(un) Holy Trinity

– Хэй, Юнги! – Чонгук заходит в футуристично обставленный тату-салон и приветствует лучшего друга. Неоновая вывеска "Holy Devil Min" отражается в тёмных зрачках широко-распахнутых оленьих глаз наёмника. После сегодняшнего убийства сердце ноет по-особенному, словно еле видимая тонкая леска печали опутывает стучащий орган в груди и затягивается сильнее при каждом гулком ударе. Гук изо всех сил игнорирует это чувство, старательно заталкивая его поглубже внутрь. Это просто работа. Очередной заказ, не более. Трясёт головой до лёгкого звона в ушах и появления разноцветных точек перед глазами. Выдавливает натянутую улыбку, чтобы не выглядеть так жалко, каким он себя ощущает на самом деле. – Я не ждал тебя сегодня, – Мин поднимает голову, отрывая пронзительный взгляд от кожи очаровательной клиентки, на чьей руке под иглой художника расцветают невероятной красоты бутоны с вплетёнными в них изящными узорами. – Ты сказал, что в ближайшие недели не будешь работать. – Я не намерен оправдываться. Подожду тебя, и поговорим. У тебя ещё есть клиенты сегодня? – Нет, и мы с Энни почти закончили. Тащи свою задницу в комнату отдыха и чайник поставь. Юнги возвращается к работе, продолжая увековечивать точками краски нежные цветы. И если бы татуировки можно было выставлять в музее, то работы Юнги стали бы там чем-то вроде Моны Лизы, – полные жизни и загадок, притягивающие взгляд и вызывающие желание заглянуть глубже. Он не повторил в своей жизни ни один свой эскиз, оставив каждый уникальным – сродни шедевру, украшающему чьё-то тело. Чонгук снимает пальто и растекается расслабленно на тёмно-синем мягком диване. Пожалуй, салон Юна он любит даже больше, чем свои апартаменты – тут можно почувствовать, как будто ты дома, снять маску и быть самим собой. Юнги знает всё о Гуке, ведь именно сюда убийца пришёл бить своё первое тату в память об особенной, 28-й жертве. Это была молодая девушка по имени Лия – красивая, как алые лучи утренней зари. Истекая кровью, она нежно погладила Чона по лицу и из последних сил прошептала, улыбнувшись: "Я прощаю тебя" Это потрясло наёмника так сильно, что он решил увековечить прелестную отнятую жизнь краской на теле. Именно тогда он и набрёл на "Holy Devil Min", где татуировщик, похожий на фарфоровое произведение искусства, наколол ему маленькую летящую птичку в районе сердца. Парни разговорились с первой минуты, и после, как дело было сделано, у Чона отлегло: говорят, что человек продолжает жить, пока о нём помнят, и теперь как минимум он будет помнить о Лие до конца своих дней. Чонгук вернулся за новым тату после следующего заказа, а дальше это вошло в привычку – бежать в салон к Мину за новой порцией боли и разговоров по душам. Как два таких разных человека могли стать лучшими друзьями? Банальная по своей сути истина – противоположности притягиваются. Вот и в их случае притянулись. Мин Юнги – холодный снаружи, а внутри – огненный смерч. Он каждый день иглой под кожу дарует жизнь новым существам, растениям и человеческим лицам, а каждую ночь – творит кистью на холсте, и гипер-реалистичности его картин позавидовал бы и сам Готфрид Хельнвайн. Только свои работы Юн не позволяет видеть никому, предпочитая запирать их в студии над своим салоном (там же он, кстати, и живёт) и возвращаться к тату и алкоголю, распаляющему его внутреннее пламя и безысходность ещё больше. Чон Чонгук – снаружи горяч, а внутри уже много лет как мёртв, холоден безжизненно. И вместо созидания любым доступным человечеству способом тяготеет к разрушению – самого себя в том числе. Он тянется к Мину, как мотылёк к огню, стремясь согреться в лучах его света, получить хоть одну искорку от источающего жизнь хёна. Юнги провожает клиентку и закрывает студию на замок, разминает затёкшие после многочасовой работы шею и