибытия. Прямо сейчас он в городе и едва ли видел, что ты уже прибыл, поэтому пока ничего не понятно. Это становится для Вэй Усяня некоторым облегчением, и он выдыхает, немного расслабившись. В отличие от него, Лань Ванцзи совсем немного опускает плечи, но остаётся по-прежнему бесстрастным и невозмутимым. — С этим можно справиться, — произносит он, едва тряхнув головой; не время радоваться. — Можем прямо сейчас отправиться туда, где чаще всего появляются мертвецы, и никто нас не заметит. — Избегать его — не вариант, — вмешивается с хмурым видом Лань Ванцзи, — от насекомого стоит избавиться сразу. Моргнув, Вэй Усянь улыбается и смотрит на того с тихим смешком, невольно сорвавшимся с уст. — Насекомого? — спрашивает он, насмешливо вскинув бровь. — Лань Чжа-а-ань, разве в Гусу не запрещено убивать всё живое? Лань Ванцзи смотрит в ответ — и пусть его лицо ничего не выражает, в глазах же бушует пламя, в котором Вэй Усянь различает даже веселье. Незаметно для Не Минцзюэ он чуть стукает того по коленке. — Мы не в Гусу, — невозмутимо отвечает тот. — Вы не можете прогнать его или ограничить, господин Не? Тот, на миг закатив глаза, качает головой. — Он гость, — вздыхает Не Минцзюэ. — Всё, что я могу сделать — это ограничить его доступ к тем или иным коридорам, но это мало чем поможет. Он здесь девятый день. Слишком много для простого политического визита, с которым, по его словам, он прибыл. — Тогда лучше отправимся на окраины. Туда, где нужна помощь, — предлагает то единственное, что удаётся придумать, Вэй Усянь. А Лань Ванцзи только согласно кивает — и они остаются разве что на чашку чая, а после сразу же вылетают.***
К наступлению сумерек они разбираются с десятком других кладбищ, но после не находят иного ночлега, кроме как под открытым небом. Вэй Усянь ёжится, когда ветер кусает кожу рук. Сил вдруг не остаётся — и он просто жмётся к дереву, словно надеясь, что это согреет его. Лань Чжань разводит огонь. И пока тот занимается хворостом и поддержанием костра, Вэй Усянь всё больше чувствует, как его охватывает какое-то бессилие. Так происходит всякий раз, но только сейчас, когда им пришлось преодолеть большую часть пути до сюда на мечах, а после — упокоить множество мёртвых, силы иссякли окончательно. Тьма, освободившись от оков света, начинает показывать ему жуткие картины и нашёптывать ужасные вещи — и Вэй Усянь лишь способен на то, чтобы слабо слушать и смотреть. Ничего не хочется. С тех пор как он научился использовать тьму, как ему надо, прошло действительно много времени. Кажется, словно целое столетие — и ещё тысяча лет с тех пор, как он использовал её действительно много. Этот злобный, но такой сладкий шёпот — как мог он забыть про него? Убей. Проткни мечом. Всего одно действие. А что если… соблазнить? Моргнув, Вэй Усянь поднимает на Лань Ванцзи мутный взгляд. Соблазнить. Невольно вспоминается, как Лань Сичэнь назвал его лисом — и похвалил. Для главы ордена навык обольщения — то, чем следует гордиться и Вэй Усянь согласился с этим. Человеку его положения стоит уметь располагать к себе, обольщать и умасливать. Лесть — главное оружие любого главы ордена. А Вэй Усянь в этом мастер. Мастер… Конечно, мастер! Разве есть тебе равные, А-Ин? Взгляд мутнеет ещё сильнее, и Вэй Усянь видит перед собой разве что бело-голубое пятно, охваченное оранжевым блеском. Жар вдруг охватывает всё его тело, а дрожь катится по коже сладостными мурашками. Ханьфу спадает с плеча, и он чувствует лишь то, как пламенеет под холодными порывами ночи кожа, а внутри него вспыхивает пламя, что будет посильнее того, которое развёл Лань Ванцзи. — Ла-а-а-ань Чжа-а-а-ань, — шепчет Вэй Усянь, растягивая каждую букву возлюбленного