(un) Holy Trinity

Джин бьётся в истерике от всего ужаса невыносимого зрелища, открывшегося ему несколько минут назад с высоты второго этажа. Тэхён, его Тэхён, даровавший за несколько дней надежды и воскрешения больше, чем кто-либо смог за годы до него, исчезал в гостиной с каждым новым ударом ножа. Полицейский обещал приехать как можно быстрее, и надо бы, наверно, спуститься вниз, чтобы встретить его, но Джин не может. Он не переживёт, если увидит своего мёртвого сумасшедшего друга ещё раз. Он же не ангел никакой, их не существует, Сокджин просто ему подыгрывал... А раз не ангел, значит, умер и оставил его навсегда. Намджун ведёт полицейскую машину уверенно и быстро, на грани лихачества. Но в предрассветный час сложно отказать себе в удовольствии погонять по пустынному Сеулу, и сержант вдавливает педаль газа в пол, наслаждаясь ощущением скорости и контроля над ревущим двухтонным автомобилем. Начальник приказал ему съездить в элитный район к "особому" клиенту, проверить, что там произошло и доложить без лишнего шума. Намджун понимает, что это значит: кругленькая сумма теплится на счету капитана, который нечист на руку так сильно, что уже почти этого не скрывает. Намджун не такой совершенно, но ослушаться приказа старшего по званию не имеет права, тем более что тот однажды спас его жизнь. Присвистывает, паркуясь перед воротами ультрасовременного особняка, – его пункт назначения. Вход сбоку от заезда открыт, и полицейский без труда попадает во двор. Ни звуков жизни, ни души, – в дождливом предрассветном полумраке лишь фонарные блики лениво поигрывают на стеклянных панелях дома, да белый шум разбивающихся о землю капель небесной влаги отражается от всех поверхностей. Входная дверь тоже не заперта. Горит приглушённый свет, направляя гостя прямиком в гостиную. Чёрт возьми! Намджуну ещё не приходилось лицезреть подобных зверских расправ. Что же натворила жертва, что ей так досталось?! Грудь мужчины буквально превратили в нечто бесформенное: кости раздроблены, лоскуты кожи напоминают поеденную молью ветошь, и кровь... О, Будда, сколько же здесь крови? Это точно было сделано в состоянии аффекта. Убийство на почве страсти. Или ненависти. Или всего вместе, и это вполне мог сделать под кайфом сам хозяин дома. Липкий страх холодком пробегает по позвоночнику полицейского, и тот, не раздумывая, достаёт из кобуры пистолет. – Полиция Сеула, сержант Ким. Отзовитесь, где вы? – громко и чётко разрезает звуком своего голоса звенящую тишину. – Пожалуйста, поднимитесь наверх. Я не могу к вам выйти... – приглушённый жалобный всхлипывающий голос слышится откуда-то сверху, и полисмен, покрепче сжимая ствол, аккуратно обходит труп, направляясь к лестнице. – Вы целы? – Намджун с выдохом облегчения опускает оружие, потому что хозяин дома сидит на кровати совершенно разбитый и беспомощный. – Вы знаете человека, который лежит внизу? И того, кто сделал это с ним? Молчит, ожидая ответа, и впитывает глазами каждую деталь сидящего перед ним. Посмотреть и вправду есть на что. Смутно припоминает рекламу в торговых центрах и огромные билборды на зданиях с изображением этого человека, – сейчас такого жалкого, но сохранившего совершенные черты лица и безупречную фигуру. Чёрт, и почему каждый раз нужно стыдить и оправдывать себя за то, что заглядываешься на парней?! Сокджин тем временем несколько оправляется, и, цепляясь взглядом за полицейского, как за последнюю спасительную соломинку, неожиданно для себя бросается обнимать его. – Спасибо вам, что приехали! Я с ума тут схожу. Там мой друг... Тэ..