(un) Holy Trinity

Он богат баснословно, и это даёт ему приличную фору перед неизбежными страшными последствиями стойкой наркотической зависимости. Он любит расслабляющую сознание травку и белоснежные горки кокса, но его безусловный фаворит – ангельская пыль. В заложниках своих краткосрочных иллюзий Джин порхает по своему просторному особняку совершенно один. Его менеджер, который заходит проведать уже больше по привычке, чем по рабочим делам, кажется, окончательно поставил крест на модельной карьере некогда первого красавчика Кореи и разочаровался без какой-либо надежды на его ремиссию. Да Джин и сам уже этого не хочет, вросший корнями в бледно-фарфоровую пустую оболочку прежнего себя. От белых дорожек с горизонтальных стеклянных поверхностей ненадолго вырастают крылья, и заработанных денег хватит ещё на много лет такого вегетативного полу-существования. И, кажется, стоишь на краю пропасти, а она своей манящей бездной тебя притягивает с такою силой, что ты счастлив до мурашек шагать и окунаться в её лживые объятия снова и снова. Стройный широкоплечий мужчина спускается со второго этажа почти на автопилоте, хоть ему вряд ли сейчас можно доверять. Взгляд тёмных глаз с расширившимися вкрай зрачками пытается сфокусироваться и послать в остатки сознания тревожный сигнал: в холле кто-то есть. Когда Джин осознаёт это, мозг вместо страха выдаёт слабое любопытство и желание даже на миг заполнить своё одиночество чем-то помимо наркотических веществ. Он подходит ближе и хлопает ладонями, чтобы включился свет. За окном дождь льёт непроглядной стеной и создаёт уютный белый шум, дополняя мрачную картину сумеречного осеннего вечера. В момент, когда лампочки и диодные ленты наполняют помещение мягким рассеянным светом, Джина поражают сразу две вещи: 1. Незнакомец гораздо красивее него самого. И это осознание ранит, потому что красота – последнее, что у Джина осталось от мнимой мечты. 2. Незнакомец плачет. Дорожки слёз прорезают обе смуглые щеки, чёрные влажные кудри спутались и местами прилипают ко лбу, но даже в таком виде он прекрасен донельзя, словно неземное существо, вылепленное из самой сути слова "красота" – Джин, прости меня, пожалуйста... Это я не справился. Ты ни в чём не виноват. После встречи с шестилетним Хёнтэ Ангел, конечно же, не идёт в полицию. Он направляется к дому своего экс-подопечного, которого в своё время подвёл больше всех. Подвёл, потому что не смог спасти, а теперь уже Джин натворил столько, что Карма равнодушной точно не останется – отплатит по долгам и после смерти, и в следующей жизни. Проникнуть в особняк не составило труда, учитывая, сколько времени Тэхён (ещё будучи Ви) наблюдал за жизнью Джина, пытаясь делать свою работу. В помещении витала атмосфера бесконтрольного одиночества, холодного в своей бессмысленности богатства, отчаянной само-влюблённости и само-ненависти, и сладковато-приторные, словно смерть, отголоски ускользающего кайфа. И, как бы ни было больно наблюдать эту удручающую картину с Небес, здесь, на Земле, Тэхёну было невыносимо, – оказаться лицом к лицу с плодами своей некомпетентности. И пусть Наставник говорил ему: "Это не твоя вина, у человека есть свобода воли. Мы лишь направляем, но не в силах повлиять на их принятые решения, даже если они губительны для самих себя", Хранитель всё равно чувствовал вину и тысячи раз прокручивал в голове те моменты, которые могли стать поворотными и привели к такому печальному исходу. – Ты... Я тебя знаю, – одурманенным голосом, чуть с хрипотцой говорит Джин. – Или нет. Ты кто? Чего ревёшь здесь стоишь? – Тебе будет сложно в это поверить, но я твой Ангел-Хранитель. Точнее, был им. Мне нужна твоя помощь. – А твоя дурь похлеще моей будет, – усмехается горько. – Да похуй. Хоть Папа Римский, я всё равно тебе рад. Единственное, – разбил бы с удовольствием твоё лицо, только мне дозволено сиять красотой в моём доме. – Ты можешь сделать это, если тебе полегчает. Оно быстро заживёт, я потерплю. Ты правда не выгоняешь меня? – Ну, ты определённо не коп, и с башкой у тебя явные проблемы, так что оставайся. Мне нравится, что ты ещё более сумасшедший, чем я. Нюхнёшь, или тебе уже хватит? Ещё одна слеза покидает глаз Бессмертного, солёным ручейком прокатываясь по гладкой коже щеки. Тэхён знает, что люди будут доверять ему в этом мире просто так, потому что Ангелам даровано внушать расположение и, если по-честному, открыто манипулировать и получать всё, что угодно, просто озвучивая это вслух. – Нальёшь мне вина? – немного обречённо шепчет Тэхён, наслаждаясь теплом, которое постепенно побеждает окутавший тело октябрьский холод и согревает хотя бы физически. Разговор за бокалом белого полусладкого течёт вяло и нелинейно, теряя суть и обрываясь на середине, алкоголь постепенно отрезвляет Джина, высвобождая из цепких лап наркотика. Он грустнеет всё больше, всё больше возвращается в реальность. И тянется всей душой к Тэхёну, словно тот – спасение и свет, единственный маяк в беспросветной пучине безысходности. – Так сегодня твой первый вечер на Земле? – Джин принимает правила игры, усвоив тщетность попыток вразумить сумасшедшего. – Да, и, знаешь, ваш мир не так уж плох, – Тэхён вливает в себя уже второй бокал, смакуя растекающееся виноградное послевкусие на языке. – Наш мир – отстой, Тэхён. Я бы ни за что не променял Небеса на него. Зачем ты здесь? – Наказан добровольно за запретную любовь. Как в самом дешёвом бульварном романе. Но в жизни всё... чуть сложнее. – И кто она? Ну, в кого ты влюбился? Она хоть знает? – Повторюсь: это сложно. И я пока не готов к этому разговору. Скажи лучше: мне можно сегодня остаться у тебя? – Можешь жить здесь, сколько хочешь, если воровать не будешь. Просто попроси, если надо денег, я не откажу. Мне нравится с тобой говорить. Со мной уже давно никто не разговаривает. Как будто просто забыли, что я есть... – Я знаю, что ты есть, Джин. Я помню о тебе всё, каждую царапинку на твоей душе. Помню, как ты похоронил сестру, и в тот же вечер в драке заполучил этот шрам над бровью, – Тэхён с родительской нежностью прикасается к диагональному рубцу, эстетично разрезающему бровь. – И я прямо здесь, с тобой. – Ты... Откуда ты знаешь это? – Джин трезвеет мгновенно, в шоке уставившись на Ангела. О происхождении ссадины, за которую он получил нагоняй от менеджера, не знал никто. Даже сам Джин не запомнил той драки в неважно-с-каким-названием баре, в котором он накидался до чертей после похорон сгоревшей за два дня от острого менингита одиннадцатилетней Йисы. Вместе с ней он закопал своё сердце и поклялся больше никого не любить, чтобы не испытывать столь невыносимой боли больше никогда. Тэхён молчит, оставляя вопрос без ответа. А Джина натурально трясёт от наплывших воспоминаний, разрывает изнутри и словно придавливает многотонным грузом. Забыться. Срочно. Чёрт возьми, и куда запропастился этот грёбаный порошок? – Ты уверен, что не можешь обойтись без этого? – Тэхён здесь, на Земле не умеет читать мысли, зато душу видит насквозь. – Прочувствуй, пусти эту боль в себя. – Да как ты не понимаешь? Она меня убивает! Я не могу этого вынести! – Джин, спотыкаясь, слазит с барного стула и с размаху бьёт в челюсть гостя. – Зачем ты мне напоминаешь о ней? Слюна вперемешку с ангельской кровью стекает по подбородку Тэхёна. Боль почти приятна, она честная и настоящая. Заслуженная. – Потому что она, как была светом твоей жизни, так и осталась, несмотря на смерть и твою душевную рану. Ты говоришь, что все забыли о тебе, но ведь и ты предпочитаешь не помнить о Йисе. – Ты прав. Прости. Никто не говорит мне правду в лицо. – Ты почти на самом дне, Джинни. Я помогу подняться, если ты захочешь. Джин поднимает взгляд, чтобы столкнуть его и тэхёнов вместе. Улыбка получается плохо: уголки рта растянуты, а глаза стеклянные, неживые. – Когда ты достиг дна, самое время от него оттолкнуться, чтобы взмыть вверх. Вот только есть проблема – у бездны нет дна, как нет ширины и высоты, и даже времени. Никаких измерений, кроме края, с которого ты уже шагнул. Я шагнул, Тэхён, и давно.

