Sickick - Intro (Infected)
Боль от удара под дых заставляет Юнги ловить ртом воздух и терзать запястья, стянутые за спиной пластиковым хомутом, – до глубоких кровавых следов над косточками. Сегодня отец явно перегибает палку, но Мин-младший знал, на что шёл, когда затевал свою выходку с маленькой вытатуированной бабочкой на скуле. – Выблядок неблагодарный! – орёт Мин Юнксу, хватая пальцами подбородок пятнадцатилетнего сына и заставляя того поднять взгляд чёрных выразительных глаз. – Решил окончательно меня опозорить?! Юнги с вызовом и звенящей ненавистью смотрит на жестокого мужчину, чьей вещью (не сыном) он ощущал себя весь сознательный период жизни. Молчит. Растягивает губы в вымученной улыбке, после чего сплёвывает кровь на пол, готовясь получить следующий удар. Отец замахивается, но роняет "украшенный" блестящим кастетом кулак, отходит к противоположной стене, прислоняется к ней спиной и сползает вниз, не в силах оторвать взгляд от сына. – Почему ты не можешь стать тем, кем тебе суждено быть с рождения? Почему, Юнги? – Ты для этого меня растил, если это можно так назвать? Я не стану твоим наследником, ни за что на свете, Юнксу. Лучше бы ты убил меня, как в своё время убил маму... – Как ты смеешь, щенок? – мужчина выпрямляется, подлетает и снова бьёт юношу, отчего тот сгибается на стуле, но продолжает со злобой ухмыляться. – А что, я разве неправ? Аварию подстроила та тайваньская крыса из твоей банды. То, что ты потом выпустил ему кишки, маму не вернёт. Сказанные слова повисают в тягучем воздухе маленькой чёрной комнаты без окон. Юнксу уже давно отвратителен этот мир. И деньги от наркотиков, оружия и многочисленных полу-серых бизнесов не могут заполнить чёрную дыру в душе. Социопатия давно уступила место пылающей ненависти к каждой минуте своей реальности, и даже все в мире антидепрессанты не способны вернуть радость в гниющее сердце. Кулак металлом кастета в очередной раз проезжается по рёбрам, заставляя чувствовать во рту привкус соли и металла. ...Юнги просыпается у себя в студии в холодном поту. – Чёрт, когда уже это грёбаное прошлое перестанет преследовать меня во сне? – бормочет под нос сам себе, пока сползает с кровати и двигается в сторону душа. Фантомная боль от ударов отца продолжает стягивать грудную клетку ещё несколько мгновений после пробуждения. Отражение в зеркале насмешливо полуулыбается в ответ, Мин касается средним пальцем своей первой татуировки на лице, показывая "Fuck" блондину по ту сторону стекла. Отражение смотрит в ответ, привлекая внимание к тёмным кругам под глазами, контрастирующими с белой кожей особенно ярко в холодном освещении сине-сиреневой ванной комнаты. Кофе, и покрепче. Без сахара, с долькой лимона и послевкусием всплывших во сне воспоминаний. Годовщина смерти того, кого вместо "отец" Юнги называл просто по имени, приносит – становящийся с годами менее заметным – укол в сердце и потрясающую своей силой лавину облегчения. Потому что именно в этот день много лет назад Мин Юнги почувствовал, что наконец-то принадлежит самому себе. Только себе и никому больше. И никто не вправе говорить, какое будущее он должен выбрать. На церемонии прощания Юнги не плакал. Он говорил уважительное "До свидания!" своему угнетателю, благодарил за каждый шрам и жестокий жизненный урок. Кланялся в пол за то, что Юнксу на своём примере показал сыну, как не надо жить. Сегодня Мин – самый счастливый человек на Земле, ведь что всё, что он имеет, достигнуто своими силами, честным трудом и искренней любовью к своему делу. Он не взял ни воны из "отмытых" фондов отца, что тот ему завещал. Не взял даже тогда, когда жрал только рамён раз в два дня, потому что вкладывал всё заработанное в свой любимый салон. Юн никогда не обсуждал своё прошлое с Чонгуком, не говорил, почему так ненавидит саму мысль о его работе, не упоминал о том, что приторный запах смерти, который источает Чон после исполненного заказа, напоминает Юнги об отце. И просторный особняк, где вырос и обрёл все свои физические и душевные рубцы беловолосый Мин, насквозь пропитан тем же сладковато-гнилостным, хоть и едва заметным ароматом забвения. Спустя час татуировщик стоит в просторной гостиной своего мрачного памятника отнятому детству. Он приходит в этот дом раз в год, сам даже не зная, для чего. Здесь всё