Тэхён! Это не я его... я бы пальцем его не тронул... Прошу, поверьте! – Тише, тише! – Намджун не знает, как реагировать на внезапные объятия, так что пытается успокоить мужчину, который всё ещё подозреваемый, но только сомнения в его виновности очень уж призрачные и тают с каждой секундой. Чутьё говорит, нет, орёт во всё горло, что парня внизу прирезал не он. – Я вам верю. Вы – Ким Сокджин, правильно? Меня зовут Ким Намджун. Будет легче, если вы расскажете, что произошло. Брюнет отлипает, наконец, от тела полицейского, и, кивая обречённо, соглашается рассказать. – ... Вы не подумайте, я не под кайфом, правда! И трезв сейчас, как стекло, – с широко распахнутым, кристально-чистым взглядом завершает Сокджин краткое изложение последних событий. – Вы знаете, как зовут убийцу? Кто он? Откуда? Я вам клянусь, что разыщу его. – у Намджуна отчего-то сладко, но с горчиной щемит в груди. Он так безапелляционно жаждет справедливости всегда и во всём, и сейчас, глядя на убитого горем ослепительно красивого мужчину, он обещает себе помочь облегчить его страдания во что бы то ни стало. – Мы из клуба вместе приехали... Я знаю, что Тэхён его любил, этого парня. Я запомнил лицо, но имени не слышал. Этот ублюдок должен заплатить за всё, что сотворил! Пожалуйста, найдите его! – Не нужно никого искать, милый мой Сокджини. Я же сказал, что ни за что не оставлю тебя! – мягкий бархатный голос с нотками улыбки и искрящейся доброты доносится из дверного проёма. – Нашёл, из-за чего терзать свои голосовые связки и слёзные железы. Тэхён всё ещё весь в крови и разорванной одежде, однако целёхонек по сути. Смуглая кожа на груди ровная, как и прежде, лицо источает снисходительную озабоченность. Джина пронзает осознание, что каждое ранее сказанное слово этого сумасшедшего – правда, и что отныне он больше не будет одинок: никто не сможет отнять его Ангела, даже смерть. У Намджуна в этот самый момент гораздо больше проблем и вопросов, потому что в отличие от открытого ко всему мистическому и необъяснимому мировоззрения Сокджина, в его трезво-рациональном мире подобных событий не случалось и случиться не могло. Он видел своими глазами неподвижный труп на ковре в гостиной, запечатлел в памяти беспощадное крошево из костей и вспоротого мяса, чувствовал даже запах смерти, который неизбежно витает на местах подобных преступлений. Он готов голову отдать на отсечение, что именно этот человек с татуировками на щеке и шее лежал там несколько десятков минут назад, а теперь стоит в дверях и улыбается, как будто его одежда не пропитана собственной же кровью. – Тэхёна! Господи, ты живой! – Господи тут ни при чём! – улыбается "ребёнку" шире, по-прямоугольному, после переводит взгляд на Намджуна и тянется за рукопожатием. – Думаю, вас зря побеспокоили столь ранним визитом в этот дом. В любом случае, я рад знакомству! – Да, и я тоже. Моё имя Ким Намджун, – на автопилоте протягивает руку, чтобы пожать. Полицейский снова и снова прокручивает у себя голове все факты, но картинка не складывается. – Вы можете объяснить, что происходит? У Тэхёна щёлкает в голове, и всплывают слова Чимина: "Он воплотился 24 года назад. Сейчас его зовут Намджун. Сияние его души я не спутаю ни с чем." Нет, слишком неверноятно, чтобы быть просто совпадением. Это точно он, тот смертный, что покорил его лучшего друга в прошлой, а теперь и в этой жизни... – Присядьте, сержант Ким! Думаю, осознать будет непросто, но я постараюсь вам объяснить.