имени — и он наклоняется вперёд, позволяя шелкам, соскользнуть с плеча окончательно; ткань врезается в изгиб локтя. По какой-то причине холод больше не чувствуется совсем. Вместо этого Вэй Усянь ощущает только пламя — опьяняющее, охватывающее всё его тело от кончиков пальцев до макушки, — и он плавится, сгорая от желания. Это как буря, которая нахлынула внезапно. Как тайфун. Ураган. Как желание бесконечно, до боли сильно, влюблённого человека. Тот, на миг отвлёкшись от костра, всё же смотрит на него — и Вэй Усянь чувствует, будто тонет во взгляде этих золотистых глаз. В тех, в которых мелькает тень растерянности, но мутный от желания взгляд тотчас упускает это из виду. — Вэй Ин?.. — Это я, — выдыхает он. — Здесь. Улыбнувшись уголками губ — обольстительно, завлекающе и соблазнительно, — Вэй Усянь поднимается, позволяя одежде соскользнуть ещё ниже; холод обдувает разгорячённую кожу груди и плеч. Воздух опаляет горло. А тени танцуют на ветвях и стволах. Вот так… Ты такой молодец, А-Ин! Шаг, ещё — давай же, насыться энергией ян! Томный взгляд. Правильно поднятые уголки губ. Это не совсем то, чему он учился, но то, за чем наблюдал множество раз — и выучил, запомнил, изобразил на себе, словно на шелковом холсте. А Лань Чжань всё не отводит от него взгляда, скользит по его телу взглядом. Вэй Усянь замечает потемневшую радужку глаз и дёрнувшиеся губы. Не успевает тот что-то сказать, как Вэй Усянь уже опускается на колени того. — Нравится? — шепчет он, перебросив волосы плавным движением на другое плечо. — Разве я не красив, Лань Чжа-а-а-ань? Тот выдыхает — едва слышимо, тихо-тихо и почти скромно. Руки того подрагивают — и Вэй Усянь расплывается в действительно лисьей улыбке, чувствуя загоревшееся во всём теле предвкушение. — Вэй Ин, — проговаривает тот сквозь зубы, но Вэй Усянь всё равно улавливает хриплые нотки в голосе, от которых всё тело охватывает приятная истома, — что с тобой? — А разве не видишь? Наклонившись, он оказывается так близко к Лань Ванцзи, что их губы разделяет всего несколько дюймов — и так хочется поддаться искушению в тот же миг, но он ждёт. Ждёт, потому что таково правило. Так нужно. Чувства от этого станут сильнее и ярче, а награда — желаннее. Грудь охватывает не менее сильный жар, и он почти задыхается в нём, так сильно нуждаясь в прикосновениях, которые Лань Чжань всё не дарит ему. Тянет. Играет. Дразнит. Он заслуживает наказания! Хи-хи-хи… Накажи его! Ах, наказание… Ухмыльнувшись, он ждёт — ждёт, чтобы наказать. — Ты не в себе… — выдыхает тот. А Вэй Усянь, улыбнувшись чуть-чуть шире, скользит пальцем по шее Лань Ванцзи. Самым кончиком. Дразнит такую же горячую кожу и чуть-чуть царапает. Ах, это должно быть поистине приятно. Сам Вэй Усянь, ощутив такое на себе, давно бы расплавился, превратившись в жалкую лужицу удовольствия. — Разве? — поёт он, замерев на миг; с уст Лань Ванцзи вдруг срывается судорожный вздох. — Ах, тебе же так нравится это, Ла-а-а-ань Чжа-а-а-ань. И вдруг небо меняется с землёй, и Вэй Усянь чувствует, как трава неприятно щекочет горячую спину, а роса холодит кожу. Не растерявшись, он обхватывает шею Лань Ванцзи руками и прижимается к тому всем телом, выгнувшись, словно кошка, низ живота опаляет ещё более нестерпимым жаром. Это почти несправедливо — то, что на них всё ещё есть это жалкое подобие барьера. А взгляд Лань Ванцзи — всё равно что расплавленное золото. — Прекрати! — рычит Лань Ванцзи, вдруг выдохнув резко и пронзительно. — Какую игру ты затеял, Вэй Ин? Улыбнувшись уголком губ, он льнёт к нему — и тянется к самому уху, едва не касаясь того губами, хотя так сладостно хочется сделать нечто подобное. — А разве не догадываешься?.. — выдыхает