руки. Он рад Чонгуку, хоть его и подташнивает от обстоятельств, после которых тот приходит за новым тату. Но с момента, когда Чон приоткрыл свою тёмную сторону, прошло уже несколько лет, так что у Мина было время с этим справиться. – Ты сегодня сам не свой. Всё в порядке? – Не знаю, Юнги. В этот раз всё было по-другому. Сложно объяснить. – Чувак, ты же не бургеры делаешь. Ты людей убиваешь, – естественно, всё каждый раз будет не так, как в прошлый. – Нет-нет, ты не понимаешь. Да я и сам... ладно. Проехали. Набьёшь мне что-нибудь особенное? – Может, сходишь сначала в душ, прежде чем предоставить в моё распоряжение своё накачанное тестостероном и адреналином тельце? От тебя пахнет смертью... – Я думал, тебя это заводит, – подмигивает Чонгук, приближаясь вплотную. – Пойдёшь со мной? Ах да. Юнги и Чонгук чуть больше, чем просто лучшие друзья. Их "привилегии" случились внезапно, месяцев семь назад, и оба предпочитают не обсуждать вслух этот аспект. Нет, они вовсе не слащавые бойфренды и в любви до гроба не клялись, как не обещали и хранить верность. Это просто секс. Трах, если угодно, чистое удовольствие без отягчающих обстоятельств и каких-либо объяснений. И они думали прекратить, когда всё зайдёт слишком далеко. Но только вот уже, похоже, зашло, а желание иметь друг друга жёстко и безапелляционно – только возрастает с каждым разом. Ну и похуй, главное ведь – не вешать ярлыков, ха? – Пойду, если отсосёшь мне так, чтобы я забыл, что ты сегодня делал своими руками, заставляя рождённые мной татуировки быть свидетелями, – Юнги кусает на выдохе нижнюю губу Чонгука, пальцами ведя вверх по предплечью друга, заставляя того начать дышать быстро и поверхностно, а пульс – участиться до ста пятидесяти. – Спорим, ты и пяти минут не продержишься в моём горле? Спустишь, как малолетний девственник на дешёвую порнуху. – Какой же ты сучонок, Гукки, – парирует Юнги, хоть и знает, как хорош горловой младшего и как сложно будет выиграть пари. – Когда дерзишь хёну, помни, что он сегодня может наколоть тебе на шее не чёрное перо, а большой волосатый член. И будешь вместо Ангела Смерти – Ангелом, блять, Хуеносцем. – Ты хочешь нарисовать на мне перо? – ошарашенно глядит Чон, игнорируя прозвучавшую шутку. – Я тоже думал о крыльях или перьях, как ты узнал?.. Юнги, я, кажется, тебя лю... Мин не даёт закончить, поцелуем обрывая фразу на полуслове, хоть и чувствует в глубине души то же самое. Но эти три коротких слова пугают его до чёртиков, заставляя всё внутри сжиматься в панической атаке. Оба делают вид, что последнее предложение не звучало вовсе, и Чон уже стягивает с Юна белую футболку, и губами впивается в острую ключицу, прихватывает даже зубами, вызывая гортанный рык у старшего. Теряя одежду по пути в душ и буквально впечатывая поочерёдно друг друга в стены коридора, парни в состоянии абсолютного возбуждения вваливаются в ванную комнату, уже обнажённые и чувствительные настолько, что каждое прикосновение взрывается пучком искр в сознании, и хочется без прелюдии перейти сразу к делу. Чонгук играется языком с пирсингом на левом ухе Юнги, заставляя того впиваться своими невозможными пальцами в татуированную кожу на спине, целует крошечную бабочку на скуле, спускается губами к шее, руками до боли соски выкручивая, а Мин пламенеет настолько, что сквозь бледную кожу просматриваются выступающие жилы с пульсом бешеным, и в кабинке становится горячо, как в аду, с той лишь разницей, что хочется ещё горячее, чтобы огонь поглотил их двоих и не отпускал, пожалуй, никогда... Юнги тянется к вентилю, включая потоки воды из тропического душа наверху. Вода окатывает парней – сначала ледяная, заставляющая дрожать ещё больше, а затем теплеет, нежными струйками лаская двоих, ласкающих друг друга. А Чон уже на коленях – медлит, чтобы немного побесить