***

Солнце гладит щёку Чонгука робким лучом, пробившимся из-за облаков. На часах – чуть за полдень, Юнги на своей кровати посапывает, держа в объятиях младшего. Тот так и не объяснил, ворвавшись рано утром, что с ним случилось, – вырубился, как только хён стащил с него одежду и уложил в горизонталь, зацеловав сахарными губами до полного успокоения. Солнечный лучик доползает до правого глаза, вынуждая наёмника мило зажмуриться, наморщив нос, и с недовольным стоном проснуться, вырвавшись из пленящего царства Морфея. Он вспоминает судорожно, что с ним произошло, осознавая главное: он определённо жив, и... чёрт возьми, физически чувствует себя просто потрясающе! Сердце как будто гоняет по венам мощь и воодушевление, и даже некогда оперированное колено, вечно ноющее особенно осенью, перестало болеть абсолютно. Но если тело на подъёме, то душа разрывается от сомнений и противоречий: если он жив, значит, тот странный парень никакой не Ангел, и кровь его – не яд. А значит, Чонгук в опасности – оставил свидетеля и кучу улик, да ещё и Юнги впутал, хотя обещал другу не вмешивать того в своё богопротивное ремесло. Осторожно садится на кровати, чтобы не потревожить Мина, и тут... Сука, это лицо преследует его?! С до боли реалистичного портрета на мольберте у противоположной стены глубокими, как озёра, глазами на Чона смотрит черноволосый идол с татуировкой под правым глазом. Кошмар во сне перед убийством... Белокурый Ви. Юнги с вырванным сердцем. Тэхён. Портрет. Всё смешалось в чрезмерно взрывоопасный коктейль, и мозг (не)обычного человека не справлялся с количеством головоломок на один кубический метр жизни. Юнги просыпается через несколько минут и застаёт Чонгука вплотную стоящим у вчерашнего портрета, который если не венец всех творений художника, то точно одна из лучших его работ. – Доброе утро, Чонгук! – потягивается, хрипловатым голосом тянет Юнги. – Ты что вчера в клубе курил? Что-то пиздец крепкое, да? Спрашиваю, потому что ты нёс какую-то несвязную чушь, когда ворвался сюда. (Про признание в любви было решено не упоминать, – авось не вспомнит) – Хён, прости, я реально перебрал. – Ты лучше скажи, почему в крови был? – Юнги подходит сзади, прижимается и обвивает осиную талию друга, сцепляя белые ладони спереди. – Юнги, откуда ты знаешь этого парня? – проигнорировав вопрос, кивает Чонгук на сияющее жизнью полотно. – Он приходил делать тату. И... вроде как, поцеловал меня, – Юнги всегда был открытой книгой – прямолинейный донельзя, без тайн и секретов, насколько это возможно. – Он взволновал меня немного. Странный человек. А почему ты спрашиваешь? – Ну... я вроде как убил его. Дважды.

***

– Наставник! – Чимин, расправив жемчужные крылья, стрелой летит на уровень выше, потому что волнует его даже не встреча Тэхёна с дорожайшим Намджуном, но то, что Чонгук очнулся, ранее испив крови Ангела. Одно из главных небесных правил во время пребывания на Земле – беречь людей от своей крови, если не хочешь оборвать их жизнь раньше времени. Так почему?! – Что стряслось, мой Ангел? – с улыбкой приветствует Бан Шихёк, в уголках его глаз собираются добрые морщинки, и взгляд теплеет при явлении подопечного. – Смертный Тэхёна не умер! – Ну и славно, в чём причина твоего беспокойства? – наставник расправляет затёкшие после долгого бездействия крылья. – Вы не понимаете! Он облизал нож после того, как воткнул его в грудь Ви! Лицо Шихёка преображается, становясь мрачнее тучи. Ох уж это детишки-ангелочки, как решат поиграть в земную любовь, так обязательно им надо нарушить все существующие законы, которых всего-то горстка – можно пересчитать по пальцам одной руки. – Лети за мной. Надо убедиться, что нас никто не слышит, – Чимину не нравится эта безжалостная серьёзность в голосе Наставника, но он послушно следует за ним. – Так, слушай меня внимательно. Кто-нибудь ещё наблюдал, когда это случилось? – Н..