На том берегу

Сначала Эрен принял ее за крысу. Птица неуклюже выползла на тропинку, ведущую к задним воротам госпиталя, и испуганно затихла, уставившись на человека бисерным глазом. Воронок. Одна из тех городских ласточек, которые сновали между крышами гетто сотнями, не умолкая днем ни на секунду. Такая восхитительная и неуловимая в полете, но такая жалкая здесь — в пыли и с переломанным крылом… Эрен мог бы сделать пару шагов, мог бы предостеречь, окрикнуть или даже преградить путь. Но он не сделал ничего. Просто молча наблюдал, как черно-белое тельце птицы исчезло под подошвой с едва слышным хрустом. Теперь из-под старого замызганного ботинка виднелись лишь ее распростертые на тропинке крылья — все, что осталось от ласточки, которую только что растоптал один из пациентов госпиталя. Невзначай или нарочно? Эрен не знал. Ведь для этого нужно было посмотреть на лицо убийцы, а он все не смел оторвать взгляд от острых концов крыльев и встопорщенных предсмертной судорогой маховых перьев. Боялся. Больше всего Эрен боялся увидеть сожаление, сострадание или страх в глазах сумасшедшего. Ни к чему это. Ведь сегодня он не искал проявлений милосердия. Напротив, ему нужны были ненависть и жестокость… Эрен жаждал их, собирал по крупицам и впитывал в себя с одной-единственной целью: задушить последние крохи сомнений. Отбросить сожаления. Доказать самому себе, что даже здесь — в гетто — живут сломленные ненавистью люди. Как же трудно вынести смертный приговор невинным, то ли дело мрази вроде тех, что с наслаждением или хотя бы равнодушием на лице убивают раненых птиц… И даже когда пациент ушел, обогнув препятствие-Эрена по широкой дуге, молодой человек продолжал смотреть на втоптанное в пыль тельце. Над его головой по-прежнему носились за насекомыми городские ласточки, за спиной шептал листвой старый ясень и брызги детского смеха рассыпáлись весельем из-за невысокой ограды госпиталя, но Эрен не слышал и не видел; не замечал ничего, кроме мертвой птицы перед собой. Смотри на смерть. Привыкай. Отныне не будет ничего, кроме смерти… Звонкий голос над головой вернул его в реальность из тьмы будущего: — Эй! Надо быть аккуратней, Крюгер. Перед тем как присесть перед Эреном, Фрита, не колеблясь ни секунды, откинула мертвого воронка носком ботинка в сторону, и от птицы остались лишь пара капель крови да перо на белоснежном мыске. Неприятное зрелище. Хоть и не причастная к убийству, Фрита вдруг тоже стала помечена смертью. — Так и второй ноги можно лишиться. — Лишиться ноги? — Эрен непонимающе поднял взгляд на девушку и только сейчас сообразил, что уселся прямо на середине тропинки и теперь, калека, вряд ли сможет встать самостоятельно. — Да, пожалуй. Поможешь мне подняться, Фрита? — Конечно, — кивнула она, а затем взяла костыль и услужливо протянула руку. — Держись за меня. Эрен схватил ее ладонь, пытаясь подняться, и чуть не уронил на себя — забыл… Забылся, что перед ним не Микаса, которая смогла бы, наверное, удержать быка, а уж Эрена и подавно. Да все они, девушки и женщины, прошедшие армейскую подготовку и способные пользоваться УПМ, были сильнее и выносливее местных врачей и медсестер. Однако упорства Фрите тоже было не занимать. Стиснув зубы, она все же помогла Эрену, а затем, убедившись, что он твердо стоит на ноге и крепко держится за свой костыль, Фрита снова кивнула, на этот раз скорее самой себе, и направилась по тропке дальше — на задний двор госпиталя. Про Эрена она тут же забыла. А он смотрел ей вслед. Рассеянно и задумчиво. Снова вспомнил, как принял ее в темноте за Микасу, и хмыкнул. С нахлынувшей внезапно горечью подумал, что Микаса, сложись их жизнь по-другому, тоже могла бы работать в госпитале Шиганшины. Ассистировать своему приемному отцу — Грише Йегеру — на операциях и возвращаться вместе с ним затемно домой. Мертвецки уставшая, зато с лучащимися радостью глазами от того, что спасла днем чью-то жизнь. Она рассказывала бы об этом за ужином долго и обстоятельно, а Эрен ворчал бы в ответ, называя ее занудой. Если бы… Он снова опустил взгляд, с запоздалым сожалением подумав, что должен был спасти эту ласточку… и увидел на тропинке белый квадрат. Эрен уставился на бумагу, оглянулся по сторонам и поднял. Записка от Фриты? Ему? Или просто какая-нибудь сложенная вчетверо записулька (рецепт, список покупок, любовное послание), которую медсестра случайно выронила из кармана, пока помогала ему встать? Эрен повертел квадрат в руках — никаких надписей снаружи не было. Поколебался немного, на всякий случай снова оглянулся, не смотрит ли кто на него, и, развернув лист, пробежался глазами по заголовку. «Список лиц на депортацию». Далее, действительно, следовал какой-то пронумерованный перечень из имен, фамилий и адресов с парой-тройкой карандашных пометок. Ясно. К Эрену бумажка не имела никакого отношения. Значит, девушка обронила ее случайно. — Фрита! — позвал он громко. Но его голос заглушил жалобный скрип задних ворот, которые Фрита как раз открывала для подъехавшей к госпиталю машины. Прогнав маленькую девчушку-попрошайку с той стороны забора, медсестра махнула водителю, и тот сдал назад. Эрен сразу узнал этот автомобиль — в гетто Либерио такие называли труповозками. Из кузова торчали посеревшие от окоченения ноги. Четыре. Босые. Обувь, а также все ценное с мертвецов уже сняли родственники… или случайные прохожие, если смерть застала элдийцев на улице… Не цинизм, просто житейский прагматизм живых по отношению к мертвым. Здесь так делали все. Двое санитаров тем временем вынесли с черного хода тело, и Эрен даже издалека узнал умершего утром Брайана. Мужчины держали его за руки и ноги, а рядом с ними суетилась Фрита. С перекошенными брезгливостью и отвращением лицами санитары дотащили мертвеца до машины и небрежно скинули его в кузов — головой наружу. Эрен продолжал наблюдать. Не за мужчинами, не за орущим на них водителем, который теперь размахивал руками и, видимо, требовал повернуть тело как надо… Эрен смотрел на Фриту. Внимательно. Только на нее. Оживленную, бойкую сестру милосердия, которая не боялась лика смерти перед собой. Не брезговала, не сторонилась и не морщилась от отвращения. Напротив. Смерть будто влекла ее, зажигала взгляд жизнью и питала душу. Она поправила Брайану голову, убрала с его глаз волосы и погладила по щеке. Ласково и осторожно. Словно провожала Брайана в увлекательное путешествие, а не отправляла в последний путь до крематория. А еще Фрита улыбалась… Эрена передернуло от отвращения при виде этой счастливой улыбки, и он вдруг впервые задумался, а что же все-таки Фрита хотела вколоть Брайану ночью? А если она увела Эрена в душ и вернулась в палату с новым шприцом? Или пришла уже позже, когда Эрен заснул мертвецким сном? Неужели она?.. А может, он все не так понял или это всего лишь его упрямое желание видеть везде тьму человеческих сердец? Даже там, где ее нет. Он снова развернул лист бумаги и, побежав глазами по списку, вдруг споткнулся на имени, перечеркнутом карандашом. Брайан Видманн. Опустился взглядом ниже и прочел второе зачеркнутое имя — Эгиль Кляйн. Адреса обоих совпадали; наверное, это и был адрес госпиталя. Смотреть на улыбку Фриты стало невыносимо. Круто развернувшись и чуть не потеряв равновесие — ох уж этот чертов костыль, — Эрен так быстро, как только мог себе позволить, направился внутрь госпиталя и там, едва не задохнувшись от летней духоты и смрада немытых тел, добрался до кабинета с картотекой больных. — Простите, — открыл он дверь без