***

Джин забывается тревожным сном в одной из спален, а Тэхён, переодевшись в сухую домашнюю одежду, витает в бессонном царстве грёз. Стоит веки опустить, – и перед глазами тут же появляются два самых желанных лица, слившихся в страстном поцелуе. Юнги обхватывает длинными пальцами шею Чонгука, а тот зарывается ладонями в обесцвеченные пряди на голове хёна, который разве что не мурчит от удовольствия, наслаждаясь всеми ласками сразу. Тэхён, даже лёжа здесь, в доме у Джина, почти чувствует, как смешались их запахи, – терпко-древесный одеколон Чонгука и еле заметные нотки океанического геля для душа Юнги. Представляет, как трепещут длинные ресницы на оленьих глазах, когда веки смыкаются в исступлении, и сдерживать стоны нет никакого смысла. Их голоса сплетаются мелодично, упорядочивая рваный ритм и наполняя своей музыкой тесную комнатку в салоне Мина. Их тела потные и источают похоть и желание, а рисунки под кожей, сплетаясь, танцуют в полумраке, занимаясь любовью тоже. Чёрт, Тэхёну очень, на грани навязчивой идеи нужно быть с ними. Близко, ближе, ещё ближе, насколько это вообще возможно. И надо отпустить, пожалуй, своё прошлое, попрощаться с белокрылым Ангелом Ви, чтобы, как птица феникс, возродилась из пепла приземлённая версия себя. Позаимствованный у Джина смартфон в умелых руках Падшего быстро находит в даркнете нужный сайт и профиль наёмника. Тэхён в одно мгновение принимает белокурый облик из прошлого, чтобы сделать фото. Мы же заказываем нашу небесную ипостась, пора с ней попрощаться, как минимум, на тысячу лет... Вводит необходимые данные, заполняет реквизиты, списывая кругленькую сумму с оффшорного счёта какого-то богато-отбитого мерзавца, который точно не пойдёт в полицию и вообще никогда не узнает, на что пошли его грязные деньги. Всё готово, и Тэхён нажимает заветную кнопку "Заказать" Ну, Гукки, пора нам встретиться! Начнём, пожалуй, сразу с сокровенного таинства. Что может быть более интимным, чем убийство? Чур, секс не предлагать. Пока. Просто убей меня нежно. (с) Black Swan