не думаю. Я сейчас в одиночку за ними приглядываю. У них не всё гладко, но, думаю, Ви... то есть, Тэхён справится. – Отлично. Я скажу тебе кое-что, чего тебе знать не положено. И если ты проболтаешься кому-то или захочешь воспользоваться этой информацией в свою пользу, то тебя ждёт Лимб, и я уже ничем не смогу тебе помочь. – Может, мне тогда не стоит знать? – Чимину не хочется превратиться в бесплотное ничто, не хочется вечность коротать в Лимбе с потерянными Душами и такими же, как он, святыми сосланцами. – Ангельская кровь не ядовита для людей. Она – что-то вроде эликсира молодости, и позволяет продлить человеческую жизнь не навечно, но на несколько веков, сохраняя тело смертного молодым. Всех Ангелов первого уровня вроде вас с Ви давно учат про яд, потому что это воздействует сильнее, чем просто запрет на продление жизни смертному. Особенно учитывая то, как часто вы влюбляетесь в подопечных. – То есть... Чонгук теперь проживёт дольше, чем должен был? – От одной "дозы" лишь ненадолго замедлится старение, плюс он и так довольно-таки молод. Но если будет пить регулярно – да, проживёт намного дольше. В разы. Чимин хлопает глазами, переосмысливая, кажется, все свои четыре тысячи лет бытия Хранителем. Возвращается неизбежно мыслями к возлюбленному в прошлом Хосоку (ныне Намджуну). Ах, если бы знать тогда... – Даже не думай, Чимини! Я слышу твои мысли практически вслух. Ви ничего за это не будет, так как он не осознавал. Но если ты осознанно пойдёшь на подобное преступление, то Кары не избежать. – Такое случалось прежде? Ну, Падшие намеренно поили своих Смертных кровью, чтобы продлить их существование вместе? – сереброволосому нужно знать, любопытство распирает изнутри. И... что это за чувство? Зависть к решимости лучшего друга, который, несмотря на все сложности, упрямо карабкается по отвесной скале – миллиметр за миллиметром – к своему, возможно, тысячелетнему счастью? – А откуда, думаешь, все сказания о вампирах? Или их превращениях в чернокрылых воронов? – рассмеялся Шихёк. – Падшие достаточно прилично наследили в человеческой истории. И наши немногочисленные законы писаны не просто так. Граница между двумя мирами столь тонкая, что разрушить её можно одним неверным взмахом крыла, но только вот к чему это приведёт – не знает никто, поэтому оберегаем то, что строилось не одну тысячу лет. – Наставник! А когда вы были как я, – просто Хранителем, – вы влюблялись? Искорки грусти вспыхивают в добрых глазах Бан Шихёка. Он ностальгически смотрит как будто сквозь Чимина, куда-то вдаль. Качает головой медленно, словно взвешивая на чашах весов, какой ответ озвучить вслух. – Тогда я думал, что да. Но сейчас всё в прошлом, и это было глупым детским капризом с моей стороны. Неважно. – слишком уж тихо произносит Наставник. Впервые Чимин ощущает столь явный вкус, – он кричаще-горький и до боли определённый: ЛОЖЬ. Бан Шихёк никогда не лгал подопечному до сего дня, когда, открыв местами чрезмерную правду, впервые солгал ему о другом. Чимин умеет читать чувства и эмоции, как никто, и сейчас чёрные глаза старшего Ангела напротив транслировали отчётливую печаль о прошлом. Сожаление. И упущенное счастье, которое не вернуть, не воскресить, потому что небьющееся сердце чёрствое, словно краюшка забытого на подоконнике хлеба, и если попытаться нащупать внутри остатки той самой, истинной любви, то есть риск, что сердце в пыль обратится. А пыль, в отличие от осколков, не склеить уже никогда. И тут Чимин задумывается накрепко: кто и зачем построил эти границы между мирами? Что за извращённый садист придумал законы, от которых люди не могут жить дольше, а Ангелы – быть по-настоящему, а не эфемерно счастливыми?