старшего. Уставился на улыбающегося безумно Чеширского Кота, наколотого ближе к паху около тазовой косточки. Блять, и кому в голову вообще придёт сделать такое тату в таком месте? – Возьми... – шепчет Юн, негодуя. – Давай, Гукки, отсоси хёну своим божественным ртом. – Попроси ещё, Юнги, – издевается, потому что видит, как тот возбуждён, как истекают солёные капельки с гладкого кончика, как налилось его возбуждение до багрового цвета. У Чона и самого стоит каменно, и хочется трогать себя сейчас же, но Чонгук смотрит на пальцы Юнги – длинные, белые, с голубыми прожилками вен, и решает оставить свой член для этих самых идеальных в мире рук. А может, если повезёт, Мин и задницу сегодня подставит... Чон языком водит по головке, уздечку дразнит невесомыми касаниями, чуть прихватывает губами, стоны у Мина вырывая. – Заебал, засранец мелкий, – Юнги запускает пальцы во влажные чёрные волосы стоящего перед ним на коленях Гука и вторгается в его рот во всю длину, выдыхая удовлетворённо от ощущения тесноты. Тот еле успевает убрать зубы и закашливается от внезапности. Что ж, сам доигрался. И, чёрт, чувствовать сжимающие голову руки Юнги и ощущать давление его гладкого члена на языке так по-ублюдски охуенно, так грязно и пошло, но правильно... И Чон расслабляет горло, позволяя трахать себя жёстко, в удобном темпе и под максимально кайфовым углом. И если младший кинкует на пальцы, то Мина разрывает изнутри от вида слёз, и он уже близок к тому, чтобы желаемую картину получить, потому что горло младшего горит от долбёжки, а глаза покалывает от собирающейся в уголках влаги, которая вот-вот скатится по щекам с обеих сторон. И Мин был прав – от крышесносного минета хорошо настолько, что он забывает про смерть, которой пахнет Чонгук, забывает, кто он есть и какой сейчас год, – остаются силы лишь чтобы держать глаза открытыми, вцепившись взглядом в невыносимо сексуального Чона внизу, по лицу которого текут слёзы с отскакивающими от Мина тёплыми каплями воды, а по подбородку спускается слюна вперемешку с солоноватой естественной смазкой старшего. Блять. Слишком приятно, слишком горячо – старшему и правда долго не продержаться в таком темпе ещё несколько минут. Оргазм накрывает резко, одномоментно, без нарастания, и Юнги не успевает даже предупредить об этом вслух. Оба захлёбываются в едином экстазе: Юн – от электрических разрядов наступившей кульминации, Гук – от заливающих горло горячих потоков спермы. Младший ждёт терпеливо, пока изольётся до конца в его рот пульсирующий волнами член, а у самого внизу всё аж сводит от возбуждения, и взгляд бешеный, нетерпением полный, – того и гляди, насквозь прожжёт. С колен не поднимаясь, сильными руками разворачивает податливое и расслабленное после оргазма худощавое тело Мина спиной к себе. Сегодня Чонгук не намерен спрашивать разрешения, и ответит долбёжкой за долбёжку. Слюна вместе с остатками солоновато-горькой спермы собираются на языке в предвкушении – Юнги сейчас точно узенький, Чон давно в него не вторгался, а никому другому суровый блондин и не позволит – в этом на все триста процентов можно быть уверенным. Пока старший приводит мысли в кучу, прижимаясь грудью к стенке душевой, Чон его ягодицы раздвигает и пальцами проводит от ямочек на пояснице до самого чувствительного места между, заставляя колечко непроизвольно сжиматься. – Ну же, расслабься, Юнги... Просто позволь мне, – и языком толкается внутрь, пытаясь разжать напряжённые мышцы. Те поддаются, расслабляясь полностью, и сверху снова начинает доноситься рваное дыхание. Чон вылизывает торопливо, но тщательно, увлажняет обильно, уже сгорая от нетерпения – ощутить давление тугих гладких стеночек изнутри, услышать, как Юнги просит жёстче и быстрее, и как рычит низким тембром в моменты попадания по простате. Голова кружится, и