он заурчав. — Разве не видишь, как я пылаю из-за тебя?.. Разве не видишь, как желаю?.. И тот выдыхает. Громко, прямо на ухо, и пронзительно. Ах, такой слабый, слабый юноша… И такой вкусный! Уста касаются чужого уха — и он тихо-тихо стонет, ощутив эту сладость на языке. — Вэй Ин! — выдыхает тот, отпрянув мгновенно; а в глазах, вопреки всему, пылает такое же желание. Это пьянит ещё сильнее, и он прижимается снова, однако Лань Ванцзи уходит от его жеста. Запястье сжимают — и он улыбается. — Ты… Ты опустошил себя. Это всё тьма? Моргнув, Вэй Усянь не теряет улыбки. — Стала бы разве тьма говорить моим голосом? — шепчет он, чуть наклонив голову вбок. — Ах, Лань Чжа-а-ань. Это всё тот же я, которого ты знаешь… А затем — толчок. Растеряв слова, Вэй Усянь широко раскрывает глаза и выдыхает, вертится и бьётся, желая вырваться из хватки — и мечется в нём тьма, которой не нравится обжигающая энергия. А светлая ци всё просачивается в его даньтян. Обжигает изнутри. Сжигает. Опаляет пламенем. И он почти плачет, жалобно завывает и всё пытается вырваться. Больно. И тьма внутри него болезненно кричит, сходит с ума и сводит его самого. Уйди, мерзкий мальчишка! Убери от нас свои лапы! Больно. Больно, больно, больно! Это чувство сводит его с ума и заставляет едва ли не терять рассудок. Всё внутри полыхает. А затем — утихает. И голос, и боль. Проходит минута-другая, а через некоторое время он и вовсе всхлипывает, вдруг чувствуя, как проясняется разум, и прижимает Лань Ванцзи к себе против воли того. — Вэй Ин? — Я, — выдыхает он. — О, Небеса, мне так жаль, Лань Чжань. Это всё… — он задыхается в словах, а горло сжимает спазмом, и он всхлипывает вновь. Всё внутри него будто горит, и все его чувства обостряются в разы. Чужая энергия сводит его с ума. Энергия Лань Чжаня. — Прости. Мне жаль. Она… Я давно не оставался настолько пустым, и она нашла слабое место. И… Он выдыхает, вдруг осознав, как именно это прозвучало. Тело простреливает дрожью и волнением, от которого он теряется, словно юная дева. Грудь сдавливает глухой болью, и весь мир вокруг вдруг замирает: не слышно ни треска поленьев в костре, ни пения ночных птиц, ни стрекотания мелких насекомых, что живут в этом лесу, ни завывания прохладного осеннего ветра. Исчезает всякий звук, сколь тих бы он ни был. Слабое место — его чувства к Лань Ванцзи, а Лань Ванцзи — совершенно неглупый человек. «Неизбежное» — напоминает он себе, на миг зажмурившись. Вот только ожидание это тянется и тянется, словно бесконечная извилистая тропинка, по которой он двигается вслепую. Воцаряется тишина, которую Вэй Усянь боится нарушить любым случайным словом, а грудь сдавливает болью и ожиданием.***
Вместе с тем он вспоминает то, как реагировал на него Лань Чжань: то неровное дыхание, подрагивающие в желании ухватиться за него руки, напряжённую линию плеч и то, как потемнели обычно ярко-золотистые глаза. — Вэй Ин… — Ты злишься? — выдыхает он, едва услышав собственное имя, сорвавшееся со столь желанных уст. Тьма больше не шепчет в нём и не подталкивает к чему-либо, однако все его стремления остались теми же. — Злишься же… Не можешь не злиться. То, как я повёл себя по отношению к тебе, под действием тьмы или нет, неподобающе, да? Тот отстраняется, выскальзывает из его ослабших рук, и Вэй Усянь не сопротивляется этому, потому что знает: у него нет прав сожалеть о чём-либо. Нет прав тянуться к тому, чтобы вновь обнять. В конце концов, Лань Ванцзи — это Лань Ванцзи, тот праведный господин, которым восхищаются и заклинатели, и простые люди; тот, кто не стал бы даже думать ни о мужчине, ни о деве подле себя, будь то необходимостью или желанием; тот, кто, должно быть, только и