сверкает педантичной чистотой, – клининговая компания исправно выполняет свою работу по пожизненному контракту, хотя, кроме банальной пыли, здесь убирать больше нечего. Трёхэтажный особняк пуст, и этим, стал, пожалуй, даже прекраснее, – никаких незнакомых людей в дорогих чёрных костюмах, пошитых на заказ, никакого оружия на кухонном столе, никаких кровавых следов, ведущих из маленькой чёрной комнатки, в которой отец периодически избивал и свой неудавшийся "филиал" по имени Юнги. Красивыми длинными пальцами проводит по крышке тёмно-бордового рояля, открывает её и нажимает клавишу "Си". Чистый звук отражается от стен, и он звучит столь громко на фоне пронзительной тишины... Одна нота перетекает в другую, и через пару мгновений из разрозненных нажатий на случайные клавиши начинает выстраиваться мелодия. Она летит, порхает вслед за воспоминаниями, она уносит их прочь, она... охлаждает прошлое. Юнги счастлив сегодня. Счастлив настолько, что даже это место больше не в силах омрачить его окрылённую душу. Свобода на вкус, как губы Тэхёна, – переливается всеми оттенками тёплого, тает на языке мимолётным воздушным безе и бушует в венах сродни удачно пойманной серфингистом десятибалльной волне. Блондин отдаётся музыке, прикрывая веки и наслаждаясь вибрацией глубоко в груди. Удивительно, но рояль до сих пор настроен идеально, – ноты чистые, как ночной воздух в морозную январскую ночь. Внезапно возникшее ощущение присутствия и едва заметный на фоне музыки вздох заставляют Юнги вздрогнуть и прервать движение пальцев по клавишам. Сердце пропускает удар, когда, повернув голову влево, он выхватывает взглядом чёрных глаз мягкие кудри, губы, растянутые в нежной улыбке, и смуглое лицо незваного гостя. – Что ты здесь делаешь?BTS's V – Singularity
Юнги всегда был один в этот день. Смаковал одиночество, растягивал удовольствие и предавался той ушедшей боли, которая уже абсолютно точно больше не повторится. Тэхён улыбается шире, по-квадратному, морщинки в уголках глаз собирая. Он знает всё. И тогда, на Небесах, небьющееся сердце кровью обливалось с каждым ударом о рёбра Юнги. Но Наставник запретил ему вмешиваться. Можно было отвернуться и не видеть всего этого ужаса, но Ви смотрел, не моргая. Загонял внутрь себя жуткое зрелище, словно жалящие иглы под ногти... Но сейчас... Сегодня его драгоценный, такой добрый и неиспорченный Смертный счастлив, и Хранитель не может быть в стороне. – Я захотел разделить с тобой этот день, Юнги. Добавить других оттенков, других воспоминаний в это место. – поворотом головы обводит пространство дома, имея в виду весь особняк. – Ты знаешь, да? – задаёт риторический вопрос, потому что иначе бы Падшего тут не было вовсе. Тэ кивает, сбрасывает с плеч влажное от мелкого моросящего дождя кашемировое пальто прямо на пол, подходит медленно и приземляется на узкую скамью рядом с Юнги. – Давай сыграем в четыре руки. Руками красивыми пальцы Мина сжимает легонько, пуская волну электричества сквозь стройное тело. Хозяин дома дрожит. И непонятные чувства охватывают сердце, потому что в печаль, облегчение и счастье одновременно вмешиваются радость и недоумение от присутствия Ангела, восхищение его обликом, ну и лёгкий привкус похоти, чего уж греха таить. И это вкусно. До безумия будоражит и заставляет чувствовать себя особенным, в то время как Юнги всю жизнь стремился быть как можно более обыкновенным. Мелодия, звучащая от синхронных порханий двадцати пальцев, беснуется и утихает, поднимается и падает, целует и угрожает расправой... Живёт. Когда Тэхён решается повернуть голову, чтобы врезаться взглядом в темнеющие бездонной глубиной лисьи глаза, музыка спотыкается о зрительный контакт, а губы сливаются в глубоком поцелуе уже через мгновение. Падший подхватывает Юнги под бёдра, приподнимает и усаживает прямо на клавиши, – и плевать, что вместо музыки рояль стонет хаотичными нотами, впрочем, как стонет в поцелуй и беловолосый. Тот вкушает свою опьяняющую свободу, смакует её на языке, сплетая его в диком экстазе с тэхёновым. Теперь этот день стал, пожалуй, идеальным. Но только... надолго ли?BTS – House of Cards Мы в доме. Но дом был из карт, и он рушится вмиг. И кроме Начала любви – здесь конец нас настиг. Вслепую Те губы прекрасные, словно я сплю, Целую, Шепча в них: я больше тебя не люблю...