стука и устремился, взволнованный, к пожилой медсестре. — Я вспомнил еще одно имя. Моего друга зовут Эгиль Кляйн, и он тоже должен быть в этом госпитале. Кажется, я видел его здесь. Женщина недовольно покачала головой, но выговаривать за неподобающее поведение не стала — что с них, умалишенных, возьмешь. — Одну минуточку, — она придвинула к себе один из журналов и долго листала засаленные страницы, пока не остановилась взглядом на какой-то записи, а затем подняла голову и с сочувствием посмотрела на Эрена: — Соболезную, мистер Крюгер. Ваш друг Эгиль Кляйн скончался три дня назад. Во рту пересохло. — Жаль, — выдавил из себя молодой человек. Возможно, это всего лишь совпадение. Это еще ничего не значит, ведь так? — Я не припомню, чтобы он был сильно ранен… От чего он умер? Медсестра резко закрыла журнал и поднялась из-за стола. Ее голос похолодел: — Извините, мистер Крюгер, но мне нужно отвести пациентов на процедуры. — Да, спасибо большое. Пока Эрен снова брел во двор госпиталя, мозаика в его голове собиралась в единую картину произошедшего. Потрясенный, он ощутил себя бесконечно уставшим, поэтому опустился на скамейку у больничной ограды. Внутри все бурлило и переполняло Эрена черной воняющей жижей ужаса, в которой он внезапно начал захлебываться. Пожалуй, хватит на сегодня жестокости. Насколько же прогнил этот мир, если даже медсестры… те, чье призвание — спасать, отбирают жизни, а потом цинично улыбаются, заглядывая в гримасы смерти своих жертв… И все же Эрен не верил. Не хотел верить. Он выстраивал в голове цепочки причинно-следственных связей в попытке оправдать Фриту. Возможно, ей приказали? Угрожали убить близких? Шантажировали? А если она лишь приводила в исполнение смертный приговор, вынесенный кем-то другим? Может быть, медсестра Фрита — сама жертва обстоятельств? Эрен почти убеждал себя в истинности каждого из своих предположений, но потом снова вспоминал улыбку, ту чудовищно счастливую улыбку Фриты, которая смотрела на мертвеца так, будто любовалась им. Довольная. Воодушевленная. Гордая. И ее радость перечеркивала все его попытки оправданий. Эрен закусил губу от захлестнувшей его волны злости, а потом оперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. Мысли жалили мозг иглами гнева. На Фриту. На себя. На весь мир. Смирись, Эрен. Ты ведь все правильно понял. Не было никаких приказов, шантажа, принуждений и угроз, были лишь собственная инициатива и энтузиазм. Очевидно, что Фрита стала судьей и палачом по собственной воле. И как он мог сравнивать это чудовище в платье сестры милосердия с Микасой? Да, Микаса тоже убивала десятки раз. Да, она считала себя убийцей, которая только и умеет, что «резать мясо»… Однако Эрен знал главное: Микаса Аккерман не чудовище и никогда им не была. Потому что его Микаса ни разу в жизни не улыбнулась, отняв чью-либо жизнь. «Где же ты, Микаса?» Он резко поднял голову в порыве мимолетной надежды снова увидеть ее глаза. Здесь. Сейчас. Немедленно. Хотя бы на миг… И действительно на мгновение утонул в медовом взгляде светло-карих глаз. Конечно, не Микасиных. Из-за ограды госпиталя на него с любопытством смотрела девочка, которую Фрита недавно прогнала от задних ворот. Нечесаная, чумазая и худая, она с детской непосредственностью разглядывала Эрена, перескакивая взглядом с его культи на лицо и обратно. Ей едва ли было больше восьми лет — совсем ребенок, которому пока что интересно все на свете. Будь то калека или жук с оторванной лапой. — Уна! — окликнул ее мальчишка чуть постарше, и девочка сразу же отвернулась от Эрена. — Я же сказал ждать меня с другой стороны! Скорее всего, старший брат. Уж слишком похожими казались черты их худощавых лиц и одинаково медовые глаза. Девочка тем временем насупилась: — Какая-то тетка из госпиталя подумала, что я попрошайничаю, и прогнала меня оттуда. Парень выудил из-за пазухи каравай и со взглядом, полным триумфа, улыбнулся сестре. Гордый и довольный собой. — Смотри, что я достал! На, ешь, — протянул он ей хлеб. — Не буду! — девочка испуганно замотала головой. — Эйрик, ты украл его! — Нет. Не крал. Ешь, — он оторвал ей огромный ржаной ломоть и насилу сунул в руку. — Врешь! Ты не мог купить хлеб, у тебя денег нет. — Тебе-то какая разница, малявка? Жуй давай. — Просто не хочу, чтобы ты попался полицаям и тебя забили до смерти так же, как Колля. — Только нюни снова не распускай, лады? — мальчишка хмыкнул и неряшливо потрепал сестру по темной макушке. — Не краденный это каравай. За меня заплатил какой-то лопух. Эрен увидел, как Уна скептически сощурила глаза. Почти как Микаса в детстве, когда понимала, что Эрен ей только что соврал. — С чего бы? — хмыкнула девочка. — А я почем знаю?! — Эйрик опасливо посмотрел по сторонам, на мгновение встретившись взглядом с Эреном, который наблюдал за ними со скамьи и тут же удостоился убийственного волчьего взгляда этого немытого звереныша. — Молчи и лопай быстрее, пока никто не отобрал. Девочка откусила огромный кусок и зажмурилась от удовольствия, медленно пережевывая с таким видом, будто ела леденец, а не обычный хлеб грубого помола. — А ты? — вдруг спросила Уна все еще с набитым ртом. — Не хочу, — соврал Эйрик. Да. Соврал. Эрен был в этом уверен. — Бабушке и остальным еще надо оставить, — и он снова спрятал хлеб за пазуху. Пока девочка ела, а брат молча глядел на нее и улыбался, Эрен впервые за день посмотрел на небо — такое ослепительно голубое, прозрачное и бескрайнее. Целый океан неба плескался над его головой, и он на несколько живительных вздохов нырнул в его бесконечную глубину… ощутил лучи солнца на коже… услышал тревожное щебетанье ласточек… …А затем тиски стен гетто снова сжали его горло и вернули на землю хрипловатым голосом Эйрика: — Ого, смотри, Уна! Там же Фрост с Хауком! — он замахал двум мальчишкам в дальнем конце улицы и закричал что есть мочи: — Эй! Мелочь! Назначаю вас демонами Парадиза! Готовьтесь сдохнуть, отродья! И Эрена бросило в жар от услышанного. Он вцепился пальцами в край скамьи и сжал ее крайнюю перекладину так, что ногти наверняка оставили следы в мягкой древесине. Эйрик между тем опять повернулся к Уне: — Ну что, закидаем их снова камнями? — его глаза сияли от восторга. Мальчишка наклонился и набрал две пригоршни мелкой щебенки с обочины. — Я буду звероподобным титаном. Уна улыбнулась и хихикнула: — А я тогда буду титаном-перевозкой! — она поспешно сунула кусок хлеба в карман и опустилась на четвереньки. — Смотри, похоже? — Да, да! — восторженно подбодрил ее Эйрик. — Уничтожим всех демонов с острова, и тогда нас выпустят отсюда и полюбят! Так ведь бабушка говорит. И сорвавшись с места, вприпрыжку понесся к детям, которых только что объявил врагами. — Эйрик, меня подожди! — закричала ему вслед Уна и, вскочив, бросилась было за братом, но неожиданно остановилась и вернулась к забору. Нерешительно достала из кармана кусок хлеба, который не успела доесть, и, поджав губы, положила его на ограду прямо перед Эреном. А затем подняла на него взгляд и зашептала: — И тогда больше никому не придется умирать на войне… и голодать… и калечиться… и все будут счастливы. Нужно просто уничтожить всех наших врагов. Так ведь? — Да, — прошептал Эрен еле слышно в ответ. Потрясенный и погребенный заживо под ее словами. — Нужно просто уничтожить всех наших врагов… — эхом повторил он за ней. Не мертвая ласточка. И даже не улыбка Фриты. Кажется, шепот этой элдийской девочки из гетто только что потушил в Эрене последнюю искру сомнений и нерешительности.