***
– Джин, я не могу. Намджун лежит на кожаном диване, сверху над ним нависает тяжело дышащий Сокджин, на губах которого горит мимолётный, но такой обжигающий поцелуй. – Ты ведь сам меня поцеловал, сержант! – Это ошибка. Я ошибся, Джин, прости. Мне нельзя... Не стоит тебя любить. Я полицейский, а ты преступник, наркоман. Мы оба мужчины. Да я женат, в конце концов. – Всё это звучит как оправдания, тебе не кажется? Ты пытаешься меня убедить, или... себя? – Отвали, понял? – Тогда почему ты предпочёл уйти с того сборища со мной вместо того, чтобы остаться там со своей женой? Гнев, боль и сожаление пробегают по смуглому лицу лежащего на лопатках Намджуна за один миг. Тот решительно отталкивает хозяина дома и принимает сидячее положение. – Не тебе меня судить, Ким Сокджин. Как и не мне – тебя. – Ты не дождёшься от меня ни осуждения, ни жалости, ясно? Я давно утратил эмпатию и способность сострадать. Внутри Джина происходит революция. Перестройка, осознание жизни и реальности трезвым разумом. И это так больно, чёрт возьми. Мысли о том, чтобы вернуться к порошку, преследуют ежесекундно, сжимают в тисках и колотят кувалдами в самые виски. Но стоящая перед глазами картина выпотрошенного Тэхёна мощнее наркотической зависимости... Образ Ангела сливается с лицом прекрасной маленькой сестрёнки Йисы, что даже после смерти была такой трогательно-красивой на том холодном металлическом столе в больничном морге... Сокджин закрывает глаза и вдыхает глубоко. Он больше не может подвести их. – Ты такой идиот, Ким Намджун. Я прятался от жизни за пеленой наркотиков, а тебе даже употреблять ничего не нужно, чтобы отгородиться от истинного удовольствия жить. – Это называется "не осуждать"? – Это называется "правда", сержант. – И почему именно мне тогда выпало приехать в этот грёбаный дом... – тихо говорит Намджун сам себе, уже краешком сознания понимая, что красивый почти-незнакомец, которого он, поддавшись порыву, поцеловал несколько минут назад, – на самом деле прав. Джун ни разу не вспомнил о Джису с момента, когда брюнет увёл его за руку с той веранды. Не задумываясь скинул её звонок, пока Джин вводил код в систему безопасности дома, чтобы разблокировать вход. И уж точно не представлял жену, когда прикасался своими губами к пухлым губам модели. – Думаю, мне уже пора идти. – Ты же не хочешь уходить. Останься, посмотрим кино, поедим, выпьем вина. Обещаю, что не буду к тебе приставать. В доме много комнат, где можно переночевать по-раздельности. Только не занимай кровать Тэхёна, хоть он и вряд ли сегодня вообще явится, но остальные комнаты – в твоём распоряжении. – Почему? – короткий вопрос звучит умоляюще. – Что "почему"? – Зачем ты предлагаешь мне это? Я тебе никто. – Пусть это и почти правда, я всё равно вижу в тебе себя. Все эти сомнения, метания, непринятие реальности. Просто хочу помочь так, как когда-то не помогли мне. И тем более, какой ты мне чужой? Ты пережил со мной убийство друга, потом я увёл тебя у жены, мы уже целовались, – по-моему, этого хватит, чтобы книгу написать. – Скорее, нарисовать коротенькую второсортную мангу, – смеётся Намджун. – А говоришь, что утратил эмпатию. Лукавишь, Ким Сокджин. – Возрождаюсь из пепла самого себя. Когда Тэхён возвращается от Юнги и Чонгука на следующий день, то обнаруживает Сокджина мирно спящим прямо на диване перед плазмой – в объятиях Намджуна. – Ах, Чимини, – тихо вздыхает Тэ. – Надеюсь, ты больше не следишь... Сержант сегодня выглядит по-другому. И дело не столько в дорогом костюме взамен джинсовой рубашке и простым брюкам, сколько в безмятежности на расслабленном лице. Он, безусловно, почувствовал, что его отпустили, хоть и не помнит этого наверняка. И то, как его руки обвивают осиную талию Джина, кажется таким гармоничным, правильным, если только не знать, что его губ ещё вчера касался тэхёнов лучший друг.***
BTS – Film out Та клятва без корней и даже листьев, Та клятва – два бокала на столе. И я, как мог, сумел тебя возвысить, Чтоб ветер повидать в твоём крыле*