– Нет, Джун, пожалуйста! Только не сейчас! – У тебя всегда "не сейчас". И ты сама прямым текстом сказала, что несмотря на глупый штамп в паспорте, между нами всё уже холодно и давно кончено. Намджуну нелегко далось написание того самого листка бумаги, что он сжимает сейчас в дрожащих пальцах, стоя перед женой. Джису выглядит ошарашенной, – она явно не ожидала такого шага от своего не шибко амбициозного мужа, который всегда всем до жути доволен, влюблён в свою работу и, в целом, умеет радоваться простым вещам, в то время как Джису всегда была жадной до новых туманных вершин, куда нужно вскарабкаться любой ценой. – Ты сказал, что любишь меня. Всё ещё. – говорит она, округляя глаза, хоть и понимает, что делает ему больно, но... в её сознании цель всегда оправдывает средства, и она не может обрести статус "разведёнки" прямо накануне повышения. Намджун кладёт перед ней заявление об инициации бракоразводного процесса, пододвигает ближе и понимает в этот самый момент простую истину, которую озвучивает тотчас же. – Я люблю тебя, Джису. Правда. Но ты мне больше не нравишься. Неожиданно для самой себя супруга ощущает обиду. Привыкла, что она нравится всем, что она – икона, и если бы не её безумная школьная любовь с Кимом, которая разрушила все разумные доводы родителей о выгодном замужестве, она точно выбрала бы себе в спутники жизни наследника какой-нибудь империи. Но сейчас, когда этот карточный дом, что обманчиво казался нерушимой крепостью, рушился одним листком бумаги и искренним признанием всё-таки самого близкого ей человека, Джису становится страшно терять один из столпов своей привычной реальности. Девушка поднимается из-за рабочего стола, подходит к мужу и осторожно обнимает его за талию. Молчит. Не знает, как извиниться и заставить его передумать, потому что эгоистичное нутро не хочет позволять неизбежному случиться. – Прости, что я больше не люблю тебя, Намджун. Прости, что пренебрегла тобой. Я... это лишь моя вина. – Нет, милая. Мы оба повинны. Я не хотел замечать, что ты давно отказалась от борьбы за нас. Между нами было десять шагов. Я сделал пять навстречу тебе. Потом ещё пять, ещё и ещё. Я пытался тебя догнать, но дистанция только увеличивалась, а я не верил, заставлял тебя, сковывал твои крылья, но никогда не мог угнаться. Мы – птицы разного полёта, и твой эшелон выше. Я лишь тянул тебя вниз. Джису плачет, уткнувшись пока-ещё-мужу в плечо. Она знает, что это правда, что каждое слово – прямо в яблочко. Ей жалко себя, но ещё больше – той разрушенной лжи, в которой она так комфортно ощущала себя все эти годы. Изящная подпись Ким Джису в заявлении ставит точку их потухшей любви, завершая, в конечном итоге, изнурительный совместный полёт. Дальше останутся лишь детали – разъехаться, официально развестись, отпустить, оборвать привязанность, в конце концов... – Я подожду твоего повышения, можешь не подавать документы прямо сейчас. Но с этого дня мы больше не семья, Джису. Я помогу тебе обманывать внешний мир, пока это необходимо. Но как только получишь должность, я тут же уйду. – Это больше, чем я смела просить, Намджун. Знай, я не жалею ни секунды. И если бы я знала заранее, каким будет конец, я бы сделала всё точно также, прошла бы снова через все эти годы вместе с тобой. Ты заслуживаешь человека, который будет ценить тебя так, как я не смогла. – А чего заслуживаешь ты, милая? – Одиночества. Я почти его жажду. Спасибо, что решил подарить мне его, пусть и в комплекте с этой очищающей болью. Намджун не может сегодня ночевать в разрушенном семейном очаге, так что пальцы сами набирают врезавшийся в память номер телефона. – Сокджин, как насчёт алко-тура по барам на всю ночь? Ты был прав во всём, прости, что оттолкнул тебя, испугавшись. И... я подумал, тебе стоит знать. Я, кажется, больше не женат.BTS – Evil with love. 5 дней до назначенной смерти Чонгука.