мечтает что о жизни в уединении, в которой рядом с ним никого не будет. Небожитель, недосягаемый для любого смертного или бессмертного. И Вэй Усянь — жалкий, беспомощный мужчина, который посмел в того влюбиться. Сглотнув, Вэй Усянь отползает от того. Ветер обдувает кожу — всё ещё разгорячённую и обнажённую, и он запоздало подтягивает одеяние, покраснев от кончиков пальцев до макушки. Какой позор… — Прости, я… Я пройдусь, ладно? Мне нужно подышать свежим воздухом, а ты… ты ложись спать, уже, должно быть, давно минуло девять… Встав на ватные ноги, Вэй Усянь как можно сильнее запахивает на себе ханьфу и отводит глаза в сторону, не находя в себе сил взглянуть на Лань Ванцзи. Щёки горят, а холодный ветер кусает их, словно пытаясь наказать за столь огромную оплошность. Развернувшись, он уже ничего не ждёт — и не ждал раньше. Шаг — и он надеется скрыться в лесу до самого восхода солнца, пока иней не укроет его, словно одеялом. — Вэй Ин. Моргнув, он замирает. Раздаётся тихая поступь — и вслед за этим на плечи ложится нечто шелковое и ещё более тёплое, а после его руку осторожно обхватывают, заключая в кокон. — Слабое место? — тихо, почти неуверенно спрашивает тот. Разумеется, Лань Ванцзи — талантливый, умелый заклинатель, овладевший всеми искусствами, — не мог не заметить. «Неизбежное» — повторяет он про себя снова, вспоминая слова цзе. — «Позволь времени проложить путь». Только вот это тяжело — выпустить на волю чувства, которые он бережно хранил столько лет. И это больно, потому что он знает Лань Ванцзи и то, как он ответил бы. «Мне жаль» — вот то, что сорвётся с уст Лань Ванцзи в следующий миг, и у Вэй Усяня нет ни малейшего сомнения в том, что именно так и будет. А после он всё же затеряется до самого рассвета среди часто посаженных деревьев, возможно, уснёт на какой-нибудь поляне и прождёт до утра — а после будет делать вид, словно ничего и не было. А на плечах, вопреки всем его ожиданиям, всё также лежит тёплая гусуланевская накидка, плотная и согревающая, а Лань Ванцзи всё не отпускает его руки — и это дарит слабую надежду, в которую Вэй Усянь боится верить. — Мгм. Это… Ах, оно всегда касается, знаешь, дальних уголков моего сердца, когда я слаб… Пытается воспользоваться этим. Зовёт… Ха-ха… — он неловко смеётся и весь сжимается. — Прости. Эта тьма… Расслабился и дал ей волю. Мне жа… — Вэй Ин, — обрывает его Лань Ванцзи, не позволяя более сказать ни слова, и Вэй УСянь даже вздрагивает: Лань Ванцзи никогда и никого не прерывает, проявляя тем самым уважение к собеседнику, кем бы тот ни был. — Перестань извиняться. Сглотнув, он неуверенно кивает — и всё не шевелится. Внутри него борются два желания: убежать в этот самый миг куда глаза глядят и сжать руку Лань Ванцзи в ответ. А между тем, не отпуская его ладони, Лань Ванцзи обходит его и встаёт напротив — и Вэй Усянь позорно опускает взгляд, всё боясь взглянуть и увидеть в любимых золотых глазах отвращение. Понимает, что ведёт себя, словно глупый мальчишка, но ничего не может поделать со своими чувствами. Это сильнее его, а он — всё тот же слабый мужчина. — Вэй Ин… — произносит Лань Ванцзи вдруг тихим голосом. — Подобной слабостью обладаешь не только ты. Вздрогнув, он моргает и поднимает на того взгляд — и видит эмоции, которые прежде никогда не различал на лице того. Среди них прячется и тревога, и волнение, и робость. — Не только? — шепчет в ответ, вцепившись в эту крохотную надежду. Где-то в стороне раздаётся грохот — и они оба оборачиваются на звук, замечая поднявшийся вдали дым. Страх поднимается в груди, вымещая все прочие волнения. — Это из резиденции… — Поторопимся. Сжав руку Лань Ванцзи всего на миг, он отходит и с готовностью кивает.