– Ах, Чимини, надеюсь, ты больше не следишь... – сказал тогда Тэхён. Чимин не следит. Он в своей комнате на Небесах, растерявший уже все слёзы и морально истощённый, выпитый самим собой до дна. Вернувшись с Земли, что и вправду ощутилась для него Адом, он ставит портрет Тэхёна в угол, изображением к стене, чтобы не видеть сейчас это лицо, да ещё и с уродскими тату, которые, на самом-то деле, жутко идут Падшему, просто Чимин сейчас слишком зол и расстроен. Со стороны светло-голубой двери раздаётся тихий стук. – Уходи, кто бы ты ни был, – говорит белокрылый, но это не срабатывает. – Я почувствовал твою энергию на Небесах, но решил сначала дать тебе время прийти в себя. Ты вернулся раньше срока, руна ещё в силе, так что я отчётливо тебя ощущаю. – алое крыло и часть обеспокоенного лица показываются из-за приоткрытой двери. – Я же сказал, уходи, Хоуп! Не хочу никого видеть, и тебя тоже! Одна из четырёх подушек с круглой кровати летит в Карателя. Тот с лёгкостью её подхватывает одной рукой, так как в другой держит корзину с персиками и манго. – Я нарвал для тебя фруктов в саду. Подумал немного подсластить возвращение. Джей Хоуп ставит корзину возле кровати, подушку возвращает на место. Тянется рукой к волосам Чимина, чтобы погладить, но одёргивает руку, понимая, что его ласка тому сейчас и даром не сдалась. Белокрылый замечает этот жест, но виду не подаёт. Жаль, что в этот момент едва сдерживаемые эмоции в полном объёме выливаются наружу. Хранитель падает на пол, на колени перед Хоби, содрогается от рыданий, которые уже без слёз, потому что те пересохли и облегчения совсем не приносят. Обнимает Карателя двумя руками за бёдра и умоляет. – Джей Хоуп, забери эту боль, пожалуйста, я больше не вынесу ни секунды. Я знаю, что есть руна, забирающая вообще все эмоции. Молю, заклейми моё сердце на тысячу лет, я не хочу быть сломанной куклой. – Я не могу так с тобой поступить, Чимини. – Не можешь спасти меня? – Наоборот. Эта руна как раз и сделает из тебя куклу. Пластмассовую, неживую, бесчувственную. Ты более не будешь собой. – Я и не хочу, как ты не поймёшь? – Помнишь, что пообещал мне любую услугу взамен на тайное путешествие на Землю? – Чего ты хочешь от меня? Не представляю, чем могу отплатить. – Я хочу, чтобы ты поднялся сейчас с колен, взял меня за руку и последовал за мной. А, и съешь перед этим манго, – я точно знаю, ты их любишь. – И это твоё желание? – Чимин не понимает, как настолько простые действия могут сравниться с тем, что сделал для него Хоуп. Но это срабатывает, – любопытство берёт вверх и отвлекает от самобичевания, так что Ангел поднимается и выуживает из корзины фрукт, вгрызается в него жадно, пачкает лицо сладким соком и наслаждается растекающимся на языке вкусом. Джей Хоуп кивает и с удовлетворением наблюдает за этой картиной, – первая часть плана сделана, но осталась самая сложная. И это будет ахренеть как больно для обоих, зато после – облегчение, словно окунаешься в ледяную воду, а когда выходишь – через мгновение приятный жар окутывает тело. – Куда мы идём? – улыбается довольный Чимин, облизывает сладкие в прямом и переносном смысле губы и вкладывает маленькую ладонь в руку Хоупа. – Не идём, а летим. На самый верх. Ты когда нибудь падал камнем, сложив крылья? – Да, мы на обучении соревновались, – кто позже раскроет крылья, кто будет ближе к поверхности. Кто-то из девчонок, помнится, даже крыло сломал. Но ты ведь не об этом, да? – Да, нет, не совсем... Увидишь, хорошо? Доверься мне. – Я бы не пришёл к тебе тогда, если бы не доверял. Два Ангела выходят из помещения, подходят к краю парящего острова, где живёт Чимин, смотрят сначала вниз, где смутно, за дымкой завесы виднеются очертания Земли, а затем наверх, – где простор и розовые, голубые, мятно-зелёные, перистые и густые, такие разные облака. – Полетели! Двоим приходится расцепить руки, чтобы оторваться от поверхности. Чимин впервые видит полностью раскрытые размашистые красные крылья Хоби. Привыкший к белым перьям окружающих его Хранителей, зрелище полёта в другом, тем более, таком ярком цвете завораживает гипнотической красотой. Два силуэта поднимаются всё выше и выше, с каждым ярусом становится всё холоднее, облака всё более рассеяны, прозрачны, а острова и другие Ангелы и вовсе перестают