– Чёртов заказчик, кто же ты? – Чонгук бормочет себе под нос, сидя в любимой кофейне в самом дальнем углу, потягивает эспрессо и ищет любые ниточки, ведущие к человеку, которому понадобилась его смерть. Niente. Nothing. Пустота. Ни-чег-го. Ни одной зацепки, никаких следов. Шесть часов непрерывного штурма кода, поиска остаточных файлов, хотя бы строчки зашифрованного текста... Даже электронный ящик, с которого пришло фото жертвы – его, Чонгука, фото – ведёт на уничтоженный сервер под названием "He-ll/aven" (1) Странно. Даже в Даркнете Чонгук всегда мог выудить хоть какую-то информацию, если это было необходимо, но не в этом – самом важном в его жизни – случае. Наёмник знает, что Гао Шидэ столь же смертоносен, как и он сам. И его рука не дрогнет убрать даже старого приятеля. Тот и так совершил акт невиданной щедрости, "подарив" ему целых шесть дней на прощание со своим миром. Восемь пропущенных от Тэхёна вмешивают в коктейль душевных терзаний ещё и чувство вины. Нет, он не может втягивать в это Падшего, не сейчас. Даже если тот и был его Хранителем, то больше нет, а значит, нельзя взваливать на него эту ношу, нужно решать свою проблему самому. – Тень-А, тебе удобно сейчас говорить? – Конечно, Ангел Смерти. Повиси буквально десять секунд. – голос Шидэ сопровождается громкими порывами ветра и отдалённым шумом широкого проспекта. Затем Чон слышит приглушённый щелчок, в котором безошибочно распознаёт выстрел снайперской винтовки. Он что, с ума сошёл, брать трубку на задании?! – Я полностью во внимании, – голос на том конце связи тёпло-улыбчивый, Чон почти видит морщинки в уголках глаз Шидэ. – Тебе в чём-то помочь? – Ты же стрелял сейчас, да? Какого хуя тогда отвечаешь на звонок? – Не парься, я уже направляюсь с крыши в убежище, меня не засекут. Так зачем звонишь? – Я... не нашёл следов транзакции за заказ. Это странно, раньше такого не бывало, замороженная сумма на счету конторы словно взялась из ниоткуда. Ты что-нибудь об этом знаешь? Пауза после вопроса подозрительно долгая. А может, приятель просто удирает со снайперкой наперевес. – Чонгук, в этом я не могу тебе помочь, прости. Я – просто инструмент, винтик в системе, руки палача. Про перечисления мне неинтересно до тех пор, пока меня не попытаются наебать с суммой, чего ещё не случалось. Так что я не в курсах. Мне надо идти, пока. Короткие гудки в трубке отдают безнадёгой, и Чон заказывает себе ещё эспрессо, чтобы кофеин ускорил и без того бешено бьющийся мотор. Смотрит на тень своего отражения в до блеска начищенном ретина-дисплее макбука и захлопывает его, не в силах прямо сейчас продолжать кажущийся бессмысленным поиск в сети. – Осталось пять дней. – произносит себе под нос, уже зная, кому нужно позвонить. На разблокированном экране смартфона, помимо пропущенных вызовов, оказывается ещё и сообщение с адресом. Очередной эспрессо – на этот раз в стакане с собой, премиум-такси с белоснежным кожаным салоном и идеально молчаливым водителем, и вот Чонгук уже у ворот трёхэтажного дома в районе, подозрительно напоминающем тот, где второй раз его рукой был убит Тэхён. Тяжёлая калитка открывается с противным сигналом, как только Чон подносит палец к звонку. Глаза к небу – и через мгновение взгляд нащупывает камеру видео-наблюдения. Значит, его всё ещё здесь ждут. Внутри, как минимум, Тэ, приславший ему смс. Дом кажется довольно мрачным местом, у Чонгука стойкая ассоциация со склепом, – холодным, безжизненным, неприветливым. Непонятно, чей это дом, от которого веет запустением даже при очевидном условии идеальной чистоты. Здесь нет ни искры света, в отличие, например, от скромной студии и салона Юнги, где словно место силы, – энергии столько, что можно ложкой черпать. Наёмник пересекает лужайку и подходит к входной двери, которую ему навстречу открывает Мин с сияющим белокожим лицом. Обнимает его тут же, – несдержанно, немного по-детски, что ли, не скрывая радости и своих чувств. Руки хёна тёплые и такие родные, – Чонгук растворяется в этих объятиях, и даже страх скорой смерти отступает на второй план, потому что прямо сейчас он в самом