воздуха не хватает категорически, так что Гук подменяет язык пальцами, растягивая вход ещё больше, и с колен поднимается, зубами прикусывая кожу на татуированной спине друга. – У тебя же есть тут резинки? – сладкий с горчинкой, как гречишный мёд, голос обволакивает пространство. – Не хочу прерываться надолго. – В... шкафчике над раковиной, – Юнги шепчет, и сам уже быстрее хочет его аккуратный длинный член в себе, хочет боли и конвульсий второго оргазма, который точно будет мощнее, потому что Чонгук точно знает, как надо трахать Мина до той самой грани между экстазом и потерей сознания. Раскатав латекс по своему стояку и увлажнив лубрикантом, найденным на той же полке, Чонгук к Юнги приближается, со спины прижимаясь всем телом и направляя возбуждённую плоть между ягодиц. Входит медленно, с наслаждением ощущая, как раскрывается Мин и подаётся сам ему навстречу. Обоим немного больно от нерастянутой тесноты блондина, но, чёрт, и приятно ведь тоже до невозможности! Замирает, загнав до упора, делает два вдоха/выдоха и – понеслось! Слегка аритмично, меняя углы и скорость от раздражающе тягучей до запредельно-быстрой, начинает двигаться внутри старшего, за бёдра придерживая. Юнги в стену руками упирается, гнёт поясницу, словно мартовский кот, и слушает громкие стоны Чонгука, вплетающиеся смазанным ритмом в его собственные. Хочет сильнее, жёстче, хочет синяки на белой коже от десяти пальцев, вжимающихся в горящее похотью тело. – Да выеби меня уже, как следует! – приказным тоном орёт, слегка ударяясь лбом об стену. Чонгук выходит полностью. Чувствительно, до красных следов шлёпает по ягодице несколько раз, и загоняет во всю длину. Снова выходит, и опять – до упора. Держит темп – теперь ровный, – и бьёт в комок нервов каждый грёбаный раз, чтобы стоны сменить на удовлетворённые хрипы, пробирающие до костей. И в этот момент с Чоном происходит странное – узоры на спине Юнги словно смещаются, и складываются в сияющее невинной красотой лицо сегодняшней жертвы номер семьдесят семь. И наёмник слетает с катушек, пожирая взглядом галлюцинацию и терзая ещё яростнее и без того уже горящую задницу Юнги. Нет-нет-нет, с этим надо кончать. Никакого чувства вины, никакой жалости, – сейчас только подступающее цунами кульминации и агонизирующий Мин в руках, только квинтэссенция удовольствия без права на апелляцию. – Хён, я... близко. – Давай, Гуки, только тебя и жду... А в мыслях младшего всё равно белокурое создание, которое неЮнги, но оргазм подступает, – значит, всё в порядке. Ещё пара толчков, и оба, губы прикусив до крови, кончают одновременно, не выпуская звук наружу и глаза зажмурив, чтобы усилить ощущения. Чонгука трясёт дико, вены вздуваются на напряжённых, обтянутых тонкой кожей мышцах живота, и удовольствие сознание молниями пронзает, отключая. Вот так легко секс наводит порядок в голове, банально вырубая перегруженную операционку. Юнги поворачивается, являя своё разгорячённое лицо с горящими тёмными глазами, идеальными пальцами стягивает резинку со спадающего члена младшего, кидает её куда то в сторону, подталкивает Чонгука прямо в центр под потоки воды и, целуя, удовлетворённо мурчит: – Мой неудержимый зверь сорвался с поводка...

***

Чонгук полусидит на кушетке с обнажённым торсом, чуть наклонив голову влево. По правой стороне шеи раз за разом жалит игла с краской в умелых руках Юнги. Чёрное перо тянется параллельно ключице и восходит к нижней челюсти, завершаясь острым концом. Мин доволен работой, и Гук, глядя в зеркало, тоже. – Можешь мне ещё кое-что наколоть? Это не займёт много времени. – Без проблем, но ты же одну за раз всегда делаешь? – Напиши букву "V" вот здесь. – протягивает правую руку, указывая на костяшку указательного пальца. – И что это должно значить? – Не знаю. Но чувствую, что это знак грядущих перемен.