попадаться на пути. На этом, самом высоком уровне Хоуп продолжает лететь влево какое-то время, периодически поглядывая вниз, убеждаясь, что теперь внизу нет препятствий. – Мы на месте. Падать будем отсюда. Сделаешь это со мной – и, считай, расплатишься за услугу. – Зачем тебе это? И что именно нужно делать? – Мои мотивы узнаешь в конце. Подлетай ко мне, мы скрестим крылья наподобие кокона, и будем внутри него лицом к лицу. Падать будем быстро, но глаза не закрывай, всё время смотри на меня, понял? – Вроде бы ничего сложного. Я готов. – Сeleri cadunt. – с несколько болезненной улыбкой шепчет Хоуп. И Небеса для двоих начинают стремительно рушиться. То есть уходить вверх, пропуская Ангелов сквозь. У Чимина дыхание перехватывает от ощущения свободного падения. – Наверное, так люди себя чувствуют, когда прыгают с парашютом. – последняя мысль, которая проносится в голове, а дальше, – полный вакуум, такой приятный, потому что в вакууме боли быть не может. Но радоваться приходится недолго. В момент, когда белокрылый перестаёт думать о чём-либо вообще, глаза Карателя начинают светиться красным. Чимин теперь уже не может опустить веки или переместить взгляд, – он попал под воздействие, и более не принадлежит себе в этом полёте. Хоуп перемещает ладони, ранее сжимавшие талию Хранителя, в район висков, обрамляя лицо, и произносит ещё три слова на латыни: – Ostende mihi dolorem / Покажи мне боль... Тысячи кинжалов пронзают оба падающих тела. Огненная лава из взаимных, смешавшихся, болезненных воспоминаний опаляет, сжигает сердца до состояния горстки светло-серого пепла. Кай, Намджун, Ви... Любовь, дружба, невзаимность. Ошибки. Безысходность. Вспышка продолжается всего несколько секунд, глаза Карателя горят всё ярче и ярче, пока взрыв эмоций сотрясает обоих. Следующее, что запомнит Чимин, – как Хоуп, держа его на руках, мягко приземляется на одном из отдалённых парящих островов с дикой рощей и ледяным ручейком, потоки которого бриллиантовыми каплями срываются с края и блестят на ветру, устремляясь в никуда. Белокрылый пока едва может пошевелиться, но на душе так легко... и тяжело одновременно, потому что боль Хоупа сильнее его собственной во стократ. – Ч..то это было, скажешь? – Я сказал тебе, что не могу забрать твою боль. Но я решил разделить её на двоих, это способ получше. Прости, что тебе пришлось вытерпеть мою... Как ты себя чувствуешь сейчас? – Джей спокойно стоит рядом, и у него даже не дрожат руки, в то время, как у Чимина сводит тремором все конечности, даже крылья. – Как ты можешь быть таким невозмутимым после... – Признаться, мне тяжеловато. Я давно этого не делал, уже забыл, насколько это трудно. Так как ты себя чувствуешь? Полегчало на душе? – Я... это так странно, но да! Мой ответ да! – Я рад, – на этот раз Хоуп не успевает себя сдержать, нежно проводит пальцами по линии челюсти Чимина и легонько целует в висок. – Значит, ты будешь в порядке. – Скажи, а сколько раз ты это делал? – немного смущённый от поцелуя, спрашивает Чим. – Я не уверен, что когда-нибудь смогу пережить это ещё даже один раз. Сейчас-то я хотя бы не знал, чего ожидать. А второй раз, – это уже по-другому. – Ты прав, Чимини. И, признаться, это и был мой второй раз. Чертовски страшно и сложно было решиться на это. – Тогда зачем... – Ты мне важен. И если я могу тебе помочь, то сделаю это. И неважно, что именно при этом придётся вытерпеть. Должно быть, я снова наступаю на те же грабли, и мне не стоит любить того, кто даже и не смотрит в мою сторону, но... – Джей Хоуп, я... – Нет, дай мне договорить. Иначе я опять буду тянуть с этим. Ты особенный для меня, непохожий ни на кого. В тебе столько внутренней силы скрыто, ты даже представить себе не можешь! Мои чувства к тебе – это моя проблема, не твоя, тебе ясно? Просто позволь мне быть рядом в том качестве, в котором тебе самому удобно. Или скажи одно слово, и я больше не побеспокою тебя без необходимости или до просьбы с твоей стороны. – Я бы хотел поцеловать тебя прямо сейчас. Из благодарности, – признаётся Чимин, направляя взгляд широко распахнутых глаз прямиком в открытую навстречу душу. – За то, что ты