безопасном и желанном месте на планете Земля, хоть и не представляет географически, где именно он находится. Главное, – он чувствует сцепленные ладони Юнги на своей талии за спиной, чувствует щекочущее дыхание и хрипловатое "Аньён" прямо в ухо, видит Тэхёна, стоящего чуть поодаль в коридоре и кивающего ему с концентрированной нежностью, на которую только может быть способно (не)человеческое существо. Да и что такое смерть, в сущности? Только время важно, а смерть страшна лишь тем, что это самое время отбирает порою раньше срока... Чонгук ведь не знает, что должен был умереть давным давно. Не знает, что это крохи счастья, которые он собирает прямо сейчас, – это больше, чем ему было предписано Вселенной, да только вот ему в данный момент кажется, что время остановилось, и пять отмеренных ему дней не кончатся никогда, если он будет в обществе этих двоих. – Что это за место? Почему вы... мы здесь? – Чонгук осматривает комнаты и коридоры, насквозь пропитанные болезненными воспоминаниями старшего. Тэхён сочувствующе смотрит на блондина, словно придавая ему сил. Юнги колеблется долю секунды, но всё решает открыться навстречу Чону, потому что внутри Троицы секретов иметь не хочет. – Это мой дом. Точнее, дом отца. Оригинально я отсюда, хоть почти все корни давно обрублены, а мосты – сожжены. Голос Юнги слегка дрожит, а лицо искажается нечитаемой смесью чувств. – Твой? Тогда почему ты не живёшь.. Почему... твой салон. Студия... Ты разве богат? Болезненный смех вырывается из груди хёна. Он и вправду ощущает себя богачом, ведь имеет больше, чем многие, – верных друзей, любимое всей душой дело и любовь. Наконец-то, любовь. – Это не то богатство, которым я бы мог гордиться. В этом самом доме творились ужасные вещи. Моя мать была несчастна здесь до тех пор, пока смерть не подарила ей облегчение, а меня не оставила лицом к лицу с монстром, которого язык не повернётся назвать отцом. – Чонгук-а, ты правда хочешь узнать всё-всё прямо сейчас? – Тэхён приближается к Чону, прихватывая Мина за руку и утягивая за собой. Обнимает их за шеи аккуратно, но по-собственнически и приближает три головы близко друг к другу. Слова становятся лишними, потому что губы вдруг заняты чем-то до дрожи приятным, и поцелуй на троих, поначалу неловкий, неудобный и кажущийся неуместным вырастает в чистое удовольствие, забирающее на короткий миг все волнения и тревоги. – Я хочу знать всё... У меня осталось не так много времени... – неосторожные слова слетают шёпотом с губ Чонгука, и купол взаимной эйфории разбивается о скалы произнесённого. Пальцы Тэхёна, забравшиеся под чонову толстовку, замирают на его спине, поцелуй прерывается и ТэГи с беспокойством ожидают пояснения младшего. – Чёрт. Простите, я не собирался вас в это втягивать. Блять, и почему рядом с вами не получается держать язык за зубами?! – Ага, причём и в прямом, и в переносном смысле, – немного натянуто ухмыляется Юн. – Разве ты не просил нас быть честными? А сам хочешь что-то утаить. – Ты же знаешь, что можешь поделиться с нами, – подключается Тэхён. – Я обещал, что буду рядом, но взамен подразумевал подобное обещание от тебя тоже. Я не могу потерять ни одного из вас, с чем бы ни было это связано. – Тэхён... Юнги. Хёны, я, скорее всего, буду убит через пять дней. Меня заказали. – Нет! – у Юнги подкашиваются колени, и он сползает на пол, оказываясь в объятиях подоспевшего Тэхёна. Тот не сводит глаз с Чонгука, чувствуя, как мимолётное счастье, обретённое, кажется, лишь на миг, ускользает сквозь пальцы, и его не удержать. – Расскажи, – на выдохе умоляет Падший. – Не упусти ни одной детали. Юнги мотает головой, закрывая уши руками. Он не хочет знать этой правды, но и миновать её не в силах. Вселенная ударяет под дых куда больнее отцовского кулака, и, чёрт возьми, непонятно, чем беловолосый всё это заслужил. Чонгук опускается на колени рядом с Тэ и Юнги, говорит негромко, стараясь вспомнить каждую мелочь. На имени Гао Шидэ Ангел заламывает бровь и жестом просит младшего прервать рассказ. – Я знаю, почему ты не нашёл никаких следов. Твоей смерти хочет кто-то с Небес.