столько сделал для меня, что ты рядом. Но не могу. Пока не могу, Джей Хоуп. Губы ещё помнят его вкус. Уверен, ты почувствовал во время обмена, что раны слишком свежи. – Понимаю тебя, мой милый... Я не тороплю. Не собираюсь навязываться или давить. Надеюсь, я смог помочь хоть немного облегчить твой груз. – Ну, я больше не хочу лишиться всех чувств. Нежная благодарность тебе и временно-тупая завистливая злоба на Тэхёна, – ради таких эмоций определённо стоит продолжать чувствовать. А Намджун... – имя прорезает воздух, вызывая мимолётное искажение на обоих лицах. – У него всё будет хорошо. И у меня тоже, особенно, если ты будешь рядом. Каратель улыбается, закидывая голову назад и устремляя взгляд туда, откуда они падали, соприкасаясь душами и разделяя друг с другом боль. На контрасте с теми ощущениями внезапное счастье от последней фразы Чимина кажется ослепительным лучом света в иссиня-чёрной беззвёздной ночи. В бытие Хоупа снова вернулась надежда.***
EVC – Black Swan Instrumental Version Originally Performed by BTS
– Какого хрена ты творишь? Бан Шихёк влетает стремительно в белую мраморную арку и размашисто бьёт в челюсть Ангела. Тот, замешкавшись от неожиданности, застывает на секунду, глотая кровь, но затем отталкивает гостя сильными жемчужными крыльями. – Я не ждал тебя так скоро, Шихёк. Новости быстро разлетаются по Небесам. – Долго же ты ждал, чтобы отомстить, Чжоу Шуи. А я всё думал, чего это ты спустил на Землю своего мальчика на побегушках столько лет назад. Решил теперь его руками убрать Чонгука? – Твой любимчик Ви нарушил тогда законы Кармы. Чон Чонгук должен был погибнуть в отборочном поединке наёмников, а его друг Джесси Ли – продолжать жить. Но твой подопечный Хранитель вмешался из-за своей – тогда ещё, очевидно, неосознанной любви. Равновесие нарушено, и в нашем секторе влияния был запущен эффект бабочки, как ты не понимаешь? Месть здесь вообще ни при чём. – Ни при чём? Ты же решил убить его в тот самый момент, когда Ви достиг того, чего каждый из нас в своё, давно ушедшее время не смог. Или Гао Шидэ так быстро залечил твоё разбитое сердце, даже несмотря на то, что ты его сослал в Ад – на Землю? – Заткнись, Шихёк! Шидэ ничего знает о моих чувствах, странно, что ты это просёк. Но Чонгук должен быть мёртв, и ему придётся ждать следующей инкарнации много сотен лет, чтобы Равновесие пришло в норму. – Равновесия, законы Мироздания... Ты сам продолжаешь в это верить? Мы столько веков наблюдаем, как всё рушится от лёгкого дуновения ветерка. А из-за сохранения этой зыбкой иллюзии страдают и Ангелы, и Смертные. Карма и вправду сука бессердечная, и кто только убедил нас в обратном?! – У нас нет альтернативы, Шихёк. Если мы откажемся от того, что имеем, мир погрузится в Хаос. – Любой системе рано или поздно приходит конец. Наша – прогнила насквозь. Мне больно смотреть, как страдает Чимин, потому что всей душой свято верит в мои наставления, в которые даже сам я до конца не могу поверить. А теперь ты хочешь лишить настоящего, истинного и кристально чистого счастья моего Падшего Ви, который только-только его ощутил. – Только он сам виноват во всём. К тому же, у него останется этот... второй. Как его там зовут? Юнги? Твой нелепый Ангелок ведь придумал влюбиться в двоих сразу. Надо же, как удобно. – Ты не посмеешь, Чжоу Шуи. – Уже посмел, дорогой друг. Так будет лучше для всех, посмотри на это беспристрастно. У Бан Шихёка внутри поднимается буря. Недобрая, годами спящая и подавляемая. Своих подопечных он всегда считал детьми, а за детей он порвёт кого угодно, даже если за это придётся навечно отправиться в Лимб. – Я убью Гао Шидэ, если ты осмелишься забрать жизнь Чонгука его руками. Глаза Шуи округляются. Эта реплика Шихёка оказывается куда больнее, чем мощный удар в челюсть. – Я дам тебе шесть земных дней на раздумья, – столько же Шидэ дал Чонгуку на поиск, который заведомо никуда не приведёт? – продолжает Старший Ангел. – Убийство смертного потянет за собой смерть твоего возлюбленного и мою казнь. Если так печёшься о Равновесии, попробуй представить последствия этого. Твоя глупая "бабочка" с её эффектом тут и рядом не стоит, м?